У КОНЦА ВРЕМЕН






                                  "Мы идем - мы уходим сами,
                                  В эту жизнь, что зовется Сетью.
                                  Не рыдайте - что будет с вами,
                                  Мы когда-нибудь вам ответим..."
                                                     (c) Rainlena

                                                           

         Раннее утро начинается для Йцукенга Фывапра с пробежки. Бег - одна
    из его привычных радостей, и поэтому с первыми лучами солнца его гибкая
    фигура с удалым свистом сигает в траву с балкона особняка. Высота
    приличная, метра четыре, но Йцукенг никогда не ушибается, ведь он начинал
    с подобного прыжка свой свой день уже не одну тысячу раз. Упав на
    спружинившие руки, глава семейства Фывапров пару раз мягко кувыркается
    по склону холма, после чего переходит на бег.
         Бежит Йцукенг очень красиво, на носках, мощными прыжками - это не
    трусца, это спринт. Под отливающей бронзой кожей мокрого от росы торса
    слаженно перекатываются твердые, как сталь, мускулы, а скорость такова,
    что ветер свистит в ушах.
         До озера - метров восемьсот, но Йцукенг выбирает длинную дорогу 
    и некоторое время петляет среди холмов. Не проходит и минуты, как он
    показывается на выступающем далеко в залив утесе. Дерзкий розовый свет
    зари бьет прямо в прищуренные голубые глаза, но Йцукенг не замирает на
    обрывистом берегу ни на секунду - раскинув руки крестом, он летит в воду
    и от полноты чувств кричит что-то неразборчивое, но очень радостное
    - у него голос весьма довольного жизнью человека. 
         Сноп брызг означает, что Йцукенг не рассчитал и вошел в зеркальную
    поверхность озера слишком отвесно. В прозрачной воде хорошо видно, как
    он в три мощных гребка достигает дна, зачерпывает мраморный песок
    кистями обеих рук и винтом выкручивается вверх. С оглушительным "хха!" в
    ореоле вновь поднятых брызг он показывается на поверхности, расшвыривает
    песок вокруг и ныряющим брассом устремляется прочь от берега, навстречу
    встающему из багровой воды солнцу.
         Плывет Йцукенг долго и быстро, и лишь слегка запыхавшись, поворачивает
    назад. Берег по-прежнему в ста метрах, но пловец не удивлен - он привык
    к тому, что дальше от суши уплыть нельзя, как нельзя уйти от дома пешком
    в любую сторону дальше, чем на километр. Так было всегда, сколько Йцукенг
    помнит себя, и он в принципе не представляет себе, как может быть иначе.
         Набрав полную грудь воздуха, весь обратный отрезок пути пловец
    преодолевает под водой, распугивая стайки мелких рыбок. Иногда Йцукенг
    ловит их голыми руками, для развлечения - но сейчас его легкие горят,
    и на берег он вылетает почти бегом. Сначала он бежит, чтобы слегка
    согреться, потом идет шагом, а на полпути падает на спину и лежит на
    траве, глядя в небо. В его немигающих глазах медленно плывут отражения
    облаков и редких бабочек. Иногда, на пределе слышимости, стрекочут
    кузнечики. Трава, на которой Йцукенг лежит - чистая, пушистая, мягкая
    и удобная. Никаких муравьев, заползающих в уши, жуков, гусениц...
         Отдохнув, Йцукенг выбирает рядом с домом участок поровнее и
    начинает разминку - подпрыгивает, приседает, машет ногами. Крутясь
    змеей по земле, он замечает на себе чей-то взгляд и застывает в
    неподвижности, резко оборачивается... Но это всего лишь Ячсмить смотрит
    на него с улыбкой сквозь стекло верхней веранды. Йцукенг машет ей рукой,
    и она, улыбаясь, машет ему в ответ. За ее спиной мелькает заспанное лицо
    Олджа - младший Фывапр опять слишком долго выбирался из постели, и теперь,
    торопясь, глотает завтрак - гренки с молоком. Олдж терпеть не может
    молока, и Йцукенг еще воюет с тенью на лужайке, когда флаер уносит его
    сына на занятия в колледж второй ступени. Права на вождение у Олджа с
    одиннадцати, но в глазах Йцукенга он получил их лишь полтора года
    спустя... совсем недавно. 
         Ячсмить и Йцукенг провожают взглядами черную точку в небе, после
    чего он - приземляется на землю из сложного прыжка, она - уходит вниз
    будить маленькую Бю. Малышка тоже будет учиться, скоро, а пока ей еще
    целый год даже до первой ступени. 
         Солнце целиком выбирается из-за горизонта, когда Фывапры собираются
    за завтраком. Разговор за столом не умолкает ни на секунду - Бю хочет
    знать, почему солнышко круглое, а стол квадратный, отчего у мамы 
    длинные волосы, сколько ног у осьминога... Отвечает обычно Ячсмить,
    Йцукенг смотрит мимо них, в телестену - но стоит возникнуть паузе, как
    он наклоняется к дочке, и делает пальцем козу, или шутит - тогда
    смеются все. Фывапры - очень дружная и веселая семья.
         После завтрака Ячсмить уводит Бю наверх - заниматься основами
    арифметики и читать. Йцукенг сидит за столом еще некоторое время, 
    рассеяно глядя в стену, где мелькают улыбающиеся лица на фоне красивых
    видов природы. Мелькают в абсолютной тишине, так как звук выключен.
    Скоро они надоедают Йцукенгу, и он, взмахом руки погасив телестену, 
    уходит в библиотеку - читать. Йцукенг любит читать, любит даже больше,
    чем купание и бег. Старая привычка, унаследованная еще от отца,
    который любил повторять, что "радость духа - нечто более труднодостижимое
    и редкое, чем радость тела". В комнате для чтения, со стенами, отделанными
    под дерево, перед небольшим, всего полтора метра по диагонали, дисплеем,
    Йцукенг утопает в удобном, но не расслябляющем кресле. По экрану 
    неторопливо ползут строки, и может показаться, что Йцукенг находится
    в трансе, если бы он иногда жестом не останавливал бег букв по экрану
    и не откидывался на спинку кресла, закрывая глаза, чтобы подумать о
    прочитанном или посмеяться, подперев щеку рукой. Смех у Йцукенга очень
    легкий и искренний, какой бывает только у людей открытых и счастливых.
