Мар Уолтер де ла : другие произведения.

А-Б-О

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Уолтер де ла Мар, "A: B: O.". Рассказ в жанре ужасов. Двое учёных друзей откопали в саду древний сундук, в котором обнаружилось жуткое существо. Вскоре они поняли, что им не следовало открывать крышку, ибо существо лишь казалось мёртвым. Оригинал написан непростым языком девятнадцатого века, поэтому мой перевод - по большей части вольный пересказ. Г.Ф. Лавкрафт хвалил рассказы Уолтера де ла Мара, хотя конкретно "А-Б-О" не упоминал.


Уолтер де ла Мар

А-Б-О

  
   Я посмотрел поверх книги на портрет моего прадеда и с удивлением прислушался к внезапному звону дверного колокольчика. Он звенел прерывисто и настойчиво, пока, как собака, вернувшаяся в свою конуру, не замедлился и окончательно не затих. У колокольчика недружелюбный язык; это знак остроумия, вестник тревог. Даже в тишине сумерек колокольчик напоминает крик сварливой женщины. В поздний час, когда мир уютно спит в ночном колпаке, а храп - единственная гармония, колокольчик привносит дьявольский диссонанс. Я посмотрел поверх открытой книги на своего безмятежного предка, как я уже говорил, и продолжал прислушиваться даже после того, как звук стих.
   По правде говоря, я был более чем склонен не обращать внимания на звон у двери, находясь в безопасности в тепле и одиночестве своей комнаты, я хотел проигнорировать столь грубое напоминание о внешнем мире. Прежде чем я успел принять решение, снова раздался звон металлического язычка, ледяного, как приказ армейского офицера. Мне пришлось подняться с кресла. Раз уж мои спокойствие инертность исчезли, было бесполезно не обращать внимания на позднего гостя. Я поклялся отомстить ему. Я наброшусь с кулаками на своего посетителя, подумал я. Я с удвоенной быстротой отправлю его обратно во тьму ночи, а если это будет какой-нибудь робкий женский организм (что, не дай Бог, конечно), то я буду грубить и кривляться, чтобы окончательно выбить его из колеи.
   Я осторожно проскользнул в тапочках к запертой входной двери. Там я остановился, чтобы взобраться на стул в попытке через фрамугу разглядеть ночного гостя при свете уличного фонаря, оценить его размеры, проанализировать его намерения, но, стоя там даже на цыпочках, я не мог увидеть ничего, кроме края чей-то шляпы. Я слез со стула и, после унылого лязга засовов, распахнул дверь.
   На моей верхней ступеньке (восемь ступенек ведут вниз от двери в сад и ещё две на улицу) стоял какой-то мальчишка. По его ухмылке я понял, что он готовится что-то сказать. Колени его бриджей были в заплатках, что говорило о хулиганском характере этого мальчишки. Это я понял при свете фонарного столба, стоящего возле дома доктора, живущего напротив меня. Гримасничать перед этим бойким мальчишкой в красном шейном платке было бесполезно. Я смотрел на него, поджав губы.
   - Мистер Пеллютер? - спросил мальчишка, глубоко засунув кулаки в карманы своей куртки.
   - Кто спрашивает мистера Пеллютера? - ответил я учительским тоном.
   - Я, - сказал он.
   - Что тебе нужно от мистера Пеллютера в столь неподходящий час, а, маленький человечек? Что, чёрт возьми, ты имеешь в виду, когда звенишь моим колокольчиком и будишь звёзды, когда весь мир спит, и вытаскиваешь меня из тепла на ветер? Я думаю, тебя следует дёрнуть за ухо.
   Такое внезапное красноречие несколько удивило пришедшего. Мне казалось, что его "мальчишество" бросило его в беде, и он определённо часто прогуливал уроки. Мальчишка отступил на несколько шагов.
   - Пожалуйста, сэр, у меня есть письмо для мистера Пеллютера от одного джентльмена, но так как его здесь нет, я отнесу письмо обратно, - сказал мальчишка и отвернулся. Он соскочил со ступеньки и внизу энергично принялся насвистывать "Марсельезу".
   Моё достоинство было задето, я повёл себя малодушно.
   - Подойди, мой маленький человечек, - позвал я мальчишку. - Я и есть мистер Пеллютер.
   "Le jour de gloire..." - просвистел он.
   - Отдай мне письмо, - сказал я строгим тоном.
   - Я должен передать письмо лично в руки этому джентльмену, - объяснил гость.
   - Ну же, отдай мне письмо, - я попытался говорить убедительно.
   - Я должен отдать письмо лично в руки джентльмена, - упрямо повторил мальчишка, - иначе вы не увидите даже уголка конверта.
   - Ну, мой мальчик, вот тебе шесть пенсов.
   Он подозрительно посмотрел на меня.
   - Хитрите? - недоверчиво сказал он, отступая на шаг или два.
   - Смотри, серебряный шестипенсовик настоящему посланнику, - заявил я.
   - Честное слово? - удивился мальчишка. - Положите деньги на ступеньку и уйдите за дверь. Я возьму их и оставлю вам письмо.
   - Договорились!
