Аннотация: Пытаясь скрыться от возможного задержания, я решил бежать из Кавказа в столицу, чтобы там восстановить справедливость.
Побег с Кавказа.(S)
Решение пришло сразу. Надо срочно ехать. Там, в Москве, надо найти человека, которому можно будет доверить всю тайну психушки. Я тут же приготовил все свои вещи, которые могли поместиться в кожаную сумку. Из своих работ, отобрал картину, написанную маслом и чеканку. Возможно, что даже эту цель своей поездки я больше связывал с проблемой психушки, а не собственного творчества в изобразительном искусстве, которым я давно не занимался дома. Я даже думал оставить учёбу в этом заочном университете.
Утром, с первым поездом я поехал на военный завод "ФЭУ". Хотел быстрее разобраться во всех проблемах. Первым долгом дождался главного инженера завода, который приезжает на работу раньше всех.
- Ты меня окончательно зарезал! - взволнованно, воскликнул главный инженер, читая письмо из Москвы и моё заявление на отпуск. - Я тебя не имею право отпускать, ни при каких условиях. Поставим вопрос так. Либо ты остаёшься на заводе и никуда не едешь. Либо я тебя увольняю и тем самым развязываю себе руки. Иначе, меня самого уволят с работы за потерю нужных специалистов. Ты подумай над этим хорошо!
- Продиктуйте удобное вам заявление о моём увольнении. Я напишу. - сразу, не задумываясь, ответил я.
- Хорошо! Тебе виднее. - сухо, согласился главный инженер. - Пойдём в кабинет. Там напишешь.
Главный инженер дал некоторые распоряжения пришедшим на работу специалистам. Мы пошли в его кабинет, который находился на втором этаже административного здания. В кабинете мы больше не обсуждали проблему моего увольнения. Я написал своё заявление так, как было удобно обеим сторонам. В главной причине своего увольнения я сообщал о своём стремлении дальше развивать собственное творчество в области изобразительного искусства.
Такое заявление действительно снимало ответственность за утечку кадров с военного завода "ФЭУ". Я протянул написанное мной заявление главному инженеру. Он внимательно прочитал его и тут же подписал. Затем позвонил в отдел кадров и сказал, чтобы расчёт провели без задержки. Так как уволенному, необходимо срочно ехать в Москву, согласно представленного им письма. Я поблагодарил главного инженера за оказанное мне внимание и пошл оформлять свой расчёт.
В конце рабочего дня я стоял у кассы завода, чтобы получить полный расчёт. В это время рядом со мной проходили девушки нашего отдела. Делали вид, что меня совсем не замечают. Мне самому было не по себе. Я чувствовал себя предателем перед прекрасными созданиями. Как я мог им объяснить, что у них будет все прекрасно и без меня? В то время как другим нужна моя помощь.
Притом, если бы мой рассказ и опасности, которым подвергаются больные люди в психушке, принесли пользу девушкам, то, возможно, что в этом был бы какой-то смысл, но на самом же деле все обстоит совершенно по-другому. Красивые не поймут, что рядом с ними существует мир безобразных людей, которые прекрасны своим разумом. Ведь, только Мамочка могла понять меня понастоящему в трудные дни моей жизни в психушке. Все остальные видели во мне художника пригодного к наглядной агитации психушки и комика побывавшего несколько дней в психушке.
Вполне очевидно, что девушки превратили меня из героя дня в чудовище. Возможно, что так поступил бы и я тоже, если бы меня бросили? Однако обсуждать мою проблему сейчас было бесполезно. Поэтому и я недоумеваю. В самом деле, ведь девушки тоже меня бросили в беде, они даже не поинтересовались о причине моего ухода с завода. У меня также могли быть уважительные причины. Мало ли что бывает в жизни у людей. В этом я вижу лишь то, что незнание проблемы бывает причиной проявления невежества даже среди лучших друзей. Похоже, что люди сами не ведают того, что творят зло ближнему по незнанию причин происходящих рядом событий. Но не стану, же я их обвинять в том, чего они не знают. Их тоже надо как-то верно понять. Ведь они тоже все на меня рассчитывали, а я, выходит, подвёл их всех.
- Шурик! Постой! - крикнул я, другу, когда вышел за пределы завода. - Пойдём, на прощание пиво выпьем.
- С предателями я пиво не пью и не хочу знать. - не поворачиваясь, буркнул Шурик, направляясь к трамваю.
- Когда я у твоего живота дважды останавливал металл, ты не говорил мне, что я предатель. - крикнул я, ему вдогонку. - Когда меня дважды пытались убить из-за тебя, тоже не подумал, что это ты, а ни я, предатель. Можешь не поворачиваться, но запомни, это скоро и тебя коснётся, когда ты останешься совсем один.
