Бертин Эдди Ч. : другие произведения.

Тьма - моё имя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эдди Ч. Бертин, "Darkness, my name is". Рассказ из цикла "Мифы Ктулху. Свободные продолжения". "Герберт Рамон приезжает в германскую деревню, где согласно некоторым запретным книгам и картам должен находиться древний храм тёмного божества. Но оказывается, что увидеть этот храм можно только в состоянии лунатизма, и это смертельно опасно". // Здесь на Самиздате немецкие буквы в тексте отображаются неправильно, вы можете прочитать PDF вариант здесь https://vk.com/doc290347846_536930842

Эдди Чарли Бертин

ТЬМА - МОЁ ИМЯ

Где-то в уединённом месте,

Где ты никогда не захотел бы остаться,

Когда-нибудь, в этом пустом пространстве

Ты найдёшь путь,

Путь во тьму.1

- из переписанной версии "Из тех Проклятых, или: Трактат об Отвратительных Культах Древних"2 Эдит Брендалл, 1907 год, основанной на оригинальной и запрещённой книге без названия Казая Хайнца Фогеля.

  

Пролог: "Лийухх"3

  
   Пожалуйста, простите мою дерзость; я знаю, что это очень необычно - подойти к симпатичной молодой женщине и просто так заговорить с ней, никак не представившись. Конечно, вам нечего бояться здесь; в этом переполненном маленьком ресторане в самом сердце Гамбурга с вами ничего не случится. Я пока не скажу вам своего имени, так как оно вряд ли имеет значение, и вам нет необходимости говорить мне ваше имя, потому что это тоже не имеет значения в данный момент. Но я рад, что вы приняли моё приглашение выпить, даже если это было всего лишь результатом женского любопытства. Будьте уверены, я удовлетворю ваше любопытство. Видите ли, я пригласил вас сюда, чтобы показать вам книгу и несколько фотографий. О нет, пожалуйста, останьтесь! Это не то, что вы думаете, действительно не то! Похож ли я на эксгибициониста, пытающегося продать непристойные фотографии, или на человека, что хочет заинтересовать вас всемирной энциклопедией? Поэтому, пожалуйста, останьтесь, пожалуйста, мисс, и возьмите эти пять фотографий. Это всего лишь изображения пяти статуэток. Я вижу, вы их узнаёте. Может быть, вы ещё не понимаете, почему или как, потому что вы, вероятно, никогда не видели их в реальности, может быть, даже никогда не слышали о них, и всё же вы узнаёте их. Это правда, не так ли? Эти пять образов называются Вайен.4 Они также присутствуют вот в этой книге. Это всего лишь ксерокопия, почти неизвестный древнегерманский перевод под названием "Лийухх", и в нём есть зарисовки пяти статуэток, называемых там Фейаден, и, без сомнения, вы согласитесь, что они идентичны фотографиям. Вы знаете, что это такое, моя дорогая, теперь нет необходимости скрывать это, и вы также знаете, какой цели они служат. Будьте уверены, я не враг, но я должен был убедиться, что вы действительно та, за кого я вас принимаю. Я почувствовал близость между нами, как только увидел вас в том магазине, и подошёл к вам. Вы, должно быть, тоже меня узнали, иначе не последовали бы за мной. А теперь, пожалуйста, выслушайте историю, которую я должен вам рассказать, чтобы вы всё поняли. Не перебивайте меня, я уверен, что эта история ответит на все вопросы, которые могут возникнуть в вашей голове. Итак, слушайте...
  
  
   1. Рассказ написан на английском языке, но Э. Бертин часто вставляет цитаты и слова на немецком (как это стихотворение и названия книг), французском и латинском. Я посчитал такой литературный приём излишним и затрудняющим чтение, поэтому перевёл все подобные фразы сразу на русский, оставив немецкие фрагменты лишь в тех случаях, где они требуются по сюжету и сразу же разъясняются автором. (Здесь и далее: примечания переводчика)
   2. В оригинале - "Von denen Verdammten, oder Eine Verbandlung Эber die unheimlichen Kulten der Alien". В переводе с немецкого это "ссылка на зловещие культы пришельцев", но, когда Бертин сам переводит далее это название на английский, пришельцы у него почему-то превращаются в Древних. Очевидно, подразумевается "Из числа тех Тёмных Богов, что были прокляты и изгнаны". Бертин во всём рассказе пишет название этой книги на немецком - "Von denen Verdammten", но для удобства чтения и согласования с другими словами, я использую сокращённый вариант "Проклятые".
   3. В оригинале Liyuhh. http://www.sectarios.org/wiki/index.php?title=Liyuhh
   4. В оригинале Vaeyen
  

I. Сайега1

  
   Там, где тьма чернее чёрного и имеет цвет самой себя, где ничто не является чем-то, а тьма, тем не менее, чище света, находился Он2. Он всегда находился там; Он предавался размышлениям в те моменты, когда вообще был способен размышлять - в те короткие промежутки сознания между вечно кажущимися периодами того, что могло быть только сном или небытием, и, может быть, каждый раз умирая и возрождаясь, если Он вообще мог умереть - этого Он тоже не знал. Затем Он попытался думать о себе и понял, что у Него есть имя, Сайега, которое ничего не говорило Ему о себе самом, кроме того, что Он существует. Он просто жил, к Нему нельзя было прикоснуться в каком-либо месте, ибо таковое отсутствовало, но и к другим вещам Он не мог прикоснуться.
   Его можно было бы назвать злом, если бы зло имело рациональный смысл в Его существовании, которого у Него не имелось. Скорее Сайега являлся чем-то за пределами придуманных человеком законов добра и зла, Он был природной силой или естественным событием, таким как пожар в лесу или торнадо, или буря, или просто смерть, чем-то, к чему неприменимы никакие искусственные законы.
   Иногда в те редкие моменты, когда Ему позволяли думать, или, может быть, Он сам позволял себе думать, потому что не знал, были ли периоды сна-смерти созданы Им самим или нет, Он пытался вспомнить что-то ещё помимо своего имени. Затем перед Ним появились картины тысячелетий голубого льда, а после - огнедышащих вулканов, бородавок на поверхности Земли, и всё это показалось Сайеге настолько глупым и незначительным, что вызвало в Нём возмущение, и Он вернулся к смерти и сну. Время также не имело никакого реального значения, оно было просто чем-то, что проходило незамеченным, совершенно неважным для такого существа, как Сайега, запертого в Его, возможно, самодельной тюрьме и только благодаря тому, что Его разум соприкасался с внешней реальностью. И в те моменты, когда Он пребывал в состоянии пробуждения, полного пробуждения, Он ненавидел, как может ненавидеть только тот, кто находится за пределами добра или зла. Он видел глазами, которые не являлись глазами, и слышал ушами, что не являлись ушами, и думал всем своим существом, потому что у Него не было таких примитивных органов, как мозг. Он ненавидел молча.
   В течение эонов некоторые из его чуждых снов достигали людей и сводили их с ума, заставляя их бормотать что-то невнятное. Некоторые люди были защищены сильней и они просто чувствовали внешние прикосновения Его снов, и пытались интерпретировать их сознательно в своих сочинениях, или использовали их бессознательно в сверхъестественных историях. Некоторые авторы записывали их как рассказы, зная, что мир никогда не примет такую совершенно чуждую реальность. Конечно, их тоже считали сумасшедшими, как и тех, кто действительно сошёл с ума из-за снов Сайеги. Ни у кого не было ни знаний, ни возможностей искать другие объяснения. Потому что Его имя уже было записано давным-давно. Другие имена, которые приписывались Ему, были высечены на известняковых табличках; и Его форму рисовали на стенах подземных пещер, которые ещё ожидают, что их откроют. Но Его форма была ненастоящей и постоянно изменялась, и позже люди писали о Нём дрожащими пальцами на древних свитках, а ещё позже - в рукописях, и все они были сожжены, когда их обнаружили. А когда некоторые осмеливались печатать Его имя, писателей и печатников сжигали вместе с их книгами. Но некоторые всегда выживали, некоторые всегда или хотя бы частично оставались в здравом уме и толковали Его сны. Одни молились Ему, предлагая ещё теплое, бьющееся сердце, вырванное из кровоточащей груди жертвы, другие проклинали Его на многих языках, но Ему было всё равно. Он не испытывал к таким людям ни большей, ни меньшей ненависти за то, что они делали. Он ненавидел их всех всем Своим существом.
   Но иногда Сайега тоже грезил, грезил о других, таких же, как Он сам, и всё же таких разных, таких же древних, как Он сам, и таких же скрытых эонами безымянного ужаса. И Он гадал, где они находятся.
   В укрытии, или в цепях, как Он сам? Ожидающих... Всегда ожидающих.
   Ненавидящих... Всегда ненавидящих.
  
  
   1. CyДegha, также называемый "Разрушающий Глаз" или "Выжидающая Тьма", является Великим Древним, который появляется в Мифах Ктулху, вдохновлённых Г.Ф. Лавкрафтом. https://monster.fandom.com/wiki/Cy%C3%A4egha
   2. Правильнее было бы перевести "It" как "оно", но тогда возникает несогласованность местоимений, прилагательных и глаголов в русском языке, поэтому я принял временное решение, что Сайега мужского пола. Учёные из Мискатоникского Университета когда-нибудь разберутся с этим вопросом.
  