   Я хотел увидеть письмо; я вполне доверял этому мальчишке; поэтому я положил шестипенсовик на верхнюю ступеньку и скрылся за дверью. Он был верен своему слову. С настороженным взглядом и торжествующим возгласом он совершил обмен. Сжав шестипенсовик в кулаке, мальчишка удалился в сад. Я вышел как преступник из камеры за своим письмом.
   Оно было адресовано просто "Пеллютеру" и написано очень небрежным почерком, настолько небрежным, что я с трудом узнал почерк моего учёного друга Дагдейла. Забыв о посыльном, который всё ещё задерживался на моей садовой дорожке, я закрыл дверь и поспешил в свой кабинет. О его присутствии и о моей невежливости мне напомнили грохот камешков по панелям моей двери и напев "Марсельезы", заставившие вздрогнуть дальние деревья в тихом саду.
   - Боже мой, боже мой, - сказал я, самым неумелым образом поправляя очки. Действительно, я был немало встревожен этим несвоевременным письмом. Ведь всего несколько часов назад мы прогуливались и курили сигары со стариной Дагдейлом в его собственном прекрасном саду, когда наступали сумерки. Ибо сумерки, кажется, успокаивают цветы в саду моего друга более нежными руками, чем в садах Соломона.
   Я с трепетом вскрыл конверт, лишь немного успокоившись по поводу безопасности Дагдейла благодаря надписи, сделанной его собственным почерком. Вот что я прочёл: "Дорогой друг Пелл. Я пишу в лихорадке. Приходи немедленно - Древности! - хлам - просто каракули - Приходи немедленно, или я начну без тебя. Р.Д."
   "Древности" были главным словом в этом призыве - золотое слово. Всё остальное может оказаться бессмысленным, как оно и было на самом деле. "Приходи немедленно. Древности!"
   Я поспешно натянул пальто и с опасной скоростью помчался вниз по своим восьми ступенькам, прежде чем "Марсельеза" перестала отдаваться эхом от соседних домов. Одинокие прохожие, без сомнения, воображали меня доктором, занятым делом жизни и смерти. Поистине непривлекательный вид был у меня, но Дагдейлу не терпелось начать, и поспешность означала успех.
   Его белый дом находился менее чем в миле отсюда, и вскоре скрип его ворот на петлях успокоил моё сердце, и я смог отдышаться. Сам Дагдейл услышал мои шаги и вышел на свою подъездную дорожку, чтобы поприветствовать меня. Он был без пальто. Под мышкой у него была неуклюже зажата лопата, его щёки раскраснелись от возбуждения. Даже его губы, дети науки, дрожали, а серые глаза, жёны микроскопа, горели за очками в золотой оправе, криво посаженными на его великолепном носу.
   Я сжал его левую руку, и так мы вместе поспешили вверх по ступенькам.
   - Ты уже начал? - спросил я.
   - Как раз занимался этим, когда ты вышел из-за угла, - ответил Дагдейл. - Кто бы в это поверил, древнеримский или друидический, Бог знает.
   Волнение и тяжёлое дыхание заставили меня пошатнуться, и я пришёл в ужас при мысли о своём пищеварении. Мы поспешили по коридору в его кабинет, который был в большом беспорядке и наполнен неприятной пылью, едва напоминающей о его замечательной горничной, и с самым неприятным заплесневелым запахом, я полагаю, влажной бумаги.
   Дагдейл схватил рваную карту, лежавшую на столе, и вложил её мне в руку. Он откинулся в своём потёртом кожаном кресле, положил лопату на колени и энергично принялся протирать очки.
   Я пристально посмотрел на Дагдейла. Он суетливо помахал мне длинным указательным пальцем, качая головой, желая, чтобы я продолжил.
   Я стал рассматривать грубо нацарапанную прямоугольную диаграмму с мелкими каракулями красными чернилами и непонятными цифрами. Я пытался убедить себя, что здесь есть какой-то смысл, но ничего не мог понять. Небольшой сундук или ящик на полу, необычной работы, переполненный пыльными, грязными бумагами и различными пергаментами, выдавал, откуда взялась эта карта.
   Я посмотрел на Дагдейла.
   - Что это значит? - спросил я, немного разочарованный, потому что много раз из-за глупцов и мошенников я тратил своё время впустую на поиск "древностей".
   - Мой сад, - объяснил Дагдейл, махнув рукой в сторону окна, затем торжествующе указывая на карту в моей руке. - Я изучил её. Мой дядя, антиквар, сказал, что карта подлинная. У меня были подозрения, ах! да, как и у тебя; я не слепой. Это может быть что угодно. Я сразу же начал копать. Пойдём, поможешь, или уходи...
   Дагдейл вскинул лопату на плечо, и при этом опрокинул драгоценную фарфоровую чашечку на пол. Он даже глазом не моргнул при виде этого бедствия. Он ни на дюйм не замедлил своего триумфального шествия к двери. Ну, а что такое пятифунтовая банкнота в кармане по сравнению с шестипенсовиком, найденным в канаве?
   Я схватил кирку и ещё одну лопату.
   - Браво, Пеллютер, - прокомментировал он, и мы, держась рядом, направились в приятный и просторный сад, раскинувшийся за его домом. Я чувствовал гордость, как мальчик-барабанщик.