Я отвернулся и быстрым шагом направился в сторону площади Революции на свой переезд. Во мне все кипело от злости, что именно из-за него я попал в психушку. Именно из-за него меня дважды пытались убить. Он сам предал меня, как последний вонючий шакал. Если я его где-то увижу, то размажу по тротуару. Пусть мне только попадётся. Я всякое ему мог простить, но он! Как он мог так со мной поступить?! Зараза! Тюфяк с дерьмом! Лучше бы его прирезали! Мне искренне его было жалко, а он оказался таким!..
В этот момент кто-то тронул меня за плечо. Я до такой степени был напряжён, что как пружина развернулся и со всех сил врезал по физиономии идущего сзади меня человека. Однако тот устоял. Совершенно обезумевший, я нанёс второй удар в бок стоящему и тут же получил от него такой сильный удар в челюсть, что если бы мои зубы не были стиснуты от злости, то разлетелись бы по всему тротуару. Получив удар в челюсть, я устоял, но отскочил в сторону и принял позу обороны, чтобы продолжить свою драку с незнакомым противником. Каково было моё удивление, когда я увидел перед собой разбитое в кровь лицо Шурика.
- Может быть, мирно поговорим? - предложил мне, Шурик. - Иначе милиция нас сейчас заметёт.
Пару сотен метров мы шли не разговаривая. Шурик промокал носовым платком своё разбитое в кровь лицо. Я держал рукой распухшую челюсть, которая увеличивалась так, что я боялся её потерять по дороге. Встречные люди разглядывали наши разбитые лица. Мне даже было неприятно это обозрение. Я вырос с такого возраста, когда синяки украшали меня. Сейчас мне было бы интереснее, если бы синяки украшали после меня кого-то другого. Вот, Шурика. Хотя сейчас, при таких обстоятельствах, мы были с ним равны. По русскому обычаю нам стоит отметить такое событие, которое сразу в корне изменило характер Шурика.
- Мы, что, так будем ходить по городу с разбитыми лицами? - спросил Шурик. - Лучше поедем к нам домой. Наведём марафет. Тебе надо сделать примочку. Вся челюсть у тебя отвисла. У меня тоже лицо в крови.
- Поехали. - согласился я. - Только без водки мы с тобой сегодня не разберёмся вообще. Зайдём в магазин.
Возле площади Революции мы взяли по одной бутылке водки в гастрономе и сели в автобус. Попутчики в автобусе посторонились от нас. Наш вид и по бутылке водки у каждого в руках не внушали нам никакого доверия. Чтобы обстановка в автобусе не накалилась до драки при виде наших бутылок. Мы спрятали бутылки под свои куртки. На то у нас были причины. Несмотря на то, что по календарю, в старом и в новом стиле, крейсер "Аврора" пальнул по Зимнему дворцу в совершенно другое время суток, но, пролетариат нашего города Орджоникидзе начал отмечать дату досрочно.
Поэтому вид бутылок омрачал разум даже самых стойких пролетариев нашего города. Мы не хотели, чтобы нас разрисовали до того, как мы сами примем водку грамм по двести на душу. Отсюда вытекала проблема упаковки нашего товара. Если бы нам в гастрономе бутылки положили в какой-то пакет, то не пришлось бы их прятать за пазуху в куртках.
Дом Шурика оказался также, как и мой, на улице Маркова и близко от станции. Даже номер домов совпадал. Разница была в том, что его дом был барачного типа, а у нас четырёхэтажный дом современного типа.
- Это кто вас так "разрисовал"? - испугано, спросила мама, Шурика. - Вроде трезвые, а битые оба.
- Мама, это мы сами наткнулись друг на друга. - успокоил Шурик, свою маму. - Нам надо такой случай отметить. Мы друг друга знаем больше двух лет, а за столом вместе ни разу ни сидели. Саша уезжает в Москву.
Я посмотрел на часы. Был уже седьмой час. Предварительная касса вокзала работает до девяти часов вечера. Если я сейчас билеты на поезд не возьму, то придётся брать только после праздников. Это поздно.
- Шурик! Пока тут на стол накрывают. - сказал я, другу. - Мне надо сбегать за билетом на поезд до Москвы. Ведь праздники будут три дня с выходными. Предварительная касса на поезд будет закрыта все эти дни.
- Нет, уж! Я тебя сегодня не отпущу. - остановил меня, Шурик. - Вот, братишка Толик, за билетом сбегает. В предварительной кассе вокзала наша родственница работает. Толик тебе билеты возьмёт на любой поезд.
- Хорошо! - согласился я. - Пускай только на девятое ноября берет билет, это понедельник. Лучше в купе скорого поезда "Орджоникидзе-Москва". Мне после праздников нужен будет ещё отдых и сборка в дорогу.
Я отдал подростку три красных червонца. Пацан скрылся за дверью комнаты. Тем временем, сестра Шурика оказывала нам скорую помощь. Ссадины на лице Шурика, от моего кулака, смазала йодом. Мне сделала холодный компресс на подбородок. Лица моего не было видно. Шурик и его сестра стали смеяться.
