Аннотация: Было просто удивительно, что в психушке имеется наглядная агитация.
Побег из психушки.(S)
До конца субботы и в воскресенье, мы разрабатывали планы моего побега, вплоть до нападения на охрану, но сразу сами все отвергали. Ни один вариант не подходил, так как все заканчивалось аминозином, которого теперь опасался я. Надо найти самое разумное решение, которое помогло бы выбраться нам. Разумное решение было совсем рядом, прямо во мне. Даже в мыслях я не мог держать такого, что это может быть в психушке. Что тут в лаборатории смерти занимались партийной агитацией?! Какое высокомерие!
- Откуда я могу взять художника? - услышал я, в понедельник, сквозь дверь профессора, разговор по телефону. - У нас в больнице давно не было художника. Такие люди редко теряют разум. Я понимаю, что в агитации сила партии, но, ни один умный художник не пойдёт к нам в больницу работать. Нет! Я всего лишь учёный. Могу писать авторучкой и что-то нужное вычислять в науке. Искусство далеко не в моём понятии.
Меня словно молнией пронзило. Такой шанс я никак не мог упустить. Надо предложить свои услуги. Но как это сделать, чтобы не вызвать ни у кого подозрения. Мне бы только добраться до телефона и позвонить в военкомат. Дальше все дядя Илья сделает без меня. Я обязательно должен вырваться из этой западни.
- Мамочка! - с её согласия, я опять стал так её называть. - Скажи санитарам, что мне стало скучно и опять хочется заняться своим любимым дело - рисовать. Только творческие мысли дают мне положительный результат жизни. Любой художник живёт через своё творческое вдохновение. Пожалуйста, помоги мне в этом.
- Ты действительно художник? - удивлённо, спросила Мамочка. - Или ты просто так здесь дурака валяешь?
- Я действительно художник. - подтвердил я. - Ты мне обещала помогать неделю. Тогда дай мне этот шанс.
- Я лучше сразу профессору скажу о тебе. - предложила Мамочка. - Зачем мне этим санитарам говорить?
- Нет! Ты лучше скажи санитарам. - настаивал я, на своём. - Санитары скажут профессору. Если ты скажешь напрямую профессору, может у него вызвать подозрение в нашем сговоре с тобой. Ведь мы с тобой в работе общаемся четвёртый день. Нам надо быть хитрее профессора, чтобы он сам помог нам бежать.
- Ты прав! - согласилась Мамочка. - Нам действительно надо сейчас быть хитрее профессора и санитаров.
Обедать мы сели, специально, вместе с братьями санитарами. Я ковырял и ел вяло. Был совсем скучный.
- Что с тобой? - спросил меня, старший брат Жлобин. - Заболел, что ли или пища у нас стала не вкусная?
Я отмахнулся от них и продолжал делать кислую мину. Словно жизнь моя здесь совсем закончилась.
- Александр от скуки мается. - заметила Мамочка. - Давно ничего не рисовал. Вот на него и напала апатия.
- Что? На него напало? - удивлённо, переспросил младший брат Жлобин. - Повтори мне слово понятно.
- Художники скуку называют "апатия". - повторила Мамочка. - Он просто хочет рисовать. Это понятно вам?
Жлобины тут же оставили свою еду и быстро скрылись за дверью. Мы с Мамочкой едва сдержались, чтобы не рассмеяться в голос. Нам было понятно, что оба братья Жлобины рванули в кабинет к профессору. Наш вариант сработал. Нам надо теперь ждать дальнейшего хода развития событий. Главное, для меня, это то, чтобы профессор потерял свою бдительность и мне как-то добраться до телефона в его кабинете.
- Айвазовский! Иди! Тебя профессор ждёт! - скомандовал старший брат Жлобин. - Но если ты меня обманул, то я в тебя десять порций аминозином волью. Чтобы знал у меня, как зря языком трепать в больнице.
- Я не пойду. - отказался я, на удивление Мамочки и братьев Жлобиных. - Зачем мне ваш профессор сдался? Мне без него здесь хорошо. Я просто хочу рисовать. Я всего лишь свободный художник и больше никто.
Жлобины ни стали со мной церемониться. Схватили меня за шиворот. Потащили в кабинет к профессору.
- Он ещё сопротивляется идти к вам! - сказали Жлобины, вталкивая меня в кабинет профессора. - Вот он!
- Да! - передразнил я, профессора, глядя на него из-под бровей. - Я в армии два года служил художником.
- Так ты тогда знаешь, что такое наглядная агитация? - опять продолжил профессор, спрашивать меня.
- Наглядная агитация, это самое главное оружие нашей партии против капитализма! - громко, выпалил я.
- Прекрасно! - обрадовался профессор. - Напиши на бумаге все, что тебе нужно к наглядной агитации.
