Этот вопрос он задавал себе редко, когда выдавалась свободная минута и он устраивался на раскладном стуле возле своего мотоцикла и доставал фляжку с виски. Он сидел на обочине и смотрел на проносящиеся мимо автомобили. Автомобили никогда не останавливались. Почти никогда. Однажды в пустынной местности притормозила пыльная бэха. У нее даже открылась задняя дверь, и оттуда вывалился круглый, как колобок парнишка в льняной рубахе. Он сделал несколько шагов по направлению к Ойгену, надо отдать ему должное. Потом остановился, зачем-то потыкал носком острого ботинка камешек, еле заметно махнул рукой и влез обратно в автомобиль. Взгляд его был очень растерянным.
Ойген уже привык к этому взгляду, и если бы он увидел другой, то его рука, наверное, бы уже сжимала рукоятку револьвера кольта выпуска 1856 года.
Стрелять во всякого, кто встанет на твоем пути, не разбираясь в поле и возрасте.
Револьвер ему выдали там же, где он услышал это правило.
- Другое огнестрельное оружие их не берет, - сказали ему, когда он недоуменно разглядывал капсюльное чудовище, заряжаемое круглыми пулями.
Так он стал Охотником. Официальным охотником и официальным палачом Лиги.
Перед этим ему показали обломки двух дельтапланов и то, что осталось от предыдущих палачей - владельцев дельтопланов.
В тот злосчастный день он так и не смог завести двигатель своего самодельного чоппера и прикатил его в деревню с серыми замшелыми избами. Приволок, потому что на въезде в деревню лежала новенькая "Ямаха" с передним колесом, у которого были выломаны все спицы. Надо было тогда хоть немного подумать своими пропитыми мозгами, что такой знак не предвещает ничего хорошего. Хотя, как оказалось, в тех местах все равно другой дороги не было.
Завидев на улице какого-то деда в телогрейке, Ойген попытался обратиться к нему, но тот посмотрел так очумело, что язык прилип к гортани. А когда он все-таки спросил что-то вроде, нет ли в деревне мастерской и механика, голос показался самому слишком громким. Дед же даже отпрыгнул от неожиданности и только рукой махнул в сторону одного из домов за трухлявым забором. После чего быстро скрылся. На одной штакетине висело старое ржавое ведро, а сама калитка не была даже прикрыта - просто распахнута. Спиной к нему стоял большой мужик в тельняшке и, почему-то в соломенной шляпе.
- Ну вот, на ловца и зверь прибежал, - обрадовано улыбнулся хозяин и выстрелил раньше, чем Ойген успел испугаться.
- А чего тебе живому у нас делать было? - резонно заметил хозяин, после отпаивая его травами.
- Ты пойми меня, стрелял я не из удовольствия. Так надо было. Да и опять же, сроднились вы теперь с ним, - бросил хозяин кольт Ойгену, который тотчас в него вцепился, - Ты это, давай, значит, не трусь, стреляй, раз взялся. Заряжен он, заряжен.
Ойген поднял тяжелый револьвер, но стрелять не стал.
- Ага, ну это мы поправим, научим опять же, как придут за тобой, так сразу. Ты не думай лучше ничего, память у тебя сейчас как туман, начнешь думать, последние остатки растеряешь.
Ветер донес обрывок шлейфа жертвы. Та шла ровно, даже фору давала, издевалась, наверное, на свой манер. Совершенно точно, издевалась. Жертв он всегда называл про себя в женском роде, почему-то так повелось. Хотя ни жертвы они были, а самые настоящие палачи. Но и наказание для них было недетским. Он должен был в течение некоторого время преследовать по пятам беглеца, не давая ему ночевать дважды в одном месте, и если тот не сдавался, тогда в дело вступал арсенал Ойгена.
Вплоть до кольта. На этот раз инструкция была совершено четкой - минимум погони, настигнуть сразу, и поразить цель. А значит, придется за ним побегать, понял Ойген. Никаких фотографий, никаких имен, никаких примет - все это могло только сбить с толку. Ойген должен был сам УВИДЕТЬ его и узнать по шлейфу, который каждый из мастеров оставлял после себя.
И этот тоже.