- Брату ранку слегка йодом помазала и все. - пошутил я. - Мне так все лицо закрыла, чтобы я не пил водку.
- Правильно! - засмеялся Шурик. - Тебе в Москву надо ехать, а мне дома быть. Нечего тебе много пить в дорогу. Ну, это шутка. Ты не обижайся на меня. Я сгоряча у завода ляпнул. Мы на тебя сильно рассчитывали. Все подготовили к сборке карусели, а ты, решил уволиться. Как бы ты на нашем месте поступил?
- Я сам только ночью узнал о письме. - стал, оправдываться я. - Когда это я мог вам рассказать об отъезде?
- Ну, ладно! Без ссор. Давай тяпнем за нашу дружбу. - сказал Шурик, наливая в стаканы водку. - За дружбу!
Мы опрокинули по двести грамм водки и стали обсуждать наши последние проблемы. Честно говоря, после того как Толик принёс мне билет на поезд, мои мысли переключились на то, что мне нужно брать с собой в дорогу. Разумеется, мне нужна хорошая встряска после этих напряжённых дней. Драка с Шуриком и двести грамм водки, сняли моё напряжение в душе и теле. Можно было уходить. Но Шурик повторил водку.
- Ну, ты мне хорошо врезал! - вспомнил Шурик, нашу драку. - У меня аж искры из глаз полетели! Меня никто так сильно никогда не бил. Теперь точно знаю вкус настоящего мужского удара. Ты меня сильно встряхнул.
- Ты тоже, тихоня, своим ударом чуть челюсть мне вместе с головой не оторвал. - трогая через повязку опухшую челюсть, напомнил я. - Чего это ты столько времени не бил Москвичёва? Он бы сразу изменился.
- Если бы я его ударил хоть раз, - острил Шурик, - то не было бы тогда у тебя всех этих историй с драками.
- Да, уж, спасибо! Сослужил ты хорошую службу. - уточнил я. - Чуть жизни меня не лишил с его друзьями.
- Зато, теперь мы оба в безопасности. - подчеркнул Шурик. - Все наши враги мертвы. Ты уезжаешь. Я тут остаюсь. Ты научил меня драться. Теперь мне некого бояться, за себя сам постоять умею. Любого побью.
После следующих двести грамм водки у Шурика стал заплетаться язык. На меня в этот вечер водка не действовала. Вероятно, у меня не было настроения на то, чтобы пьянеть. Мне стало не интересно сидеть за столом с пьяным другом. Отношения у нас стали не равные. Он пьян. Я нет. Ровняться с ним я не хотел. Шурик был прав, ему оставаться здесь, а мне нужно в дорогу. Пускай даже в этот момент дорога будет ближняя, всего лишь до Беслана, но мне надо быть в меру пьяным. Но кто может точно определить меру пьянки?
Я и так сильно подмочил свою репутацию перед родственниками в последние дни. Что они обо мне подумают, когда я в таком пьяном виде уеду от них на поезде в Москву. Пожалуй, мне надо закругляться с пьянкой, ехать к себе домой, пока я окончательно тут не спился. Вон, мы вторую бутылку водки начали. На двоих по бутылке? Это многовато будет! Надо уходить, пока мои ноги ходят, чтобы не ползти.
- Все, Шурик! Мне пора ехать. - твёрдо решил я, поднимаясь из-за стола. - Меня не надо вам провожать. Сам дойду. Я не люблю проводы. Проводы, это на кладбище. Мне умирать пока рано. Вокзал рядом с вами.
Шурик, не поднимая головы со стола, подал мне руку и окончательно отключился. Шурик словно держался до момента нашего прощания. Я опустил его руку на стол и попрощавшись с родственниками Шурика, вышел на улицу. Вздохнув свежего воздуха, я почувствовал, что тоже пьян. Приток кислорода в лёгкие и в мозг, смешался с парами водки и меня закачало. Мне сразу стало дурно от такого состояний души и тела.
"Ну, это мне совсем не нужно." - подумал я. - "Чтобы меня ещё в медицинский вытрезвитель забрали?"
Мне понадобилось несколько минут постоять в стороне от дома Шурика, чтобы моё брожение в мозгах и в лёгких прекратилось, а моё состояние тела и души, приняло общую норму. Случайный автобус проскочил рядом, встряхнув меня своим шумом и потоком воздуха. Я перешёл улицу и по тротуару, раскисшему от мокрого снега, медленно двинулся в сторону железнодорожного вокзала.
Хотелось быстро пересилить пьяное состояние своего сознания, чтобы на вокзале у меня не заплетался язык. Если кто-то захочет со мной говорить. Но хмель, почему-то, не пыталась покинуть меня. Тогда я взял с бетонного забора снег руками и стал растирать себе все своё лицо.