         Музыкальный сигнал, похожий на тревожный гитарный аккорд, наполняет
    дом. Экран с текстом гаснет сам собой, но Йцукенг уже не видит этого -
    он не спеша, но целеустремленно минует несколько комнат и лестниц, на
    ходу с хрустом разминая пальцы. Лицо его делается отстраненным и
    суровым, только по губам блуждает улыбка, у неподготовленного человека
    способная вызвать страх и даже ужас.
      

         Йцукенг медленно поднимается в правое крыло второго этажа, подходит
    к массивной темной двери. Касается ее подушечкой указательного пальца
    правой руки, затем всей ладонью, и слева от косяка в противоположную стену
    с тонким писком начинает бить бледный подрагивающий луч. Йцукенг
    поворачивает голову так, чтобы луч попадал ему точно в правый глаз, и
    некоторое время стоит так, полыхая одной глазницей в полумраке коридора.            
         - Добрый день, оператор, - произносит мелодичный женский голос, и
    дверь с тихим шелестом уходит в стену.
         - Добрый день, - отвечает Йцукенг и проходит в комнату. 
         Комната очень просторная, но без окон, и в ней ничего нет, кроме
    высокого удобного кресла, и просторного чистого стола перед ним. Йцукенг
    садится в кресло, и над столом, прямо в воздухе, вспыхивает множество
    плоских экранов, среди которых выделяется крупная голографическая схема
    в центре. Среди комбинации шаров и скользящей темно-синей гексагональной
    сетки сложным узором в ней размещены зеленые и красные искры, черточки,
    размытые пятна. Искорки выглядят живыми - они медленно движутся внутри
    схемы, перестраиваются, собираются в группы, но в массе своей все же
    неподвижны. 
         Некоторое время Йцукенг, улыбаясь, смотрит на голограмму, потом  
    протягивает руки в пространство перед собой, почти касаясь изображения,
    чуть сгибая пальцы в последних фалангах. 
         - Минутная готовность, - разносится голос из-под потолка.
         - Минутную готовность подтверждаю, - эхом отзывается Йцукенг,
    не переставая улыбаться уголками губ.
         Один из плоских экранов меняет цвет, светло-серые переливы
    сменяются изображением рыжего бородача. Борода входит в экран не
    целиком, и хорошо видны крупные капли пота на высоком лбу.
         - Привет тебе, Йцук, - хрипло говорит он, - привет тебе, ты
    как всегда вовремя, старина.
         - Привет и тебе, Рольд, - кивает Йцукенг, - ты плохо выглядишь,
    дружище. Я готов.
         - Вахту сдал, - с облегчением выдыхает бородач.
         Йцукенг вздрагивает всем телом, когда под потолком вспыхивают
    красные лампы, и неяркое красное сияние охватывает его голову и кисти
    рук. 
         - Вахту принял, - говорит он, и зеленые искры начинают стремительно
    перестраиваться, повинуясь едва заметным движениям его пальцев, - как
    Мари?
         - Спасибо, пошла на поправку, - говорит Рольд, откидывается в
    кресле, устало закрывает глаза, - как Ячсмить, дети?
         - Все отлично, - медленно произносит Йцукенг, не отрывая 
    напряженного взгляда от голограммы, - Олдж вчера завоевал право
    ходить в гости и приглашать к себе друзей без моей санкции. На полгода
    раньше, чем я в свое время.
         - Я всегда говорил, что он способный... - начинает бородач, но
    мелодичный голос перебивает его:
         - Оператор Рольд Кенро, вы ограничиваете оператора Йцукенга 
    Фывапра в выполнении боевой задачи. Пожалуйста, прервите коммуникацию
    или используйте ее для обмена критической информацией.
         - Молчать, консервная банка! - ревет бородач.
         Йцукенг улыбается.
         - Используй... для передачи, - подмигивает он Рольду, - давно у
    реалов такая активность?
         - Последние два часа... обрати внимание, они пытаются охватить
    тебя с фланга, используя пылевые облака как прикрытие...
         - Я вижу, Рольд. Что же, спасибо, дружище. 
         - Увидимся на уик-энде.
         - Может быть, прямо сегодня?
         - Посмотрим. Как Мари... 
         Бородач пропадает с экрана, но тот не гаснет - там мелькают помехи,
    раздается шипение, треск. Йцукенг удивленно приподнимает бровь,
    поворачивает голову.
         - Попытка неавторизованной связи на стандартной частоте со стороны
    противника, - щебечет потолочный голос, - предположительно, с целью
    визуально-вербальной деморализации. Рекомендуемое решение - заглушить. 
    Принято...
         - Нет, - говорит Йцукенг, - прием. 
         - Не рекомендую, оператор.
         - Прием, - повторяет Йцукенг без выражения.
         Помехи исчезают не сразу - они меняют свой цвет, частоту шипения,
    потом складываются в морщинистое лицо. Человек на экране сед, под 
    волевым подбородком виден воротник мундира с узором из переплетенных
    золотых ветвей. 
         - Адмирал Пол Стаффорд, - представляется он.
         - А, я помню вас, адмирал. Мы встречались с вами раньше... в
    триста восьмом и триста четырнадцатом секторах... и, кажется, в 
    Тау-секторе. Вы слишком увлекаетесь правофланговыми проходами, это
    ваша главная проблема. Мое имя Йцукенг Фывапр.
         - Могу я узнать ваше звание? - заинтересовался седой.
         - У меня нет звания, - говорит Йцукенг, порхая ладонями над 
    голограммой, - я стратегический оператор. Дежурный стратегический
    оператор. 