Что он такое совершил, Ойгену было неинтересно, он уже давно не изучал дела приговоренных, дело этого лежало в кожаной сумке у багажника нетронутым.
Ему, как заправской гончей показали этот шлейф и он теперь шел по нему. Жертвы прекрасно знали про особенности охоты на них, но сбить шлейф не могли - это ведь и была их жизненная энергия, точнее след, оставшийся от нее.
Приговоренные - они бывшие мастера, просто взбесились, или переступили черту. Кто-то начинал делать из людей биороботов, кто-то устраивал побоища, наслаждаясь их гибелью. Ойген иногда думал, что войны и перевороты, которыми так богата человеческая история, это все бурная деятельность таких вот мастеров, лишившихся руля и ветрил. Наказание должно быть неотвратимым, что и должен обеспечить штатный палач Лиги. Лицо неприкасаемое и неприкосновенное. Ему даже показываться мастерам было запрещено в своем собственном виде, но что толку - те его все равно узнавали и в их шлейф привносились оттенки ужаса и гадливости.
Ойген прополоскал рот виски и выплюнул. Даже вкуса не чувствует по настоящему, так, легкий оттенок летней пыли.
Здесь кругом - летняя пыль.
Стрелять во всякого, кто встанет на пути. Мастера на то они и мастера. Отмороженному изгою хватит совести и сил вывести против него не то что роту солдат, а настоящий детский сад, вооруженный ножичками, вилками и заточенными совочками. Знаем, видели. Был бы сам с душой, наверное уже свихнулся бы. Да только нет ее - сам как мастер, даже еще хуже - живой наполовину.
Он оседлал мотоцикл. СВОЙ мотоцикл, из-за которого он и попал в этот переплет. Ему тогда предложили сразу же какой угодно "Харлей-Дэвидсон", тюнингованный, но он отказался. На своем буду кататься, пусть тоже станет вечным странником, раз так подставил. Ну ладно, форсировали ему немного движок, вместо топлива какой-то дряни в бак налили - десять лет не открывал, едва треть израсходовал, шины заменили тоже на какие-то супер-пупер, чтобы в дороге не подводили. И как шелковый ходит, железо тоже наверное не без понятий - вину свою чует.
Вот, идем под 150 и никаких проблем, благо дорога ровная. Обычно жертва стремится на проселочную уйти - чтобы я не разогнался, а этот гад блатует, федеральную трассу избрал. В ловушку заманивает.
Заманивай, заманивай, повеселимся вместе.
Вдруг раздался хлопок и мотоцикл сильно повело, едва успел сбросить скорость. Ойген остановился у обочины. Шина переднего колеса была спущена. Началось. Чего ж так стандартно то. Вон, некоторые, оглобли суют в спицы на полном ходу - сказал он вслух вспоминаю "Ямаху", лежавшую на въезде в ту деревню.
Мгновенно оглядевшись, он не обнаружил никакой опасности поблизости. Но это не показатель. Пробить эти шины было НЕВОЗМОЖНО. Для того и ставились, чтобы кататься вечно... долго.
Теперь на ободе далеко не уедешь.
Ойген вышел на проезжую часть и властным движением остановил первую же фуру. Из фуры вылез дальнобойщик с монтировкой, остановился, постучал монтировкой по бамперу, пожал плечами и вопросительно поглядел на Ойгена.
- Что везешь?
- Пустой, совсем пустой, можете проверить.
- Бери своего напарника, и грузите мотоцикл в фуру, понял?
- Не дурак, сделаем, эй Азат, уважаемый человек просит помочь, чего расселся.
Ойген заглянул в фуру. И вправду пустая. Когда погрузили мотоцикл, сказал:
- Азат не нужен.
- Понял, Азат, возьми денег, сам доберешься. Куда едем, уважаемый?
По карте впереди была придорожный базар. Судя по всему, туда-то и заманивала его жертва.
- Вперед, когда остановиться, скажу.
В салоне он нашел дробовик, проверил, понюхал ствол и вышвырнул в окно.
Никогда не пользуйся предметами, которые тебе попадаются во время Охоты.