Такая процедура была малоэффективна. Выходит, что я все-таки нажрался водки до свинского состояния. Мне не хотелось сдаваться перед алкоголем. Он не на того нарвался. Раз сознание моё всё ещё работает, то я должен привести себя в порядок. Я расстегнул на себе всю одежду и стал снегом растирать своё тело. Хорошо, что на улице никого не было. Иначе бы меня, так точно, опять упрятали в психушку. Уж тогда бы профессор отвёл на мне свою душу. Сразу бы засунул в кислоту, чтобы там никаких следов от меня не осталось. Мамочка не смогла бы мне ни в чём помочь. Бедная Мамочка, она ждёт от меня помощи, а я пьянствую с другом. Совсем забыл, что обещал ей помочь.
Снежные процедуры малость пошли на пользу. Я взбодрился и сразу направился к вокзалу. Вокзал был на половину пуст. Несколько влюблённых парочек на скамейках, которым некуда спешить, а также люди, подошедшие к кассе за билетами. Мне тоже надо взять билет. Я постоял в стороне, пока пассажиры брали билеты. Мне совсем не хотелось на них дышать перегаром. Никому из людей не нужен мой пьяный перегар.
- Мне надо один билет до конца. - сказал я, в окошко кассиру, которая тут же стала задыхаться от перегара.
- Вы лучше в сторону говорите. - намекнула, кассир, переводя дыхание. - Я хочу вернуться домой.
Чтобы окончательно не отравить своим дыханием девушку, я ни стал больше говорить, ни слова. Глядя в другую сторону, я на ощупь взял свой билет и сдачи, положил в карман и направился к поезду. Не желая вляпаться в какую-то историю, я прошёл в вагон вместе с другими пассажирами и сел в самую середину вагона. Сидеть на виду у всех, это быть целым до Беслана. Пускай даже пассажиров в вагоне мало, но это безопаснее, чем одному ехать в пустом вагоне. Меня и так уже едва не зарезали в этом поезде.
Вагон дёрнулся и медленно поплыл от перрона в сторону Беслана. Мне никуда не хотелось смотреть и ни о чём не думать. Уткнувшись в угол между скамейкой вагона и стеной у окна, я сразу уснул. До Беслана ехать минут сорок, со всеми остановками. Можно было хорошо выспаться и слегка отрезветь.
- Молодой человек! Вставайте! Вагоны идут в депо на мойку. - услышал я, женский голос сквозь свой сон.
- Мы, что давно в Беслан приехали? - растерянно, спросил я, проводницу, которая улыбалась мне. - Мы, то, давно приехали в Орджоникидзе. - смеясь, ответила она. - А вы все в Беслан хотите.
- Как в Орджоникидзе? - опять удивлённо, спросил я, проводницу. - Я вот, билет в Беслан брал.
- Пить меньше надо. - упрекнула меня, проводница. - Тебя ведь ночью в вагоне могли убить и обокрасть.
- Меня всю ночь охраняли ангелы в твоём виде. - пошутил я. - Так что ночью бояться было нечего.
- Ты бы лучше со своими ангелами дома сидел. - серьёзно, сказала женщина. - Выходи из вагона.
Часы на перроне вокзала показывали второй час ночи. Мне болтаться до первого автобуса или поезда, почти, пять часов. Дома опять подумают, что со мной что-то случилось. Хорошо, что завтра на работу мне не надо ехать. Можно будет отдыхать. Это лучше, что я вернулся в город Орджоникидзе. Окончательно отрезвею. Скандала в доме не будет. Все остальное, так это пустяки. Никто меня трезвым не тронет сейчас.
Я прошёл в здание вокзала. В зале ожидания горела всего одна электрическая лампа. В полутёмном пространстве, в центре зала на стульях, дремали несколько опоздавших пассажиров. В дальнем углу молодая парочка занималась любовной акробатикой. Белые бедра партнёрши сильно выделялись на тёмном фоне интерьера зала. Парочка так сильно была увлечена собой, что даже не обратили внимания на моё появление в сумерках зала. Чтобы не тревожить эту любовную идиллию, я осторожно прошёл в противоположную сторону зала и вышел в дверь на привокзальную площадь, на которой была лёгкая позёмка.
Свежий снежок крутился и падал между голых веток деревьев. На автомобильной площадке стоял кем-то давно забытый автомобиль "Запорожец". Такую машину людям не страшно было оставлять где угодно. В народе её называли "консервная банка". Этой маркой машины, в основном, пользовались инвалиды войны, к которым с уважением относились все без исключения. Поэтому такую марку машин никто, никогда не грабил в Осетии.
Я хорошо знал Орджоникидзе и понимал то, что в такое время суток и в такую погоду мне нечего опасаться. Я пошёл гулять по пустым улицам Орджоникидзе, как его называют ласково коренные жители "Владик", от старого названия города "Владикавказ". Я точно не помню, сколько лет этому городу. Могу сравнить с возрастом нашего Старого хутора. Если Старому хутору уже больше триста лет, то поселению на месте Орджоникидзе "Владикавказа" не меньше четыреста лет.