II. Фрайхаусгартен1

  
   Герберт Рамон смотрел вслед уходящему поезду. Медленно двигаясь, тот полз, как улитка по изъеденным ржавчиной рельсам, постанывая, словно старый, усталый зверь. Локомотив казался таким же древним, как и маленькая станция, на которой Рамон сошёл с поезда. Послышалось последнее сопение, усталое покашливание, прежде чем вагоны окончательно скрылись из виду, последний признак того, что здесь, в горах Франконского Альба считалось цивилизацией.
   Жаль, подумал Герберт, что поезд не может доставить его прямо во Фрайхаусгартен, деревню, которая являлась его конечной целью. Она располагалась в конце небольшой долины, окружённой горами, и проход через них имелся только в том месте, где находилась станция. Когда здесь прокладывали железную дорогу, было более практично провести рельсы дальше через долину. Деревня находилась не так уж и далеко; в эту эпоху самолётов и международного туризма трудно было обнаружить что-то по-настоящему неизведанное. Фрайхаусгартен можно найти на некоторых более подробных картах этой части Германии, но на самом деле деревню не затронула цивилизация, она слишком незначительна, чтобы о ней беспокоиться, и слишком труднодоступна, чтобы стать "неизведанным солнечным местом для вашего отдыха" в рекламе туристических агентств.
   Герберт, покрывшийся пылью и вспотевший под палящим солнцем, оказался на платформе в одиночестве. Он медленно выудил из кармана носовой платок и вытер пот с бровей и шеи. Он тщетно искал носильщика и, наконец, всё проклиная, сам взял в руки тяжёлые дорожные сумки. Он вынес их за пределы станции. В конце платформы не имелось ворот, и никто не спросил у него билет. В кресле-качалке, знававшем лучшие времена, сидел старик, вероятно начальник станции.
   - Добрый день, - произнёс Герберт, но старик не ответил на его приветствие. Он продолжал медленно двигаться вперёд-назад, как вечно раскачивающийся маятник, делая вид, что не замечает Герберта, хотя его глаза следили за незнакомцем. Возле станции не дежурило ни одного такси. Впрочем, стояла одна машина, хотя Герберт сомневался, что эта колымага всё ещё может претендовать на звание "такси".
   Она обладала той же характеристикой, что и станция - старостью. Стёкла в окнах машины отсутствовали, и пыль летела прямо в лицо Герберту во время поездки во Фрайхаусгартен, к счастью недолгой. Пыль, казалось, находилась здесь повсюду: путешественник ощущал её на своей одежде, на лице, в глазах, во рту и в ноздрях. Машина тряслась и подпрыгивала, и Герберт не знал, было ли это вызвано плохим состоянием автомобиля или ужасной дорогой, или, возможно, сочетанием того и другого; и никто ещё не изобрёл слов, чтобы описать звуки, издаваемые двигателем. Однако уже через двадцать минут машина доставила Герберта, всё ещё пребывающего в целости и сохранности, к порогу, вероятно, единственного отеля во Фрайхаусгартене. Деревня не представляла собой ничего, что можно было бы полюбить с первого взгляда: казалось бы, совершенно иррациональное нагромождение старых домов, разделённых одной длинной улицей, даже не вымощенной камнем.
   Отель Рамону не понравился, и это даже мягко сказано. Он был убогим и старым, полностью соответствующим общему виду деревни. Часть крыши слегка наклонилась в сторону улицы, создавая впечатление, что вся крыша готова была обрушиться и похоронить несчастного посетителя. Подняв глаза, Герберт заметил, что в отеле есть ещё только один этаж, и два его окна разбиты. Они были заклеены старыми, испачканными непогодой газетами, которые теперь по большей части развевались на ветру.
   У Герберта возникло краткое, тревожное ощущение дежавю, как будто он уже видел всё это раньше или ожидал, что всё будет именно так. Он стряхнул с себя неприятное ощущение.
   Дерево стен было сухим и крошилось, когда Герберт дотрагивался до него, оно оставляло тёмные пятна на пальцах. Всё здание говорило о старости и небрежном упадке, но другого отеля в деревне не было.
   Ну, вот тебе и туристическая достопримечательность Фрайхаусгартена, - подумал Герберт, - но ведь я приехал сюда не на каникулы.
   Он расплатился с водителем и вошёл в отель, держа в руках две сумки. За регистрационной стойкой, такой же старой и покрытой пылью, как и всё остальное в этом убогом помещении, никого не было. Ключи на стене сразу же подсказали Герберту, что он будет единственным гостем. Колокольчика, чтобы привлечь к себе внимание, тоже не имелось. Герберт поставил чемоданы на пол и стукнул кулаком по столу.
   - Хорошо, хорошо, я иду, всё в порядке! - рявкнул голос откуда-то сверху. - Буду через минуту!
   Вскоре после этого по лестнице спустился владелец отеля. Он выглядел не таким уж и высоким, но довольно пухлым и склонным к ожирению. Его лицо было красным и морщинистым, а коротко остриженные волосы уже начали редеть. Он сморщил нос с видимым отвращением, рассматривая типичную "городскую" внешность Герберта и его багаж.
   - Я был наверху, - проворчал владелец, - не нужно поднимать шум и будить мертвецов, не так ли? Чем я могу вам помочь?
   - Извините, что помешал вашей работе, - сказал Герберт с расчётливым сарказмом, - но мне нужна комната.
   - Вы мне не помешали, - ответил мужчина, по-видимому, не обращая внимания на сарказм, - я просто прибирался. Комнат достаточно, сейчас в этом чёртовом гнезде никого нет, никто не приходит, никто не уходит. Надолго вы к нам?
   - Пока не знаю, - ответил Герберт. - Может быть, на несколько дней, может быть, на пару недель. Зависит от обстоятельств.
   - Хм. Что вы собираетесь делать в этом гнезде так долго? Ну, извините, я не хотел совать нос не в своё дело, ей богу. Идёмте, я покажу вам комнату.
   Он наклонился, поднял сумки Герберта и понёс их вверх по лестнице, как будто они ничего не весили. Наверху располагалось четыре комнаты, толстяк ногой распахнул первую дверь и занёс чемоданы внутрь.
   - Подойдёт? - спросил он. - Нормально?
   Герберт огляделся. В номере имелось окно, выходящее на долину. Он подошёл к нему и раздвинул занавески. Лучи сурового солнца падало прямо внутрь комнаты, плюясь ему в глаза. Жгучие солнечные лучи создавали световое шоу из миллионов пылинок, медленно кружащихся в неподвижном воздухе.
   В комнате стояли: старый стол, шкаф неизвестного происхождения, несколько стульев и кровать без матраса и простыней.
   - Я принесу постельные принадлежности, - сказал владелец. - Вернусь через мгновение.
   Не дожидаясь ответа, он спустился вниз и вскоре появился снова. Толстяк принялся застилать постель, закончив тем, что положил на неё типичное немецкое пуховое одеяло, которое, как Герберт был уверен, ему не понадобится в здешнем климате.
   - Извините за беспорядок, - объяснился владелец, - но у меня здесь почти никогда не бывает гостей.
   - Комната и так мне подходит, - сказал Герберт. - Мне многого не требуется, я всё равно буду находиться, в основном, снаружи. Мне просто нужно где-то спать и хранить свои вещи.
   Снова выглянув в окно, он указал пальцем вдаль и спросил:
   - Разве это не Тёмный Холм, вон там?
   Владелец фыркнул.
   - Да, это Дункельхюгель2, Тёмный Холм. Вы бывали здесь раньше?
   - Нет, не бывал, - ответил Герберт, но объяснять свои познания не стал.
   - Вам нравится нетронутая природа, - сделал ещё одну попытку толстяк. - Настоящий горожанин, да?
   Герберт улыбнулся, но безо всякого веселья.
   - В некотором смысле, да, - сказал он. - Я писатель. У меня куча проблем с желудком, нервами и тому подобным. Доктор сказал, что я слишком много работаю, и посоветовал мне немного подышать свежим воздухом. Поэтому я решил на некоторое время удалиться в какую-нибудь забытую, маленькую деревню и хорошо отдохнуть. Я, вероятно, буду работать по вечерам, когда станет прохладнее, но в основном я буду просто гулять и бездельничать. В любом случае я сам хозяин своему времени.
   - Забытая маленькая деревня, очень удачный выбор, - прокомментировал владелец. - Летом здесь жарко, как в аду, а зимой холодно, как на Южном полюсе. Во Фрайхаусгартене никогда ничего не меняется, лучшего места для безделья и не придумаешь. Вы ведь не немец, верно?
   - Нет, - ответил Герберт. - Я уже несколько лет живу в Германии, но я американец.
   - Я так и думал; вы не можете скрыть этот акцент, как бы бегло вы ни говорили по-немецки.
   - Вы тоже не можете скрыть акцент. Вы ведь француз, не так ли?
   - Я? Да, и горжусь этим. Я приехал сюда импульсивно, купил этот дурацкий отель, не видя его, кроме как на некоторых фотографиях. Я думал, что смогу здесь неплохо устроиться, но мне придётся торчать здесь ещё пару лет, прежде чем я смогу продать этот проклятый дом и съехать. Ну, мне удаётся держаться на плаву, но не более того.
   - А где все жители деревни? - поинтересовался Герберт. - Я никого ещё не видел.
   - Они все на полях или сидят дома. Сейчас слишком жарко, они выйдут вечером, когда станет прохладнее.
   - Как они? Я имею в виду деревенских жителей.
   - Скучные. Я мало общаюсь с ними, и они тоже меня не беспокоят. Очень высокомерны. Думают, они лучше тех, кто не родился немцем. Они говорят "привет" и "спокойной ночи", и на этом мой обычный разговор с ними заканчивается. Чуть дальше по улице есть паб, и, если вы хотите встретиться с некоторыми из местных, вы можете пойти туда вечером. Вы найдёте почти всех жителей там, они потягивают своё пиво и Шнапс - я всё еще удивляюсь, как они могут смешивать их, пиво и бренди. Вы же писатель... Что ж, вы увидите, что значит местный колорит. И пусть вас не беспокоит, что они будут смотреть на вас так, словно вы нечто вроде того, кто пришёл с кошкой - простите, как это сказать? Как следы от мокрых кошачьих лап, что-то типа того.
   - Странно, что в этой деревне нет настоящего бизнеса, - задумчиво сказал Герберт. - Такой нетронутый кусочек природы должен привлекать туристов и турагентства.
   - Здесь нечем заняться, - объяснил толстяк. - Никаких полезных ископаемых, ничего ценного для экспорта. Даже поля дают мало урожая, его хватает лишь на то, чтобы не умереть с голоду. А туристы, говорите? Вы поймёте это после того, как поговорите с некоторыми из них. Не ожидайте, что здесь вы найдете нетерпеливого, добросердечного, пьющего пиво, весёлого, дружелюбного немца. Ледяные глыбы, вот кто они такие, все они лишены человеческого тепла, человеческих чувств. Они не хотят никаких контактов с внешним миром; они, вероятно, живут так уже много веков и будут только рады, если так будет продолжаться и дальше. Они работают, едят, пьют и спят, и я полагаю, что они занимаются любовью со своими жёнами время от времени, так как некоторые дети рождаются здесь, но не так много, просто достаточное количество, чтобы сохранить баланс между старыми и умирающими. Я бы не удивился, если бы они всё ещё занимались любовью, как в шестнадцатом веке, одевая длинную ночную рубашку с дыркой в нужном месте. Чёртовы невежественные фермеры, а я застрял здесь ещё на несколько лет. Боже мой! Мне хочется кричать каждый раз, когда я думаю об этом.
   Владелец отеля глубоко вздохнул, словно долгий монолог утомил его.
   - Но я говорю вам только то, что думаю; вам, может быть, очень понравится Фрайхаусгартен, если вы хотите тишины и покоя. Может быть, мы спустимся вниз, и вы зарегистрируетесь прямо сейчас?
   - Конечно.
   Герберт последовал за толстяком и записал своё имя в гостевой книге. Толстяк заглянул в неё поверх плеча Рамона.
   - Герберт Рамон, - прочёл он. - Это напоминает мне, что я даже не представился. Меня зовут Жюльен, Жюльен-Шарль Пандира.
   Они пожали друг другу руки.
   - Волшебно звучит, Жюльен, - сказал Герберт, и лицо владельца отеля расплылось в широкой улыбке.
   - Ей-богу, кажется, вы первый, кто может правильно произнести моё имя. Это хороший повод.
   Руки толстяка погрузились под стойку регистрации и вынырнули оттуда с двумя бокалами коньяка, которые он наполнил из пыльной бутылки, найденной в том же тайнике. Он сунул один из бокалов в руку Герберта и поднял свой.
   - За ваше здоровье, - сказал Жюльен.
   - За ваше здоровье, - повторил Герберт и осторожно попробовал напиток. Ему пришлось признать, что вино хорошее.
   - Ему и следует быть хорошим, - заметил Жюльен, - это настоящий "Наполеон", а не купоросная кислота, которую здесь называют "бренди". Настоящий французский коньяк, моя единственная слабость. Раз в четыре месяца я возвращаюсь во Францию и пополняю свои запасы. Но оно того стоит.
   Герберт согласился, медленно опустошая свой бокал и наслаждаясь мягким, но обжигающим послевкусием коньяка.
   - Ну что ж, спасибо, Жюльен, - сказал он, - но я думаю, что сейчас я пойду наверх и начну распаковывать свои вещи. Кстати, есть ли здесь какое-нибудь заведение, где я могу поесть?
   - Извините, но здесь нет ресторана, - ответил Жюльен. - Как я уже сказал, местные отпугивают туристов. Я же говорил вам, что это гнездо - деревня призраков, населённая мумифицированными духами прошлого, которым только кажется, что они всё еще живы. Вы можете купить всё необходимое у какого-нибудь фермера и приготовить себе ужин. Или же, если вы любите чеснок, лук и французские специи, вы можете каждый день составлять мне компанию. Меня не затруднит готовить на двоих, а не для себя одного, и это будет приятная перемена в жизни, мне хоть не придётся обедать в одиночку. Я много с вас не возьму, только стоимость дополнительных продуктов, которые мне придётся купить.
   - Значит, договорились, - сказал Герберт. - Я никогда не был хорошим поваром, так что, если я не отравлюсь на первом вашем обеде, я с удовольствием присоединюсь к вам. Увидимся позже.
  
  
   1. Freihausgarten - можно перевести как свободный (дикий) сад возле дома.
   2. DunkelhЭgel - Тёмный Холм (нем.)
  

III. "Из тех проклятых"

  
   Герберт вошёл в свою комнату и запер за собой дверь. Пыль прилипала ко всем вещам, но его это не беспокоило. Это была та атмосфера, к которой он привык во время своих исследований. Он небрежно бросил плащ на кровать и запустил пальцы в волосы. Зеркало на стене было разбито, и в нём пять раз отражалось его собственное лицо: немного постаревший мужчина лет тридцати с резкими морщинами на лице и холодными серыми глазами.
   Маленькая комната - это всё, в чём он нуждался. На верхней полке шкафа имелось достаточно места, чтобы сложить книги, а стол был достаточно большим, чтобы за ним работать. Он начал разбирать свои сумки, небрежно бросая одежду, нижнее бельё и тому подобные вещи на стул. Он распаковал свои рабочие вещи с гораздо большим вниманием. Портативная пишущая машинка, письменные принадлежности, стопки бумаги, разные геометрические приборы, микроскоп, землеройные инструменты, маленькие стамески, фонарики, батарейки. Затем он извлёк из сумок книги, большинство из которых являлись ксерокопиями в свободном переплёте или рукописными копиями, написанными его собственным мелким, почти неразборчивым почерком.
   Некоторые концепции, содержащиеся в этих переписанных книгах, были столь же древними, как и знания человечества... и таким же древними, как человеческий страх. Их названия показались бы Жюльену и большинству других людей очень странными, а содержание - ещё более странным. Несколько полноценных книг являлись коллекционными предметами в течение многих лет, или даже столетий. Некоторые книги можно было найти только в закрытых отделах специальных библиотек и частных коллекций, и Герберту потребовалось всё его влияние, чтобы взглянуть на некоторые из них, даже с явным запретом на их копирование. Но очень дорогая и эффективная миниатюрная камера, которую можно было спрятать в ладони, действительно могла творить чудеса. Он мог сфотографировать те страницы, которые ему были нужны, даже когда охранник наблюдал за Гербертом из другого конца читального зала, чтобы убедиться в том, что читатель не делает записей или не вырывает страницы из драгоценных рукописей или пергаментов. Переписывать нужные фрагменты с увеличенных фотографий было детской забавой. И вот теперь они у него имелись, эти фрагменты из "Текста Р'льеха" и оригинальные заметки Людвига Принна для его "Тайны Червей". Принна сожгли на костре в Брюсселе, но до этого он жил сначала в Брюгге, а потом в Генте, где он закончил работу над своей книгой. Обнаружить заметки, сделанные рукой Принна, в частной коллекции было чистой удачей, тем более что владелец не имел ни малейшего представления об их настоящем содержимом и хранил их только потому, что они были старыми и, следовательно, ценными. Там имелся "Лийухх", почти неизвестный немецкий перевод или, скорее, адаптация и анализ "Текста Р'льеха", и сильно повреждённая копия "Культов Гулей" графа д'Эрлетта, изданная Франсуа-Оноре Бальфуром, книга, сильна разочаровавшая Герберта, потому что её автор скорее обладал фантазией, чем знанием о тех отвратительных вещах, о которых он писал. Находились в коллекции и другие названия, ещё более чуждые, чем эти, и Герберт часто ругал себя за то, что не смог найти книгу, в которой нуждался больше всего. Если бы только он мог достать экземпляр "Некрономикона"! Он тщетно пытался заполучить книгу через кого-то ещё более влиятельного, чем он сам, но никому из них даже не было позволено увидеть её.
   Здесь у него были книги о силе, книги о силе большей, чем что-либо ещё на Земле, и книги о знании. Знания о существах более древних, чем человек, книги, авторы которых были замучены и убиты за то, что они написали. Книги, которые тщетно пытались донести до человека истину, что на самом деле он далеко не одинок во Вселенной!
   Герберт подошёл к окну и посмотрел на долину, всё ещё потеющую под солнцем. Удача действительно сопутствовала ему, когда Жюльен выбрал самую первую комнату. Герберт Рамон посмотрел на холм в конце долины, и ему показалось, что с этого холма к нему тянутся невидимые глаза, соединяясь с его собственными глазами в нечестивом союзе.
   Я здесь, - подумал он. - Дежавю. Да, я никогда не был здесь раньше, и всё же я узнаю его, и я знаю, что чувствовал это раньше. Мне кажется, или заросли на этом холме действительно темнее? Очень даже может быть!
   Его ладони прижались к стеклу.
   Я здесь, - подумал он. Кем бы ты ни был, я здесь, и я знаю, что ты там!
   Ему не нужно было брать в руки текст "Из тех Проклятых, или: Трактат об Отвратительных Культах Древних". Даже ксерокопия Герберта была сделана не с оригинала, который датировался по меньшей мере двумя столетиями. Автор, Казай Хайнц Фогель, был немецким иммигрантом, который вернулся из Америки, чтобы написать этот богохульный текст в своей родной стране, Германии. Никто не знал, что с ним сталось; может быть, он умер в какой-нибудь государственной тюрьме, а может быть, его просто ликвидировали церковные служители. Его "Проклятые" были книгой без названия, опубликованной и немедленно запрещённой. Копии, должно быть, сохранились где-то, но только две из них были спрятаны в закрытых архивах немецких библиотек. Иногда, если человек знал кого-то достаточно влиятельного, он мог получить разрешение пролистать эту книгу. Именно так поступила в 1907 году молодая немецкая студентка Эдит Брендалл. Эта девушка обладала поразительной фотографической памятью, и она смогла воспроизвести книгу. К несчастью, она также и опубликовала её, за свой счёт, так как ни один издатель не прикоснулся бы к ней. Вскоре после этого все экземпляры в книжных магазинах были распроданы, а затем копии в публичных библиотеках начали исчезать. Эдит Брендалл переехала из Гамбург-Альтона, своего родного города, в Берлин, а затем в Бонн. Это ей не помогло. Она исчезла 27 марта 1910 года, и её тело нашли в Рейне восемь дней спустя.
   Герберту Рамону не понадобились "Проклятые", чтобы вспомнить стихи, которыми Брендалл предварила своё издание. Теперь он знал их наизусть:
   Irgendwo, aufeinem einsamen Platz
   Wo Sie niemals bleiben wollten
   Irgendwann, in diesen leeren Raum
   Werden Sie einen Weg finden
   Das Pfad im Dunkeln
   Und Dunkeln, ist mein Name.
   (Где-то, в уединённом месте,
   Где ты никогда не захотел бы остаться,
   Когда-нибудь, в этом пустом пространстве
   Ты найдёшь путь,
   Путь во тьму,
   А Тьма - моё имя).
   Да, - прошептал Герберт, - и я найду этот путь. Потому что я знаю, где его найти. Может быть, одной книги "Из тех проклятых" было бы недостаточно, но "Лийухх" даёт мне недостающие элементы.
   Он отвернулся от окна и взял свой экземпляр "Лийухха". На пятой странице виднелся выцветший набросок карты. Линии были расплывчатыми, но это всё, что у Герберта имелось. Карта изображала долину, однако ясно различимыми были только жирные линии. С одной стороны долины имелся проход, остальное окружали холмы. Несколько странных символов указывали на место, где долина представляла собой плоскость, но они были неузнаваемы. На другом конце долины была нарисована фигура, напоминающая существо с чертами стервятника и летучей мыши.
   Герберт взял копию "Проклятых". В данной книге имелось всего две карты, но та, которую он сравнивал с версией "Лийухха", была нарисована очень чётко. Существо, охранявшее вход в долину, имело несколько иные пропорции тела, но по сути являлось тем же самым. Вторая карта также показывала больше деталей. На вершине самого большого холма, самого дальнего от начала долины, были изображены странные асимметричные здания, построенные из огромных камней. Имелось несколько меньших сооружений, или чего-то подобного, они располагались вокруг более высокого здания. Это было похоже на пирамиду с одной сильно выступающей стороной. Семь обелисков выстроились в линию у входа в пирамидальное сооружение, дверь была приоткрыта, чтобы можно было видеть, что находится внутри. С невероятной точностью художник нарисовал длинный зал с каменным алтарём (?) в его конце.
   Герберт часто задавался вопросом, кем был этот художник и что с ним случилось. Конечно, рисунки в "Проклятых" не были работой самой Эдит Брендалл, хотя она, должно быть, передала художнику все детали из своей фотографической памяти. Тем не менее, учитывая этот факт, выглядело ещё более странным то, что рисунок существа над алтарём так сильно напоминал существо, охраняющее вход в долину на карте из "Лийухха". У человека всегда было странное представление о богах, им же и придуманным, но этот художник превзошёл самого себя и своих современников. Этот рисунок был чем-то большим, чем просто существом с аспектами стервятника и летучей мыши: оно было отчасти человеком или казалось таковым на первый взгляд, но не более того, если внимательно вглядеться во все детали. Четыре холодных, рыбьих глаза располагались по бокам головы. Само тело покрывала чешуя; пять конечностей были длинными и похожими на лапы паука, с волосами или шипами. Руки, каждая из которых имела разное количество пальцев, представляли собой сгустки покрытой прожилками плоти, пальцы без ногтей больше походили на маленькие извивающиеся щупальца. Нижняя часть тела имела явные мужские и женские половые органы, но неприлично большие. Оно стояло на двух ногах, что оканчивались птичьими когтями. Существо вытянуло перед собой две свои "руки". В одной из них оно держало обнажённое тело женщины; казалось, что она находится без сознания, из её спины торчали крылья летучей мыши. В другой вытянутой руке-щупальце существо держало жабоподобную тварь с огромными выпученными глазами и двумя раздвоенными языками.
   Герберт закрыл обе книги.
   Пятнадцать лет, - подумал он, - пятнадцать лет, проведённых в библиотеках и с частными коллекционерами редких книг по демонологии и оккультизму, в поисках скудных ключей к разгадке этой долины, этого холма.
   И вот он нашёл его, или, по крайней мере, был уверен, что нашёл. Это должна быть та самая долина, а там, на холме, остатки того самого храма.
   Храма, построенного для такого страшного бога, что его имя даже не упоминалось в книгах. "Лийухх" говорил о "существе, которое выжидает во тьме", но не вдавался в дальнейшие подробности. "Проклятые" были более откровенны по всем аспектам, за исключением природы "выжидающей тьмы". И всё же было странно, что никто не знал о существовании этого храма. Если он действительно был такой большой, как на рисунках, Герберту следовало увидеть его останки из окна отеля. Но на вершине холма ничего не было.
   Сила и знание, - подумал он, - они всё ещё там, на вершине или, может быть, даже внутри этого холма, и я найду их. И твоя память тоже лежит там, чужой бог, которому когда-то поклонялся человек. Ты ушёл, давно ушёл, но артефакты, камни, может быть, даже рукописи, они всё ещё должны находиться там. И я найду их.
   Но сначала Герберт должен был выяснить, знают ли здешние жители что-нибудь и как много они знают. Храм мог быть разрушен, камень за камнем; они могли лишить холм его сокровищ. А если так, то Герберт узнает, что они с ними сделали.
   Он закрыл свою комнату и спустился вниз посмотреть, приготовил ли Жюльен что-нибудь на обед.
  