   В саду Дагдейл выхватил из кармана рулетку, зажёг восковую свечу и установил её в углублении стены. После чего он опустился на колени и стал изучать карту при свете свечи.
   - От тисового дерева десять ярдов на север... семь на восток... полукруг... квадрат. Это просто как алфавит, честное слово.
   Дагдейл бросился в глубину сада. Я галопом последовал за ним по тропинке между потемневшими розами. Всё было погружено во тьму, за исключением тех мест, где свет свечи выбеливал старые кирпичные стены и поблёскивал на покрытых росой деревьях. У приземистого старого тиса Дагдейл поманил меня пальцем. Я неоднократно умолял его бросить эту затею, но он не хотел.
   - Подержи рулетку, - сказал он, дрожащими пальцами протягивая её мне, и отходя дальше.
   - Десять ярдов на сколько? - крикнул он.
   - Вроде пять, - ответил я.
   - Точно ли? - Дагдейл и поспешил в дом за картой. Рукава его рубашки мелькали между кустами. Он принёс с собой карту и ещё один подсвечник.
   - Просыпайся, Пеллютер, просыпайся! О, "семь", просыпаешься?
   Я дрожал от возбуждения, и мои зубы стучали, как скелет, раскачивающийся на ветру. Дагдейл измерил расстояние и отметил место на земле своей лопатой.
   - А теперь за работу, - сказал он и подал пример, свирепо ударив задумчивую розу.
   Чрезвычайно торжественно, но всё же усмехнувшись про себя, я тоже начал ковырять и копать. Холодный пот выступил у меня на лбу после четверти часа напряжённой работы. Я сел на траву и тяжело дышал.
   - Городские обеды, оргии, - пробормотал Дагдейл, работая, как человек, ищущий свою душу. - Слава богу, что ветра нет. Видишь эту вспышку кремня? Хорошее упражнение! Только работая можно стать долгожителем. Я тоже не цыплёнок. Тьфу! Это место чёрное, как тигриная глотка. Я готов поклясться, что кто-то копал здесь раньше. Благослови меня, волдырь на большом пальце!
   Даже в моём собственном жалком состоянии у меня было время поразиться его жилистым движениям и его фанатичной энергии. Он был могильщиком, а я ночным гулякой! Внезапно кирка Дагдейла с глухим звуком ударилась обо что-то твёрдое.
   - О Боже! - воскликнул он, вылезая из ямы, как крыса из норы. Он тяжело опёрся на кирку и уставился на меня круглыми глазами. Над местом раскопок воцарилась тишина. Мне показалось, что я слышу металлический звон кирки, прокладывающей себе путь к звёздам. Дагдейл очень осторожно подкрался ко мне и потушил свечу пальцами.
   - А теперь, - прошептал он, - мы с тобой, старина, прислушаемся. Что там в дыре? Осквернение могил - такое же мрачное ремесло, как и похищение покойников. Тише! Кто это?
   Рука Дагдейла легла мне на плечо. Мы вытянули шеи. Жалобный вой вырвался из тишины и в ней же растворился. Чёрная кошка перепрыгнула через забор и исчезла вместе с шелестом листьев.
   - Этот чёрный зверь! - воскликнул я, заглядывая в червивую дыру. - Я бы хотел подождать и подумать.
   - Нет времени, - сказал Дагдейл с сомнительной смелостью. - Яму следует засыпать до рассвета, иначе Дженкинсон начнёт задавать вопросы. Тук, тук, что это за стук? О, да, все в порядке! Он хлопнул себя ладонью по груди. - Теперь, Рэтти, будем как мыши!
   Рэтти когда-то было моим прозвищем, очень давно.
   Мы снова принялись за работу, каждый удар кирки или лопаты вызывал у меня дрожь. Наконец, после больших трудов мы докопались до металлического сундука.
   - Пелл, ты тупица - я же тебе говорил! - усмехнулся Дагдейл.
   Мы осмотрели свою добычу. Одно странное и необъяснимое открытие, которое мы сделали, заключалось в следующем: толстая, ржавая железная труба выходила из верхней части сундука в землю, оттуда мы проследили её направление до ствола карликового тиса и при свете наших свечей, в конце концов, обнаружили, что другой конец трубы вделан в выступ между двумя узловатыми ветвями на высоте нескольких футов. Мы не могли вытащить сундук, не отделив предварительно эту трубу.
   Я посмотрел на Дагдейла с недоумением.
   - Пойдём за пилой, - сказал он. - Действительно странно.
   Он повернул ко мне испачканное грязью лицо. Воздух, казалось, слегка фосфоресцировал. Имелись ли у Дагдейла подозрения, что я открою сундук в его отсутствие, я не знаю. Во всяком случае, я охотно пошёл с ним в сарай. Мы принесли ручную пилу, Дагдейл обильно смазал её воском; я держал трубу, пока он пилил. Я тщетно ломал голову, пытаясь понять назначение этой трубы.
   - Возможно, - предположил Дагдейл, делая паузу, - это деликатный товар, и ему нужен свежий воздух.
   - Возможно, это не так, - возразил я, необъяснимо раздосадованный его запинающейся речью.
