Аннотация: История об "отношениях" фаната и кумира, происходящая на фоне фантастического допущения под названием VR-живопись.
В жизни каждого есть человек, повлиявший на него в значительной степени. Я говорю не о семейном круге, но о людях за его пределами. Друг, учитель, кумир - кто-то, кем ты восхищаешься. Для меня таким человеком являлся Карл Даркин, отец VR-живописи.
Этот новый вид искусства существовал на грани между компьютерным моделированием, видеоиграми и классической живописью. Каждая VR-картина представляла собой короткую сцену, внутрь которой помещался зритель. Особым шиком являлись VR-театры, позволявшие окунуться в электронный мир без использования специальных очков, костюма и прочей аппаратуры. Выглядели они, как просторные комнаты-полусферы, и стали общедоступны благодаря полотнам Даркина. Он доказал, что такой вид искусства не только имеет право на существование, но и может быть популярным.
Полотна могли изображать Армагеддон и пучины Ада, полёт валькирий и сцены из Властелина Колец. Одной из моих любимых VR-картин являлась иллюстрация к рассказу Борхеса "Вавилонская Библиотека". В ней вокруг зрителя в течение нескольких минут создавался безысходный образ бесконечных шестигранных галерей с книгами, в большей части которых отсутствовал смысл. Воплощение математического подхода к писательству.
Сегодня мне не нужно было видеть эту картину, чтобы ощутить тоску и безысходность. Я сидел дома и лихорадочно переключал каналы и сайты, забыв о работе.
"Карл Даркин, основоположник VR-живописи, объявил общественности о том, что ему диагностировали болезнь Пайка в финальной стадии. Как знают наши зрители, это дегенеративное заболевание, вызывающее неконтролируемые судороги и деменцию. На сегодняшний день от неё нет лекарства и Даркин заявил, что не будет дожидаться дальнейшего развития ситуации. Эвтанзия запланирована на первое число следующего месяца, декабря.
Поклонники творчества Даркина, известного по всему миру, изъявили желание помочь, но художник признался, что испробовал все варианты лечения и эвтаназия - единственное решение.
В последний месяц жизни Карл пообещал ответить на вопросы, от которых прежде уклонялся. Ранее скрывающийся от прессы и фанатов, он заявил, что теперь в этом нет смысла и напоследок можно, цитируем, "жахнуть". Оставайтесь с нами, и мы расскажем обо всём в прямом эфире."
Смерть Даркина не укладывалась в голове. Как этот человек - нет, Человек - перестанет существовать? Его работы сопровождали меня всю жизнь. Помню, как впервые включил его "Зарождение Вселенной". Исходная темнота здесь вскипала реальностью звёзд и туманностей, потоки комет закручивались спиралями, а сверхновые вспыхивали и коллапсировали в чёрные дыры, повинуясь некоему ритму творения. Космос звучал вакууму вопреки и звуки столкновений, свист проносящихся астероидов и взрывы вдалеке, рев протуберанцев - все это складывалось в примитивную, но завораживающую музыку, от которой сердце билось чаще.
Моя молодость была полна обид и печалей, и в четырнадцать казалось, весь мир против и шанса на спокойную жизнь просто нет. Погружаясь в картины Даркина, я понимал, как мелки мои обиды и сколь прекрасен мир на самом деле.
С тех пор моя жизнь была связана с творчеством Даркина. Оно давало мне силы на поступки, которых я боялся. Позвать девушку на свидание, отправится с друзьями в горы, бросить универ во имя мечты последовать за кумиром в VR-моделирование. Теперь, с осознанием, что картин и их автора больше не будет, я потерял важную часть самого себя. Будто из меня вытащили позвоночник и теперь я бессилен и смешон.
Уволившись, я сидел дома и смотрел интервью Даркина, которые выходили одно за другим, почти без перерыва. Я мало ел и почти не спал. Когда же вещание всё же переходило к другим передачам, я выключал телевизор и свет, завешивал окна тёмными шторами и сидел в темноте. Пребывал в тупой прострации, зависнув в каком-то белом шуме, поглощающем разум. Через несколько часов телевизор включался, настроенный искать передачи с Даркиным, и всё начиналось по новой.
А затем всё стало ещё хуже. Потому что Даркин начал отвечать на те самые вопросы. Как-то его спросили, в чём секрет гениальности художника?
"Честно говоря, я никогда не понимал, о чём столько шума. Говно это, а не работы. Все они, каждая. На одну модель я тратил десятки, иногда сотни часов, уйму работы только на базовую архитектуру сцены. Всё это лишь для того, чтобы после выставки понять, что картина ничего не стоит. Всё лишь иллюзии и тщета. Картины, посвящённые Борхесу? Люди просто не замечают, насколько мало там деталей и как они переходят в ничто, пустую серую хмарь. Никто не увидел, что по "Улице Вдохновения" пробегает единорог, чья грива проходит сквозь его тело. Цветовой палитре не хватает яркости и... В общем, я рад за людей, что им нравится, но для меня всё это ничтожно. Я потратил всю свою жизнь на эту пустую, никчёмную серость!"