IV. Дункельхюгель

   После трезвого, но очень приятного ужина Герберт решил, что сегодня уже поздно делать что-либо ещё, поэтому он последовал совету Жюльена и отправился в паб. Там имелась только одна большая комната, заполненная людьми. Может быть, жители Фрайхаусгартена и не очень-то любили светскую жизнь, но выпить им определённо хотелось. Все места вокруг маленьких круглых столиков были заняты. Запах трубочного табака смешивался с запахами пива и человеческого пота. Несколько карточных игр продолжались, но почти никто не вёл настоящих разговоров. Большинство посетителей были среднего возраста; те, кто мог быть младше, отсутствовали, за исключением нескольких угрюмых, молодых людей. Большинство из них, казалось, были довольны, просто стоя у бара со своими огромными пивными кружками. В комнате стояла удушающая жара, и Герберт уже через несколько минут почувствовал, как пот струится по его ушам и спине. Он заказал бренди и осторожно попробовал его. По сравнению с коньяком Жюльена это оказалось дешёвым пойлом, но его можно было пить. Прошло больше часа, прежде чем ему удалось вмешаться в разговор. Темы были обыденными: погода, жара и опасность, которую она представляет для урожая этого сезона, некоторые здания, которые нуждаются в ремонте, некоторые разговоры о домохозяйках, собака, которая убежала от своего хозяина и ещё не нашлась, - типичные разговоры для маленькой деревни. Герберт незаметно попытался перевести беседы на вещи, которые интересовали его больше, не упоминая о них напрямую. Однако вскоре он заметил, что на него бросают враждебные взгляды, и местные просто продолжают говорить о своём. Он попробовал подойти с другого конца, затронув пастушеские аспекты долины, её географическое положение и природную красоту, и всё шло хорошо, пока он не упомянул холм. На мгновение воцарилась полная тишина, а затем все сразу же заговорили о совершенно разных вещах. Намёк был слишком очевиден, чтобы его игнорировать.
   Герберт провёл ещё два часа в пабе, заплатив за выпивку, чтобы смыть дурное предчувствие, которое он каким-то образом передал местным, и поговорил с людьми о погоде и различиях между деревенской жизнью и жизнью в больших городах. Он продолжал рассказывать о том, что является писателем в отпуске, и старательно избегал темы холма.
   На следующее утро Герберт встал очень рано с лёгкой головной болью от плохого бренди. Солнце только что взошло, а снаружи было ещё свежо и прохладно. Он надел джинсы и лёгкий свитер, и отправился на свою первую долгую прогулку. Он не имел в виду ничего конкретного; то, что он хотел выяснить в первую очередь, было общим исследованием географии этой местности. Долина была зажата между двумя холмами. Первый находился далеко слева от входа в долину, невысокий и неважный холм, занимавший примерно одну шестую часть неполного круга. Второй холм смыкался с первым и завершал круг, за исключением того места, где долина переходила в низину. Здесь же находилась станция, поезда которой проходили мимо, но никогда не заезжали в долину. Сама деревня располагалась на противоположном конце долины, прислонившись к Дункельхюгелю, Тёмному Холму, где она достигала своей высшей точки. Герберт бесцельно прошёлся по долине, а затем направился к Тёмному Холму. При дневном свете он казался не более угрожающим или странным, чем любой другой холм. Герберт задумался о том, что тот выглядит странно тёмным, если смотреть на него издалека. Может быть, это всё-таки какая-то игра света? В любом случае растительность казалась совершенно нормальной.
   Он снял несколько показаний с помощью своих приборов и взял с собой несколько образцов почвы. В них тоже не обнаружилось ничего ненормального.
   На следующий день Герберт обошёл весь холм, и на этот раз его путешествие полностью сбило его с толку, он засомневался в информации, предоставленной ему "Лийуххом" и "Проклятыми". На холме ничего не было, абсолютно ничего!
   Что было совершенно невозможно. Это должна быть та самая долина, о которой упоминалось в его книгах; она подходила по всем признакам. Тем не менее, храм, изображённый на картах, не мог просто исчезнуть, хотя, если смотреть на него реалистично, единственное место, где он мог ещё находиться - внутри холма. Что было невозможно. Этому холму потребовалось бессчётное количество столетий, чтобы обрести форму, разрушиться под влиянием сезонных изменений погоды, покрыться такой же дикой растительностью, какая присутствовала здесь. Ничто не касалось этого холма в течение столетий, Герберт был абсолютно уверен в этом, поэтому предположение, что, возможно, оползень накрыл храм, оказалось таким же нелепым, как и всё остальное. Кроме того, книги говорили ясно: храм находится на вершине холма. На нём имелось несколько довольно голых мест, но ни одно не выглядело достаточно большим, чтобы построить храм такого размера, и даже в таком случае должны были остаться следы.
   Брендалл провела собственное исследование, когда переписывала "Проклятых", и добавила в книгу свои заметки. Храм после 1850 года больше не упоминался, но она писала о старых и отвратительных церемониях, которые проводились "в тёмном и скрытом месте, где говорят о Выжидающей Тьме". Это "тёмное и скрытое место" не могло находиться нигде, кроме как внутри храма. Или, может быть, храм был символом? Может быть, это ни что иное, как фольклорная традиция какого-то шабаша обычных ведьм, которые, вероятно, собирались в какой-нибудь тайной пещере? Но нет, "Лийухх" тоже упоминал о храме, так что, возможно, члены колдовского круга (если это было именно так) могли принести остатки храма в своё тайное место для собраний.
   И всё же, разве Казай Хайнц Фогель написал бы тогда так много об этом? Шабаш ведьм не был таким уж страшным или богохульным деянием в нынешние времена, когда существовала даже официальная Церковь Сатаны. Неужели этот колдовской круг всё ещё существует? По прошествии более чем двух столетий это было сомнительно, но возможно. Эта традиция могла передаваться из поколения в поколение, и это объясняло бы негативную реакцию жителей деревни на расспросы Герберта, какими бы осторожными они ни были. А может быть, о существовании этого мифического шабаша ведьм вообще не было известно? Даже в таком маленьком сообществе, как это, он мог пройти незамеченным, если его члены были достаточно осторожны.
   Герберт продолжал свои поиски вдоль холма, но нигде не нашёл никаких следов. Растительность здесь росла совершенно бесконтрольно, и передвигаться было трудно. Под мышками у него выступил пот, а солнце теперь жгло его с безоблачного неба, и ему казалось, что он возвращается сквозь время прямо в доисторические времена, когда динозавры ещё бродили по земле, а человечество являлось не более чем далёким сном какого-то невообразимого божества.
   Добравшись до отеля, Герберт сразу заметил, что кто-то побывал в его комнате. Ничего не пропало, но некоторые вещи были слегка сдвинуты со своих мест. К счастью, его книги и записи лежали в чемодане, который всегда был заперт, и они, кем бы они не были, не осмелились взломать замок. Герберт предъявил Жюльену свои улики, но хозяин отеля удивлённо поднял брови.
   - Извините, но нет, - сказал он. - Только я заходил в вашу комнату, чтобы открыть окно и впустить немного свежего воздуха. Я застелил постель, но ничего не трогал.
   - Вы весь день находились в отеле? - спросил Герберт.
   - Ну... нет, - ответил Жюльен. - Я выходил два или три раза, один раз в паб за кружкой холодного пива, а потом мне надо было сделать кое-какие покупки. И должен признаться, что я также проспал часть дня, больше делать было нечего.
   - Нет, не настолько нечего, как я заметил, - ответил Герберт. - Но в будущем я запру дверь на два замка. И, может быть, вам лучше забирать запасной ключ с собой, когда будете уходить куда-то из отеля.
   Происходящее встревожило Герберта. Он поверил Жюльену. Кто угодно мог явиться в отсутствие владельца и воспользоваться запасным ключом, висящим на стене, чтобы попасть в комнаты, и, возможно, это был просто обычный вор, ищущий что-то ценное. Но на самом деле Герберт не верил в простых воров.
  