Дальнобойщик даже не косился, а так, краем глаза следил за Ойгеном. Еще Ойген позволил видеть ему торчащую деревянную рукоятку кольта. Чтобы не уязвить восточной гордости. Хотя и это было лишнее. Не каждый день к тебе в машину садится некто, от чьего дыхания приходится в июле печку включать на полную мощность.
Шлейф терялся где-то за дальними холмами с установленными огромными ветряками-электростанциями. Торопиться не стоило.
Они миновали пост ГАИ, который не обратил на них никакого внимания, что еще больше не понравилось Ойгену. Ох не простой был мастер, если предположить, что он занял в игре столько разных людей на таком расстоянии.
- Откуда едете? - спросил он дальнобойщика
- С Челябинска.
- Без остановок?
- Совсем, уважаемый, даже на ночь не останавливались. Ночью - Азат, днем - я. Быстро надо.
- Это плохо, поспать тебе не мешает. Притормози.
Дальнобойщик остановился и тут же рухнул на руль в глубоком сне.
Ойген перекинул его назад, в спальное место и сам сел за руль. "Рено" - "кубик Рубика", мечта дальнобойщика. Шла ровно, без всяких взбрыков. Он миновал придорожный базарик, постоянно прислушиваясь к своим ощущениям, и вдруг, проехав еще километров пять, резко затормозил. Выскочил из кабины и кинулся к фуре. Она была совершенно пуста. Как будто и не клали туда никакого мотоцикла. Водителя он вывел в лес, стукнул по голове рукояткой кольта. Отсоединил фуру и, развернув Рено помчался назад.
Вот ведь тупица, пожалел того, второго.
Поста ГАИ больше не было - три милиционера уже успели перестрелять друг друга и Азата.
Картина была ясна - именно Азат стал куклой. Мастер автостопом подсел к нему ночью и дал подробные инструкции, что делать. После того, как Ойген велел ему остаться, едва фура тронулась, он запрыгнул в нее и через какое-то время выбросил мотоцикл. Мотоцикл он докатил до поста ГАИ, хотел им что-то объяснить, но у тех уже была своя роль и они ее отыграли.
Мастер вышел из укрытия и просто сел на ЕГО, Ойгена, мотоцикл. Но как он мог укрыться от него? Где.
Ойген внимательно осмотрел место происшествия и увидел расположенное неподалеку кладбище. Остатки "шлейфа" указали ему на свежую могилу, вскрытую изнутри. Этот гад весь день провел под землей, а для того, чтобы след не прерывался, наверняка отправил вперед себя свою одежду. Потому шлейф был так нечеток. Когда, по его замыслу, Ойген уже был далеко впереди, он выбрался, может быть помог гайцам разобраться друг с другом и сел на мотоцикл. Если, конечно, он был один.
Он достал мобильник на котором была продублирована информация о Жертве.
Этот гад был Черным гением. Мастер-ломастер, устроил бойню на полсотни человек, утверждал, что ситуация вышла из-под контроля, его отстранили, тогда он ушел в "свободный полет", оставляя после себя только трупы.
Хуже всего то, что теперь он был вооружен. Ойгена подвела собственная запасливость. В кожаной сумке мотоцикла он возил обрез охотничьего ружья начала девятнадцатого века. Заряженный по всем правилам.
Ни Мастера, ни Охотника нельзя было убить оружием, созданном после возникновения Лиги. Какая там магия действует, Ойген не знает, и знать не желал. Так же никто не знает, когда возникла Лига. Проверить каждый старинный ствол невозможно. Хотя бы потому, что выстрелить в Мастера ты успеешь, если успеешь, только один раз. Одно совершенно точно - в середине девятнадцатого века Лиги не было и потому, ружьями и пистолетами той поры и Охотники и Мастера, оказавшиеся Жертвами, пользовались смело.
Вот откуда взялся кольт "старой линии", заряженный круглыми пулями. И вот почему Ойген раздобыл себе, вопреки правилам, еще и обрез охотничьего ружья. Дальность у него, конечно, не та, что у кольта, но с десяти шагов он становился смертельно опасным для Ойгена.
Дальше Ойген пошел пешком. Хватит с него экспериментов.
Охотник не может бросить преследовать Жертву. Никогда.