   Казалось, он не ожидал иного ответа и снова принялся за работу. Труба вибрировала от его энергии, нанося мне небольшие удары и заставляя неметь пальцы. Наконец сундук был высвобожден, мы постучали по нему пальцами, затем соскребли ногтями чешуйки плесени и ржавчины. Я опустился на колени и приложил глаз к концу трубы. Дагдейл оттолкнул меня в сторону и сделал то же самое.
   Я уверен, что в его мозгу пронеслась последовательность идей, в точности похожих на мои собственные. Мы сдерживали волнение, вынашивали самые смелые фантазии, выдвигали множество предположений. Может быть, мы просто чего-то боялись. Или дух-хранитель клада похлопал нас по плечу.
   Затем в одно и то же мгновение мы оба начали энергично тянуть и толкать сундук; но в таком ограниченном пространстве (поскольку наша яма была узкой) его вес оказался слишком большим для нас.
   - Верёвка, - предложил Дагдейл, - давай снова пойдем вместе. Заговор двух старичков.
   Он лицемерно рассмеялся.
   - Конечно, - сказал я, забавляясь его подозрениями и уловками.
   Мы снова отошли в сарай для инструментов и вернулись с мотком верёвки. Кирка использовалась в качестве рычага, и вскоре мы смогли вытащить сундук из ямы.
   - Долг прежде всего, - пробормотал Дагдейл, сгребая рыхлую землю в углубление. Я стал делать то же самое. А над местом раскопок мы посадили умирающий розовый куст с уже поникшими листьями.
   - Глаза Дженкинсона не микроскопы, но он чертовски любознателен.
   Дженкинсон, кстати, был пожилым джентльменом, который жил в доме рядом с Дагдейлом.
   - Тот, у кого нет смородины в собственной булочке, должен красть её у своих соседей! Но сейчас он немой, лежит в могиле и ничего не слышит.
   Дагдейл выругался, но только святой или дурак смог бы удержаться от ругани в подобных обстоятельствах. Даже я проявил знание богохульных слов и не стыдился этого.
   Дагдейл взялся за один край сундука, а я - за другой. Вдвоём мы с огромным трудом отнесли его (потому что сундук был невероятно тяжёлым) в кабинет. Мы сдвинули всю мебель к стенам и поставили сундук посередине комнаты, чтобы спокойно позлорадствовать над ним. С помощью пожарной лопаты, поскольку мы забыли свои в саду, Дагдейл соскрёб плесень и ржавчину, и на верхней части сундука появились три буквы, начало слова, как я предположил, но всю остальную надпись съела ржавчина. Буквы были "А-Б-О".
   - У меня нет идей, - пробормотал Дагдейл, вглядываясь в эту едва заметную надпись.
   - У меня тоже, - тихо отозвался я.
   Жаль, что Бог не повелел нам сразу же отнести этот сундук обратно в сад и закопать его глубже, чем он был!
   - Давай откроем его, - предложил я после тщательного изучения надписи.
   Пламя камина поблёскивало на очках старого доброго Дагдейла. Он был человеком, склонным к простуде, и при малейшем намёке на восточный ветер разжигал костёр. Его кабинет был уютным. Я помню резную фигуру китайского бога, явно ухмыляющегося мне, когда я протягивал Дагдейлу зубило. (Да простит он меня!). Наступила напряжённая и зловещая тишина. Дагдейл вставил зубило в щель под крышкой. Он странно посмотрел на меня, и при втором нажиме стальное зубило переломилось.
   - Дагдейл, - сказал я, глядя на китайского бога, - давай оставим сундук в покое.
   - Э-э, - ответил он незнакомым голосом. - Не понимаю, как оно сломалось. Что, говоришь? - переспросил он, посасывая ноготь, который он сломал во время раскопок в саду.
   Мой друг на мгновение задумался.
   - Мы должны достать другое зубило, - объявил он, наконец, смеясь.
   Но почему-то мне было совсем не до смеха. Обычно он так не смеялся. Дагдейл взял меня за руку, и в очередной раз мы направились к сараю с инструментами.
   - Какой свежий воздух! - воскликнул я, глубоко вдохнув. Мои глаза умоляюще смотрели на Дагдейла.
   - Да, так оно и есть, так оно и есть, - сказал он.
   Когда он снова принялся за сундук, то с первого же рывка открыл крышку. Осколок сломанной стали зазвенел о металл сундука. Появился слабый и неприятный запах. Дагдейл замер, когда крышка внезапно откинулась. Он стоял, наклонив голову. Я положил свою руку на край сундука. Мои пальцы коснулись маленькой лепёшки из твёрдого материала. Я заглянул внутрь. Для этого мне пришлось сделать ещё один шаг. Желтая вата выстилала свинцовые стенки и заполняла пространство между конечностями существа, сидевшего внутри. Я буду говорить без эмоций. Я увидел плоский деформированный череп, тощие руки и плечи, покрытые жёсткими светло-рыжими волосами. Я увидел лицо, слегка запрокинутое назад, имеющее отвратительное и нечестивое сходство с человеческим лицом, его веки были тяжёлого синего цвета и плотно закрыты грубыми ресницами и спутанными бровями. Вот, что я увидел - чудовищную древность, спрятанную в сундуке, который мы с Дагдейлом выкопали в саду. Я только мельком взглянул на это существо, затем Дагдейл закрыл крышку, сел на пол и стал раскачиваться взад-вперёд, обхватив руками колени.
