Только иногда, в грозовые ночи, казалось, что скала жива. Что она дышит и смотрит, что она впитывает грозу, что она едина с ней, что она призывает всей своей плотью и мощью - удар молнии, раскалывающий, разбивающий, дробящий.
В солнечные дни скала словно бы засыпала. Так греются на солнце питоны и удавы, холодные и малоподвижные без нужды.
Племя огнепоклонников, поселившихся невдалеке, видело странные сны - о Том, чья любовь и гордость была сильнее долга перед своим народом. И каждый из этого племени начал опасаться предательства ближнего своего. Но все они ходили к скале и разводили костры у ее подножия, танцевали вокруг них, пели песни и били в бубен. Скала не отзывалась на это, но словно сжималась от невыносимой боли.
Дочь вождя, двенадцатилетняя девочка с черными косами до земли, часто ходила к скале и стояла так по нескольку часов - от восхода и до заката, прижавшись лбом и ладонями к камню. Она стала замкнута и нелюдима, а после начала поговаривать о принесении человеческих жертв Духу Скалы. Пока она еще была ребенком, ее никто не слушал, даже отец, тем более - шаман племени.
Шаман плохо спал и часто просыпался в дождливые ночи. Выходил из хижины, садился на пороге, чтобы капли скатывались по волосам его и спине, а когда от его молчания просыпался вождь, бывший его кровным братом, и выходил к нему, шаман поднимал к нему лицо тридцатилетнего мужчины, изборожденное морщинами, и говорил: "Скалы стонут, брат мой, скалы стонут..."