Это место всегда было воротами между Грузией и Россией. Поэтому и этот город назвали Владикавказ. Кто жил в этом городе, тот всегда владел воротами Кавказа. В этом городе тесно переплелась культура многих народов. На каждом углу городских улиц можно встретить сочетание архитектуры Грузии, Осетии, России и разных народов Кавказа. Обычаи тюркских племён и коренных народов Кавказа можно встретить в каждом доме горожан. Грузинское харче, осетинский фыдчин, русские щи и ингушский кундыш, аварский щербет и даргинскую халву. Я не знаю с чем можно было сравнить прекрасный город Северной Осетии, да и надо ли сравнивать его своеобразие.
Это только в Орджоникидзе, в ясную погоду можно увидеть не вооружённым глазом, как смелые люди покоряют одну из вершин Кавказа, гору Казбек, высота которой 5033 метра над уровнем океана. Есть много других мест в Орджоникидзе и его окрестностях. Я не говорю об горных ущельях, где всюду легенды, которые чтобы перечислять надо много времени. Поэтому не будем говорить.
Моя ночная прогулка по городу подходила к концу, когда на улицах стали появляться люди. Я повернул обратно к вокзалу и прибавил шаг. Надо было успеть на первый транспорт в Беслан. На привокзальной площади стал собираться народ. До первого поезда было ещё далеко, поэтому люди толпой собирались на привокзальной площади, в надежде на то, что какой-нибудь дежурный автобус подберут их до города Беслан или к многочисленным населённым пунктам между двумя городами Орджоникидзе и Беслан. Я пришёл вовремя.
Не прошло и пяти минут, как к вокзалу подрулил вахтовый автобус до "БМК" (Бесланский маисовый комбинат). В автобусе было всего десять человек, это был его первый рейс, которым автобус завозил дежурных специалистов работающих и в праздничные дни. Места хватало всем желающим уехать в это раннее время из Орджоникидзе. Как положено джигитам Кавказа, мы уступили место дамам и лишь затем сами вошли согласно возрасту. Мне досталось место в середине автобуса, рядом с дремавшим мужчиной, уткнувшимся в шубу. Все остальные пассажиры автобуса сидели парами впереди меня.
Автобус вырулил с привокзальной площади и повернул на улицу Маркова. Когда мы проезжали мимо дома Шурика, я посмотрел в ту сторону. Окна были тёмные без света. Все спали. Сегодня 53-я годовщина Великой Октябрьской Революции. Как называл её сокращённо дедушка Гурей - "ВОР", который украл у него религию, культуру, богатство, уважение и власть. Все изменил "ВОР". Теперь внуки и правнуки празднуют день "ВОРа". Все в мире сильно изменилось за 53 года.
Мне стыдно было вспоминать, как при моей памяти смеялись люди над столетним стариком, дедушкой Гуреем, когда он рассказывал простые истины в явлениях природы жизни. Никто не хотел понимать старика. Считали Гурея выжившим из ума старым человеком. Гурей никогда не встречался с Мамочкой, хотя они в разное время жили в одном городе. Гурей точно определял, что могут меняться и переходить из одного состояния в другое ни только социальные формы жизни, но и живые существа, так как мир нашей жизни в пространстве неизмерим и постоянно изменчив.
Сейчас, сквозь годы, глядя на современный мир, можно с уверенностью сказать, что Гурей был во всем прав. Меняется не только социальный мир государств, но также моральное и физическое положение между людьми. Мы так все изменились, что сейчас часто трудно понять где твой друг и где враг, где мужчина и где женщина. Тогда было глупо и грешно смеяться над стариком. Пожалуй, к месту пришлась старая поговорка - "Смеётся тот - кто смеётся последний.". Пускай с большим опозданием, но дедушка Гурей посмеялся над нашей глупостью тех времён, когда мы не могли понять простую изменчивость бытия природы жизни, окружающей нас. Сейчас даже школьник может сказать о том, что мир сильно изменчив во всех формах жизни.
Не заезжая на привокзальную площадь в городе Беслан, автобус повернул на улицу Кирова и через квартал остановился у нашего дома. Я рассчитался за проезд и вышел на свою улицу. Большая часть окон нашего дома были темны. Люди все спали, только в окнах нашей квартиры горел свет. Видимо, это мама только что пришла с работы и не нашла меня дома. Не может спать. Ждёт, когда явится её старший сын. Скоро избавлю маму от беспокойства. Уеду в Москву на выставку. Затем устроюсь в Москве на работу. У меня теперь есть много профессий. Можно работать на стройке и на заводе. Художником-оформителем в кинотеатре и во дворце культуры. Мало ли где, могу сейчас работать с моими многочисленными знаниями.
- Ты где целыми сутками болтаешься? - со слезами на глазах, спросила мама, как только я вошёл в нашу квартиру. - Я тебя за две недели только первый раз вижу. То ты спишь, то в горах, то на работе и сейчас.