   Я подошёл к окну, чувствуя одеревенение и боль от непривычного труда; распахнув окно, я высунулся в душистый воздух. Сладость цветов вихрем ворвалась в комнату. Ночь была очень тихой. Так я простоял много минут, считая ряд тополей в дальнем конце сада. Затем я вернулся к Дагдейлу.
   - Дело закончено, - сказал я. - Хватит с меня древностей. Поклянись в этом, мой дорогой старина Дагдейл. Я умоляю тебя поклясться, что на этом всё закончится. Сейчас мы пойдём и похороним его.
   - Я клянусь в этом, Пеллютер. Пелл! Пелл! - Его детский крик звучал ядовито. - Но послушай меня, старый друг, - сказал он. - Сейчас я слишком слаб. Приходи завтра в это же время, и мы похороним его вместе.
   Сундук стоял перед камином. Его металлическая поверхность выглядела зелёной.
   Мы вышли из комнаты, оставив мерцающие свечи на страже, и в моём присутствии Дагдейл повернул ключ в дверном замке. Он проводил меня до церкви, и там мы расстались.
   - Проклятая вещь, - сказал Дагдейл, пожимая мне руку.
   Я горестно покачал головой.
   На следующий день, в среду, в мой дом, как обычно в этот день, вторглись уборщицы, и, чтобы избавиться от пара и запаха мыла, я отправился в Кью. В течение всего дня я бродил в саду, стараясь насладиться роскошью и цветами.
   С наступлением вечерней прохлады я повернулся спиной к великолепному западу и снова отправился домой. Я встретил женщин, покрасневших и взволнованных, выходящих из дома.
   - Кто-нибудь звонил? - спросил я.
   - Мясник, сэр, - ответила миссис Родд.
   - Спасибо, - сказал я и направился внутрь.
   Теперь, в сумерках, когда я сел у своего собственного камина, окружающая обстановка наиболее ярко напомнила мне сцену той ночи. Я тяжело откинулся на спинку кресла, чувствуя слабость и тошноту, и при этом испытывал большие неудобства из-за какой-то твёрдой вещицы в кармане моего пиджака, прижатой к боку подлокотником кресла. Я порылся в кармане и достал маленькую лепёшку из твёрдого зелёного вещества, которая находилась на краю сундука. Я полагаю, что мои пальцы сжали её, когда они соприкоснулись с лепёшкой прошлой ночью, и я, сам того не подозревая, положил её в карман.
   Сочтя благоразумным проявить осторожность в этом вопросе, я встал и запер эту находку в своей маленькой аптечке, которая висит над каминной полкой в комнате, выходящей в сад. Для анализа или изучения того, чего я боялся. Сделав это, я снова сел в своё кресло и приготовился к чтению.
   Ужин был приготовлен женщинами и накрыт для меня на столе в моём кабинете. После смерти моей сестры у меня вошло в обычай обедать в середине дня в моём клубе.
   Верно! Я сидел с книгой на коленях, но все мои мысли были о Дагдейле. Прямоугольная фигура появилась на моей сетчатке и поплыла по белой странице. Часы тянулись утомительно долго. Моя голова опустилась, а подбородок упёрся в грудь. На самом деле я спал, когда меня разбудил неуверенный стук во входную дверь. Мои чувства мгновенно обострились. Звук, как будто что-то царапало краску, повторился.
   Я тихо поднялся с кресла. Мной овладело смутное желание убежать в сад.
   Звук повторился ещё раз.
   Я очень медленно направился к двери. Я снова взобрался на стул (теперь я с любовью вспоминал того мальчишку). Но я ничего не увидел. Я заглянул в замочную скважину, но что-то заслонило отверстие с другой стороны. В доме появился слабый неприятный запах. С ужасом и отчаянием я распахнул дверь. Мне показалось, что я услышал звук тяжёлого дыхания. Затем нечто коснулось моей руки, и я обнаружил, что смотрю в коридор, прислушиваясь к эху - щёлкнул замок двери в комнате, выходящей окнами в мой сад. Я специально описываю всё непоследовательно. Мои мысли в тот вечер были хаотичны; и сейчас я передаю то, что чувствовал. Много лет назад, в юности, меня чуть не сожгли заживо. Тогда я испытал подлинный страх. А в тот момент в прихожей я ощутил смутный, затаившийся ужас души и нечеловеческую развращённость. Я не могу рассказать об ужасных устремлениях своего ума. Пошатываясь, я вошёл в свою комнату, сел в кресло, положил книгу на колени, надел очки на нос; но всё это время все мои чувства были мертвы, работал только слух. Я отчётливо осознавал, как мои уши двигаются и подёргиваются, как я полагал, с помощью какой-то древней мышцы, давно не используемой человечеством. И пока я сидел, мой мозг кричал от страха.