Он не мог говорить так всерьёз, говорил я сам себе. Не мог.
На следующий день он повторил эти заявления. Более спокойно и размеренно он рассказывал, что ни одна картина не является даже плодом значительного труда. Каждая работа - компромисс, из-за которого она даже не близка к тому, что он задумывал.
И вот Карл Даркин умер. Была пышная церемония кремации и его прах отправили на орбиту, чтобы развеять над Землёй. Я остался в темноте, неспособный что-то предпринять. Занимался самоедством, прокручивал в голове слова Даркина раз за разом, вновь и вновь, пытаясь понять, как мой кумир мог так не уважать собственное творчество. Как он мог так относиться к своим фанатам. Лишь где-то через десять часов, когда тело начало кричать о голоде, я покинул тьму.
Нельзя было возвращаться в комнату, столь располагающую к пустоте. Сделать хоть что-то, заняться хоть чем-то.
Я влез в виртуальный костюм, прорезиненный и с кучей проводов, датчиков и электромускулов, имитирующих взаимодействие с объектами в мире программ. Надев шлем, запустил ту самую Улицу Вдохновения, которую так хаял автор.
В светлой комнате напротив окна располагается стол, а за ним - писатель. Его профессию выдаёт давно устаревший инструмент - печатная машинка. Её механизм клацает и щёлкает, отпечатывая на странице буквы. В воздухе витает табачный дым, на столе рядом с писателем пепельница, полная окурков. Последний догорает, лёжа на бортике - от него и дым и запах.
Я подхожу к писателю и слышу бормотание. Какие-то ругательства, неразличимые, но понятные по интонациям и резкости, с которой их произносили. "Чопобре... ебтерь... пессат... неебхря... а так...
Наконец, работа останавливается и писатель прячет лицо в ладонях. В этот момент сзади появляется прекрасная рыжая девушка в белом одеянии, напоминающем римскую тогу. Её тело укутано в ткань, дразня фантазию нагими проблесками. Здесь приоткрыто бедро, там грудь прячется за изгибом ткани. Она подходит к писателю тихо, но не скрываясь, и кладёт ему руки на плечи. Тот поднимает голову и смотрит в окно. Порыв ветра расталкивает створки и деревянная рама громко стучит по стене, сопровождаемая стоном стекла, грозящего взорваться сотней жалящих осколков.
За окном серый, бесцветный мир. Серый по настоящему, всех оттенков - от грозовой тучи до мокрого асфальта. Улица обычного города, спальный район, угрюмые пятиэтажки таращятся подслеповатыми окнами. Ни цвета, ни движения. Всего секунда проходит - и в этот мир врывается буря цветов, возглавляемая единорогом. Он пробегает вдоль окна, а следом над улицей проплывает космический корабль, влекомый солнечным парусом из тёмно-синей ткани, отливающей золотом. Небо заливает ярчайшая лазурь, переходящая в космическую тьму, проколотую звёздами-гвоздями. Сквозь асфальт по следам единорога пробиваются цветы - оранжевые и алые, их моментально окружает зелень травы. По улице проносится кавалькада образов - эльф в серебристом костюме пришельца из иных миров, фиолетовый инопланетянин с раздутой головой в деловом костюме. Несколько орков, несущих дорожные знаки в роли щитов и полицейские дубинки вместо мечей. Все это сразу и десятки других образов пробегают перед глазами, моими и писателя с музой, демонстрируя избраннику Каллиопы, что воображение не имеет границ.
Я смотрю на эту картину и меня наконец отпускает бездна сомнений. Стало неважно мнение умершего творца о собственном труде. Это я нуждался в его работах и это мне, да и вообще зрителям, оценивать результат. Да, он умер и унёс свой талант в могилу, напоследок сказав немало скверных слов. Это неважно, ведь достаточно вернуться к его картинам, чтобы понять - он ошибался. Важны те чувства, те переживания, что рождают в нас эти картины, а не характеристика автора.
Два месяца спустя я презентовал свою первую законченную VR-сцену, в том самом павильоне, где раньше наслаждался работами Даркина. Я не мог соревноваться с кумиром во внимании к деталям, лишь образность позволила надеяться на успех. И это было важно - конфликт со словами Даркина в его последние дни положил начало моей картине.
Человек стоит на бортике, ограничивающем крышу небоскрёба. До серого асфальта внизу, кажется, лететь целую вечность, но конец виден. Человек смотрит мгновение-другое, а затем бросается в бездну. Это не отчаянный рывок суицидника навстречу смерти, скорее прыжок пловца в воду.
Зритель несётся вниз вместе с прыгуном и поначалу ничего не происходит. Становится страшно, ведь эффект присутствия максимальный, зрителю, кажется, тоже грозит гибель. В ушах свистит ветер, глаза начинают слезиться. Одежду прыгуна охватывает пламя от трения о воздух. Вдруг из спины пробиваются перья и в мгновенье ока у человека, совершившего отчаянный поступок, отрастают крылья. Падение превращается в стремительное пике, из которого он выходит с безумным криком радости.