         - Каковы ваши полномочия?
         - Разбить вас, Пол. Так же, как это было в триста восьмом и
    триста четырнадцатом.
         - В Тау это вам не удалось.
         - У вас было восьмикратное превосходство в боевых единицах, 
    Пол. Ничейный результат манервирования в данной ситуации - более
    чем удачное разрешение игрового конфликта.
         - Игрового? - прохрипел адмирал, - ты сказал - игрового?
         - Вы не ослышались.
         - Игрового, твою мать! Сейчас я кое-что покажу тебе, Кенгуру
    или как тебя там...
         По экрану ползут кадры: длинный-длинный, уходящий во тьму 
    конвейер, вдоль которого стоят худые, изможденного вида люди, и
    что-то собирают с помощью стационарных пультов. Среди них полно
    женщин и подростков. Комната, где они же спят вповалку друг на
    друге. Ребенок, закутанный в серую простыню, сам делающий себе
    укол в покрытую глубокими язвами руку. Космодром... да, космодром,
    унылое, плохо освещенное ночное поле, с которого с ревом взлетают
    стреловидные металлические конструкции. Толпа людей за забором,
    пальцы, вцепившиеся изнутри в проволочную сетку. Багровый отсвет
    дюз на запрокинутых вверх лицах, рты, открытые в напутственном
    крике, сжатые кулаки... 
         - Попытка ограниченного деморализующего воздействия, оператор.
    Рекомендуется немедленно прервать связь. Активировать...
         - Оставь, Кларисса - мягким тоном вполголоса говорит Йцукенг,
    словно боится обидеть коммутационную программу.        
         - Это что, по-твоему, игры, сынок? - сверлит Йцукенга взглядом
    из-под кустистых седых бровей адмирал, - миллиарды убитых! Миллиарды,
    чья жизнь превращена в настоящий ад!
         - Ваше плачевное положение - следствие ваших же стратегических
    и тактических просчетов. Вы напали первыми, адмирал. Позвольте напомнить
    вам это.      
         - За последние двадцать лет мы потеряли половину колоний. Это
    самый настоящий, неприкрытый геноцид. Мы ждали такого от Чужих, но...
    но человек проливает кровь человека!
         - Мне ничего не известно про колонии... наступательные операции -
    не моя специальность. И потом, извините, вы, некоторым образом, не
    люди.
         Стаффорд несколько секунд переваривает сказанное, явно оторопев.
    Потом выдыхает:
         - То есть как это? А кто же мы тогда?
         - Видите ли, - любезно говорит Йцукенг, - из показанных картинок
    можно заключить, что речь идет о генетически измененной популяции. 
    Человеку необходимо много света, солнца, чистой воды, воздуха и 
    свободных пространств. В тех условиях, которые вы мне только что 
    продемонстрировали, человек существовать не может. 
         Если бы адмирал немного менее владел собой, то он открыл бы рот.
    Глаза у него уже выпучены, и кожа постепенно начинает краснеть. "Кто
    кого деморализует, еще вопрос" - мимоходом думает Йцукенг и продолжает:
         - Наконец, вы обратились в принципе не по адресу. У меня нет
    полномочий вести какие бы то ни было переговоры. Следует обратиться
    к дипломат-стратегам. Вам должны быть известны каналы...
         - Они не идут на контакт. Уже четвертый год.
         - Значит, было сочтено целесообразным прервать с вами дипсвязи.  
         - Это означает... вы намерены идти до конца.
         - Вы догадливы, адмирал. Очень возможно, что дела обстоят именно 
    так.
         Вспыхивает еще один экран, и Йцукенг видит на нем лицо, так похожее
    на его собственное, что перехватывает дыхание.
         - Пап!
         - Олдж, познакомься, это полный адмирал Пол Стаффорд, мой игровой
    оппонент в текущий момент времени. Адмирал, это мой сын, Олдж Фывапр.
         - Здрасьте, - говорит Олдж.
         Стаффорд молча переводит взгляд с Йцукенга на Олджа и обратно. 
    Происходящее плохо укладывается в его голове.
         - Пап, занятия кончились. Я хочу Амить пригласить...  
         - Нет проблем. Тебе больше не требуется спрашивать меня об этом.
         - Нет, не домой. Я хочу... в общем, мне нужен флаер.
         - Исключено, - качает головой Йцукенг.
         - Ну, пап! Мы с Длорпом хотели вчетвером на Белые Озера, а туда
    никак без флаера.
         - Нет.
         Олдж наклоняет голову, и глаза его темнеют. Йцукенг подмигивает
    ему, продолжая свои пассы над голограммой. Рои красных и зеленых точек
    по-прежнему мерцают, не меняя своей конфигурации. 
         - Ты помнишь условие, сын.
         Пол Стаффорд начинает кашлять, но Фывапры не обращают на него
    никакого внимания.
         - Я помню, отец. Я приду сегодня вечером, - говорит Олдж, и экран
    гаснет. 
         Адмирал смотрит на Йцукенга, и ненависть, с трудом сдерживаемая в
    течении разговора, прорывается наружу. 
         - У тебя нет сына, поганый вирт, - хрипит он, захлебываясь в новом
    приступе кашля, - у тебя нет жены, детей, друзей. Это все - сенсорная
    имитация. Ты висишь в стеклянной колбе, с черепом, утыканным проводами,
    и за глюки продаешь человеческий род, за глюки лишаешь детей отцов,
    ровняешь ковровым бомбометанием омеги-пять цветущие планеты! Вам все
    равно, ведь на ячеисто-глубинные поселения не нужно много места... 
         Йцукенг терпеливо выслушивает тираду до конца - эту пропагандистскую
    сказку реалов проходят еще в классах инфантов, контролерам заводов
    рассказывают ее происхождение, а исторические знания стратегического
    оператора позволяют объяснить, почему именно таким образом противник
    пытается воздействовать на сознание. 
