Аннотация: Перевод эссе Г.Ф. Лавкрафта "The Poetry of John Ravenor Bullen" из сборника "Collected Essays, Vol.II".
Говард Филлипс Лавкрафт
ПОЭЗИЯ ДЖОНА РЭЙВЕНОРА БУЛЛЕНА
Существовало ли в любительской журналистике до 1923 года такое понятие, как дважды лауреат поэтической премии, - это вопрос для старожилов и статистиков. Для нынешнего поколения данное обстоятельство является беспрецедентным. Два года назад высшие награды за свои стихи получил Джон Рэйвенор Буллен из Онтарио, Канада. Его муза помогла победить ему и в конкурсе Объединённой Ассоциации Любительской Прессы, и в конкурсе Национальной Ассоциации Любительской Прессы. Мы были удивлены и сердечно поздравляли его.
В течение некоторого времени мы отмечали тихую красоту поэзии мистера Буллена, но очень редко можно достаточно чётко определить уровень заслуг поэта, да ещё и так, чтобы это оказало равное воздействие на двух отдельных судей. Поэтому единодушный исход состязаний-близнецов обрушился на нас как сюрприз и откровение самого восхитительного качества. Однако для мистера Буллена получение призов не новость. В различных серьёзных, художественных конкурсах по всему континенту он был удостоен почётных лавровых венков, и задолго до того, как он пришёл в любительскую журналистику, его творчество занимало ведущее место в программах таких солидных организаций, как Американская Поэтическая Ассоциация, Филадельфийское Общество Искусств и Литературы, и Клуб Квилла, представителем которого в Америке Буллен являлся в течение нескольких лет.
Трудно сказать, в чём действительно заключается сущность поэта. В настоящее время, когда интеллект усиленно расталкивает локтями выделенное ему пространство в эстетическом поле, мы склонны глубоко анализировать, искать основы и рассуждать об уникальной проницательности, индивидуальной точке зрения и персональном воображении незаменимого поэта. Мы требуем, чтобы он не видел ничего не переработанного в своих традиционных ассоциациях, и чтобы он представлял нам только упрощённое, изолированное и ничем не прикрашенное, образное содержание своих случайных реакций на опыт и эмоции. Результатом такого подхода является резкое смешение академических школ, каждая из которых основана на стерильной теории, а не на художественных ощущениях. Эти школы благоволят нам тщательно раздутой хаотичностью различного рода; от вихрей хроматического ощущения имажинистов до замороженных умственных осколков от мистера Т. Элиота и его последователей. Среди этого хаоса научной психологии ожидается, что импульс искусства выживет, насколько это возможно. Слишком часто отсутствие импульса у поэта прощается ему из уважения к теоретической форме, которую критики в наше время хладнокровно измеряют. Они называют настоящей поэзией только ту, что имеет строгие философские основания.
Джон Рэйвенор Буллен, создавший изобилие восхитительной, лирической поэзии, на которой основано его растущее литературное признание, отрёкся от рабства современной теории и тем самым стал великим художником. Признавая, что вся нынешняя красота обязана поколениям унаследованных впечатлений, из которых проистекает её существующее отношение к человеческим эмоциям, Буллен поступает мудро и не отбрасывает музыку, ритмы, симметрии, аспекты видения, обороты мысли и фразы, которыми спонтанное эстетическое чувство окрашивало своё выражение на протяжении многих веков, когда природа заставляла человека находить способы своего самовыражения. Чувствительный к равному художественному значению настроений и материи, сновидений и дневных фантазий, миражам и фактам, мистер Буллен не пренебрегал способностью ценить то редкое качество очарования, которое, хоть и презирается реалистами, но воплощает, возможно, лучшую часть всей красоты, которую мы знаем. Здравый инстинкт удержал его в пределах главной линии великой английской традиции, таким образом, приспосабливая его к гармоничному отражению тех фантазий, концепций и перспектив, которые у нас всегда должны быть самыми сильными, потому что они являются простой совокупностью и наследием нашего тысячелетнего, непрерывного, расового и культурного опыта.
