Если спросить у любого образованного и интересного человека, что у него есть в жизни ему дорогого, что он чувствует присущим себе, в не зависимости ни от каких обстоятельств, то вряд ли мы услышим перечисления каких-либо благ, будь они и действительно желанны и добыты долгим и упорным трудом. Но ни какие блага не могут получить у человека мыслящего, у человека живущего, статус твердыни - основополагающего и непреходящего, того, на что бы человек мог опереться и сделать очередной шаг.
В попытке найти единственно надежную в этом мире опору, мы обращаемся не к мертвым столпам - нашим пещерам, с их лампами, мягкими подушками, и неумолкающими радиоприемниками, а к живым людям - слишком непостоянным - для того, чтоб быть опорой, но единственно взаимным, обладающим даром не быть тем, что в них видно снаружи, взглядом лишенным возможности ощущения теплоты жизни и восприятия духовного и душевного. Человек - единственное в мире, что равно и Богу, в чем они подобны, обладает даром быть уверованным. Только вера в человека дает уверенность в том, что ты еще живешь, и что это окружающее головокружение дней, ночей, трамваев и ночных фонарей - не странный сон, а лишь оболочка - раствор, в котором перемешиваясь элементы людских душ образуют на мгновения, подобные узорами калейдоскопа, узоры мыслей и чувств, чтобы снова рассыпаться и снова собраться в не менее причудливом рисунке. Причина той уверенности в реальности существования в том, что лишь нечто, не субъективно вымышленное, а постоянно изменяющееся, может стать опровержением этому абсурду повседневности господ смитов и мартенов, который окружает нас.
И вот самое ненадежное, тысячи раз за время, пока падает осенний лист, изменяющееся и дополняющееся полными противоположностями - чувство веры в человека - становится единственной точкой опоры, вокруг которой происходит все действо. Но свойства чувства - не быть мертвым и статичным, подобно осиновому листу в лапах осеннего ветра, колеблется оно и переливается. И если не поддерживать его, не давать ему энергии, то потеряет оно свое истинное значение и смысл, и станет столь пустым звуком, как гул ветра в водосточной трубе.
Человек, однажды перестав жить охотником, каждую секунду решающего вопрос жизни, получил ношу абсурда своего существования и существования вообще. Однажды задумавшись, он пал жертвой парадокса существования абсолютной истины, и от этого вынужден встать перед выбором - либо каждый новый день, в каждом вдохе, в каждом движении своим действием делать этот мир, не вдаваясь в его самопричинность, и самому тем самым становиться его причиной, или же поддаться неразрешимости этой ситуации и самому стать абсурдом, но уже осознающим себя и не имеющим по той причине никаких достойных целей и ценностей, а лишь способным к беспомощному созерцанию происходящих вокруг метаморфоз беспричинного. Альтернатив в этом выборе крайне немного, и выбрать из них лучшую невозможно, ибо сделать это логически, находясь уже в рамках этой системы, невозможно. Из двух зол не выбирают, - говорят англичане, и я постараюсь внять их совету и попытаюсь избежать такого выбора.
Но сколь легко потерпеть фиаско в попытке построить простую и надежную систему мира и человека, сколь просто выйти из плоскости логики и отдать себя тому внутреннему джазу, который наполняет нас звуками настроения, который преломляет солнечный луч на зрачке, рассеивая его наркотически теплыми брызгами тепла проникающих до самых дальних закоулков мельчайших капилляров кончиков пальцев. Благодаря чему свет выглянувшего из-за тяжелых серых туч солнца, может растечься вином по всему телу и, играя стаями золотых рыбок в голове, наполнить весь мир смыслом и жаждой жизни? Что же может быть сильнее бетонных стен здравого смысла доводящих всю гениальность нашего мира до уничтожающих парадоксов? - Игра. Игра как альтернатива реальности, существующая в мире установленных законов, но предлагающая (не навязывающая) свои правила. Но правила эти не содержат в себе парадокса смысла, ибо какой может быть смысл у брызг прибоя или у очередности сложенных ребенком цветных кубиков. Игра не предусматривают изучения и осмысливания содержания, а лишь наслаждение и развитие внешней формы, которая и является ее сущностью. И в том магическая завораживающая сила игры, которая на часы может вырывать человека из оков скрижалей своей искренностью, что самим своим существованием она доказывает реальность обратного, реальность того мира, в котором она происходит. В том гений мерцающего в темноте пламени свечи, что закона ему нет, но есть форма и форма сама есть единственное содержание этого феномена, вызывающее у невольно зачарованного этой игрой зрителя чувство.