         - Адмирал, если вы не бросите курить, то очень скоро умрете, -
    сообщает Йцукенг с искренним беспокойством, - а это будет весьма
    печально. Уровень прочих ваших соплеменников ниже всякой критики.
    Очень скучные игры.
         Лицо седого человека искажается, миг - и взрывается калейдоскопом
    молниеносно меняющегося цветового узора ; но Йцукенг не видит этого,
    за секунду до плотно зажмурив глаза.
         - Канал отключен, - сообщает Кларисса, - попытка использования
    цветосветовых последовательностей, блокирующих нервную деятельность.
    Реальная опасность, оператор, реальная опасность. Я предупреждала,
    я предупреждала...
         - Утихни, Кларисса, - морщится Йцукенг.
         Воздух в комнате начинает искриться, потрескивать. Спустя пару
    секунд слева и справа от Йцукенга возникают объемные голограммы 
    сидящих в креслах людей. У правого на свободно отогнутом воротнике
    мерцает золотая молния в круге - знак стратега. 
         - Приветствую тебя, брат, - говорит он.
         Йцукенг укоризненно качает головой.  
         - Тим, привет. Ну и свинья же ты. Больше года тебя не вижу,
    наконец заглянул, и то по делу...
         Названный Тимом смеется. 
         - Ты еще не видел, кого я с собой привел, - усмехается он.
         Йцукенг поворачивается влево. Неровно мерцающая голограмма
    высокого негра в белом привстает, складывает перед собой руки на
    восточно-бойцовский манер - раскрытая ладонь правой поверх кулака
    левой, и приветственно склоняет голову.
         - Сву Цыч, ведущий оператор восточных границ, - широким жестом
    представляет гостя Тим, - и, соответственно, Йцукенг Фывапр, ведущий
    оператор границ западных, мой друг. 
         Йцукенг повторяет жест негра, не вставая с кресла.
         - Сву, извините меня, - говорит он, - все-таки дежурство...
         - Не беспокоится, - сверкает белозубой улыбкой негр.
         - Я слышал, вы вошли в огневой контакт с Чужими, - с интересом
    спрашивает Йцукенг, - необычные, совершенно новые тактики, вытекающие
    из характеристик кораблей, оригинальные задачи...
         - Есть такой дело, кепаса Йцукенг. Много работы последний время.
         - Я видел записи ваших игр, Сву. Очень впечатляет. Я хотел бы
    продолжить знакомство, если вы не против... 
         - Ребята, ребята, сейчас не время! - протестующе поднимает руку
    Тим, - надо работать.
         - Да брось, Тим. Наверняка у тебя есть что-то про запас, ты ж без
    дела не приходишь... Выкладывай.
         - Да я, так сказать, по старой дружбе...
         - А-а, старая лиса! Сву, ну скажите вы.
         - Кепаса Тим поднять меня с постель, срочно-срочно, - простодушно
    улыбается негр, - большой бой с реал, очень важный. Интересная оппонент,
    сказать кепаса Тим. Может понадобиться твоя помощь, сказать кепаса Тим...
         - Старик, что за дурь? - поверачивается вправо Йцукенг и в упор
    смотрит на человека с золотой молнией в воротнике. Тот выдерживает 
    взгляд, - с каких это пор мне нужна помощь?
         - Мамочка считает, что ты не в форме, - говорит стратег, кивая
    на потолок, - не стоило говорить с врагом открытой видеосвязью, это
    опасно. Постоянно нарушать инструкции - это неправильно. Дело превыше
    всего, брат Йцукенг.
         Йцукенг фыркает.
         - Оппонент действительно интересная? - стремясь загладить неловкость,
    спрашивает Сву. 
         - Адмирал Пол Стаффорд, - сухим официальным голосом говорит Йцукенг,
    - биологический возраст шестьдесят четыре года, с четырнадцати лет в
    космофлоте, с двадцати двух - командующий флотом. Единственный достойный
    игрок у реалов. За последние пять лет руководил более чем двадцатью
    крупными операциями против нас. Восемь ничейных исходов, три условно-
    ничейных. Два победных.
         - Победных? - вскидывается Сву, - кепаса Йцукенг сказать - победных?
         - Не со мной, - говорит Йцукенг, - один с Енгшом, парню было 
    шестнадцать, и в действующие операторы ему было рано. Второй...
         - Информация секретная, - быстро говорит Тим.
         - Брось, старик, - с легкой издевкой вставляет Йцукенг, - могу
    напомнить Великую Хартию, закон прямого действия. Полная свобода
    любой ключевой информации, не содержащей тайну личности...
         Красные точки приходят в движение, и для Йцукенга разом пропадают
    Тим и Сву, комната и все находящееся в ней. Он тянется руками к 
    голограмме, входит сознанием в полное соприкосновение с операторами
    тактических групп и видит танец разноцветных искр их глазами - с 
    палуб флагманов и линкоров, а кое-где и еще дальше - с обзорных
    экранов легких крейсеров, составляющих заградительные отряды, и
    закрытых маскировочными полями катеров разведки, находящихся почти 
    вплотную к позициям противника. 
         Враг движется вперед - медленно, полагаясь на свое количественное
    превосходство. Йцукенг кивает - он видел раньше это построение "кочергой",
    с явно усиленным правым флангом. Базовая идея проста как топор - сковать
    противника по фронту, и, опрокинув его на ударным участке, зайти 
    в тыл.  
         Йцукенгу знаком такой способ действий. Он также хорошо знает
    и его недостатки... когда в одном месте добавляешь, в другом всегда
    убывает. А где тонко, там и рвется.  
         "Кочерга" наплывает... в главной операторской голограмме она
    кажется совсем небольшой - сантиметров тридцать в длину, но Йцукенг
    видит ее в том числе и глазами тактического оператора Шло Рпа - сотни
    и сотни кораблей, идущих сплошным фронтом на расстоянии всего нескольких
    космических миль друг от друга, и это только ее небольшой участок. 