V. Вайен1

   Следующие три дня прошли без происшествий. Днём Герберт совершал длительные прогулки, не всегда прямо по направлению к холму, чтобы не выдать своего интереса, но ему всегда удавалось оказаться там в более поздние часы. По вечерам он работал над своими записями, а иногда ходил в паб. Однако ему не удалось добиться того, чтобы местные жители приняли его за своего. Они отвечали на его приветствия и немного говорили с ним, но их взгляды говорили о недоверии и подозрительности.
   Герберт нашёл некий предмет на шестой день, буквально споткнувшись о него по чистой случайности. Он спускался с холма по узкой тропинке, когда его нога за что-то зацепилась. Он споткнулся и упал, сумев приземлиться на руки. Затем он начал искать то, что попалось ему под ноги. Ему не потребовалось много времени, чтобы выкопать какой-то предмет из земли, как только он увидел, что это не корень дерева. Вытирая с него комья грязи и вставая, он почти не верил своей удаче.
   Предмет был не очень большим, около двенадцати сантиметров, но тяжелее, чем казался. Маленькая статуя, вероятно, когда-то была раскрашена, но время позаботилось об этом и оставило только её обнажённую, окаменевшую форму. Мелкие детали были отломаны, но всё же его можно было узнать. Статуэтка представляла собой грубое изображение летучей мыши-стервятника, изображённого на карте в "Лийуххе". Существо стояло прямо, сложив крылья на спине. Теперь, когда оно было так близко, Герберт легко понял, что ошибался. Летучая мышь-стервятник из "Лийухха" была совсем не такой, как статуя внутри храма, изображённая в "Проклятых". Он задавался этим вопросом: почему божество, которому поклоняются внутри храма в одной книге, показано находящимся так далеко от этого храма в другой?
   Герберт ухмыльнулся. Это было то, что он искал, наконец-то материальное доказательство реального существования храма. Он поступил правильно, приехав сюда. Каким бы невероятным это ни казалось, это был единственный ответ, и эта статуя доказывала, что должен существовать какой-то способ проникнуть внутрь храма.
   Герберт положил статуэтку в сумку и, медленно возвращаясь в деревню, заметил то, что давно должен был заметить - он никогда никого не встречал вблизи холма.
   Вернувшись в деревню, он направился прямо к Жюльену. Он проникся симпатией и доверием к этому толстому французу и хотел узнать, что тот думает о найденной им статуэтке.
   Жюльен оторвал взгляд от газеты. Он сидел, вернее, лежал в одном из своих кресел и курил одну из своих вечно вонючих сигар.
   - Привет, - сказал он. - Хорошо погуляли?
   - Конечно, и я даже принёс с собой кое-что интересное и необычное, - сказал Герберт, вынимая статуэтку из сумки и ставя её на стол перед Жюльеном.
   Он ожидал лёгкой реакции любопытства и интереса, но не того, что случилось далее. Жюльен вскочил, отшвырнул стул и побелел как мел. Он даже уронил сигару.
   - Вайен, - прохрипел толстяк. - Спрячьте эту вещь подальше!
   - А что? - удивился Герберт. - Это всего лишь статуя, которую я нашёл.
   - Конечно, это всего лишь статуэтка, но уберите эту чёртову вещь, пока никто из них её не увидел, - прошипел Жюльен. - Вы рыскали по Тёмному Холму, вот где вы её нашли, и вот куда вам лучше вернуть её обратно.
   Герберт медленно убрал статуэтку обратно в сумку.
   - Я споткнулся, - объяснил он. - Она была почти полностью под землёй, только голова торчала наружу. Я бы никогда её не увидел... как вы её назвали?
   Жюльен наклонился и поднял сигару с пола. Теперь, когда статуэтка скрылась из виду, он, казалось, тоже успокоился.
   - Я никак её не называл, - сказал он, - а если и называл, то забудьте об этом. Я забуду, что когда-либо видел эту вещь в ваших руках, но, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы никто из деревни никогда не увидел её и не узнал, что она находится у вас. Я бы предпочёл, чтобы вы вернули её туда, где нашли.
   - Не играйте со мной в игры, Жюльен. Вы назвали её по имени, и, если вы не ответите на мой вопрос, я могу пойти и спросить в другом месте.
   - Я бы не стал этого делать, если бы хотел избежать неприятностей, - заявил Жюльен. - Поверьте мне, я знаю, о чём говорю, хотя не так уж и много.
   - Тогда расскажите мне, что вы знаете.
   - Что... эта статуэтка называется Вайен. Это образ старого демона, если хотите. Это хранитель, страж Тёмного Холма. Их несколько, но я никогда их не видел. Впрочем, я слышал о них.
   - От кого, Жюльен? - спросил Герберт.
   Но толстяк не ответил. Теперь он стоял в дверях и показывал пальцем на холм вдали.
   - Смотрите: вот он, при полном солнечном свете. И всё же он выглядит тёмным, неестественным, порождением зла. Сейчас никто из деревни туда не ходит, и вам не следует.
   - Почему вы говорите: "сейчас туда никто не ходит"? Есть какое-то другое время, когда кто-нибудь туда ходит, Жюльен? Кто и с какой целью? Ну же, вы разумный современный человек, не говорите мне, что вы боитесь каменной статуэтки какого-то старого демона?
   - Вы здесь не в большом городе, - нахмурился француз. - Вы находитесь во Фрайхаусгартене, который является старым островом в море того, что называется цивилизацией. Люди здесь говорят и думают не так, как мы. Вот почему я хочу уехать отсюда, как только смогу уладить финансовые дела. Мне здесь не место; тот, кто родился не во Фрайхаусгартене, не станет здесь своим. Меня здесь только терпят. Нет, я не суеверен, но я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что вы нашли одного из их драгоценных Вайенов. Но если вы хотите узнать больше, почему бы вам не пойти завтра к викарию? Он тоже родился в другом месте, но он живёт здесь уже более двадцати пяти лет, и община принимает его, потому что он не суёт нос не в своё дело. Я тоже хочу поступать подобным образом.
   На этих словах их вечерний разговор закончился. Герберт поднялся к себе в комнату и там полностью очистил статуэтку. Она была очень старой, в этом не было сомнений, и Герберт не мог определить в какую историческую эпоху её создали. Его всё ещё удивлял вес статуэтки. Он попытался поцарапать её своими инструментами, чтобы выяснить, может ли та содержать какой-либо тяжёлый металл, но безрезультатно.
   Он вернулся к своим записям в поисках ключа к своему открытию. Один абзац из "Лийухха" привлёк его внимание:
   "...und Seine Welt is eine Welt die schwarzer ist als das Schwarze und dunkler als das absolute Dunkel zwischen den Sternen".
   "... и его мир - чернее чёрного, и темнее абсолютной тьмы между звёздами" - приблизительно перевёл Герберт. Странно, что "Лийухх" так часто упоминает тьму. Где-то среди этих линий можно было найти решение для странной оптической иллюзии Тёмного Холма? Явление было странным, но когда эти записи были сделаны, там находился храм, а не только чёртов холм!
   Герберт переключился на "Проклятых" и нашёл часть текста, которая могла иметь какое-то конкретное значение:
   "Und Das Dutikel Dasz Wartet hat fЭnf Diener, fЭnf WДchter des Temp els, und fЭnf WДchter des Dunkels, genannt die Feiaden: das schwarze Licht, das weisse Feuer das schwarzer ist als die Nacht, das weisse Dunkel das roter ist als das Feuer, das geflЭgelte Weib, und der grЭne Mond, die Ihm hal- teti und dienen in Seine Dunkelheit".2
   Чёрт возьми, - подумал Герберт, - почему они не дают Ему имени? Почему опять-таки это должна быть "Тьма, Которая Выжидает?" Значит, "Он" имеет пять слуг, пять официантов - нет, погодите, Wachter означает наблюдателей или стражей. Пятеро охраняют храм и Тьму, и их называют Фэйаден. Вполне подходит; принимая во внимание немецкое произношение, Фэйаден могло превратиться в Вайен. Их пять: Чёрный Свет, Белый Огонь, что Чернее, чем Ночь, Белая Тьма, которая является более красной, чем Огонь, Крылатая Женщина и Зелёная Луна Они все "хранят и охраняют Его и Его Тьму". Это соответствовало рисунку: пять демонов-хранителей храма и служителей божества. На рисунке в "Проклятых" было изображено божество с "крылатой женщиной" в одной руке и жабоподобным существом в другой. Этот мог быть любой из оставшихся четырёх Вайенов, как и эта статуэтка. Если бы Герберт только знал, какого цвета она была изначально, это стало бы ключом к её идентификации. И потом, эти названия тоже могут быть символическими. "Черный Свет": намёк на ночь, когда проводились церемонии? "Белый Огонь": огонь, постоянно поддерживаемый внутри храма? "Зелёная Луна": Луна, сияющая над зелёной долиной, зелёным холмом? Но тогда как насчет "Белой Тьмы"?
   Бесполезно было делать какие-то выводы на данном этапе исследования; Герберт и так узнал слишком много, но ещё недостаточно.
  
  
   1. Vaeyen
   2. Этот фрагмент не понимает ни Google-, ни Yandex-переводчик
  

VI. Храм на Тёмном Холме

   На следующее утро Герберт первым делом отправился к викарию. "Хранитель душ" оказался мужчиной под сорок. Его лицо способствовало тому, что он казался толстым, хотя на самом деле он не был таковым. Он имел мускулистую фигуру и грубые руки, и выглядел как человек, который привык не только произносить молитву в церкви по воскресеньям утром, но мог заниматься и другими делами. Его приветствие было сердечным, но сдержанным.
   Герберт решил, что единственный способ что-то здесь выведать - это с самого начала играть открытыми картами. Поэтому после обычного обмена формальностями и вежливыми замечаниями он достал статуэтку из кармана и поставил её на стол.
   - Мне говорили, что это называется Вайен, - сказал Герберт, - и что это какой-то злой дух. Мне также велели держать его подальше от глаз местных жителей и спросить у вас, если я хочу узнать об этой статуэтке побольше.
   Викарий ответил не сразу, но и не выказал испуганной реакции Жюльена. Он взял Вайена и тихо присвистнул, заметив его тяжесть, внимательно осмотрел его и снова поставил на стол.
   - Повезло вам найти его, - прокомментировал викарий. - Полагаю, вы имеете представление о ценности этой статуэтки? Я знаю, что она датируется по меньшей мере пятью веками, но я предполагаю, что она намного, намного старше... может быть, ей столько же лет, сколько и человечеству. Раз уж вы это знаете, то это действительно Вайен, более того, первый из них, "Чёрный Свет".
   - Но что же это такое? Почему мне велели его скрывать?
   Викарий пристально посмотрел на Герберта, потирая свой двойной подбородок.
   - Может быть, мистер Рамон, вы сначала скажете мне, кто вы такой и что конкретно вас интересует в этой статуэтке? Я слышал, что вы писатель и приехали сюда якобы отдохнуть, что не совсем объясняет ваши долгие и очень утомительные прогулки... и довольно странно, что вы всегда бродите в окрестностях Дункельхюгеля, Тёмного Холма. Вы писатель-фантаст? Может быть, вы ищете здесь материал для романа или что-то ещё?
   Как много он мог рассказать этому человеку? - спросил себя Герберт. Не всё, конечно; может быть, достаточно, чтобы удовлетворить его любопытство. Но викарий не был дураком. Герберт тщательно подбирал слова.
   - Я записываю факты, - сказал он, - научные факты, а также биографические материалы. В данный момент я работаю над исследованием сочинений американского писателя, умершего в 1937 году, Говарда Филлипса Лавкрафта. Возможно, вы слышали о нём, так как многие его рассказы были опубликованы в немецких переводах, публиковались даже некоторые из его писем и критических работ. Он писал в основном то, что мы назвали бы "сверхъестественной фантастикой". Большая часть его более длинных рассказов посвящена инопланетным "божествам", существам, которые обитали на Земле задолго до человечества и породили множество причудливых культов. У него была очень своеобразная манера смешивать реальность с вымыслом, особенно когда дело касалось культов и древних книг о колдовстве. Как результат, в недавней статье в одном известном периодическом издании было сказано, что некоторые из этих культов вполне могли существовать в реальности, и что Лавкрафт знал об этом, но замаскировал свои знания под фантастику. В своей биографической работе я пытаюсь отделить правду от его собственных вымыслов. Поэтому я занялся изучением древних и забытых культур, получив допуск к некоторым старым книгам, посвящённым вере человечества в оккультизм, магию, суеверия и различные религии. Некоторые из этих книг содержали карты и сведения, которые образовывали странные параллели с культами, всё ещё существовавшими в начале этого столетия в Америке. Поэтому я пытаюсь найти культурное и религиозное сходство, чтобы связать эти американские культовые верования с теми, которые, как мне известно, существовали в восемнадцатом и даже девятнадцатом веке в Европе и в Германии. Я хочу выяснить, существовали ли эти языческие верования в странных божеств уже в этих отдельных странах - и если да, то где они все возникли - или же они были импортированы в одну из них.
   Викарий кивнул.
   - По крайней мере, вы не из какого-либо сумасшедшего культа, - сказал он и рассмеялся. - Извините за эти слова; за последние двадцать четыре года, что я здесь живу, я встречал только двоих таких культистов, но их хватило бы на всю жизнь.
   Его шутливая манера внезапно исчезла так же неожиданно, как и появилась.
   - А что ещё вы знаете? - спросил викарий.
   Теперь Герберт призадумался. Что ещё он должен был сказать? Ну, ещё немного информации не повредит, даже если они пойдут по ложному следу.
   - Меня особенно интересует храм, который должен находиться на вершине вашего Тёмного Холма, но которого там нет. Вот почему я пришёл сюда, хочу узнать, что правда, а что - просто вымысел.
   Викарий кивнул и сел в кресло. Он сделал большой глоток бренди и снова посмотрел на Герберта.
   - Находился, - заявил он. - И он всё ещё там.
   - Где?
   Викарий развёл руками.
   - Именно это я и надеялся услышать от вас, мистер Рамон. Вы были очень откровенны со мной, и теперь я буду таким же. Потому что я думаю, что вы и я можем быть очень полезны друг другу. Вы хороший лжец, но недостаточно хороший. Конечно, я слышал о том писателе, которого вы упомянули, о Лавкрафте. Видите ли, я очень много читаю; здесь мне больше нечем заняться. Я выписываю множество литературных журналов, и когда я прочитал в книжном обозрении то, о чём писал Лавкрафт, я заказал все его книги у немецкого издателя "Insel Verlag". Конечно, он писал фантастику - эти божества и все силы, которыми он их наделял, кто поверит, что это правда? Но есть и другие вещи... некоторые, казалось бы, универсальные верования и культы, и это не выдумка. Они действительно существуют - даже сейчас. И не спрашивайте меня, откуда они взялись, мне это неизвестно. Знаю только, что они существуют в Европе, а также в Англии и в Штатах. А теперь я расскажу вам всё, что знаю. Конечно, вы понимаете, что это не официальный разговор. То, что я вам скажу, останется между нами. Вы видели мою церковь: она маленькая, простая, но её достаточно для моих нужд и нужд моих прихожан. Я живу здесь уже двадцать четыре года вместе с ними; все они присутствуют на воскресных службах. Я знаю их всех, моих людей, и всё же... Скажите, вы верите в силу разума?
   - Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, - нахмурился Герберт.
   - Ни оккультную, ни сверхъестественную силу. Я говорю о телепатии, телепортации, телекинезе... самовнушении, массовом гипнозе и всех других силах, которые, как предполагается, таит в себе разум. Поверите ли вы мне, если я скажу, что эта деревня - или её обитатели - не изменились за триста лет? О, я не имею в виду, что они не умирают, я имею в виду в общем ... ах, так трудно дать этому название. Их образ жизни, образ мышления, весь их менталитет. То, что я знаю о нём, почерпнуто из бумаг, оставленных моими предшественниками. Вы когда-нибудь слышали о... Сайеге?
   - Да, слышал, хотя только само это имя. Оно упоминается в некоторых книгах, которые я изучал. Предполагается, что это какой-то бог земли, или пещеры, или что-то в этом роде.
   - Сайега... Выжидающая Тьма, воистину Повелитель Пещер. Это имя очень древнего божества, своего рода элементаля земли. Этому... богу, если хотите, здесь поклонялись с семнадцатого века. Вероятно, поклонялись и раньше, но никаких более древних записей не сохранилось. Это божество должно было жить внутри Тёмного Холма, и его почитатели даже совершали... жертвоприношения, хотя он и не мог до них добраться. Этому божеству служили пять Вайенов - пять демонов-слуг, которые в то же время выполняли своего рода обязанности стражей. Охраняли божество и его долину от непрошеных гостей. То, что я вам скажу, может показаться странным и невероятным. Но с тех пор вокруг этой долины возник барьер... психологический барьер, отгораживающий её ото всех перемен, создающий своего рода статичный менталитет, неспособный измениться! И центром этого барьера служил тот проклятый храм. Я не знаю, когда он был построен, или даже кто его построил - я никогда не видел его сам. Может быть, это всего лишь жертвенный алтарь на вершине холма. Но его сила все ещё существует.
   - Вы сказали, что у Вайенов двойная функция? - спросил Герберт.
   - Да. Верующие боялись этого... божества. Может быть, они создали этих Вайенов, потому что Вайены сохранили долину и холм такими, какими они были, но также сдерживали и могущество божества.
   - Что случилось?
   - Верующих стало слишком много, пошли слухи... человеческие жертвоприношения. Слухи распространялись, и около 1860 года сюда прибыл молодой священник, преданный богу человек, обладающий необходимыми знаниями. Он положил конец всему этому делу, по крайней мере, так гласят мои документы. Но насколько можно верить этим старым манускриптам? Говорят также, что он разрушил храм голыми руками и с помощью священных слов. Он также произнес слова над пятью Вайенами и поставил их охранять холм навечно. Он умер на том холме.
   - Но вы сказали, что культ всё ещё существует.
   - Да, я знаю, что он существует. Как я уже говорил, они приходят ко мне со всеми своими обычными проблемами; они приходят каждое воскресенье. Но каждую ночь полнолуния деревня становится мёртвой, и я знаю, что они находятся там, на холме. Не спрашивайте меня, почему и что они там делают. Никаких жертв как таковых; может быть, это не более чем традиция, сохраняемая поколениями и веками. Но почему они поддерживают старую церемонию?
   - Почему бы вам не спросить их? - вставил Герберт.
   Викарий помедлил, глубоко вздохнул и продолжил:
   - Вот почему я думаю, что мы с вами можем помочь друг другу, вот почему я спросил вас, верите ли вы в силу разума. Потому что я их спрашивал... и они ничего не знают! Когда я говорю с ними о том, что они делают в полнолуние, они ведут себя не как люди, которые пытаются что-то скрыть... это люди, которые ничего об этом не знают! Они просто смотрят пустыми глазами, как будто не понимают, о чём я говорю. Они не помнят!
   - Это невозможно! - воскликнул Герберт.
   - Вы так думаете? Но, тем не менее, это так. Вы, должно быть, заметили, что они боятся холма; они никогда не ходят туда. И всё же я знаю, что раз в месяц они все там, наверху... для чего?
   - Есть только один способ это выяснить.
   - Конечно, есть. Неужели вы думаете, что я сам не пытался подняться на этот холм в одну из таких ночей? Вы знаете, что произошло? Я проснулся здесь, в своём доме. Последнее, что я помнил, - это как мы шли к холму; я даже помню, как начал подниматься по узкой тропинке, ведущей вверх, и увидел огни, горящие на вершине холма. А затем... ничего! Абсолютно ничего, кроме того, что внезапно я снова оказываюсь здесь, в доме, из которого я выходил. Теперь вы думаете, что я сошёл с ума?
   - Нет. С тем знанием, которое у меня есть, я не думаю, что вы сумасшедший. Но и я не могу предложить вам никаких объяснений.
   - И именно там мы можем помочь друг другу. У вас есть знания в других областях, кроме собственной, и я не знаю, чего вы на самом деле хотите. Но для нас обоих это означает одно и то же: знание. Потому что с помощью знания я могу освободить своих людей от проклятия, которое веками царило над ними с Тёмного Холма. Я не могу просить об официальной помощи; я не могу просить об экзорцисте, не будучи признанным совершенно безумным. Как я могу объяснить своему начальству свою убеждённость в том, что злобная сила всё ещё живет на этом холме, что она ухитряется отнимать у меня верующих на одну ночь каждый месяц? Если мы будем работать вместе, может быть, вы найдёте то, что ищете здесь, а я смогу освободить своих людей от этих языческих суеверий и ритуалов.
   - Я не знаю, - ответил Герберт. - Вы рассказали мне очень много, и я очень благодарен вам за это. Я лишь сожалею, что мог бы рассказать вам больше, но не могу. Я недостаточно знаю.
   - Тогда вам придётся это выяснить...
   После визита к викарию Герберт заметил, что взгляды и отношение жителей деревни к нему стали ещё более враждебными. Впрочем, это его не слишком заботило: они, должно быть, видели, что он часто ходит к Тёмному Холму, о чём и доложили викарию. Однако ему удалось помириться с Жюльеном, сказав ему, что он оставил Вайена в доме викария.
   Герберт тщетно пытался найти в этом разумный смысл. Он подозревал, что местные поддерживают здесь древнюю традицию, но рассказ викария бросил тень сомнения на его теорию. Он не мог выяснить у жителей деревни то, чего они не знают, это было бессмысленно. Ему требовалось время. И это было единственное, чего он не имел. Потому что в ту ночь сон одолел его.
  