- Я задержался на работе. - соврал я. - Затем опоздал на поезд. До первого автобуса был у друга, который живёт точно также как мы на улице Маркова, в собственном доме барачного типа. Я был у него в бараке. Скоро тебе переживать не придётся. Девятого ноября я уезжаю на выставку в Москву. Там останусь жить и работать. Мне прислали приглашение на выставку художественных работ в университете, в котором я учусь заочно. Отговаривать меня не надо. Я уже давно взрослый человек и вправе сам устраивать себе самостоятельную жизнь. Вот, получил полный расчёт с завода "ФЭУ" и отпускные, за два года учёбы и работы на этом заводе. Половину денег оставляю тебе, а другую половину денег забираю себе на проживание в Москве. За меня можешь не переживать. У меня есть много специальностей, я смогу там работать.
Мама взяла деньги и пошла спать. Она поняла, что со мной говорить бесполезно. Раз я так решил что-то, то никто и ничто не изменит моё решение. Такой я твердоголовый человек. Со мной бесполезно говорить. Я хорошо выспался в поезде, пока катался между городами, вот только проголодался сильно. Переоделся в домашнюю одежду и пошёл кушать на кухню.
Конечно, не пища со стола профессора в психушке и не со стола генерала в блиндаже у военных на полигоне. Что могла моя мама приготовить на свою нищенскую зарплату, на те деньги, которые приносил я в дом? Пирожки с картошкой, чай, постный борщ, салат из овощей. Пожалуй, все, что можно найти в нашем доме. Так у нас в доме каждый год из дня в день нищета.
Возможно, что с моей стороны, это был далеко не идеальный поступок бежать из дома, но я не отец своим братьям. Не могу я сидеть при них до их совершеннолетия, а затем уже навёрстывать свои упущенные годы. При моём рождении мне не было предусмотрено вместо родителей воспитывать своих братьев, которые появились на свет лишь через девять лет спустя, после моего рождения. Ведь они могли и не появиться на свет. У меня жизнь могла быть другой. Наконец-то, есть всякие социальные службы по малоимущим семьям и многодетным матерям одиночкам.
Пускай службы помогают моей маме воспитывать её несовершеннолетних детей. Если их не хочет воспитывать собственный отец, который даже алименты не собирается детям платить. Когда состарится, так сразу прибежит, будет просить прощения и совместной жизни с семьёй, а сейчас мы отцу совершенно не нужны. Двое детей несовершеннолетние, а старший сын на ноги после армии начинает становиться. Отец сейчас пытался навести справки, сколько я получаю денег и где работаю. Не выйдет, от меня отец помощи не получит никогда. Также, как и он нам не помогал все годы.
- Ты смотри, явился! - удивлённо, воскликнула тётя Надя, когда я вечером пришёл к ним в дом. - Я думала, что ты до следующего происшествия не появишься у нас. Может быть, тебе опять, что-то надо от тётки?
- Нет! На этот раз вы не угадали. - ответил я. - Через два дня я уезжаю поездом в Москву, на свою "персональную" выставку. В Москве останусь жить и работать. Вот, пришёл к вам попрощаться перед отъездом.
- Уезжает в Москву, разгонять тоску! - заметила тётя Надя. - На какие шиши? Ты же полный голодранец!
- Ни такой богатый, как моя тётка, но коньяк сегодня поставлю. - парировал я. - Деньги вчера получил хорошие. Нахлебником у вас за столом не буду. Половину денег дома маме оставил. Сейчас отметим отъезд.
Я достал из сетки, завёрнутые в газету, бутылку армянского коньяка "Арарат" и коляску краковской колбасы. Все я положил на стол, перед удивлёнными глазами родственников, которые тут не ожидали такого.
- Похвально! - воскликнул дядя Миша. - Армянский коньяк я уже лет пять не пил. Спасибо тебе, племянник!
- Что заладил? Похвально! Спасибо! - вскипела тётя Надя, на своего мужа. - Садись за стол. Надо праздник отметить и проводы племянника в Москву. Чтобы ему там было, что вспомнить о своих родственниках.
В чем-то тётя Надя права. Мы, действительно, последнее время стали собираться все реже и реже. Может быть оттого, что стали взрослеть и давно оторвали свои корни от Старого хутора, в котором родственники собирались по всякому случаю "огромным стадом", так говорили про нас станичники. Так как после наших сборищ, на огромном пространстве, детское поколение наших родственников, опустошали сады и огороды соседей. К тому же, местная детвора была бита.
Особенно, последние наши сборища перед моей службой в армии и сразу после службы в армии. Когда массовый погром садов и драка с местным населением обошлись крупным штрафом у родителей, а родственники зареклись, что больше нас собирать не будут. Ведь от такого огромного сборища малолетних родственников всюду были одни только проблемы и убытки. Вот и сегодня. Можно сказать, без предварительного сговора, у тёти Нади Щепихиной собрались почти все родственники города Беслан. Примерно, человек сорок. Соседи посёлка никак в голову не могут взять, что у нас обычное застолье. Спрашивают у тёти Нади - "Свадьба или похороны? По какому поводу сбор?".