    Редкие красные и белые вспышки не в такт - передовые отряды сходятся
    в стычках, отступают, сходятся снова, кружатся в дуэлях вырвавшиеся
    вперед асы-истребители. Легкобронированные торпедоносцы выпускают
    свой смертоносный груз и тут же на форсаже отходят к основным
    построениям... Обыкновенная суета перед началом полного и окончательного
    клинча, остановить который уже будет нельзя.
         - Чего мы ждем? - нервно спрашивает стратег, - почему наши стоят?
         - Все правильно, кепаса Тим... надо мало-мало ждать, пусть
    подойдут поближе, до магнитных ловушек.
         Йцукенг сейчас далеко от них: он - эскадра, он - каждый из
    восемнадцати тактических командиров, каждый из головных кораблей - и
    чувствует, как свои пальцы, неустойчивую работу реактора линкора
    "Каммерер" при маневре, усталость старого тактика Вапита, холодную
    жесткую готовность остальных действовать... тактики похожи на оркестр,
    ожидающий взмаха дирижерской палочки. 
         Движение флота реалов напоминает музыку - тяжелые, мерные перепады
    хэви-метала, они всегда делали упор на большие корабли... ракетоносцы,
    летающие крепости... такие беспомощные, когда они остаются без прикрытия
    и становятся легкой добычей истребителей. 
         Миг - "кочерга" рвется сразу в двух местах, колеблется,
    пытаясь выровняться, оправиться от попадания в зоны наведенного 
    магнитного поражения, кошмарный сюрприз от инженеров сектора глобальных
    силовых полей, и Йцукенг понимает, ощущает каждой клеточкой тела - сейчас!
    Растопыренные пальцы врезаются в голограмму, и, повторяя их движение,
    зеленые искры двумя клиньями таранят строй красных. Оркестр Йцукенга
    грянул в полную силу - и это совсем другая музыка, легкая, летучая
    классика, переливающаяся в пространстве. Зеленых заметно меньше, но они
    выглядят гораздо более подвижными, и Йцукенг совершенно справедливо
    полагается на личное индивидуальное мастерство своих людей и ТТХ 
    пилотируемых ими боевых единиц, далеко превосходящих показатели противника.  
    Классическая мелодия ширится, крепнет, обретая черты вальса, глуша
    металл - тот сопротивляется, ухает электрогитарами и тарелками,
    ревет синтезатором, но все слабее и слабее и слабее в потоке набирающей
    силу симфонии - да, симфонии, теперь это уже именно симфония,
    многогранная, мультиуровневая, со своими прелюдиями и кульминациями -
    Йцукенг парит над столом, размахивая ладонями и пальцами в такт неслышной
    музыке, отдавая в секунду по несколько приказов, обрабатывая рапорты и
    немедленно на них реагируя.
         Он не замечает ни восторженных восклицаний Тима, ни странного, 
    тяжелого взгляда Сву Цыча на своем затылке, он творит - и находится
    в этот момент в пике гармонии с самим собой и окружающим миром. Для
    него сейчас есть только музыка - и он дирижирует до тех пор, пока 
    слабые металлические отзвуки не тонут окончательно в хрустальном 
    перезвоне симфонии.
   

         Человек спускается по лестнице вниз, и теперь хорошо видно, что
    он очень устал - глаза полуприкрыты, дыхание замедлено, лоб и шея
    покрыты бисеринками пота. Правую ладонь еще покалывает от рукопожатий
    двух голограмм - Йцукенг не любит фантомов, предпочитая общаться
    вживую, но не каждый день происходят игры вроде сегодняшней.  
         Йцукенг идет в комнату жены, и Ячсмить, как всегда, открывает
    двери, едва он приближается к ним с внешней стороны. 
         - Милый, - шепчет она, холодными кончиками пальцев касаясь его
    лица, шеи, груди, и Йцукенг чувствует, как ослабевает обруч, сдавивший
    голову, уходит из тела тяжесть и зашевелившаяся было боль. 
         - Девочка моя, - с благодарностью выдыхает Йцукенг и мягко
    привлекает ее к себе. 


         Ночное небо над домом Йцукенга завораживает, на него можно 
    смотреть часами. Йцукенг так обычно и поступает - лежа в шезлонге
    на ночной террасе, широко отрытыми глазами смотрит в ледяную
    бездонную тьму над своей головой, густо истыканную подмигивающими
    разноцветными звездами и редкими, но яркими сполохами метеоров.
    Но сейчас у него гости, и он поддерживает беседу, находя удовольствие
    в том, чтобы рассматривать собеседников сквозь стекло высокого 
    граненого стакана. За столиком хватает народу - Рольд с женой,
    дядюшка Э со своей неизменной трубкой, Ячсмить, время от времени
    исчезающая в доме, чтобы принести напитки и легкую закуску, Тим -
    настоящий, живой Тим, а не стереообраз. Йцукенг встретил его час
    назад на посадочной площадке у крыльца своего дома - Тима свежего,
    подобравшегося, только что вылезшего из флаера - они обнялись, прощая
    друг другу старые размолвки и обиды, и вместе прошли на террасу. 
         Олдж тоже сидит за столом, хмуро смотрит перед собой и не
    притрагивается к стакану с яблочным соком. Он оживляется только тогда,
    когда взрослые, разгоряченные выпитым и уставшие от шумных и бестолковых
    споров о политике, приносят и раскладывают на столе тонкую металлическую
    доску, испрещенную гексагональнум узором. Йцукенг оказывается за
    столом напротив Рольда, Ячсмить стоит у него за спиной. Дядюшка Э
    вопит, что он ставит три к одному, что сделает их обоих, Тим снисходительно
    улыбается. Олдж смотрит на доску внимательно, не отрываясь, положив
    подбородок на сцепленные пальцы. 
         - Может быть, фору? - доброжелательно предлагает Йцукенг.
         - Обижаешь, старик - пыхтит Рольд, стряхивая с пальцев крошки и
    простирая ладони над доской.