VII. Нагайе1

   Герберт не мог подобрать для этого явления другого слова, кроме "атака", потому что обычно он никогда не видел снов, а если и видел, и мог вспомнить, то лишь сновидения о рациональных вещах.
   В тот вечер после долгих, но бесплодных поисков на Тёмном Холме, он изучал Вайена. Он сделал несколько зарисовок статуэтки и заснул с её мысленным изображением, всё ещё стоявшим у него перед глазами, что, вероятно, и послужило началом сновидения. Если это был сон...
   Ему показалось, что он проснулся, и оказалось, что он стоит у края длинной долины, окружённой со всех сторон чёрными горами с рваными краями, как будто он находился внутри лунного кратера. Земля под его ногами выглядела чёрно-пурпурной, сморщенной и полной трещин, которые, казалось, уходили глубоко в недра Земли, как будто сама планета была больна, и через эти поры она пыталась избавиться от своей внутренней порчи и зла.
   Во сне Герберт медленно оторвал взгляд от измученной земли и посмотрел вниз, в долину. В её конце, так далеко и всё же, как казалось, в пределах досягаемости его рук, стояло здание. Оно было построено из титанических кусков грубо обработанного камня, неаккуратно сложенных в пирамиду. Ряд тонких обелисков стоял с одной стороны, их покрывали чужеродные знаки и символы, грубо вырезанные на камне. Герберт мог видеть странные знаки очень ясно, хотя они находились очень далеко от него. Вершина пирамиды была приплюснута, и там горел жертвенный огонь, странный белый огонь, который всё же был темнее, чем окружающая ночь. Высоко над зданием и огнём с беззвёздного, однообразно чёрного неба смотрела огромная бледно-зелёная Луна.
   В этом сне не было ничего нелогичного или абсурдного. Всё казалось совершенно нормальным дрейфующему, но бодрствующему разуму Герберта. Он знал, что ждёт чего-то, что должно произойти, но не имел ни малейшего представления о том, что это должно быть. Он не испытывал ни любопытства, ни страха, словно невидимый паразит высосал из его сознания все эмоции и поставил вместо них тёмный блок. Герберт был наблюдателем, часовым, марионеткой, свободно висящей на верёвочках, ожидая, когда кукловод заставит её двигаться.
   Затем что-то шевельнулось в тени и поползло к нему. Герберт наблюдал за появившимся существом, но не мог почувствовать никаких эмоций, разглядывая его. Жабоподобное тело выглядело прозрачным, пульсирующие внутренности покрывал лишь тонкий слой кожи. У него были задние ноги лягушки и передние ноги человека. Оно ползло по-крабьи на бугристом брюхе, отталкиваясь силой задних ног, направляя себя мускульными движениями живота. Передние лапы были подняты, как у богомола в молитве, все четыре. Лицо, если его можно было так назвать, состояло в основном из выпученных глаз и огромного рта с парой раздвоенных языков. Движение твари оставляло глубокий след в почве.
   Герберт не чувствовал ни страха, ни отвращения. Хотя он знал, что эта тварь присутствовала там, он также знал, что это было не то, ради чего он оказался здесь.
   Ему не пришлось долго ждать.
   Луна раскололась. Тогда Герберт понял, что небо - это не небо, и что объект, излучающий зелёный свет, был не Луной, а глазом огромной тени, которая тёмным пятном протянулась между Землёй и настоящим небом. Глаз смотрел на него сверху вниз с ужасным презрением, и на короткое мгновение Герберт осознал чудовищность существа, которое наблюдало за ним.
   Герберт, будучи во сне, посмотрел на него, а затем произнёс слова, которые он знал, хотя никогда не думал, что они прячутся в его памяти. Слова непроизвольно слетали с его губ, как пловцы, выныривающие из тёмных морей его доисторического сознания, слова из того времени, когда человек ещё говорил языком, неподходящим для выражения современных понятий. Он произнёс их, потому что луноглазая тень хотела, чтобы он это сделал, и потому что он знал, что должен их произнести.
   Тень в небе изменилась, а затем появилось нечто, что было чернее чёрного, темнее тёмного, и огромный коготь опустился сверху и потянулся к Герберту.
   Он закричал и упал.
   Почва под его руками оказалась рыхлой. Пошатываясь, Герберт поднялся и посмотрел вверх. Небо затянуло чёрными тучами, они скрыли половину Луны. Герберт стоял на вершине Тёмного Холма, держа в руках Вайен.
   Это был уже не сон!
   Он был полностью одет, и ночной ветер холодил его разгорячённое лицо. Он чувствовал что-то близкое, очень близкое, что-то настолько холодное и тёмное, что бодрствующий разум Герберта был не в состоянии постичь это, воспринять и понять. Он лишь ощущал слабое прикосновение Его Бытия. Нечто наблюдало за ним и выжидало.
   Герберт посмотрел на Луну. Большую зелёную Луну.
   Герберт вскрикнул и бросился бежать. Когда он бежал вниз по склону, делая большие прыжки, не заботясь о том, порвал ли он свою одежду или нет, он заметил несколько глубоких следов, прочерченных в земле, как будто что-то большое проползло здесь, оно обладало большим количеством ног, чем следовало.
   Нагайе, кричал Герберту собственный разум, Нагайе!
   Ему показалось, что кто-то смеётся у него за спиной, но он даже не обернулся. Дважды он спотыкался и падал, сильно ударяясь, но всё же поднимался и продолжал бежать, пока не добрался до отеля.
   К входной двери был прибит листок бумаги, и Герберт сорвал его. На листке имелись какие-то странные знаки, и Герберту не нужно было вглядываться, чтобы понять, что он видел их раньше. В "Проклятых".
   Тяжело дыша, он вошёл в отель.
   Единственная лампочка всё еще горела над стойкой администратора. Жюльен ещё не спал. На самом деле он был немного выше пола. Его пригвоздили к стене. Было бы неуместно говорить "головой вниз", потому что голова отсутствовала.
   Даже большая часть крови уже исчезла между трещинами в полу.
   Герберт привалился спиной к наружной двери и закрыл её, как раз перед тем, как его начало сильно тошнить. Когда он частично пришел в себя, он сидел на коленях, и его живот всё ещё содрогался от спазмов. Он поднёс руки к губам, чтобы стереть с них горечь, а затем заметил высохшие тёмно-красные пятна на своих ладонях. Вытерев руки о штаны, Герберт заметил, что он по-прежнему находится примерно в двух метрах от того места, где кровь капала на пол. Возле трупа лежал большой кухонный нож с тёмно-красным лезвием. Жюльен был приколот к стене, как какой-то жутко раздутый паук, и Герберту не пришлось долго гадать, чьи отпечатки пальцев обнаружатся на кухонном ноже. Совпадения были очевидны.
   Его разум взбунтовался.
   Это безумие, подумал он. Этого не может произойти ни со мной, ни с Жюльеном. К сожалению, произошло. С Жюльеном. И с Гербертом.
   Разумеется, Жюльен не имел ответов. Его голова была отрезана довольно грубо, почти отпилена ножом вплоть до позвоночника, а затем оторвана. Клочья плоти и мышц свободно свисали с горла.
   Они, должно быть, сошли с ума, - подумал Герберт. Они должны быть полностью, абсолютно сумасшедшими! Но они все спят, вся деревня, и только я, я бодрствую. В самом деле?
   Герберт погрузился в беспокойные мысли. Где он находился все эти последние часы? Спал, пока его тело находилось там, на Тёмном Холме? Времени на дальнейшие размышления не было. Сейчас не имело значения, кто совершил это ужасное злодеяние, и Герберт решил пока отложить размышления о пятнах крови на своих руках. Всё это было кровавой ловушкой (в буквальном смысле слова), чтобы поймать его, остановить его исследования. Подлог, чтобы пригвоздить его (как они пригвоздили Жюльена). Герберт должен был выбраться отсюда, и только это сейчас имело значение. Он поднялся наверх, старательно избегая смотреть на окровавленный труп на стене, и начал собирать вещи, которые ему сейчас больше всего были нужны, складывая их в одну из своих сумок. Сейчас не время брать свои книги и инструменты. У него есть и другие вещи, которые он привёз с собой, потому что завтра наступит ночь полнолуния. Он думал, что у него будет много времени, чтобы разузнать всё, но теперь времени не осталось.
   Он бесшумно вышел из отеля через заднюю дверь, оставив гореть единственный фонарь, и вернулся на холм.
   Луна теперь выглядела нормальной, холодной и равнодушной.
   Его разум, однако, окутывал туман. Он знал, что рассуждает не логически, что он не должен так реагировать, но всё же повиновался своему телу и его первобытному желанию уйти.
   Герберт остановился у подножия холма, собираясь с мыслями. Он всё ещё может пойти к викарию, если тот ему поверит. Может быть, он так и сделает, а может быть, и нет; он всё равно не мог рисковать. Не сейчас, когда они даже убили человека, чтобы остановить Герберта. Не сейчас, когда всё зашло так далеко.
   Сейчас будет лучше найти здесь хорошее укрытие и переночевать. Завтра он увидит, что нужно сделать.
   Он устроился поудобнее, насколько это было возможно в данных обстоятельствах, и постарался немедленно заснуть, стараясь выбросить из головы все рациональные мысли. Особенно все мысли о Жюльене и о том, что они с ним сделали.
   Однако, когда он наконец заснул, сон не принёс ему никакого отдыха, потому что, как только его рациональные мысли улетучились, он вошёл в чужой мир под зелёной Луной. И снова чужеродное жабоподобное существо, которое, как он теперь знал, называлось Нагайе, подкралось к нему, и на этот раз Герберт почувствовал резкий мускусный запах, грязный запах, похожий на тот, что он ощущал раньше возле клетки с рептилиями в зоопарке. Существо находилось так близко, что Герберт мог дотронуться до него, но оно проползло мимо, игнорируя человека, хотя тот знал, что оно наблюдает за ним, всё время наблюдает.
   Во сне он снова вошёл в храм, и когда он двигался по внутреннему залу, зная, что существо по-прежнему наблюдает за ним, Герберту казалось, что над ним нет крыши, а только пустое небо. Оно медленно разрывалось на части, и сверху опускалась тьма, более тёмная, чем тьма, она стекала по стенам храма, как амёба с длинными ищущими усиками, прежде чем масса её тела опустилась вниз, чтобы утопить его, наполняя храм своей отвратительной субстанцией, заполняя собственное тело и разум Герберта.
   Он пытался повернуться, но не смог. Он попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. Тьма приняла всё это, поглотила, стала всем, целеустремленным, знающим чёрным облаком зла.
   Герберт проснулся с беззвучным криком, всё ещё душившим его горло. Ему потребовалось некоторое время, чтобы очистить свои мысли, поскольку он инстинктивно попытался нащупать одеяла, тепло и надёжную мягкость кровати, но наткнулся лишь на твёрдую, сухую землю под собой и несколько веток над своим лицом. Затем, окончательно проснувшись, он понял, что находится на Тёмном Холме и что уже утро.
  
  
   1. NagaДe. Мне кажется, что это слово обозначает множественное число, как "стадо", которое как бы одна единица, но состоящая из многих животных.
  