   В течение десяти минут (я медленно считал тиканье настенных часов) я прислушивался. Наконец, мои конечности начали дрожать, одиночество загоняло меня в опасные ущелья раздумий. Виноватой походкой я прокрался в сад. Я перелез через забор, отделяющий соседний дом от моего. В том доме номер 17 жил сторож, грубый неотёсанный парень, который использовал в качестве гостиной только кухню и который убрал дверной звонок, чтобы его никто не беспокоил. Он был подлым человеком. Но я нуждался в друзьях.
   Я подошёл к двери в сад, не сводя глаз с окна. Затем я постучал в садовую дверь, забарабанил молотком. В пустом помещении раздались угрюмые шаги, и дверь осторожно приоткрылась на несколько дюймов. Через щель на меня смотрело испуганное лицо.
   - Ради бога, - выговорил я, - пойдёмте поужинаем со мной. У меня есть хороший окорок, мой дорогой друг, приходи и поужинай со мной.
   Дверь открылась шире. Любопытство сменилось опасением.
   - Скажите, хозяин, что ходит по дому? - спросил парень. - Почему у меня вся спина мокрая, а руки дрожат? Говорю вам, что-то в этом месте стало неправильным. Я сижу спиной к стене, а кто-то быстро и тихо ходит с другой стороны. Что это за болезнь? Я спрашиваю вас, что это такое?
   Сосед чуть не заплакал.
   - Не глупи! - ответил я. - Никаких больных нет в твоём доме. Я дам тебе пятифунтовую банкноту, чтобы ты пришёл и посидел со мной. Будь добрым соседом, мой друг. Я боюсь, что меня охватит припадок. Я слаб... жар... приступы эпилепсии. Крысы шуршат в стенах, я часто слышу их шум. Пойдём, поужинаем со мной.
   Негодяй глубокомысленно покачал своей головой.
   - Две банкноты по пять фунтов, - предложил я.
   - Возможно, что я простудился, - ответил парень и ушёл в комнату за кочергой.
   Мы перелезли через забор и, как воры, прокрались к моему дому. Но этот парень ни на дюйм не переступил порог. Я стал его уговаривать. Он ругался в ответ. Он упрямо придерживался своей цели.
   - Я не сдвинусь с места, пока не "загляну" в это окно, - заявил парень.
   Я спорил и умолял, я удвоил свою взятку, я похлопал его по плечу и обвинил в трусости, я сделал вокруг него пируэт, я умолял его остаться со мной.
   - Я не сдвинусь с места, пока не посмотрю в это окно!
   Я принёс маленькую лестницу из оранжереи, находящейся слева от дома, и парень приставил её к окну, расположенному примерно в пяти футах над землёй. Он медленно поднимался по ступенькам, вытягивая шею, чтобы заглянуть в тёмную комнату, а я, просто чтобы быть рядом, карабкался вслед за ним.
   Парень взобрался на метр и громко дышал, когда внезапно длинная рука, тонкая, как кость, покрытая рыжевато-коричневыми волосами, бледная в тусклом свете звёзд, появилась в окне и задёрнула шторы. Парень надо мной застонал, вскинул руки и кубарем скатился с лестницы, повалив и меня на землю.
   Мгновение я лежал ошеломлённый; затем, оторвав голову от сладких лилий, я увидел, как сосед в дикой спешке перелезает через забор. Я помню, что роса заблестела на его ботинках, когда он спрыгивал вниз.
   Вскоре я вскочил на ноги и бросился за ним, но он был моложе, и когда я добрался до двери в задней части его дома, он уже запер её на засов. На все мои молитвы и стуки он не обращал никакого внимания. Несмотря на это, я был уверен, что он сидел и слушал, с другой стороны, потому что я различил хриплое дыхание, как у астматика.
   - Ты забыл кочергу. Я принесу её, - проревел я, но парень ничего не ответил.
   Я снова перелез через забор, решив оставить дом свободным, чтобы тварь могла бродить по нему и делать, что хочет, а я не буду возвращаться, пока не наступит рассвет. Я тихо прокрался через это место с привидениями. Проходя мимо комнаты, я различил звук, похожий на звук гудящего волчка - непрекращающейся болтовни. Я побежал к входной двери, и как раз в тот момент, когда я выглянул на улицу, бродяга, одетый в лохмотья, прошаркал мимо садовой калитки. Я спрыгнул со ступенек.
   - Вот мой добрый человек, - воскликнул я, с трудом выговаривая слова, потому что мой язык казался жёстким и липким.
   Он повернулся со странным стоном и зашаркал ко мне.
   - Вы голодны? - спросил я. - У вас есть аппетит или упрямое желание съесть нежную закуску из первоклассной валлийской баранины?
   Тощий негодяй кивнул и замахал руками, покрытыми бородавками.
   - Входите, входите, - закричал я. - Вы должен поесть, бедняга. Как ужасна цивилизация в лохмотьях! Злая судьба! Социализм! Миллионеры! Я вам обязан. Входите, входите!
   Я плакал от восторга. Он покосился на меня с подозрением и снова замахал руками. По этим движениям и по его нечленораздельным крикам я решил, что этот человек немой. (Теперь я предполагаю, что он был раздосадован серьёзным препятствием в своей речи). Он проявлял недоверие, шмыгал носом.