         - Контроль, - говорит Йцукенг, мгновенно преображаясь и делая
    то же самое. 
         Доска оживает, на ней теперь полно копошащихся синих и желтых искр.
         - Стандартный набор у каждого, - говорит Тим, - поле без препятствий
    и сюрпризов. Стратегия в чистом виде, - и он позволяет себе улыбнуться,
    - готовы?
         Йцукенг кивает, Рольд бормочет нечто неразборчивое. 
         - Поехали! - говорит Тим, и Олдж наклоняется вперед, поедая глазами
    доску.
         Искры сшибаются в танце, и почти сразу игроков начинает ощутимо
    потряхивать. Бородач крякает каждый раз, когда его бьет током, Йцукенг
    молча кусает губы, стреляя взглядом по доске, и вспышки сгорающих
    кораблей отражаются в его глазах крошечными бликами. 
         - Мальчишки, - ворчит Э, набивая трубку, - могли бы и отключить
    боль, ни к чему это уже...
         - В этом-то и суть, - не соглашается с ним Тим, - им нельзя 
    расслабляться. В реальном бою мастер-пилот каждого погибшего корабля
    выбывает из строя минимум на два месяца, считая мероприятия по выводу из
    ментального шока и восстановление формы. Это очень неприятное
    ощущение - гибнуть, будучи кораблем. Так что справедливо, что
    оператор принимает на себя часть боли пилота. Пусть символическую...
         - Да, но это-то тренажер! И вообще ничего путного из таких
    игрищ не выходит. Что камнем по яйцу, что яйцом по камню - все одно
    плохо яйцу, а не камню. Толку-то... что реальские собаки, что зеленые
    человечки - играют не по-нашему. А мы будто друг друга мочить готовимся...  
         Рольд крякает особенно сильно, и на секунду его глаза закатываются,
    а руки безвольно повисают. В тот же миг количество синих искр сокращается
    вдвое, и Тим рубит воздух рукой:
         - Стоп!
         Йцукенг и Олдж одновременно откидываются от доски, бородач 
    угрюмо разминает затекшие кисти и говорит:
         - Староват я уже становлюсь для этих игр.
         - Пустяки, - говорит Йцукенг, - просто ты перебрал сегодня дозу
    "Особого игристого", и оттого почти не проявлял активности. А ведь это
    всегда губительно - отдавать инициативу. Мне удалось навязать тебе свой
    темп, это уже почти победа.
         Тим шевелит пальцами в воздухе, и только что сыгранная партия
    прокручивается перед ними в ускоренном темпе. 
         - Ты не простил ему ни одной ошибки, - с уважением говорит 
    стратег, - ни одной... здесь, здесь... и тут... а вот сейчас - твое
    построение несовершенно. Чрезмерный баланс в сторону атаки - если бы
    тебе пришлось защищаться...
         - Ну? - прищуривается Йцукенг, - может, партеечку?
         Тим смеется и движением ладони гасит доску. 
         - Сегодня меня больше влечет вино...
         Вино влечет всех, и через час храпящего Рольда уносят жена и 
    более-менее твердо стоящий на ногах Э, уходит Олдж, оставив надежду
    увидеть партию между Тимом и отцом. Йцукенг и стратег лежат в 
    шезлонгах, глядя в небо, и неторопливо разговаривают.      
         - Давно охотился последний раз? - спрашивает Тим.
         Йцукенг задумывается.
         - Года три назад или около того. Бродил почти неделю в перелесках,
    устал как собака...
         - Видел? - понизив голос, интересуется стратег.
         - Следы... следы видел. Даже не стрелял ни разу.
         Тим хлопает его по плечу.
         - Молодец. Выходит, у тебя все в порядке. Здоровье есть, когда
    его не замечаешь... скачешь все небось по утрам? 
         - Не без этого.
         Тим кивает и неожиданно говорит:
         - А я вот своего зверя видел. Не далее как месяц назад. В лес 
    лезть не хотелось, но он повадился выть по ночам, и с каждым днем
    все ближе к дому. Жена на меня так смотрела... я взял плазменный
    винтарь и пошел. Наткнулся почти сразу... Две обоймы разрядил,
    несколько раз зацепил точно. Еще бы немного, и... - ладони Тима
    сжимаются в кулаки.
         - Шутишь, друг. Шщзхъ нельзя окончательно убить, это знают все...
    хоть полегчало?
         - Немного.
         - Рано ты стал с Шщзхъ в упор пересекаться, - хмуро говорит
    Йцукенг, - тебе ведь едва-едва сорок. Наследственность плохая...
         - А что же, мне дома сидеть, как Вапит? - взвивается Тим, - 
    слушать, как оно грызет дверь, пробует на зуб рамы? Так Шщзхъ же и в 
    дом заберется, такое бывало. Совсем позорный конец. Нет, уж лучше
    в открытом бою...
         Йцукенг морщится.
         - Ну хоть ты глупостей не говори... мастер-стратег кислых щей.
    Не существует таких понятий - "открытый бой", "закрытый бой". Нет
    трусости. Ты нападаешь, если рассчитываешь на успех, принимаешь бой,
    когда тебе это выгодно, и уклоняешься от схватки, если не уверен в ее
    исходе или ситуация очевидно неблагоприятна.
         Тим молчит, и тогда Йцукенг продолжает:
         - Мой отец ходил каждый год охотится, в мой день рождения.
    Последние года три он возвращался с ранами на теле и пустым патронташем -
    хотел дожить до появления внука, покачать его на руках... а потом,
    в мой двадцать седьмой день, ушел в лес без винтовки. Просто обнял
    меня и Олджа, тот едва ходить начал, и ушел. Не сказал даже ничего,
    просто помахал рукой и пошел, не оглядываясь. А Шщзхъ не выло... совсем
    не выло в ту ночь. И правильно делало, я до утра по лесу носился, сжигал
    каждую разлапистую корягу... ничего не видел от слез.