Но что есть игра? - спросит меня читатель, возможно узревший в том мифическую панацею, и я попробую ответить так - назвав игру словом "игра" и, наделив его каким-либо фиксированным смыслом, мы лишим себя возможности принимания той легкости и независимости, которую только может дать игра. Но помимо своего сокровенного, игра есть еще и единственно возможная основа здравого смысла, ибо лишь введя элемент игры в реальную жизнь, предотвратив самоследствие в отношениях между событиями, можно построить сколько-нибудь имеющий практический смысл базис для решения всевозможных жизненных и даже душевных вопросов.
Только введя себя в эту игру, можно освободиться от диалектических противоречий и направить свое существо к действию, развитию, движению вперед - единственно достойного жизни, определенного невозвратимостью времени. Не стоит пытаться задумываться, кто и как определил правила этой игры, кто писал сюжет, кто ставил спецэффекты, и почему когда собираются восемнадцать всегда появляется девятнадцатый, как не стоит ломать голову в попытке объяснить, почему шахматная доска состоит из 64 клеток.
Участие в игре - это, прежде всего, вера в эту игру, вера в себя в этой игре. Но в отличие от традиционных религий, которые назидают и твердо ограничивают догмами возможности для изменения ее формы, религия игры поощряет любые фантазии - рождаются мириады миров, каждый неповторим в своем великолепии, и не важно, что в абсолютном большинстве это "игра-мир" одного человека, но, однажды войдя в игру, человек не стремится ее покинуть и несет эту весть другим, возможно, сам того не зная, своим словом, действием, чувством.
Игра не только дает решение для отдельно взятой личности, игра дает человеку необъятный простор для объединения с другими, себе подобными, и в том возможно единственное гармоническое сосуществование в когерентном многообразии параллельных игр-миров.
Только в этом калейдоскопе взаимопересекающихся и взаимопереходящих друг в друга реальностей возможно все то, что вызывает у человека эмоции, чувства, идеи - действительно ощущаемые проявления самосуществования.
В контексте такого представления о месте игры в личности, хочу перевести взгляд на одно прямое проявление игры - театр. Что есть явление театра? И хочу я на него посмотреть не снаружи, как его большинство людей представляют, а изнутри, глазами актера, коим я являюсь лишь отчасти, и потому не беру на себя ответственность быть в своем мнении категоричным и до конца справедливым.
Для зрителя театр подобен зеркалу, зеркалу отражающему зал в сцену, а сцену в зал, в каждого зрителя. Но подобный зеркалу - театр лишь повод, намек на чувство, мысль - просто узор вызывающий воспоминания и мечты, возбуждающий воображение и побуждающий не сколь к действию, сколько к оживлению внутренне, и, зачастую, являясь больше неким стремительным потоком форм и впечатлений, чем климатом души, театральное представление предстает вспышкой в мелькании пролетающих за запотевшим стеклом обыденности дней. И в этой вспышке можно мимолетом увидеть свою всю жизнь, как она выглядит освещенная игрой света, звука, формы.
Зеркало театра имеет две стороны - второе отражение возникает на сцене, внутри актера. Мир героя, какой он пришел автору, освещается светом переживаний актера, его мыслей, идей и просто его игрой - естественной и непредсказуемой игрой памяти, фантазии, чувства юмора. Подобно фокуснику, достающему из рукава стаи белых голубей и распиливающего дамочек надвое, актер на сцене творит небольшое чудо создания нового еще непочувствованного никем мира. И актер приглашает войти в этот мир, он властелин этого мира, но и его слуга.
Устанавливая на сцене правила своего мира, актер должен провести зрителя через все закоулки, убедив его в такой абсолютной правдивости всего происходящего, с какой только может убедить своих гостей владелец шотландского замка в присутствии в замке очаровательнейших привидений. Но проводя гостя своей игры актер не повторяет заученную процедуру - он вновь и вновь импровизируя в едва заметных масках и позах совершает новый виток игры, каждый раз предлагая новую партию, оставаясь все также верным той доске, на которой она разыгрывается.
Завораживая зрителя ежеминутными сменами настроений и тем, подчиненных лишь мастерству и фантазии, актер позволяет увидеть этот мир своими глазами, и однажды увидев его забыть обо всей оставленной за дверьми зала суеты и впустить в себя эту внутреннюю музыку, музыку образа, музыку движения, музыку света. Это может быть что угодно - от дешевого, но веселого пластмассового "шаб-ду-да", до утонченных многослойных джазовых синтезов и монументальных классических симфоний. Музыка наполняет зрителя и остается в нем, долго витая по отдаленным погребкам его внутреннего лабиринта, то и дела снова отзываясь бесчисленными эхами вспышек ассоциаций вызванных случайными совпадениями и бликами воспоминаний. Разгоняясь до треша сюжет может мчать вперед, без оглядки разбрасывая судьбы героев в разные стороны, собирая из в блюзе сентиментальных встреч, чтоб снова мощным риффом проводить их в небытие занавеса, разрываемого блестящей золотом оркестровкой аплодисментов.
P.S. А еще я люблю играть в футбол с его "One of these days" от Pink Floyd