И этот Мастер-Ломастер знает об этом. Были случаи, когда погоня длилась по нескольку лет, но она всегда заканчивалась одинаково. А этот нетерпелив, он не будет бегать, он снова попытается заманить его в ловушку.
Мимо него проскочили с включенными мигалками две милицейские машины. Ойген даже не посмотрел им вслед. У каждого своя работа на этом гребаном свете.
Базарчика у дороги он достиг спустя пару часов. Вот ведь место выбрал, гаденышь. Впереди на полсотни километров нет ни одного ларька. Не спроста он кружит вокруг него. Может и подождать его здесь?
Ойген зашел в придорожное кафе и сразу понял: Ломастер тут побывал. И не один.
- Давно что ли он со своей девкой отсюда срулил? - спросил Ойген, садясь за стол.
У хозяина даже челюсть задрожала.
За соседним столиком сидели двое здоровых парней. Ели пельмени. Теперь остановились и смотрели на Ойгена. Один, в футболке "Босс" сказал:
- Эй, длинноволосый, чего ты тут бурогозишь?
Один, подумал Ойген.
- Так, хозяин, в молчанку играть будем? - спросил Ойген.
- Смотри, он, кажется, не понимает, - сказал второй парень, в черной рубашке своему другу и они синхронно встали.
Два, подумал Ойген.
Сделав два шага по направлению к Ойгену оба молодца остановились и посмотрели друг на друга.
- Ты чего на нормального пацана гонишь? - вдруг крикнул парень и с размаху залепил оплеуху своему другу.
- Ты чего? Меня, своего друга, по морде? - завопил второй и вцепился ему в глотку.
Ойген поманил пальцем хозяина. Тот улыбнулся и попытался скрыться под прикрытием двух здоровяков, вцепившихся друг в друга.
- Три, сказал Ойген и, одновременно, выстрелил. Пуля прошла навылет через обоих парней и попала хозяину в руку, развернув его вокруг собственной оси.
- Может, теперь поговорим? - спросил Ойген, пряча револьвер.
Хозяин, держась за руку, подошел к столику и сел.
- Я, правда, ничего не знаю, клянусь богом. Он пришел сюда и говорил с этими двумя, - хозяин показал на парней, лежащих на полу.
- Кто был с ним?
- Девушка, молодая девушка, она постоянно теребила цветок. Он сказал, что придет страшный человек, сумасшедший и описал вас. Как только его увидишь, сказал он, вызывай милицию.
Ойген глянул в окно. Там остановилась патрульная машина. Каждый раз одно и тоже. Правда, откуда Ломастеру знать это. Жертвы ведут себя одинаково.
-Скорую, в следующий раз вызывай скорою. Эти придурки еще живы, их можно откачать.
Ойген вышел на крыльцо перед носом у омоновца с автоматом, причем тот даже хотел ударить, но промахнулся и полетел головой в открытую дверь кафе, второй омоновец заорал что-то невыразимое и открыл огонь из автомата. Ойген в мгновение ока очутился перед ним, схватил за ствол и направил его на третьего омоновца. После чего оттолкнул стрелявшего и сказал:
- Поезжайте лучше домой, пока целы.
Тут из кафе выскочил первый омоновец, и одновременно с ним из УАЗика вывалился водитель с пистолетом.
Два выстрела кольта почти без паузы.
Первый омоновец влетает назад в кафе - бронежилет у него, кости поломал, но жить будет, а вот с водителем незадача - тот сидел, привалившись спиной к колесу УАЗика, и исступленно моргал, давясь собственной кровью. Ствол кольта смотрел на последнего уцелевшего милиционера, поднимавшегося из пыли.
- Я все понял, - наконец прохрипел сержант, поднимая руки.
- Ничего ты не понял. Где ты их встретил?
- Парень и девушка. На мотоцикле. Это было севернее, километрах в десяти. Они сказали, что видели вооруженного бандита, выглядевшего как байкер - длинные волосы, кожаная куртка, размахивал огромным револьвером.
- Езжай отсюда. Это не в твоей юрисдикции, сержант.