Профессор дал мне листок бумаги и авторучку. Я подумал хорошо и стал писать все то, что может пригодиться художнику в наглядной агитации. Начал свой список с чертёжной доски "кульмана" и закончил простым карандашом. Вполне естественно, не забыл про мольберт художника. Мой список занял два листа с обеих сторон. Я написал все специально, чтобы показать профессору, как глубоки знания больного художника-оформителя в области наглядной агитации и изобразительного искусства. В действительности, к данной работе в психушке требовалось всего, пара листов белой бумаги-ватмана, гуашь с плакатными перьями, чёрную тушь с чертёжными перьями, простой карандаш, метровую линейку, ластик стиральной резинки и большой стол, где можно выполнять наглядную агитацию. Мне хотелось поморочить профессора.
- Творческую мастерскую я тебе устраивать в больнице не буду. - сказал профессор, перечитывая все мои пожелания будущего творчества. - Но часть из этого списка мы купим в магазине к нашей стенгазеты.
- Можно я с вами поеду в магазин за красками? - наивно, спросил я, профессора. - Возьмите меня в город...
- Ишь, чего захотел! - вытаращив глаза поверх очков, возмутился профессор. - Пока ты сильно больной!
Братья Жлобины вернули меня в столовую и почему-то показали мне кулаки под самый нос. Теперь я с большим удовольствием уплетал вкусную пищу, которую ни доел перед этим. Мамочка сидела рядом и удивлённо наблюдала за мной, как я ем. Мамочка ничего у меня не спрашивала о результатах моих переговоров с профессором. Но по моему поведению было видно, что я чего-то добился в нашем совместном плане по освобождению из этих мест заключения. Нам остава-лось тщательно проработать план побега.
Ожидания всегда длиннее, чем само время. Я уже выполнил все свои работы, которые мне давала Мамочка. Помогал на кухне кухаркам. Дважды поужинал. Один раз с санитарами и второй раз на кухне. Я не знал, чем себя занять до того, как меня отправят спать в мою палату. Но, вдруг, вся психушка наполнилась привычным запахом предметов наглядной агитации. Я понял, что привезли мне краски к стенной газете.
- Я тебе подготовил наброски стенгазеты к ноябрьским праздникам. - сказал мне, профессор, когда меня опять привели к нему. - Ты обмозгуй хорошо, если есть чем, завтра мне скажешь. Будешь стенгазету писать в лаборатории или в библиотеке. Там у нас есть большие столы. Будет где тебе развернуться в работе.
- Там я не могу работать. - сразу, отказался я. - Мы вчера с Мамочкой в лаборатории и в библиотеке наводили генеральную уборку. У меня была сильная аллергия на запахи. Я чуть не умер прямо в помещении.
- Ладно! - после некоторых раздумий, согласился профессор. - Будешь делать стенгазету в моём кабинете. В моём присутствии. У меня здесь тоже завтра есть много работы. Нам хватит места. Это будет твой стол.
Профессор показал мне на большой стол в середине кабинета, за которым обычно проводят различные совещания и заседания, психбольницы. От середины этого стола, до телефона на столе профессора, всего два метра. Но, сколько мне понадобиться здесь времени и труда, чтобы дотянуться до этого аппарата? Весь вечер я думал о том, как заставить завтра профессора выйти из своего кабинета, чтобы не вызвать на себя подозрение с его стороны о попытки моего побега из его универсальной психушки. Как заявил сам профессор по телефону, что художники ни так часто теряют разум и редко бывают в психушке.
Таким образом, напрашивается вывод о том, что профессор меня ни станет подвергать своим опытам. Но зорко будет следить за тем, чтобы я ни смог улизнуть отсюда. Следовательно, надо как-то сделать так, чтобы профессор потерял свою бдительность, а я мог позвонить, лучше всего, своему дяде, Цалоеву Илье Петровичу, военкому нашего города Беслан. Думаю, что Илья Петрович постарается меня вытащить из этой психушки.
Перед сном я вспомнил за наброски будущей стенгазеты. Посмотрел листок, который мне оставил профессор. Каково было моё удивление в том, что учёный человек не умеет подготавливать даже шаблонную наглядную агитацию. На листке был какой-то детский лепет о том, как надо бережно относиться к лечению больных, чтобы они выздоравливали вовремя лечения.
Какая-то белиберда. Я даже удивился такому цинизму, как благополучие над больными. Если бы только люди знали, как ценят тут здоровье больных, которые, фактически, являются подопытными кроликами. Возможно, что сейчас уже не проводят скрещивание обезьян с человеком. Но даже метод по испытания лекарств на больных людях, мог бы шокировать любого человека. Ведь это же уму непостижимо! Вначале они издеваются над телом человека, а после его лечат.
Видимо, очень сладко спал всю ночь, что не слышал, как Мамочка утром открыла дверь в мою палату.
- Твой завтрак уже на столе. - расталкивая меня, сказала Мамочка. - Скоро профессор придёт. Иди, кушай. У тебя сегодня творческая работа на целый день. Может быть, что тебя ждёт удача в кабинете профессора.
Мамочка ушла. Я надел на себя больничную робу и поплёлся следом за Мамочкой в столовую палату для служащих. За обеденным столом и в умывальной комнате никого не было. Все поели. Я умылся. Почистил зубы пальцем. Пополоскал рот. Мне не хотелось быть, как все больные, от которых исходил такой запах, что невозможно было находиться рядом с ними, ни то, чтобы жить в одной палате. Даже удивительно, как учёный человек, профессор, входил к ним. Видимо, это у него уже выработалась многолетняя привычка.