VIII. Существо, что Выжидает во Тьме

   Весь день Герберт попеременно готовил ингредиенты, необходимые для того, чтобы пережить следующую ночь, и в то же время внимательно следил за деревней в бинокль. Он старался не думать о Жюльене. То, что случилось, уже не исправить. Может быть, он и не мог забыть об убийстве, но на какое-то время он мог отстраниться от него.
   По мере приближения вечера в нём росло ощущение дежавю, которое он так часто испытывал с тех пор, как приехал сюда. Это чувство усилилось в течение дня. Странным образом ему казалось, что он делает предопределённые вещи, следуя приказам, данным ему эонами раньше. Выглядело это так, как если бы он переживал постоянно возвращающийся сон, который теперь становился реальностью, сон, который он всегда забывал, но держал чуть ниже порога своего осознавания, сон, который он теперь вспоминал, превращая его в реальность.
   Когда появились первые тени, Герберт наблюдал, как жители деревни покидают свои дома, не группами, а поодиночке, украдкой. Он смотрел, как они приближаются к холму, встречая друг друга на своем пути, не разговаривая, не делая никаких жестов, что они знакомы. Так что это тоже оказалось правдой: они проводили свою ежемесячную встречу на Тёмном Холме. Скоро он узнает зачем.
   Герберт поднялся из своего укрытия и, взяв с собой приготовленные вещи, стал подниматься всё выше по склону холма, пока не оказался совсем близко от того места, где нашел Вайена. Там он стал искать подходящее место, чтобы спрятаться, и, наконец, нашёл идеальную позицию за кустами, прикрывавшими просвет между двумя скалами. Здесь он мог сидеть совершенно незамеченным, и в то же время отсюда открывался хороший вид на большую часть холма, особенно на ту его часть, которая казалась наиболее подходящей для ночных церемоний. Недалеко отсюда, прямо у него на глазах, находилось место, где должен был располагаться мифический храм.
   Герберт положил перед собой Вайена, а затем взял бумажный пакет, наполненный толчёным цветным мелом. Очень медленно и осторожно он начал насыпать меловой порошок в виде пентаграммы вокруг Вайена, затем заключил эту пентаграмму в большую звезду, в которой сел сам. Мелом другого цвета он нарисовал вокруг себя три красных круга, а затем установил маленький треножник, который соорудил днём из срезанных веток. На него он поместил асбестовую чашку со смесью химических веществ и трав очень специфической природы.
   Когда наступила настоящая темнота, свет зажёгся лишь в некоторых деревенских домах. Уже почти все деревенские жители поднялись на холм, и когда первые из них остановились всего в сотне метров от укрытия Герберта, он отметил, что выбрал очень удачное место. Он видел открытое пространство с несколькими отдельными скалами, так что за всем, что должно было произойти, можно было легко наблюдать, хотя у него уже появился собственный план действий.
   Все люди были одеты в развевающиеся длинные, тёмные одежды без каких-либо украшений; только пожилой мужчина и девушка имели на себе тяжёлые серебряные ожерелья с небольшими металлическими скульптурами. С такого расстояния Герберт не мог разобрать, являлись ли они изображениями Вайенов. Он узнал в этой девушке дочь фермера, а её спутника он тоже ранее видел в деревне. Это был местный мясник. Поскольку они стояли в стороне от остальных, нетрудно было догадаться, что мужчина и девушка собирались занять места верховного жреца и живого алтаря культа. В бинокль он наблюдал, как прибывает всё больше и больше людей, и Герберт узнавал многих из них по своим встречам в пабе, хотя теперь, поздним вечером, разглядеть их стало труднее. Никто не произнёс ни слова; они просто заняли свои места в толпе и терпеливо ждали.
   Примерно через час Герберт увидел, что трое мужчин из группы расставляют камни в определённых точках в середине открытого участка, так что камни образовали грубый треугольник... или горизонтальное изображение пирамиды. Теперь они подошли к краям треугольника и начали копать землю голыми руками. Они не пытались что-то нащупать, но вели себя так, словно прекрасно знали, где найти то, что им нужно. Затем наступил тревожный момент, и Герберт понял почему, когда они подошли к верховному жрецу. Они принесли четыре статуэтки, которые поместили вокруг своего каменного треугольника, четыре из пяти Вайенов... на мгновение Герберт испугался, что они тут же прекратят свою церемонию, но после жаркого спора их предводитель сделал знак в воздухе. Остальные склонили головы, а затем пошли и разожгли три костра, расположенных на концах треугольника.
   Так что они будут продолжать в том же духе. Интересно, много ли они на самом деле знают о том, что делают? Ещё в самом начале своих исследований Герберт предвидел, что столкнётся с противодействием религиозных маньяков, хотя и не ожидал, что они пойдут на такое преступление, как садистское убийство Жюльена. И, без сомнения, такая же или худшая участь была уготована ему, если они узнают, что он присвоил себе их драгоценную статуэтку. У викария были свои представления об их церемонии, но он ошибался, очень ошибался. Никто ради защиты народной традиции не будет хладнокровно убивать и расчленять невиновного человека, и весьма вероятно, что эти люди планируют в тот же вечер сделать тоже самое и с Гербертом. Может быть, Жюльен просто встал у них на пути или застал их врасплох. И, как он уже сказал, он тоже был иностранцем, не деревенских кровей. Может быть, они действительно не знали, что делают. Скоро Герберт всё выяснит.
   Он вынул из кармана мешочек с сероватым порошком и высыпал его на своего Вайена, бормоча: "Я заклинаю тебя, Великий Адонаи, Джохавамом, Аглой, Таглой, Альмузином, Ариосом, Мембротом, Аквой, Этитуамом, Зариатнатмиком..."
   Скорее в классической традиции, удовлетворённо подумал он. Он вытряхнул остаток порошка в смесь на треножнике и положил на неё верхнюю часть черепа. Череп был очень большой и имел глазницы странной формы. Сильный запах ударил Герберту в ноздри, когда смесь химикатов загорелась шипящим светом, скрытым внутри черепа. Только маленькие клочья тонкого голубоватого дыма выходили из глазных отверстий, как будто череп дышал.
   "Аглон, Тетаграм, Йайхеон, Стимулатаматон Эрохарес... Ратрагсмахон Клиориан Исион... Услышьте меня, Хастур и Жар, Итаква и Ллойгор; услышьте мой голос, Великий Ньярлатхотеп, Цатоггуа, Шуб-Ниггурат и Йог-Сотот, Ниогтха и Скрытые Наблюдатели..."
   Костры вокруг толпы теперь ярко горели, и Герберт прервал свои безмолвно произносимые заклинания, чтобы посмотреть. Их костры отбрасывали красные мрачные тени на окружающую их темноту. Верховный жрец и девушка стояли теперь в центре треугольника из камней. Мужчина развёл свои руки в насмешливой симуляции распятия, и его голос прогремел над холмом.
   "Услышь мой смиренный голос, Ты, Владыка Тёмного Холма, Ты, Выжидающий во Тьме, Великий Владыка Пещер, Великий Сайега, услышь мой голос и прими мою дань и дань моего народа, Твоего народа, чтобы Ты мог отдохнуть во Тьме Своей, Уснуть на Твоей Горе Тьмы..."
   Он продолжал в том же духе ещё некоторое время, толпа повторяла его слова после каждой фразы. Затем жрец сделал знак, и двое мужчин вышли из группы и взяли серебряную цепь и платье девушки. Полностью обнажённая, она шагнула вперёд, повернулась и опустилась на колени перед верховным жрецом. Она коснулась его ног прежде, чем подойти к последнему камню треугольника, и там растянулась на нём, лежа на спине. Образовался живой алтарь. Двое мужчин, взявших её одежду, теперь стояли на коленях, один у её ног, другой у её головы, почти уткнувшись лицом в землю. Жрец повернулся к собравшимся и нарисовал в воздухе букву Х.
   - Да благословит вас Всемогущий1, - произнёс он и снова повернулся к алтарю. Герберт заметил, как напряглось тело девушки. Она была одурманена наркотиками, подумал он, или, что ещё более вероятно, находилась в состоянии самогипноза или самовнушения.
   - Господь с вами, - воскликнул жрец, и толпа ответила: "И с духом вашим". Да пребудет с вами Господь, - подумал Герберт, - но не тот Господь, кому предназначались эти слова. Теперь Верховный Жрец достал чашу, и Герберт в бинокль увидел лежащую в ней горную змею, свернувшуюся кольцом, вероятно, мёртвую.
   "Агнец Божий, Который берет на Себя грехи мира..."
   Жрец поднял чашу, а затем осторожно положил тело змеи на живот девушки.
   "Ибо в этой чаше Моя Кровь нового и вечного завета; тайна веры, которая должна быть пролита за вас и за многих, во искупление грехов".
   Он наклонился, целуя грудь и живот девушки.
   "Сие есть Тело моё..."
   С мелодраматическим жестом жрец поднялся, коснулся глаз, носа, ушей, рта и сосков девушки, а затем широко раскинул руки.
   - Великий Господь Сайега, Тот, Кто Выжидает в Своей Вечной Тьме, Тот, Кто Дремлет в течение эонов неназванного времени. Обитатель Тёмного Холма, Повелитель Времени, Повелитель Жизни, Повелитель Смерти, услышь, как я говорю от имени моего народа, от имени Твоего народа, прими наш дар, наше смиренное недостойное подношение, прими наши молитвы, наши смиренные недостойные молитвы, впитай их в Свою Тьму и прости нам Знамения, прости нам Вайенов, ибо Ты знаешь, что мы нуждаемся в них. Прости нас, ибо мы не можем разделить с Тобой Твою Тьму, прости нам наше незнание Твоих Путей, потому что мы всего лишь люди и не можем быть такими, как Ты, не можем быть едиными с Тобой...
   Невежественные крестьяне, подумал Герберт, глупцы!
   Неожиданная аура уверенности в своих силах охватила его, когда он слушал эти речи, которые были не более чем разновидностью Чёрной Мессы. Неужели эти идиоты действительно считают, что могут возносить молитвы Сайеге? Они боялись Его и не очень-то много знали. Они думали, что смогут удержать Его внутри холма благодаря силе своих Вайенов и словам, которые они сохранили со времён священника, заключившего в темницу Выжидающую Тьму. Но тот священник давно умер, был убит той самой силой, которую использовал, и те фразы, что крестьяне сохранили из его слов, были бесполезны, потому что теперь им не хватало одного из их драгоценных Вайенов.
   Герберт растопырил пальцы и коснулся теперь уже горячего черепа. Он обжёг кончики пальцев, но не отнял их.
   "Онера Эрасин Мойн Меффиас Сотер... Эммануил Сабот Адонаи, Ваши Имена Изменились, Ваш Образ изменился, но Он есть, Он был, Он всегда будет! Время - это Сейчас, Время есть Это, Время - это Прошлое, Время - это Будущее, и Всё есть Ты! Йа, Йа, Сайега! Змея съела свой Хвост и образовала круг из Костей! Звезда разбилась, Старший Знак потерял свой луч!"
   Последовала короткая вспышка рационализма, и Герберт подумал: - Это безумие. Я не более вменяем, чем они, я тоже говорю слова без смысла, слова, пригодные только для сумасшедших. Тогда почему я продолжаю? Впрочем, он знал ответ: - Потому что я должен. Потому что время пришло, и я уже проходил через это раньше, хотя и не знаю, когда и где, и мне придётся проходить через это снова и снова. Время - это прошлое, и время - это будущее, и Круг из Костей открылся в настоящее.
   "Мн'гвайии, Сбьёрга! Откройся мне сейчас, о Повелитель Тьмы, о Повелитель Выжидающей Тьмы, О Повелитель Терпеливо Выжидающей Тьмы! Ф' нглайа фт'гглхнайн! Н'криастаэпесиоггл' н бггн'т флваагор!
   Герберт никогда не подозревал, что может запоминать слова из старых манускриптов, а тем более произносить их, но теперь они слетали с его языка, терзая рот и уши, как будто кто-то другой читал чужие слова вместо него, используя голос Роберта.
   - Так вот ты где, убийца! - раздался голос у него за спиной. Холодок пробежал по спине Герберта, когда он медленно повернул голову, не двигаясь телом. Викарий выглядел тёмной расплывчатой фигурой позади него, но пистолет, направленный в спину Герберта, блестел в мягком свете, который отбрасывал вокруг него защитный огонь.
   - Значит, вам всё-таки удалось взобраться на холм, викарий, - воскликнул Герберт, - но теперь, когда они потеряли одного из Вайенов, защита у них, конечно же, неполная. Теперь ничто не могло помешать вам прийти.
   - Вы... зверь! Почему? Я не понимаю. Я вижу, что вы здесь делаете, но почему вы не там, с ними? Зачем вам понадобилось... убивать Жюльена? За что?
   - Вы действительно думаете, что это я убил его, викарий? - ответил Герберт, усмехнувшись. - Вам лучше знать. Возможно, вы узнаёте этот ритуал, ритуал Вач-Вирадж и его заклинания, а также закольцованный крест, нарисованный на черепе. Конечно, я использую его не так, как было задумано; каждый ритуал можно повернуть вспять, каждый ритуал изгнания бесов можно повернуть вспять. И, конечно, я не с ними; вы уже должны понимать, что я не один из них. Если вы мне не верите, продолжайте целиться в меня, но возьмите бинокль и хорошенько посмотрите, что они там делают. Ну же. Мы с вами хотим одного и того же: остановить их. Так что посмотрите хорошенько...
   Медленно, не делая подозрительных движений, он протянул викарию бинокль. Тот нерешительно принял его и приложил к глазам, но дуло его пистолета по-прежнему было направлено на Герберта. Потом викарий издал какой-то сдавленный крик, выронил пистолет и бинокль, отвернулся, и его вырвало.
   Герберт поднял бинокль и посмотрел в него сам. Он заранее знал, что увидит. Жрец достал из-под своей рясы отрубленную голову Жюльена, держа её над неподвижным телом девушки, прежде чем раскроить череп ударом своего жертвенного ножа! Мозги капали на живой, но неподвижный алтарь.
   "Ф'нглуи мглв'афхн Ктулху Р'льеххгандгах'лн фхтгагн... Йр ет Дхо-Хна Эфрай нмагл'н нагогхнат, Иа Шуб-Ниггура'пвай Фейядиа гнл! Прими наше подношение, Великий Древний, Дремлющий в Пещерах Тьмы, Безымянный из-за Стены Сна, Крадущийся между вечными звёздами и тёмными пространствами между звёздами, Сновидец второй ночи, Ргтх'л! Р'Лийухай тек дживвай! Именем Тир-Фхарле и Существа с Тремя Лицами, прими наш скромный дар и спи, о Ты Великий, спи на Холме Тьмы, и да будем мы защищены пятью Вайенами от Твоего гнева, услышь нас, Выжидающая Тьма, и позволь нам быть, Чёрный Свет и Белый Огонь, Белая Тьма, которая чернее ночи, и Зелёная Луна, и Крылатая Женщина!"
   Лицо викария находилось теперь совсем близко, его глаза превратились в сверкающие точки.
   - Они сошли с ума, - захныкал он, - они сошли с ума!
   Он уже не обращал на Герберта никакого внимания, но вдруг вскочил и проломился сквозь защитную стену кустов.
   - Убийцы! - закричал он. - Вы кучка грязных язычников-убийц!
   На мгновение воцарилась мёртвая тишина, затем толпа зашевелилась, и викарий бросился на них, размахивая пистолетом.
   Герберт встал и снял череп с чаши. Пламя от горящих химикатов поднялось, испуская резкий, едкий дым.
   - Откройся мне сейчас же, о Повелитель, - закричал он голосом, который больше не казался его собственным.
   "Флегетор к'ярнак, Сайега кн'аа стеллхсна, нилгх'ре кадишту на Йа!"
   Герберт взял Вайена обеими руками и поднял над своей головой. Его руки также больше не принадлежали ему; казалось, невообразимая сила бежала по его венам и мышцам, обжигая мозг холодом космоса. Он разломил статуэтку пополам, а затем раскрошил её в пыль между пальцами. Резкий порыв ветра закружился вокруг Герберта, и внезапно кусты наполнились шумом и движением, как будто множество мелких тварей поспешили прочь во всех направлениях. Та его часть, которая всё ещё думала как Герберт, стала испуганным застывшим существом где-то в глубине его мозга, безумно кричащим существом, которое пыталось удержать своё собственное знание, свою собственную реальность.
   - Откройся мне, о Великий Сайега, о Отец! - завизжал Герберт.
  