         Несколько минут царит тишина. Потом Йцукенг проводит ладонью по
    лицу и спрашивает:
         - Твой-то как?
         Тим улыбается, несколько болезненно.
         - Пока молодцом. Какую штуку учудил: сидит по ночам на балконе
    и оттуда палит в каждую тень. Не сдается дед...
         - Хорошо придумано, - усмехается Йцукенг, - вот только невысоко
    у вас балкон в старой вилле... мы лазили, помнишь?
         - Да, - говорит Тим и вновь мрачнеет. Потом так же, как Йцукенг,
    проводит ладонью по лицу, и резко дергает головой, словно стряхивая
    что-то с волос, - к черту! Негативное мышление, потеря оптимального
    взаимодействия. Отставить. Ваш брат оператор себе такого не позволяет,
    и правильно. Взять хотя бы того же Цыча - железный парень. Кстати, как
    тебе этот людоедский вождь?
         - Сву? - отзывается Йцукенг, - человек как человек. А оператор
    очень хороший... очень талантливый...
         - Лучше тебя? 
         - Все настолько серьезно? - немного помолчав, спрашивает Йцукенг.
         - Более чем. Пока у них нет большинства в совете... но их
    территории расширяются быстрее, чем наши. Есть ряд принципиальных
    разногласий...
         - Именно?
         - Они хотят изменить Великую Хартию. Их тактические операторы
    иногда позволяют себе не исполнять или исполнять ненадлежащим образом
    приказы уполномоченных стратегов. Мы вынуждены отвечать тем же. Напряжение
    растет...
         - Не хотелось бы, - медленно произносит Йцукенг, - не хотелось бы...
         - О чем ты говоришь... все понимают, к чему идет дело, но сделать
    ничего не в силах. Это как рок, как наваждение... большие проблемы всегда
    возникают не по той или иной конкретной причине, а как бы из ничего, из
    десятков мелочей. Как бы - просто момент имеет такую структуру.
         - У него есть дети? У Цыча? - вдруг спрашивает Йцукенг.
         - Дочери, две. Пятнадцать и девять лет. А почему тебя это
    интересует? Никто никогда не слышал о женщине - стратегическом
    операторе...
         Йцукенг потягивается в шезлонге.
         - Времена меняются, кепаса Тим.


         Йцукенг смотрит в окно, вслед исчезающей в ночном небе точке флаера,
    когда раздается стук в дверь. 
         - Входи, - говорит он, продолжая смотреть в окно. Он смотрит до тех
    пор, пока флаер не исчезает окончательно в сутолоке небесного великолепия.
    Потом Йцукенг поворачивается и видит, что Олдж уже сидит на стуле, лицом к
    нему, а на столе разложена давнишняя металлическая доска. Сын мрачен и
    встречает взгляд Йцукенга, не отводя глаз. 
         Стул со стороны окна остался свободным, и Йцукенг садится. Потирает
    лоб, собираясь с мыслями.
         - Как прошел день, Олли?
         - Нормально. Я никуда не поехал.
         - А что так? 
         У Олджа дергается левая щека.
         - Издеваешься, пап? Во флаере три места, два из них заняты Длорпом
    и его подружкой. Я не мог поехать без Амить, и она, само собой, не поехала
    без меня. А наш флаер стоял себе в ангаре!
         Йцукенг чуть улыбнулся, заметив подрагивающие крылья носа и играющие
    желваки на лице сына.
         - Сегодня у тебя есть шанс получить безраздельные права на этот
    кусок железа. Итак... восьми линкоров форы тебе уже многовато будет. 
    Получишь четыре, флагман... двойное по крейсерам, полуторное по
    эсминцам...
         - Не надо по эсминцам.
         - Надо, - с сожалением говорит Йцукенг, - надо, не умеешь ты ими
    пользоваться. Пока не умеешь... ну что? Тренировку или сразу на интерес?
         - Сразу.
         - Уверен?
         Мальчишка улыбается - холодно и зло.
         - Уверен, отец. На все сто, - и протягивает над доской кисти.
         Свежая ссадина на указательном пальце правой руки.
         "В общем-то, все верно" - думает Йцукенг, заканчивая настройку
    и тоже медленно протягивая вперед руки, - "он наверняка разминался,
    пока мы с Тимошкой философствовали... теперь хочет взять меня тепленьким.
    А крейсера я зря ему дал... аукнутся мне сейчас эти крейсера по полной
    программе...". 
         - Готов! - нетерпеливо выкрикивает Олдж.
         Долгая-долгая секунда, в течение которой Йцукенг привычно собирается
    в кулак и освобождает свой разум от всего, не связанного с лежащей перед
    ним доской.
         - Готов.
         Йцукенг сразу понимает, что четыре линкора форы вместе с крейсерами -
    это очень много, но ни на миг не прекращает плести своими пальцами
    невидимую паутину. Синие искры, построившись плотным октагоном, теснят
    его флот к краю доски, заставляя на ходу менять построение, делиться на
    части... Боль гибнущих кораблей хлещет по нервным цепям Йцукенга, и
    он автоматически обращает ее в свое сосредоточение и свои силы. Олдж
    шипит при каждом разряде, проходящем через его руки, но глаза уже
    блестят предвкушением победы, а руки не сбиваются с ритма. Еще немного...
          Дверь за спиной Олджа приоткрывается, и в нее заглядывает Ячсмить.
          - Ох, - дрогнувшим голосом говорит она, - вы опять...
          Олдж вздрагивает от звука ее голоса и делает неверное движение
    рукой. Йцукенг тут же подхватывает его, ввинчиваясь правой ладонью в
    чехарду искр, и Олдж вздрагивает еще раз - на этот раз от сильного
    укола боли, когда его флагман расцветает огненным цветком. 
          В ушах Йцукенга вновь начинает звучать музыка - победная, 
    спасительная, и он отдается на ее волю, плывет по слышным только ему
    волнам, не ощущая больше разрядов тока - может быть, из-за транса, а
    может быть, потому, что теперь их почти нет...