   - Нет, нет, - продолжал я. - Входи, дружище, и добро пожаловать. Я одинок - представитель богемы. Древние книги - затхлая компания. Идите и садитесь за стол, подбодрите меня честным аппетитом. Выпейте со мной бокал вина.
   Я похлопал бродягу по спине. Я схватил его за руку. Более того, в своей трагической игре я напевал песенку, чтобы доказать своё безразличие. Он, пошатываясь, поднимался по моим ступенькам впереди меня - его ботинки были заштопаны обёрточной бумагой, и звук его шагов был похож на шелест женского шёлкового платья. Я беспечно последовал за ним в дом, оставив дверь широко открытой, чтобы чистый ночной воздух мог проникнуть внутрь и чтобы грохот железной дороги, которая проходит за домом доктора, мог доказать реальность мира. Я усадил бродягу в кресло. Я угостил его мясом и выпивкой. Он наслаждался хорошей едой, он жадно поглощал мой кларет, он грыз кости и корку, как голодный зверь, всё время рассматривая меня, опасаясь, что его лишат еды. Он рычал и жевал, он пыхтел, он хватал ртом воздух и жевал. Он был хищной птицей, кошкой, диким зверем и человеком. Его живот был единственной истиной. Он случайно попал на небеса и ждал трубы архангела об изгнании. И всё же в разгар его ненасытной трапезы ужас охватил и его тоже. Полный собственного страха, я наслаждался, наблюдая, как дрожат его руки и как бледность разливается по его грязному лицу. И всё же он бешено ел, пренебрегая своими страхами.
   Всё это время я в отчаянии думал об ужасном существе, которое пряталось в моём доме. В то время как я сидел, ухмыляясь своему гостю, побуждая его есть, пить и веселиться, и анализировал каждое прискорбное действие грубияна, испытывая отвращение к его зверству, мерзкое сознание того, что эта тварь по чьему-то тайному поручению что-то вынюхивает здесь, никогда не покидало меня. Это жертва аборта, А-Б-О, - понял я тогда.
   Внезапно, как раз в тот момент, когда бродяга, подняв баранью кость, принялся зубами грызть хрящеватый сустав, до моих ушей донёсся звук бьющегося стекла, а затем шелест (как бы обычной) руки, ощупывающей дверь. Но нищий услышал то, что не выразить словами. В тот день я почувствовал себя моложе, чем когда-либо в детстве. Я был пьян от ужаса.
   Мой гость, уронив стакан с вином, но всё ещё сжимая баранью кость, вскочил на ноги и уставился на меня бледно-серыми зрачками в побелевших глазах. Его чумазое обесцвеченное лицо было испачкано едой. Грязь покрывала его кожу. Я взял его за руку. Я схватил лампу и поднял её повыше. Мы с бродягой стояли на месте, вглядываясь в темноту; свет лампы едва освещал знакомый коридор и отражался на двери комнаты, окно которой выходило в мой сад. Ручка двери бесшумно поворачивалась. Дверь открывалась почти незаметно. Пульс бродяги бешено колотился; мой локоть был прижат к его руке. И очень худая ненормальная тварь - желтовато-коричневая тень - вышла из комнаты и протопала мимо нищего и меня.
   У меня отвисла челюсть, и я не мог её сомкнуть, чтобы заговорить. Я крепче сжал руку бродяги, и мы выбежали вместе. Стоя на верхней ступеньке, мы осматривали улицу; вдалеке тяжёлой поступью шёл полицейский, играя лучом своего фонарика на окнах домов и дверях. Вскоре он приблизился к лампе, где мелькнула чудовищная тень. Я увидел, как полицейский внезапно обернулся. С развевающимися фалдами пальто он яростно побежал по узкому переулку, ведущему ко множеству ярких магазинов.
   Мы с бродягой провели остаток ночи на крыльце дома. Иногда он тщетно бормотал что-то невнятное и раздражённо жестикулировал, но в основном мы ждали, безмолвные и неподвижные, как два совиных чучела.
   При первом слабом луче рассвета, пробившемся над домом доктора напротив, нищий отшвырнул мою руку, слепо спрыгнул вниз по ступенькам и, не останавливаясь, чтобы открыть калитку, перепрыгнул через неё и сразу же исчез. Я почти не почувствовал удивления. Лампа с зелёным абажуром, стоявшая на пороге, медленно догорала. Солнце радостно взошло, зачирикали воробьи, порхая вокруг и сражаясь за пищу. Я думаю, что мои круглые глаза непроизвольно наблюдали за ними.