Особая тайна мистера Буллена, как поэта, заключается в том, что помимо острого зрительного воображения и естественного чувства звука, которое придаёт мелодичность и ясность всем его строкам, и безошибочно ставит его на путь совершенного симфонического слова он сохранил свои золотые иллюзии, способность удивляться и ценить жизнь. Для него никогда не улетучивались живость майского утра и роса на траве, и среди нашей господствующей пустыни циничной утончённости он всё ещё способен ощущать тот трепет удовольствия, новизны и экстаза в ежедневном круговороте земных явлений, которые оживляли свежеиспечённых энергичных поэтов более светлых времён. Только этот трепет, столь трудно достижимый сегодня, является первоначальным определяющим признаком настоящего поэта. Это качество молодости - молодости с Эндимионовой независимостью хронологии - которая с магией, совершенно отличной от всего, что мы знаем, обладает неразделённой силой оживлять с изяществом, удивительностью и аспектом значимости весь мир и вселенную, видимые современному прозаическому разуму только как скучный, бесцельный и неудовлетворительный цикл электронных, атомарных и молекулярных перестановок.
Помня об этих источниках вдохновения, интересно поразмышлять о точных методах, с помощью которых мистер Буллен добивается успеха. То, что простота является мощным фактором, сразу же становится очевидным, ибо никто не может не заметить, как тщательно он избегает ловушек лингвистической сложности, импрессионистического хаоса и интеллектуальной инволюции. Автор убеждён, что его картины должны выделяться в ясном, полном свете и что ни одна частица их конечного эффекта не должна быть принесена в жертву бесполезному отвлечению внимания читателя от зрительных образов. Более того, он так искусно выстраивает свои стихи, что в них нет ни натянутого упрощения, ни искусственной наивности, ни наигранно примитивных жестов, ни того резкого презрения к тонкостям и намёкам, которое отличает многих писателей, пытающихся выражать свои мысли непосредственно. Это - язык цивилизованного общества, в котором нет недостатка в цвете, богатстве и разнообразии, что необходимы для полного и универсального самовыражения. Однако этот язык - не загадки ради загадок и его не пытают в бессмысленных попытках выразить невыразимое. Когда требуется экстаз, он создаётся не погружением в восклицательную бессвязность, а выбором только самых наглядных и убедительных слов, употребляемых в обычной речи; ибо в распоряжении такого знатока и колориста, как мистер Буллен, имеется достаточно ярких вокабул, чтобы устранить всякую необходимость в экстравагантных искажениях. В большинстве случаев его излюбленные слова - это обычные, любимые слова, которым традиция завещала свои самые мягкие и устойчивые обертоны; но, когда требуется экзотическое или необычное, поэт не замедлит воспользоваться случаем.
Другой источник большой привлекательности мистера Буллена - это качество универсальности, благодаря которому он склонен касаться тех настроений и чувств, которые разделяются всей расой, а не рассуждать, как это делают большинство лириков, о субъективных эмоциональных явлениях, свойственных только им самим. Это действительно подлинная позиция классицизма, и она сильна в творчестве нашего поэта, потому что у него она абсолютно подлинна. В данном случае это не просто теория или результат сознательного напряжения, а естественный продукт воображения, настроенного на универсальные эмоции. У Мистера Буллена именно эта общая совокупность чувств обладает первичными элементами очарования, магии и красоты, и поскольку его реакция на этот стимул абсолютно искренна, он способен отразить её со всем великолепием, переплетение которого он сам находит в ней, достигая таких же проницательных результатов, как и поэт с большей персональностью его высоко индивидуализированных реакций. Здесь, действительно, мы имеем убедительное доказательство того факта, что настоящая поэзия проистекает не из какой-либо тонко выписанной формулы или выбора темы, а исключительно из степени удивления и экстаза в сознании поэта, независимо от субъекта или окружающей обстановки.
Общее отношение мистера Буллена к жизни и вселенной - это оптимистическое приятие, достигаемое через поглощённость красотами ортодоксальной традиции, и это позволяет нам увидеть нечто большее, чем мимолётный проблеск сурового научного фона. Только один раз - в запоминающейся и очаровательной песне в стиле Эдгара По под названием "Музыка сфер" - эта оборона чуть не уступила место и не впала в отчаяние под натиском философского модернизма. По большей части поэт действительно способен сохранить точку зрения великих Викторианцев, чей стиль он безошибочно наследует.