          - Стоп! - кричит Ячсмить, и машет перед лицом Йцукенга свой
    маленькой ладонью, - стоп, стоп, стоп!
          Йцукенг открывает глаза и видит, что Олдж до крови прокусил
    себе нижнюю губу, видит тоненькие темно-красные струйки из его ноздрей,
    почти обессмыслившиеся глаза. 
          - Стоп, - говорит он, и тренажер гаснет.
          Ячсмить садится на корточки рядом с Олджем и вытирает платком его
    лицо, послав Йцукенгу полный укора взгляд. 
          - Я почти смог! - чуть не плача, говорит мальчик, - еще бы чуть-
    чуть!
          Йцукенг постепенно возвращается к действительности, сознавая, что
    он сидит в комнате, на стуле, и не нужно непрерывно отдавать приказов и
    маневрировать, контратаковать, терпеливо ожидая... ожидая роковой ошибки
    противника, чтобы потом не оставить ему шанса. Ни единого.
          - Да, - говорит он, - у тебя почти получилось. Странное ощущение,
    когда тебя бьют твоим же оружием... сегодня на террасе подсмотрел? 
    Похвально. Но такого гандикапа я тебе не дам больше, ты уж извини... 
          - Еще раз! - просит Олдж, пытаясь высвободиться из ласковых, но
    настойчивых рук Ячсмить. 
          Йцукенг качает головой.
          - По одной попытке за день.
          Мальчишка бьет себя кулаком по колену. В глазах застыли слезы - не
     слезы боли, слезы обиды.      
          - Первое, - говорит Йцукенг, - что бы не происходило вокруг тебя -
     не отвлекайся. Это главная ошибка, которую ты допустил сегодня, и
     она повлекла за собой все остальные. Второе - эсминцы. Ты использовал их
     крайне нерационально. По меньшей мере дважды у тебя была возможность
     покончить со мной одним махом с их помощью, и ты ей пренебрег. В
     следующий раз крейсеров ты не получишь, зато я дам тебе тройное по
     эсминцам. Подумай, как будешь действовать.
          - Я хочу сейчас, - говорит Олдж, уворачиваясь от маминого
     подзатыльника.
          - Третье, - говорит Йцукенг, - не торопись. Никуда не торопится
     тот, кто везде успевает. 
          Подмигнув, он взъерошивает сыну волосы - той самой рукой,
     которая только что заставила его плакать, и добавляет: 
          - Завтра будет еще один день.


          Йцукенг спит, и впервые за последние несколько месяцев видит
     сон. Ему снится, что он лежит не в своей комнате, свободно раскинув
     руки-ноги по широкой кровати, а плавает в бесцветной жидкости внутри
     зеленого саркофага. И там, в саркофаге, его руки, ноги и местами
     тело проткнуты тонкими трубками, а от головы отходит множество блестящих
     серебристых нитей, уходящих в торцовую стенку. Рядом стоят такие же
     ящики, и где-то рядом в жидкости точно так же плавают Ячсмить и Олдж, 
     непохожие на себя, страшно худые и бледнокожие. А Бю вообще нет, в
     ее саркофаге нити уходят в объемистый кристалл с полметра длиной, с
     в странно завораживающем ритме мигающий гранями. 
          Зеленые ящики стоят по обеим сторонам коридора, и их так много,
     что не видно, где кончается тоннель. По полу коридора с тихим шелестом
     ползает нечто металлическое, ощупывает ящики, что-то поправляет, 
     подкручивает, визжит шарнирами. Тишина, неяркий красный свет и сильный
     запах могил...
          Йцукенг начинает метаться по кровати, комкать шелк простыней
     ладонями, скрежетать зубами. И, повторяя его движения, тот, второй
     Йцукенг, в саркофаге, открывает и закрывает беззубый рот, слабо
     подергивает конечностями, отчего пронизывающие тело трубочки колышутся в
     физрастворе и грозят выскочить из бледной до прозрачности кожи. Тогда
     откуда-то выдвигается тонкая металлическая игла и коротко тыкает
     Йцукенга в шею, но он не перестает метаться, и игла, тревожно жужжа,
     тыкает его в шею снова и снова, и тогда Йцукенг понимает - это не
     игла, это силуэт легкого рейдера разведки на обзорном экране, сейчас
     будет очень важная, интересная игра, и ее доверили ему, Йцукенгу, 
     и все они сидят в стилизованной рубке линкора - он, старина Тим,
     Сву Цыч, какие-то незнакомые, но несомненно очень хорошие люди,
     и Йцукенг хлопает Сву по плечу, на время забывая, что это его
     будущий смертельный враг, и что-то объясняет ему, и Сву соглашается,
     сверкая белыми зубами, кивает, и тоже что-то говорит. Йцукенга
     переполняет острое, невыносимое почти ощущение счастья - от того,
     что за ним - его привычное озеро, его любимая, его дети, его небо,
     по-своему прекрасное днем и ночью - и за это все он порвет глотку
     любому, сколько угодно раз, каким угодно способом...
          Потом все куда-то пропадает, и Йцукенг вновь, еще раз видит
     только что прошедший день - несущаяся навстречу гладь воды, завтрак,
     старые книги, так иногда неуместные на ультрасовременном мониторе, 
     скачущее напряжение схватки, горячее упругое тело в руках и запах
     ландышей от длинных волос, в которые зарываешься лицом, выпрыгивающий
     из флаера Тим, дружеская пирушка, серьезный разговор под россыпью
     холодных цветных звезд, кровь из носа у сына, его рука, лохматящая
     прическу... здесь что-то замыкает в голове у ведущего стратегического
     оператора западных границ - слишком много раз дергался среди клубящихся
     пузырьков силуэт разведрейдера, так похожий на иглу - и Йцукенг раз
     за разом видит себя, опускающего руки и с улыбкой произносящего:
          - Завтра будет еще один день... завтра будет еще один день...
     еще один... день...