Тётя Надя только отмахивается от назойливых соседей, как от мух и говорит, что повод у нас всегда есть.
- Сегодня кинем жребий. - объявила тётя Надя, когда все сели за стол. - Кто через час покинет нас. Каждый час уходят двое. Я больше не имею желания за ваши очередные драки платить штраф. Это всем понятно?
- Понятно! - ответил я, за всех братьев. - Но только я через час уйду первым без жребия. Мне надо отдыхать перед поездкой в Москву и сделать несколько эскизов выставки своих работ. Дела всякого много дома.
Тётя Надя убрала моё время из списка жребия. Все остальные стали тянуть жребий. Затем сели за стол, который был накрыт для взрослых в зале, а для подростков и детей стол на веранде. Так как за одним столом в помещении мы не могли никак поместиться. На мою маму и тётю Надю, легла дополнительная нагрузка, им предстояло бегать между столами и следить за порядком.
Если, обычно, между взрослыми драка могла происходить после пьянки на улице с чужими мужиками, то за детским столом драка могла вспыхнуть в любое время и это не обязательно с чужими. Мы сами между собой все часто дрались по любому поводу.
Этот банкет, до моего ухода, обошёлся без драки. Когда я собирался уходить домой, то мама сказала, что она с младшими одна добираться домой не будет. Мы всей семье ушли с банкета. Мама с братьями пошли впереди. Я плелся сзади, специально отставая от них, чтобы мама не заставляла меня постоянно растаскивать братьев в разные стороны, когда они тут затевали драку. Особенно заводным был брат Юрка.
Два дня, перед отъездом, я занимался своими сборами и отдыхом. Собственно говоря, собирать мне было нечего. В тот день, когда я получил письмо, мои вещи были уложены в сумку. Но я никак не мог решить вопрос с верхней одеждой. Моя фирменная куртка, после ножа, совсем потеряла свой вид. Пальто из джерси, купленное лет семь назад, совершенно не модно. Остальная одежда - либо вообще отсутствовала, либо была в одном экземпляре. Поэтому я сгрёб все, что у меня, было, положил в свою кожаную сумку.
Мама знала, что я не люблю проводов, поэтому в понедельник утром, когда собиралась на работу, сказала мне, чтобы я не забыл сообщить, как устроюсь жить в Москве. Когда мама ушла на работу, я поднял братьев в школу и пошёл на вокзал. Надо купить в дорогу свежие газеты, чтобы в дальней дороге к Москве мне не было скучно, и я мог чем-то заниматься. Ведь ехать до Москвы, почти двое суток. Это так много!
Фирменный скорый поезд "Осетия" Орджоникидзе-Москва, с междугородней местной линии Орджоникидзе-Беслан, перегнали на главную магистраль Баку-Москва и вскоре репродуктор посадку объявил. У меня был восьмой вагон двадцатое место. Самый центр состава скорого поезда. Со свёртком своих работ, с газетами и с сумкой набитой моим гардеробом, я прошёл в вагон.
Кроме меня, в тепле купе была пожилая пара иностранцев, которые слабо говорили по-русски. Обменявшись со мной приветствиями на своём языке. Иностранцы заняли одну сторону купе. Я расположился на нижней полке по ходу поезда, по купленным билетам. Положил под полку в ящик все свои вещи. Заказал себе чай, чтобы заняться чем-то в дороге.
Когда поезд набрал скорость, я сел удобнее у окна и раскрыл свежую газету. На первой странице политические статьи, посвящённые праздничным событиям Великой Октябрьской революции. Я перевернул страницу. Сразу в поле моего зрения попала статья под заголовком "Трагедия в психушке". Меня словно по сердцу ножом полоснули. Я стал жадно читать. В местной газете писали, что праздничные дни в Орджоникидзе были окрашены черным цветом.
Сумасшедший гермафродит по прозвищу Мамочка, воспользовался отсутствием основного персонала психиатрической больницы, печально известной в народе как "Камалова". С помощью дымовых шашек, сделанных из пластика, Мамочка отравил угарным газом дежурных санитаров братьев Жлобиных. Затем разместил во все помещения и корпуса психиатрической больницы, горючие и легко воспламеняющиеся вещества. После этого, заранее заготовленными ключами, сумел вскрыть хозяйственный склад больницы, в котором хранились горючие вещества и небольшой арсенал охраны больницы.
Горючими и взрывоопасными веществами, соединил дорожками все помещения и корпуса психиатрической больницы. Когда все было готово. Мамочка разбудила и вывел во двор больницы, в безопасное место, всех психически больных пациентов. Ровно в полночь, с седьмого на восьмое ноября, когда вся наша столица отдыхала после праздничных банкетов, оглушительный взрыв нарушил тишину. Зарево пожара осветило несколько кварталов города вокруг психиатрической больницы. За высоким забором психушки началась паника среди живых больных, которые смели ворота больницы вместе с вооружённой охраной.