Конечно, нельзя ни на минуту представить, что ортодоксальность мистера Буллена приводит его к абсурду и безвкусице. Работая внутри пространства, обозначенного мечтаниями целых поколений, он демонстрирует безупречную психологическую последовательность и управляет гаммой более прекрасных настроений и эмоций без разногласий или экстравагантности. Теннисону он, вероятно, больше всего обязан своим мировоззрением и методом, и несомненно, что знаменитый лауреат девятнадцатого века мог бы по праву гордиться таким учеником. То тут, то там у Буллена проступает след лёгкой задумчивости, придавая его симфонии нежную минорную ноту, но в основном у него преобладает интенсивное наслаждение настоящей красотой и видениями оптимистичного, воображаемого будущего, которое придаёт произведению его характерный тон. В некоторых стихах мистера Буллена утомительный дидактизм девятнадцатого века не встречается. Когда мораль действительно появляется, она вежливо внушается намёками, а не вбивается, и, как правило, автор довольствуется тем, что его изображения говорят сами за себя, читатель может извлечь любой урок - если он вообще есть - он сам почувствует, что ему нужно нарисовать.
Если в сочинениях Мистера Буллена и можно заметить какой-то недостаток, то это лёгкая склонность к перегруженности теми архаичными формами, которые Прерафаэлитизм на время восстановил в английской поэзии, но на которые читатель с более классическим вкусом вновь начинает смотреть, по меньшей, мере с сомнением. Было бы, конечно, чрезмерно критично отказывать любому подлинному поэту Викторианской традиции в случайном "ere", "nay", "'tis", "doth", "thou", "hath" или в присловье "do" или "did"; но можно простительно сделать паузу, прежде чем рекомендовать эти формы для постоянного употребления. Это относится также к инверсиям и характерно кристаллизованным словам и фразам, которые иногда использует мистер Буллен - поэтическим выражения типа "любимые воспоминания", "толпа, среди которой я беспокойно ищу", "бурлящий стремительный поток", "кто утверждает Великий пост" и так далее; простые выражения типа "весёлый месяц май", "ласкаемые солнцем", "пернатые певцы", "горькая жертва", "белопёрые", "Мать-Природа", "весёлые флейты Пана" и тому подобное; а также отдельные слова типа "упоительный" и другие, чрезмерное и неуместное использование которых в популярной литературе, к сожалению, лишило их первозданной свежести и ценности. Всё это, однако, просто тенденции, которых следует остерегаться; как и нечастые ржавые пятна в метре, и очень редкие рифмы, которые не могли бы завоевать полное одобрение знаменитого словаря Уокера. Они не препятствуют потоку песен и образов, и при этом они не предлагают какого-либо дополнительного наставления поэту, кроме того, что он постоянно демонстрирует эту совершенную - хотя, несомненно, вызывающую утомление - привередливость, которая появляется в его технических шедеврах.
Работы мистера Буллена, по-видимому, делятся на семь основных категорий, с каждой он справляется умело и надлежащим образом. Есть, прежде всего, простой лирический отклик на чистую красоту Природы, обильно проявляющийся в таких мелодичных возгласах, как "Роща", или в таких лучезарных размышлениях, как "Вечер на берегу озера", что демонстрирует тончайший расцвет гениальности нашего поэта. Можно было бы употребить колонки для перечисления избранных названий, которые подпадают под эту категорию, так что мы можем здесь только вспомнить несколько выдающихся стихотворений помимо двух вышеупомянутых: благоуханное волшебство "Моего сада", причудливую пикантность стиха "Где танцуют подёнки", впечатляющее величие "Бури", яркое дыхание "Чайки" и ранние стихи - возможно, менее уверенные, но полные золотого сияния - "Деревенская аллея" и "В лесу". Во всех этих стихах очарование и экстаз обеспечены самым простым способом, но при этом имеют предельную проницательность благодаря сильному воображению поэта и его эффективному владению словом. Рассмотрим, например, две строфы из "Рощи":
"Лесистая роща,
О, редкий восторг!
Прохладное, зелёное, тайное место,
Где вздыхает ароматный летний ветер,
Мчащийся сквозь буковую рощу и делянку пастуха,
Через вязы, ели и каштаны
Туда, где поёт соловей по ночам".