   Вскоре после восьми утра почтальон принёс мне письмо. Вот, что было в нём написано: "Боже, прости меня, друг, и помоги мне писать здраво. Жалкое любопытство оказалось сильнее меня. Я вернулся в свой дом, который теперь казался мне ужасно чужим. Я не мог уснуть. Теперь оно расхаживает вместе со мной по моей собственной спальне, даже погружённое в свой нечестивый сон, оно всегда со мной. Каждая картина, да и каждый стул, как бы строго я ни старался дисциплинировать свои мысли, наполнились тайным смыслом. Посреди ночи я спустился вниз и открыл дверь своего кабинета. Мои книги показались мне безутешными, обиженными друзьями. Сундук оставался в том виде, в каком мы его оставили - мы, ты и я, когда заперли дверь. Дрожа от страха, я прошёл немного дальше в комнату. Не успел я сделать и двух шагов, как обнаружил, что крышка больше не закрывает это существо от звёзд, она была распахнута настежь. О! Пеллютер, как вы отнесётесь к столь поразительному заявлению? Я видел (я говорю это торжественно, хотя мне приходится энергично трудиться, чтобы отогнать череду страшных мыслей). Я видел несчастное существо, которое мы с тобой подняли из чрева земли, лежащее на полу; его тощие конечности скорчились перед камином. Неужели жара пробудила его от долгого сна? Я не знаю, я не смею думать. Оно, оно, Пеллютер, лежало на коврике у камина, погружённое в дремоту, беззвучно дыша. О, мой друг, я стою и смотрю на безумие лицом к лицу. Мой разум взбунтовался. Там лежал несчастный абортированный уродец. Мне кажется, что эта тварь подобна заразному тайному греху, который скрывается, гноится, плетёт сети, загрязняет здоровый воздух, но однажды выползает и крадётся среди здоровых людей, прокажённое дитя грешника. Да, и, возможно, это грех твой и мой. Пеллютер! Но, будучи обременёнными таким тяжким грехом, мы должны нести его в одиночку. Я оставил эту тварь там, пока она спала. Её историю мир никогда не узнает. Я пишу это, чтобы предупредить тебя об ужасе, что постиг тебя и меня. Когда ты придёшь, (я понял, что Дагдейл не отправил это письмо вовремя, и оно не достигло меня на второй вечер. Я горько сожалею об этом упущении), мы составим наши планы по полному уничтожению этого ужасного воспоминания. И если это не наш удел, мы должны жить дальше, но скрывать нашу находку от здравомыслящих глаз . Если кто-то и должен страдать, то это мы. Если убийство может быть справедливым, то убийство этого существа - ни человека, ни зверя, а этого мерзкого символа - должно считаться добродетелью. Судьба выбрала свои инструменты. Приходи, мой старый друг! Я отослал своих слуг и запер дверь; и я молюсь, чтобы это существо могло спать до тех пор, пока не спустится тьма, чтобы скрыть наши нечестивые дела от людей. Наука позорно отступила; религия - это увядший цветок. О, мой друг, что мне сказать! Как мне прийти в себя?"
   Вы можете делать любые выводы из этого скупого письма. Я могу предположить, что в какой-то момент второго дня (возможно, пока я бродил по садам в Кью!) Дагдейл снова посетил это существо и обнаружил его бодрствующим и бдительным в своей комнате. Никто не шпионил за моим другом в те часы. (Иногда в тишине мне кажется, что я слышу странные шаги на моем пороге!)
   При ярком солнечном свете я поехал на кэбе к дому Дагдейла, потому что мои ноги ослабли, и я едва держался. Прихрамывая, я прошёл по садовой дорожке к знакомым ступенькам, опираясь на трость. Дверь была приоткрыта, и я вошёл. Я обнаружил Дагдейла в его кабинете. Он сидел в том самом сундуке, рядом с ним лежала Библия.
   Он посмотрел на меня.
   - "А мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле - тень". Что такое жизнь, Пеллютер? Тщетное стремление к смерти. Что такое красота? Вопрос степени. И грех витает в воздухе - дитя болезни и смерти, зарождения и ненависти к жизни. Палевые волосы обладают красотой, а что касается костей, то, конечно, червям трудно их есть. Черви! Проникли через ту трубу? Пеллютер, мой дорогой старина Пелл. Через трубу?
   Он смотрел на меня, как ребёнок - на яркий свет.
   - Пойдём! - обратился я к Дагдейлу. - На улице свежий ветер, а солнце яркое и тёплое. Пойдём!
   Больше я ничего не мог сказать.
   - Но солнечный свет теперь не имеет для меня никакого значения, - ответил мой друг. - Этот сеятель разврата, чудовище, проникшее в мой мозг, душит все остальные мысли, тщедушные и слабые. У меня есть одна идея, концепция, яростная, ужасная идея, феноменальная. Видишь ли, когда глубокая абстрактная вера превращается в отвращение, когда надежда съедается ужасами сна и безумной тоской по сну - безумной! И всё же палевые волосы не лишены красоты; при условии, Пеллютер, при условии... через трубу?..
   Злопыхатели напрасно пытаются сейчас обвинить моего друга. О, разве в его разговоре со мной не было разума и логической последовательности? Я пытаюсь показать, что это было именно так. Я клянусь, что он не сумасшедший - немного эксцентричный (конечно, все умные люди эксцентричны), немного постаревший. Я торжественно клянусь, что мой дорогой друг Дагдейл не был сумасшедшим. Он был справедливым человеком. Он никого не обижал. Он был доброжелательным, добрым джентльменом и обладал прекрасным интеллектом. Вы можете сказать, что он был эксцентричным, но не сумасшедшим. Слёзы текли по моим щекам, когда я смотрел на него.

1896

Перевод: Алексей Черепанов

Май, 2022

Собираю пожертвования на билет до Рио

ЮMoney: 41001206384366

Альфа-Банк: 4261 0126 3102 4651 (до 08/24)


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"