  
   1. Речь деревенского жреца в оригинале написана на латинском языке. Мой перевод - приблизительный.
  

IХ. Не-Время

  
   Темнота стала жёсткой реальностью, проникая в его тело, замораживая Герберта и забирая с собой его разум. Его неосторожные ноги потревожили пентаграмму, прорвались сквозь три защитных круга. На долю секунды он провалился сквозь реальность и стал частью вакуума, пространства между реальностью и временем. В течение отвратительной секунды он являлся частью Существа, которое дремало в своём затопленном городе под Тихим океаном, Герберт был един с безымянным существом, бродившим по африканским джунглям, прячась в пещерах, куда ещё не ступала нога человека, и частью отвратительного существа, что бродило по Гималаям.
   Долина менялась. Зелёный туман заволакивал Луну, и земля на холме становилась пурпурно-чёрной, заполняясь глубокими расселинами. А на том месте, где раньше был холм, стоял храм, отвратительный в своей чужеродной архитектуре. Вход в него был чёрным, как ожидающий чего-то тёмный рот. На крыше здания горел чуждый огонь, посылающий маленькие струйки пламени вверх к зёленой Луне.
   Герберт пошёл вперед, больше не видя застывшей толпы молящихся, проходя сквозь них, словно они были нематериальными призраками мёртвого прошлого. Он вошёл в храм, где его шаги не отдавались эхом, прошёл через зал с его отвратительными статуями и надписями, пока не остановился перед находящимся там образом. Герберт не поднял головы и не посмотрел Ему в лицо, но протянул руки и взял раскрытую книгу, лежавшую у когтистых ног статуи. Всё его существо восставало от прикосновения к книге, но пальцы ласкали её, когда он переворачивал страницы. Его глаза смотрели вниз на формулы и слова, которые, как он знал, его язык не должен был произносить, но его рот двигался, и он начал говорить.
   "Тек дживайга никойгх'лнадаэйи... микаройггхлрихде..."
   Выбрось это, - мысленно кричал он своему телу. Брось это и беги!
   Но его разум был пленником внутри его собственного черепа, его тело больше не подчинялось командам его мозга; и внезапно Герберт понял, что на самом деле его тело, казалось, действовало само по себе в течение некоторого времени. Он попытался закрыть глаза, но тщетно. Его губы продолжали формировать чужие слова, громко произнося их, и самым ужасным было то, что Герберт понимал их и знал, что делает.
   "Ггх'лгха джекай Сайега пфх'гай д'вхоггл, микарой тек..."
   Герберт закрыл книгу и развёл руками, впервые взглянув на отвратительное лицо титанической статуи.
   "Тек Сайега дживайгх! Тек Сайега фхт'хгайн!" - закричал он, и стены храма приняли его слова и повторили их в бесконечно продолжающемся инопланетном бормотании.
   Стены содрогнулись, и земля под его ногами медленно задвигалась, словно огромный жирный червь пытался выбраться наружу. Снаружи послышались смущённые вопли, но затем раздался крик такой громкий, что, казалось, он разрывал барабанные перепонки Герберта, и маниакальный бессмысленный гогот, который поднимался всё выше и выше, ужасный бессловесный звук триумфа и ненависти. В стенах храма появились трещины, и небольшие, но всё увеличивающиеся потоки пыли начали сыпаться вниз. Статуи рушились и разбивались, падая на пол. Над его головой по потолку с быстротой молнии расползались огромные трещины; большие куски камня отваливались и падали, но превращались в пыль прежде, чем достигали земли. Герберт упал на колени, зарылся лицом в грязь и судорожно зажал уши руками, тщетно пытаясь защититься от ужасных звуков.
   Затем внезапно всё стихло, и на холм опустилась чужеродная тишина. Герберт медленно поднял голову. Он сидел на вершине Тёмного Холма, а храм исчез. Вокруг него на земле в разных позах лежали люди. Некоторые всё ещё извивались, их пальцы впивались в собственные головы, их лица были искажены в болезненных масках агонии. Другие тоже поднимались, их вытаращенные глаза выглядели испуганными сферами, ярко освещёнными всё ещё горящими кострами. Они посмотрели на Луну, большую зелёную Луну над долиной и холмом.
   Затем послышался слабый, но быстро ускоряющийся звук воющего смеха, пронзительный визгливый и задыхающийся звук, который не смогло бы издать ни одно человеческое горло. Воздух начал двигаться вокруг Луны, как будто Луна являлась центром огромного чёрного облака, как раз перед тем, как перепончатые завесы разошлись в стороны, и люди увидели, что это был гигантский глаз, смотрящий на них сверху вниз. Вокруг глаза небо раскололось; открылись глубокие расселины, сквозь которые начала сочиться тьма, тьма чернее ночи, которая ползла вниз, как скопление скользких щупалец, принимая более определённую форму.
   И вот наконец что-то встало, чётко вырисовываясь на фоне чёрного неба, что-то со щупальцами тьмы и зелёным светящимся глазом, нечто, что просто смеялось над ними безумным смехом.
   Герберт повернулся и побежал, остальные тоже. Существо не последовало за ними, да в этом и не было необходимости. Его тень была повсюду в долине.
   Сквозь свои собственные слои реальности Сайега смотрел вниз на миниатюрную долину, и в то же время он смотрел вверх через холм снизу и изнутри, где части его гигантского тела лежали, погребённые в подземных глубинах. Однако теперь уже не имело значения, какое тело принадлежало Ему, потому что, в конце концов, барьер рушился, реальности сдвигались и сливались в одно Существо, которое было Сайегой. И он ненавидел с силой и мощью эонов взращивания этой ненависти. У него не было глаз как таковых, но он ощущал реальность всеми щупальцами своего множественного тела, и поэтому он также наблюдал за разрушением храма, где эти идиотские существа веками поклонялись образу, который совсем не походил на Сайегу, потому что его форма менялась как и его собственная реальность. Эти идиотские существа поддерживали Его заточение, выставив стражей, но теперь пятиконечная звезда потеряла один из своих лучей; Старший Знак исчез. Не имело значения, что эти идиоты сделали всё это по глупости, даже месть, которую они ждали, была лишена каких-либо реальных эмоций, кроме ненависти. Месть требует причины, а Он не нуждался в причине. Это была всего лишь ненависть.
   Герберт понял всё это, спотыкаясь и падая с Тёмного Холма, пробиваясь сквозь черноту. Его ноги соскользнули, когда земля снова задрожала под ними. Падая, он обернулся и увидел, что холм движется, как будто что-то большое выползает из-под земли, образуя гигантские кротовые норы и разбрасывая камни и растительность во все стороны. Затем вершина холма разверзлась, и из глубины появились они, неуклюже ползая на своих когтистых лапах, шевеля своими раздутыми кожистыми телами: Нагайе, существа, подобные тем, которых он видел в своих слишком реальных кошмарах. Непрерывный поток жабоподобных чудовищ поднимался из глубин холма, они были бледными и безглазыми, приспособленными к отвратительной жизни в туннелях и тёмных подземных пещерах. А вслед за ними появилось что-то ещё, фигура, бросившая свои желатиновые щупальца вверх, где они встретились с тёмной сущностью луноглазой тени, и они слились вместе, и стали единой отвратительной мерзостью, оскорблением всех законов земной природы.
   Хнычущие и визжащие мужчины и женщины пробегали мимо Герберта, толкая друг друга в спешке. Некоторые падали и оставались на месте, пытаясь спрятать лицо в землю, чтобы скрыться от всевидящего зелёного глаза.
   Это, должно быть, безумие, - хныкала маленькая частичка в мозгу Герберта. - Конечно, этого не может быть на самом деле. В конце концов, всё это чепуха, безумный эксперимент в псевдонауке, просто какие-то старые формулы и заклинания. Мне снится кошмар, и я должен проснуться. Боже, я должен проснуться, я должен проснуться, прежде чем тоже сойду с ума!
   Его череп взорвался, осколки костей, казалось, впились в его мозг, и тогда он понял, что всё происходящее - реально. Что-то выползло из глубоких пещер его разума, что-то очень холодное и скользкое, и очень пугающее, потому что оно было и знакомо, и незнакомо его бодрствующему разуму. Когда Герберт медленно поднялся, то почувствовал, как его тело онемело, кровь в венах стала гуще, а затем и вовсе остановилась. В затылке у него мелькнула короткая белая вспышка, и сердце остановилось. Он поднял руки и увидел тёмные пятна, что начали появляться на них, поскольку ткани тела начали быстро разлагаться. Мягкие слои кожи, плоть, мышцы и сухожилия превратились в жидкую амёбоподобную массу. Его скрюченный язык пересох во рту, кусок твёрдого мяса упёрся в зубы, прежде чем рассыпаться в пыль, забившую горло. Его тело пошатнулось, когда он почувствовал, что его разум меняется, пытаясь спасти себя, в то время как тело умирало вместе с ним. Возникло мимолётное ощущение движения, чётко очерченного поиска чего-то, что, как знал его разум, должно было находиться там, в месте встречи где-то в бессмысленной пустоте, сквозь которую он бесцельно дрейфовал, а затем он сам...
   Он смотрел вниз, на долину. Он наблюдал за множеством бегущих маленьких фигурок, а не так уж далеко от них он видел редкие микроскопические огни освещённых окон в деревне Фрайхаусгартен. Герберт находился где-то и нигде ещё; где-то в нём горели звезды, которые являлись его частью, но они казались далёкими, не столько в пространстве, сколько в реальности, как будто несколько слоёв реальности перемешались, как стеклянные пластины, наложенные друг на друга, так что он мог видеть несколько картин одновременно, но не все очень ясно. Он чувствовал себя так, словно плёл кокон вокруг долины, закрывая своё тело паутиной, в которой подвешено время. Невообразимая жизненная сила текла по его телу, пока он растягивал его, всё время меняясь и приспосабливаясь. Там таилось смутное воспоминание о Не-Месте, похожее на сон, нереальное воспоминание об ожидании, бесконечном и бессонном ожидании, и знании о вещах настолько отвратительно чуждых, что нормальный мозг Герберта никогда бы не смог их вынести. И всё же теперь ему казалось, что он всегда знал их; он узнавал эти воспоминания как часть своих собственных. И он ненавидел, ненавидел с такой яростью, которая выходила за пределы его человеческого понимания, за пределы его человеческого разума.
   Маленький осколок его пытался сохранить нетронутой хрупкую оболочку человечности, но всё это пришло слишком быстро; невозможно было поглотить его человеческим разумом. Ненависть перетекла в его новое существо, и с последним шоком ужаса он осознал, что ненависть вышла и из него, что она всегда была частью его самого, что он сам был частью существа, которому принадлежал теперь. Его смертное тело служило всего лишь посланником, одним из многих фрагментов, которые использовал Сайега, маленьким осколком вечного Существа, семенем демона, посланным сквозь века, комбинацией клеток, генетической структурой, выгравированной в цепочках ДНК из аминокислот в клетках его мозга, которая однажды найдёт путь, необходимые врата во тьму, где её родительское тело ждало, мечтая... и ненавидя.
   Он выл клетками своего тела, неспособными издавать какие-либо человеческие звуки.
   Он вопил сущностью звука, грубым злобным криком триумфа. Затем он наклонился и подобрал несколько маленьких фигурок среди груды обломков. Он поднёс их к тому, что можно было назвать Его лицом, а затем сомкнул когти, после чего сбросил месиво раздробленных костей, окровавленной ткани и грязи на землю далеко внизу. Ему не нужно было двигаться; всё его тело было окутано чужеродной темнотой вокруг и над долиной, полностью закрывая мир, которым Он теперь владел для собственного удовольствия. Слуги Сайеги, Нагайе, тоже голодали; они были медлительными охотниками, но очень уверенными в том, что их ждёт добыча. Многие из жителей деревни находились без сознания или просто в шоке, ожидая, что их схватят и съедят, но Нагайе имели свое собственное представление о веселье и сначала охотились на бегущих.
   Он смотрел, как бежит женщина, служившая алтарем, её обнажённое тело было ясно видимой мишенью, освещённой чёрным светом Его собственной тьмы, когда она пыталась избежать жадных когтей Нагайе. Спасения для людей не было, теперь Нагайе находились повсюду, и из чёрных адских ям Тёмного Холма появлялись всё новые и новые охотники. Они окружили девушку, наблюдая, как она мечется в панике прежде чем они добрались до неё, и они очень медленно расчленили ее, съедая каждую оторванную часть, прежде чем взять себе другой кусок от безумно визжащего и извивающегося тела. Всё время принадлежало им, а она всё время умирала.
   Он наклонился ещё раз, теперь подняв одного из бегущих людей до неба. Это оказался викарий. Лишённый каких-либо эмоций, кроме ненависти, Он сжимал человеческое существо, пока оно не открыло рот в агонии; тело викария извивалось, когда рёбра ломались и пронзали живот и лёгкие. Затем Он сформировал из себя длинный крючковатый гвоздь и просунул его через рот и горло викария, разрывая того изнутри и роняя грязные куски на землю.
   Я сошёл с ума, - беззвучно кричал Герберт. Пожалуйста, позволь мне умереть, пожалуйста, позволь мне сойти с ума, чтобы мне не пришлось смотреть. Пожалуйста, пожалуйста!
   Теперь Он обратил внимание на ожидающую деревню, и из его внешнего тела дождь тёмных дрожащих щупалец спустился к домам, сокрушая их и тех, кто всё ещё был внутри, разрывая крыши и стены, обнажая внутренности домов. Он даже спустился в подвалы, охотясь за теми, кто пытался спрятаться. Его щупальца находили людей, когда он раскалывал дома, как яичную скорлупу, и поглощали их, и Герберт ощущал их микроскопические души в своих отростках - щупальцах тьмы. Он плавил их кости и питался оставшимся бесформенным месивом, оставляя после себя только мокрую слизистую кожу.
  