* * *
"Деревенский колокол слабо звучит вдалеке,
Звенит над лугами и долиной,
Плывёт над холмами и пастбищем
И возвращается обратно,
Пока эхо в экстазе,
Не ответит ему".
Вторая категория стихов мистера Буллена тесно связана с первой и идентична ей в том, что касается большей части изображений. Это природная поэзия, в которой воплощено философское напряжение, но элементы цвета и атмосферы всегда преобладают над заложенной в них идеей. Прекрасные примеры таких стихов: "Твой совершенный мир", "Далёкие колокола", "Надежда" и прежде всего тот великолепный эльфийский шедевр "Музыка Сфер". По крайней мере один критик сказал, что данное стихотворение Буллена является абсолютной вершиной его таланта. Нельзя удержаться и не процитировать:
"Однажды я бродил в грустном
Мечтательном настроении
По лесу, одетому в зелень,
Усыпанному золотом.
Сквозь переплетённые воздушные пути
К волнистой земле
Изливались мягкие лучи заката,
Тихо светящиеся вокруг.
Я ничего не замечал, пока тихая
Дивная песня
Не задрожала в высоте,
Сладкая и долгая.
Она звучала как тысяча
Маленьких колокольчиков,
Расплавляясь в волшебные рифмы,
Незаметно уплывающие вниз по лощине.
* * *
Неужели есть волшебники в этом диком лесном логове,
Которые размахивают волшебными палочками и поют эту песню,
Наполняя воздух колдовством?
Как жаль, что я никогда этого не искал.
Шепчущая Природа царит безраздельно.
О, мучительные мысли,
Неужели это был всего лишь сон?"
Третья категория Булленовского стиха - откровенно философская, с идеями, представленными напрямую и имеющими столько образов, сколько необходимо для графической и изящной иллюстрации этих идей. Это своего рода поэзия, которая может легко стать бесплодной и прозаичной в руках неопытного барда; но мистеру Буллену, как правило, удаётся отогнать демона тупости и показать даже в самых откровенных из своих строк мастерство формы и развития, архитектурное качество которых делает его стихи искусством. "Мередит - это Браунинг в прозе, - писал Оскар Уайльд, - да и Браунинг - тоже". Мистер Буллен, очевидно, внимательно читал великого стихотворного психолога девятнадцатого века, но был слишком проницателен, чтобы следовать за ним в мрачных лабиринтах его суровой злобности и прозаической извращённости. Из дидактических произведений нашего автора можно упомянуть "Моё кредо", "Ответ Бога" и, что самое главное, сонет под названием "Бог", который заслуживает полного воспроизведения как идеальный пример стихов такого типа:
Человека, как геометрическую точку в пространстве.
Бог - это круговорот атомов, глухих и слепых.
Но я с большим смирением вижу
Бога в глазах смеха и боли, в нарциссах, танцующих на ветвях,
В белых чайках, кружащих там, где течёт река.
Вашего Бога вы теряете в логике; своего я обретаю
Глубоко в мечтательной славе розы".
В качестве четвёртой категории мы можем привести большое количество любовных стихов, растянувшихся на долгий период времени и содержащих некоторые удивительно трогательные штрихи человеческих чувств. Возможно, менее характерная, чем другие периоды музы мистера Буллена, эта категория, тем не менее, имеет редкую печать интенсивности и искренности; и нередко - почти Елизаветинский оттенок баллады. Примечательными в этой области являются стихи "Муки любви", "Поиск" и "Сорви одну розу и дай мне". Отрывок из последнего стихотворения стоит процитировать за его жизнерадостность:
"Возьми одну розу и дай мне,
Честная Линетт.
Больше я не смею просить тебя,
Весёлая Линетт.
Сорвёшь ли ты красную, красную розу,
Оставь своего возлюбленного, когда он будет уходить,
Прикажи ему задержаться - ах! Кто знает,
Застенчивая Линетт?"