Подоспевшим машинам пожарной охраны в психиатрической больнице нечего было тушить. На месте исторического памятника, охраняемого народом, к которому относится комплекс психиатрической больницы, остались обгоревшие остовы корпусов, в которых погибли ценнейшие экспонаты истории, лингвистики, научных работ и архитектуры. Подоспевшая скорая помощь обнаружила на пепелище психушки многочисленные обгоревшие трупы женщин, мужчин и детей.
Оставшиеся в живых психические больные разбежались по всему городу. Благодаря милиции, солдатам, дружинникам и местным жителям, к середине дня психические больные были пойманы и размещены в городской тюрьме. Так как многие из них опасны населению. Среди пойманных больных не оказалось гермафродита Мамочка. К вечеру Мамочку обнаружили с карабином в руках по дороге в горы. Этого больного пришлось пристрелить, так как Мамочка оказал вооружённое сопротивление, ранив в горах одного офицера милиции.
Сейчас ведётся расследование этого происшествия. Даже специалисты пиротехники и подрывники удивляются смекалке гермафродита, который, можно сказать, из ничего, создал адскую машину, взрыв которой было слышно по всему городу. Есть предположение, что Мамочка в психушке, был не один. В народе говорят, что прошёл по городу слух, якобы до праздника там находился агент иностранной разведки, который скрывался от службы КГБ в больнице под видом больного.
Агент иностранной разведки был разоблачён и схвачен. Затем он бежал от служб КГБ. Но будучи в психушке, агент иностранной разведки успел завербовать и проинструктировать гермафродита Мамочку. Пообещав ему выбраться из психушки за "бугор" под своим личным прикрытием. Гермафродит Мамочка, проведший всю свою "сознательную" жизнь в психушке, согласился с этим предложением и пошёл на этот рискованный шаг. Обманутый гермафродит Мамочка погиб. Службы разведки и милиция занимаются поиском иностранного агента. Следствие разбирается в происшедших событиях в психушке. Агент иностранной разведки вскоре будет нами осуждён.
Я просмотрел все остальные местные газеты. В каждой газете был поразному описан случай пожара и взрыва в психиатрической больнице города Орджоникидзе. Но все сходились к одному мнению, что это сделал гермафродит Мамочка, под руководством агента иностранной разведки. Все ясно, что сейчас агента иностранной разведки всюду ищут, то есть, ищут лично меня. Если профессор запомнил мои данные паспорта, то милиции и службам разведки ничего не стоит сейчас меня найти здесь в купе скорого поезда.
Мне стало до слез жалко мою маму и братьев, гермафродита Мамочку, себя самого, девчонок и друга Шурика с завода "ФЭУ". Получается, что я всех предал, в том числе и себя. Лучше бы я остался в психушке и помог Мамочке совершить этот дерзкий поступок. Возможно, что тогда Мамочка была жива, мы вместе с ней смогли разоблачить великую тайну этой психушки. Теперь, вот, Мамочки нет, она погибла из-за меня. Я не выдержал внутреннего напряжения, уткнувшись в газеты, стал в голос рыдать. В это время дверь в купе открылась. К нам вошли милиционер, гражданский и военный офицер. В гражданском я сразу узнал сотрудника КГБ, который забирал меня из психушки в горы. Там в блиндаже он предлагал мне сотрудничать.
"Вот, кончилась моя творческая жизнь." - подумал я. - "Сейчас загребут меня, а после расстреляют."
- Граждане! Предъявите документы и билеты на проверку. - сказал милиционер. - Надо быстро показывать!
Пожилая пара, растерянно, протянула свои документы. Сотрудник КГБ взял документы, стал внимательно рассматривать. Затем сотрудник КГБ на немецком языке, что-то спросил у иностранцев о Кавказе. Иностранцы в один голос стали расхваливать наши прекрасные места. Сотрудник КГБ вернул паре иностранцев билеты и документы. Извинился перед ними за беспокойство. После чего, из моих дрожащих от страха рук, взял документы и билет на поезд. Я подумал, что на этом моя жизнь кончилась. Меня просто убьют.
- Молодой человек, расскажи. Куда мы едем? О ком ревём? - строго, стал допытываться от меня, агент КГБ.
- У меня друг вчера умер. - ответил я, переворачивая газеты с заметками о Мамочке. - Все остальное в моих документах и в письме написано. Я еду в Москву на всесоюзную выставку. Больше вам сказать нечего.
- Похвально! - воскликнул, сотрудник КГБ. - Своей работой вы будете представлять нашу республику в Москве. Вот только свои эмоции научитесь хранить в себе, они вам пригодятся в дальнейшей жизни.
Сотрудник КГБ протянул мне документы, письмо и билет. Пожелал успехов. На этом моя история с пребыванием в психушке закончилась.