X. Всё-Время

   Герберт Рамон вцепился в себя, его сущность теперь была близка к бессмысленно визжащей дрожи, Искре Бытия, осколку целостной сущности, которая знала себя как Сайегу, Существо, Выжидающее во Тьме. По мере того, как рос Сайега, расширялся и сам Герберт, и та его рациональная часть, которая всё еще существовала, осознала, насколько сильным было тело отца/матери. Это был не меньший элементаль земли, чем его брат Ниогтха. Герберт оказался где-то, и всё же нигде, в не-пространственном, не-временном плане существования. Долина, небо, сама Земля - всё казалось нереальным, как игрушки его воображения, таким хрупким и неважным. Его духовное тело расширялось в не-пространство/не-время, которое было всем-пространством/всем-временем в той же самой вечности. Звёзды пылали золой в Его/его теле, постепенно уменьшаясь по мере того, как он рос вне Земли и поглощал их, но в то же самое мгновение у него возникло нереальное впечатление, что Он/он становится всё меньше, сжимается всё время вместо того, чтобы расширяться, потому что вокруг Себя/себя он ощущал присутствие других, которые были ещё больше, чем Он/он, и ещё более пугающими в своём существовании. Он почувствовал ледяные пальцы спящего существа в Р'льехе и с ужасающей ясностью увидел и понял, где на самом деле находится Р'льех, и он отпрянул от враждебного огнедышащего существа, которое было Ктугхой, что наполнило его чувством абсолютной ненависти и отвращения. Он ползал вместе с Цатоггуа, Существом-Жабой, и в застывшем мгновении безумия он танцевал в центре Хаоса, вращая свое микроскопическое/гигантское тело перед слепым богом-идиотом Азатотом под звуки безумных флейтистов. Он вбирал в себя одинокие звёзды, затем целые галактики, но не касался их по-настоящему, а пробовал на вкус их реальность и вбирал всё это в себя по мере того, как рос, чувствуя триумф и страх по мере приближения ко Всему.
   Уббо, - кричал его разум, - Уббо-Сатла, Нерождённый Источник, помоги мне сейчас! Великий Абот, Йог-Сотот, Шуб-Ниггурат, сломайте оковы! Помогите мне теперь, когда я свободен, разрушайте барьеры, я свободен, Старшая Звезда сломлена, и я свободен! А теперь идите и помогите мне, и помогите себе самим. Разбейте звёзды, они стары и слабы. Помогите мне, и вы тоже будете свободны!
   И всё же в его мольбе о помощи присутствовал необычный страх, который накапливался по мере того, как он расширялся и прикасался ко Всему, когда его уносили во Всё, где не-время и не-пространство были всем-временем и всем-пространством. Он бормотал и кричал, выплёвывая звуки, как глотки отвратительной чёрной рвоты, которая покидала Всё и возвращалась к Нему. Его расширенное тело было поглощено Всем и стало частью Него, частью вечной пытки и бытия всем, искажённым, разорванным единым существованием. Чужеродные силы бросались на него, и он чувствовал, узнавал и понимал их, и кричал в бессмысленной, вечной чужеродной агонии. Древние и Старшие Боги, Начало и Конец Всего Творения, чёрное и белое, ночь и день, начало жизни и её последний телофазис1 - все они были разорванными клочками продолжающегося, никогда не начинающегося, бесконечного круга, разбитой головоломкой бессмысленного сложного Существа, которое было всем-временем, всем-пространством! Он чувствовал, что раскалывается, что его разрывают на части силы, исходящие от него самого, но каждая из этих отдельных сил была больше и могущественнее, чем он сам, взрывом абсолютного ужаса, и всё это пребывало в равновесии. Он нашел путь в чуждую тьму, и Полная Тьма была смесью всех цветов, не в чёрных дырах между звёздами, и не в альтернативных мирах примитивной чёрной и белой магии, но внутри, внутри всего и внутри каждой из бесчисленных вещей и существ, которые создали всё и поддерживали его существование бытием.
   Кричащая часть, которая когда-то была Гербертом Рамоном, тогда поняла, что бесполезно ждать помощи от других, потому что все они сражались сами с собой; все они были лишь фрагментами, изолированными осколками Всего, отражающими Его вечную двойственность в себе, пленники и стражники самих себя, сражающиеся с их собственным внутренним разумом, и он был такой же частью их всех, как и он был частью Всего, и все они были с ним. Не было ни эмоций, ни мыслей, только равновесие. Сайега закричал.
   Он продолжал кричать, и этот крик стал неотъемлемой частью его реальности, вопль полного отчаяния от осознания того, что всё потеряно, потому что никогда не могло быть достигнуто, потому что победитель, проигравший и ставка были одним и тем же непрерывным потоком. Он начал сжиматься, взрываясь сам в себе, его невнятный крик вызывал конвульсивные содрогания звёзд через его внутренности. Он распространялся по вечно умирающему и возрождающемуся космосу абсолютной незначительности, его глаза сверкали сверхновыми звездами, его когти - далёкими звёздными скоплениями, всё ещё не рождёнными в бездне все-времени. Умирая, он начал падать в яму собственного самосознания, и часть его ощущала каждую микросекунду жизни в каждой амёбе и в каждом насекомом на микроскопической планете, называемой Землей теми идиотскими существами, что являлись на ней лидирующей расой. Та Его часть, которая всё ещё была сущностью Герберта Рамона, ощущала двойственность жизни и смерти в каждой форме на этой планете и укрепляла одну часть равновесия. Что-то начало свой собственный раковый рост внутри Него, и Он был неспособен бороться с пришельцем. Он питался новым существом, которое продолжало расти по мере того, как умирал Сайега, а на Земле умирали насекомые, животные пребывали в бешенстве, а люди бесновались и без причины убивали друг друга, или просто тихо сходили с ума в течение веков. Поэт-алкоголик и самоубийца по имени Эдгар Аллан По, который, по-видимому, вернулся к здравому смыслу, был найден бредящим в канаве, и умер в больнице, произнося слова на невнятном языке. Малозначительный автор устаревших историй по имени Говард Филлипс Лавкрафт помещал проницательные озарения ужаса в свои рассказы, маскируя своё второе зрение под фантастику. У европейского автора "сверхъестественных историй" в начале многообещающей карьеры были такие ужасные видения и кошмары, что он начал пить и, в конце концов, выбросился из окна своей квартиры на шестом этаже.2
   И всё это время та часть Сайеги, которая когда-то называлась Гербертом Рамоном, росла, в то время как другие её части умирали и поглощались ради равновесия Всего. Это равновесие менялось, приспосабливалось, как оно делало всё время, без необходимости сознательной мысли или разума, и Тьма Сайеги сжималась, пока не достигла равновесия. Звёзды струились из Его тела, и Он продолжал бессмысленно кричать, когда они достигли барьера тёмных врат. Он всё ещё кричал, когда Врата Тьмы сомкнулись над Ним, когда не-время распространилось подобно раковой опухоли по его телу, меняя Его по мере того, как обращение шло быстрее, чем Его рост, и по мере того, как время сжималось, а затем возвращалось, чтобы восстановить драгоценное равновесие Всего. Один день... два дня... неделя... То, что когда-то было Гербертом Рамоном, вернулось в своё тело где-то на маленькой незначительной планете, где когда-то стоял отвратительный Тёмный Холм, а под этим холмом с его многомерным храмом располагался огромный склеп, запечатанный тёмными вратами, где когда-то некто спал и ждал столетиями, а теперь он выжидает снова.
   И как только Герберт Рамон вернулся в своё тело матери/отца, его собственное тело приспосабливалось к этому новому состоянию, возвращаясь сквозь время, к Тёмному Холму, где когда-то возвышался Сайега, но этого больше не было в не-времени, и то, что когда-то происходило, стало возможным в настоящем.
   Равновесие было восстановлено, оно всегда существовало и всегда будет существовать во Всём, саморазрушительном и самосозидающем, в Древних и Старших Богах, в добре и зле, ангелах и демонах. Оно было чем-то меньшим, чем всё это, и чем-то большим, и каждый являлся маленьким осколком сущности, которая была Сайегой и Гербертом Рамоном, Узником и Стражем, Тюрьмой и Вратами, Прошлым и Настоящим, Нерождённым и Тем, Кто Никогда Не Появится в Будущем. И никто из них не являлся по-настоящему мёртвым или по-настоящему живым, и никто никогда не был полностью живым в реальности, которая возрождалась к прошлому настоящему.
  
  
   1. Telophasis - слово, очевидно, из биологии и предположительно означает деление клетки
   2. Непонятно о ком это. В Википедии есть статья о поэтах и писателях, совершивших самоубийство, в том числе о выбросившихся из окна, но никто не подходит под это описание.
  

Эпилог: Страж

   В этой изолированной долине есть небольшая железнодорожная станция, так что вы можете добраться до неё на поезде, но саму долину вы можете пересечь только на автомобиле. И может быть, когда вы найдете эту долину и пробудете там достаточно долго, вы встретитесь с вежливыми, но отсталыми людьми и разговорите их в вечерние часы в местном пабе, они поведают вам странную историю. Паб держит француз по имени Жюльен-Шарль, но он так долго прожил там, после того как стал хозяином заведения, что его называют просто Иоганн. Он также является владельцем единственного отеля, которым может похвастаться деревня Фрайхаусгартен, и, возможно, если вы заговорите с ним по-французски, он вас не поймёт. У него есть странный шрам на шее, и если вы спросите его, откуда тот взялся, француз улыбнётся, и вы заметите странную пустоту в его глазах, как будто он пытается вспомнить что-то, о чём ему не следует забывать, но не может вспомнить. Потом он пошутит, что кто-то однажды пытался перерезать ему горло, но потерпел неудачу, и все будут смеяться и забудут об этом. Он или они не скажут вам, что он не помнит, как получил этот шрам. Повторные вопросы также не дадут никакого объяснения некоторым странным событиям, которые на самом деле никогда не происходили. Случилось ли на самом деле то, о чём никто не помнит? Все дома в Фрайхаусгартене целы, как и Тёмный Холм, Дункельхюгель. Вы можете открыть всё это для себя, если будете искать долину и преодолеете барьер, который является только барьером ума.
   Ах, да, если вы спросите их, они с радостью расскажут вам о том дне, когда к ним явился незнакомец, потому что они помнят его. Этот человек сошёл с поезда в очень жаркий летний день. Он остался там и смотрел, как уходит поезд. Затем он взял носовой платок и вытер лицо, затем наклонился, чтобы поднять свои дорожные сумки. Может быть, если вам удастся напоить кого-нибудь из жителей деревни, он расскажет вам то, что все они знают, но не могут выразить словами - самое странное головокружительное чувство, которое они когда-либо испытывали - все они в одно и то же мгновение, которое они позже сравнивали по своим часам, ощутили остановку движения, окаменение, как будто одна секунда застыла на месте во времени. Некоторые почувствовали себя плохо сразу после этого, но никто из них не может сказать вам, каково это, когда что-то из вашего собственного ума и тела внезапно становится чужим.
   Во всяком случае, ощущение длилось всего секунду или меньше, и все они винят в этом жару. Но человек, приехавший на станцию, не поднял свой багаж. Он замер, а потом простоял так больше получаса, не делая ни малейшего движения. Затем к нему подошёл носильщик и позднее он рассказал об одной странности: похоже, одежда незнакомца была ему не по размеру - слишком велика. Затем носильщик увидел лицо приезжего и закричал, когда тот упал на землю. Носильщик никогда никому не рассказывал, как выглядело лицо незнакомца; он сразу же отправился за доктором, и вместе они отвезли тело мужчины к викарию. Похоже, что незнакомец пришёл в сознание именно там, но никто не знает, о чём говорилось за закрытыми дверями. Незнакомец, которого звали Герберт Рамон, умер в тот же вечер, и по просьбе викария его похоронили на Тёмном Холме. Личные вещи Рамона таинственным образом исчезли, но через две ночи в саду викария случился пожар, и в нём сгорело несколько вещей, а в деревню проникли странные запахи. Но никто не задавал никаких вопросов. Через две недели викарий повесился.
   Может быть, вы также встретите местного мясника, большого грузного человека, который теперь живёт благодаря поддержке своих соседей. Вы никогда не увидите его рук, так как он всегда носит перчатки. Теперь он может произносить только самые простые звуки. Может быть, если вы бросите замечание о девушке, которая когда-то была местной красавицей, дочерью пожилого фермера, вы не получите никакого ответа. Теперь она никогда не показывается на людях и полностью парализована... и совершенно безумна. Некоторые воспоминания не могут умереть, даже если их повернуть вспять.
   Конечно, они не расскажут вам о ежегодной церемонии на вершине Тёмного Холма, которая не состоялась в тот год, когда незнакомец приехал туда умирать, и которая с тех пор не проводится. Даже если вы спросите их, вам не скажут, что они когда-то раскопали могилу незнакомца, но сразу же забросали её землёй и больше никогда туда не ходили. Но спросите детей, и, может быть, они расскажут вам о Хранителе Вайенов: странном пожилом человеке, которого они никогда не встречали лицом к лицу, но который, как они знают, обитает там, Мертвец, живущий на Тёмном Холме, и его волосы такие же длинные и седые, как туман. Но если вы не будете достаточно расторопными, чтобы задать правильные вопросы, придут матери этих детей и уведут их домой, и вы больше ничего не услышите.
   Может быть, если вы осмелитесь подняться на Тёмный Холм, вы увидите окаменевшее белое лицо того старика, тёмное, но прозрачное, бездонное, как беззвёздные глубины морей Вселенной. И если у вас будет возможность заглянуть в его глаза, вы увидите, что это не глаза, а бездонные тёмные ямы, туннели во тьму, и если вы осмелитесь вглядеться в них, вы можете увидеть там себя, очень маленького узника тёмной вечности...
   Думаю, нет необходимости рассказывать что-то ещё. Вам не нужно спрашивать меня, откуда я всё это знаю, потому что теперь вы тоже знаете. Между нами есть родство, которое я сразу же распознал, иначе я никогда бы не заговорил с вами. Семя Сайеги широко распространено. Герберт Рамон не был дураком, но он знал недостаточно; на самом деле он вообще ничего не знал. Когда он понял, кто он такой, было уже слишком поздно. Но вы знаете, и я знаю. Герберт Рамон был один, он искал и боялся того, что, как ему казалось, он обнаружил. Но мы не одни, вы и я. Уже нет. Не пытайтесь подтолкнуть его; позвольте осознанию проникнуть внутрь, медленно впитайте его всем своим существом, погрузитесь во тьму, которая, как вы теперь знаете, находится внутри вас. Память придет, приходит - я вижу это, - но вам требуется время, чтобы понять и воспринять её всем вашим существом, всем вашим умом, чтобы мы не потерпели неудачу, как Герберт Рамон. Помните, он был совсем один, а мы - нет.
   Да, я знаю, где находится Дункельхюгель.

1976

Перевод: Алексей Черепанов

Февраль, 2020

  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"