К пятой, хотя и не слишком многочисленной категории относятся военные стихи мистера Буллена, которые содержат тот же лирический огонь, что оживляет любовную поэзию, и который достигает своего апогея в кратких высказываниях типа "объявлен пропавшим без вести". До сих пор остаётся стройной шестая категория, стихи для компании, сюда входят умные акростихи и лёгкие штучки, такие как "Дороти". Седьмой, и в нынешней системе расстановки последней категорией идёт большая часть юмористических произведений мистера Буллена, главным образом на хорошо известном ему диалекте канадских нефтяников. Здесь мы обнаруживаем удивительную универсальность; ибо если в своей серьёзной поэзии наш автор показывает деликатность Теннисона, то его комические стихи пропорционально хорошо одарены любезным гротеском и здравой причудливостью Диккенса. Его юмор по-настоящему непринуждённый и часто почти залихватский; дружелюбный по сути и практически не затронутый сатирой или иронией. Короче говоря, это характерный "здоровый" юмор девятнадцатого века; его главным недостатком в своё время - если такой юмор вообще был ошибочным - являлась своего рода живописная экстравагантность, к которой в равной степени были склонны и величайшие Викторианские шуты.
Общее признание поэтических способностей мистера Буллена было постепенным, но радующим и устойчивым. Он постоянно становился победителем во всех видах литературных состязаний, и его двойное звание лауреата в любительской журналистике является показателем того положения, которого он, вероятно, достигнет. Он всё еще молод, но уже имеет в своём активе строки и пассажи, которые никогда не должны быть забыты, и с годами мы можем ожидать мягкого и технического совершенства, рассчитанного на то, чтобы внести Буллена в число настоящих лидеров своего дела. Недавно всерьёз обсуждался сборник его стихов под названием "Белое пламя", и многочисленные журналы уже свидетельствуют о гениальности Буллена. В качестве заслуг его работы мы можем увидеть новую демонстрацию важности консервативных основ и главной истины, состоящей в том, что секрет искусства заключается не в теме или среде, а в степени подлинно чарующего или экстатического видения художника, независимо от его настроения или направления мысли. Ясная, незатронутая и богатая без эксцентричности, лучшая поэзия мистера Буллена может быть с пользой воспринята как текст борца против современных модернистских течений. Он показал нам пример того, что чудо не ограничивается однозначно извращенными или истинно эстетическими, лихорадочно искажёнными чувствами.
Джон Рэйвенор Буллен родился в восхитительно украшенном родовом доме Якобинской постройки в Бемптоне, Оксфордшир, Англия; в том месте с красивым садом, которое он мощно описал во многих своих стихах и в прозаической поэме "Коттедж Роневара". В раннем возрасте он переехал со своей семьей в нефтяные районы Западного Онтарио, где он всё еще выступает в качестве пионера культуры, и его интерес к литературной жизни Северной Америки всё увеличивается. Он холостяк и долго страдал от превратностей плохого здоровья; эти последние обстоятельства он мужественно переносил и минимизировал среди множества интеллектуальных и эстетических трудов, и продуманной серии путешествий в более диких частях Южной Канады. Как прозаик, так и поэт, он является автором множества острых критических статей и, по крайней мере, одного неопубликованного романа о мореходах и пиратских сокровищах под названием "Из уст золотой жабы".
Мистер Буллен отнюдь не лишён осознания источников своего вдохновения, он суммировал свои эстетические убеждения в энергичном поэтическом кредо, которое вполне может послужить кульминацией и завершением нашей скромной оценки:
"Для меня во всём есть поэзия:
Вспышка летней молнии над вершинами холмов;
Глухая канонада зловещего грома;
Бледная улыбка луны, горячий золотой смех солнца.
Стихотворение есть в странном гневе шторма.
Каждая роза - это тихая песня в джунглях.
Запах свежескошенного сена, журчание реки.
Далёкие-далёкие колокола, умирающий ответ эха;
Румянец рассвета, багровый вечер заката;
Лесной оркестр, пылающая комета,
Что кружится на своей орбите длиной в миллиарды миль;
Непостижимые величественные планеты,
Безмолвные движения могучей Вселенной -
Всё это наполняет мою душу восторженной музыкой,
И, чувствуя это, я не могу не утверждать,
Что во всём этом для меня есть поэзия".
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА
Первая публикация: "United Amateur" 25, N 1 (Сентябрь, 1925): 1-3, 6.
Эссе об англо-канадском коллеге ГФЛ по любительской журналистике; позднее переработанное в предисловие к сборнику "Белое пламя" (стр. 135-39).