Ойген сел на стул одного из торговцев, спешно покинувших рынок в свете последних событий, и достал фляжку с виски. Хлебнул, прополоскал рот, посмотрел на огромное солнце, крадущееся в зените, среди больших белых облаков, похожих на мозги и стал ждать.
Подъехала скорая помощь. Так оно и есть. Двое санитаров прошли в кафе. Через некоторое время они вынесли на носилках омоновца, который твердил:
- Я думал она женщина, я думал она женщина.
Это он про меня, сообразил Ойген. Когда, там, в проклятой деревне, он понял, кем ему предстоит стать, он тоже спросил:
- Косу не выдадите?
Ему ответили на полном серьезе:
- Есть сабля восемнадцатого века, но ты холодным оружием не владеешь, а наши мастера и чемпиона мира по фехтованию повалят. Так что, учись стрелять.
Три пули он отлил на мангале, брошенном торговцами, из свинцовых пластин аккумулятора, залив свинец в самодельную форму - проковыряв дырку в толстой доске. На базарчик никто не собирался возвращаться. Автомобили притормаживавшие было в виду палаток, резко прибавляли скорость при виде копошащихся милиционеров, прибывших на место происшествия.
В свою очередь милиционеры изредка поглядывали в сторону Ойгена, спокойно занимавшегося своим делом. Он чувствовал, что Ломастер был где-то неподалеку и не собирался срываться с места, на что втайне надеялись работники органов.
Первого человека он убил, едва выйдя за околицу проклятой деревни. Он знал, что это было подстроено, но выбора у него не было. Прямо на него пер огромный мужик с топором. Ни мужик, ни топор был ему не страшен, он даже позволил ему один раз ударить себя. Только лезвие затупил, бестолочь, но не остановился. Он трое суток гонял Ойгена по лесам, ругаясь матом и раздавая удары по деревьям. Прогонял бы и больше, но тут Ойген и следовавший за ним маньяк, вышли на семью, собиравшую грибы. Вот значит как, прошептал Ойген, когда маньяк кинулся к семье, и с разворота всадил пулю в мужика. Дальше было хуже - вся семья - мужчина с интеллигентной бородкой, женщина с короткой стрижкой и двое детей, близнецы лет шестнадцати, молча вытащили ножи, и пошли на Ойгена. Еще четыре пули. Стоя перед пятью трупами, он медленно взвел курок, поднял руку, и, уперев револьвер в собственный висок, нажал на спуск. Выстрела не последовало - он вспомнил, что зарядил только пять камор барабана, так, как его учили пользоваться этим монстром в проклятой деревне. Шестая оставалась пустой под невзведенным курком, чтобы случайно не выстрелить. Он устало сел на покрытый мхом пригорок. Еще три дня он пил местный самогон без вкуса и запаха, еще сутки искал брошенный в лесу револьвер. Над трупами уже кружили мухи, но Ойген только поднял револьвер и ушел. С тех пор он заряжает все шесть камор.
Правило третье - никогда никого не хоронить. Это тебя не касается. Палач все оставляет так, как оно случилось, не пряча и не давая объяснений.
Ойген достал из кармана куртки рожок с порохом, поднял револьвер стволом вверх и стал засыпать порох в три свободные ячейки барабана.
Он прождал до вечера. Когда на небе высыпали звезды, стало понятно, что Ломастер не вернется и Ойген пошел пешком туда, куда, по его мнению, вел шлейф жертвы.
Свой мотоцикл он нашел под утро. Переднее колесо было смято, сам мотоцикл лежал в траве на обочине. Чуть поодаль располагалась свежая могила. Ойген втянул носом воздух. Шлейф оканчивался там. Именно там находилось то, что искал Ойген. Что-то тут было не так.
Угнать мотоцикл, чтобы разбиться через 30 километров? Кого здесь хотят обмануть?
В этот момент из леса вышла девушка в коротком платье, с букетом полевых цветов. Она совершенно не обратила внимание на Ойгена, подошла к могиле, села рядом. Она улыбалась.
Ойген подошел к мотоциклу, открыл переметную суму. Обрез был на месте. Тогда он вытащил саперную лопату и швырнул ее так, что она воткнулась в могилу.
- Копать будете? - спросила девушка тихо.
Ойген промолчал. Подошел к холмику, укрытому дерном.
- Профессионально ты его закатала, девочка. А теперь собирай вещи и уходи.
- Я никуда не уйду. Он предупредил меня, что вы будете выкапывать его тело, чтобы убить во второй раз. Я хочу посмотреть, как вы станете это делать.
- Смотри, только сделай, пожалуйста, несколько шагов вот в ту сторону, чтобы я тебя видел.
Она подняла глаза.
- Ты и вправду такой, как он рассказывал.
Если хочешь что-то сделать, сделай это сам. Ойген привязал девушку к стоящему неподалеку дереву и начал откапывать Ломастера.
Был ли он сам человеком - Ойген не знал. Как бы не называлось то, что произошло с ним в проклятой деревне, смерть ли, перерождение ли, но человеческих эмоций он больше не испытывал. Даже тогда, когда стрелял в семью грибников. Секундная слабость объяснялась как раз тоской охватившей его оттого, что он ничего не почувствовал. Ничего, кроме несвободы - теперь он будет вынужден оставшуюся вечность гоняться за черными мастерами, а в перерывах сидеть на раскладном стуле и пить виски, глядя на звезды.
Ойген скинул куртку. Когда под лопатой показалась голова, обернутая в клетчатый плед, Ойген не раздумывая ни секунды выхватил револьвер и выстрелил в нее. Потом стянул плед. Из могилы на него смотрела хэловиновская тыква с прорезанными глазами и ртом.
Прежде чем он успел что-то сообразить, метнувшаяся от дерева девушка уже сжимала выхваченный у него из-за пояса револьвер обоими руками. Теперь он сам был на мушке.
- Ну здравствуй, Ойген.
Все очень просто. Не было никакой зазомбированной спутницы. Был только один Ломастер, который ловко замаскировался. Надо отдать ему должное - это был сильный противник. Если уж ему удалось наложить такую галлюцинацию, в которую поверил Ойген, разделаться с обычной веревкой для него было совсем несложно.
- Да, ты прав, палач. Мне стоило большого труда вдохнуть подобие жизни в эту куклу, - он показал на тыкву, - которую все принимали за меня. Конечно, другой мастер сразу бы распознал подделку... Но ты ведь не мастер. Правда, мне кое-чем пришлось пожертвовать, чтобы кукла обрела хотя бы подобие моего шлейфа и ты мог бы идти по ее следу.
Девушка скривила рот в улыбке.
- Если будешь копать дальше, ты даже найдешь, чем именно мне пришлось пожертвовать... Мужчиной я уже никогда не стану, но игра того стоила, согласись. Риск был, и очень большой, ты мог застрелить бедняжку... но я видел, как ты неохотно убиваешь обычных людей, там, в придорожном кафе, и у меня появился шанс.
- Тебя все равно поймают.
- Нет, теперь уже нет. У них еще не готов второй такой палач, как ты. А когда будет готов, я уже буду далеко, так далеко, что они потеряют интерес к моей персоне.
- Что ты будешь делать?
- Ты имеешь в виду, что я буду делать с тобой? Вопрос резонный. Я дам тебе выбор. Я видел в твоем подсумке кинжал семнадцатого века, если не ошибаюсь. Меня вполне удовлетворит твоя десница. Оставишь мне ее на память и гуляй на все четыре стороны. Видишь, я тоже не люблю лишней крови.
Теперь он разглядел, что у нее серые холодные глаза.
- У меня останется еще левая рука.
- Без револьвера. Дробовик работы Мортона, 1836 года, я тоже заберу. Когда ты вернешься в Проклятую деревню тебе еще долго придется залечивать свою культю и учиться сносно стрелять левой рукой.
- А что ты сделаешь с моей рукой?
Девушка засмеялась резким отрывистым смехом.
- Засушу и оставлю на память. На шее буду носить.
Ойген шевельнулся.
Девушка быстро взвела курок.
- Вот этого не надо, дорогуша, ты ведь читал мое досье, правда?
Ойген неловко улыбнулся. В первый раз за несколько лет.
- У меня в кармане куртки фляжка с виски. Мне ведь полагается анестезия?