- Александр! Тебя профессор в кабинете ждёт. - сказала мне, Мамочка, когда я заканчивал свой завтрак.
Я ещё раз прополоскал рот в умывальнике и пошёл в кабинет профессора. Мне было удивительно, что никто из санитаров уже ни тащил меня за шиворот в кабинет профессора. Даже сопровождающих рядом со мной не было. Словно я был обычным служащим этой больницы, который пришёл утром к себе на работу.
- Александр! Входите, пожалуйста! - вежливо, пригласил меня, на "вы", профессор. - Там рабочий стол.
Профессор показал на стол, на котором были гуашь в банках и разные предметы к наглядной агитации.
- Извините, профессор, но ваши наброски, которые вы дали мне вчера, совершенно не годятся к наглядной агитации. - осторожно, сказал я. - В них нет последних материалов ЦК КПСС. Ни слова не сказано о борьбе против капитализма и построения социализма в нашей стране. За такую газету, как вы мне предложили, можно получить партийное взыскание по линии парткома. Думаю, что вам нужно поработать над темой.
- Вы правы. - согласился профессор. - Я совершенно не разбираюсь в наглядной агитации. Вот вам свежие газеты и журналы. Материал, который вам нужен для стенгазеты, вы можете взять там. Я вам все доверяю.
Профессор положил мне на стол пачку газет и журналов. Я посмотрел на число, там было напечатано "Воскресенье. 1 ноября 1970 года". Это вчерашняя газета, у меня в запасе есть почти целая неделя. Если ничего не получится, то я вместе с Мамочкой им тут такое устрою, что все ноябрьские праздники будут для психушки, на все времена, самым черным днём календаря. Но только жить здесь я никогда не останусь.
Я стал просматривать предпраздничные материалы Политбюро ЦК КПСС. Зарубежные сводки и материалы советских агентов за рубежом, сообщали о политических фронтах пролетариев всех стран против происков загнивающего капитализма. Можно было подумать, что весь земной шар ополчился против инородного тела - капитализма, который разъедает все прекрасное в мире. Коммунизм, это светлое будущее.
Первым долгом, я разбил белый лист ватмана на заголовок и три колонки. В заголовке набросал - "Великий Октябрь". Колонки озаглавил - партийная, общественная, международная. Под заголовком написал "Орган партийной, комсомольской и беспартийной организации психиатрической больницы города Орджоникидзе". Дальше написал дату - "6 - 7 ноября 1970 года. 53-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции". Рядом нарисовал крейсер "Аврора". Затем подумал, что добавить и набросал карандашом фейерверк из залпа крейсера "Аврора". По углам нарисовал красные банты революционеров.
- Это всего лишь черновой набросок. - сказал я, профессору, показывая ему лист ватмана. - Если это вам понравилось, то все сделаю цветным. В колонках напишу необходимые тексты заметок и стенгазета готова.
- Ты, действительно, настоящий художник! - удивлённо, воскликнул профессор. - Я тебе все доверяю полностью. Как ты считаешь, так делай стенгазету. Мне твоя работа в таком виде нравится. Так что ты дерзай.
Воодушевлённый таким вниманием со стороны профессора, я стал стараться сделать стенгазету, как можно лучше. В первую очередь, решил стенгазету украсить, после заполнять колонки заметками и статьями, которые я подобрал из газет и журналов. Все это надо было тут как-то подвести к рабочим наброскам профессора, чтобы его не уронить окончательно в грязь лицом перед такой ответственной работой, как партийное поручение в оформлении стенной печать к ноябрьским праздникам. Таким образом, я больше возрасту в лице профессора, как художник и вполне здоровый человек, как бы лучше расположу его к себе. До самого обеда я увлечённо рисовал.
Иногда, мы с профессором обсуждали житейские дела. Профессор был осторожен в своей беседе со мной. Но я делал вид, что не замечаю такого отношения к себе с его стороны. Без устали я рассказывал профессору о своей службе в армии у берега Чёрного моря. Профессор посмеивался над моими забавными рассказами и подчёркивал, что у меня в армии была хорошая служба, есть что вспомнить. Постепенно, профессор стал немного откровенным со мной. Он сказал, что я ему очень понравился, как человек и как художник. Он будет беспокоиться о моём благополучии в пределах больницы и не позволит санитарам колоть мне аминозином. Такая заявка устраивала меня на время нахождения в психушке, но так я не мог остановить Мамочку в её решении уничтожить психушку. Возможно, она погром устроит в праздники. Надо как-то уговорить Мамочку не делать погрома хотя бы в течение недели, а там...
- Профессор! Александр! - обратилась, Мамочка, через закрытую дверь. - Вы сегодня обедать будете?
- Я чуть позже пойду обедать! - сразу, отозвался я. - Мне нужно некоторые рисунки на стенгазете закончить.
- Ты рисуй, а я схожу обедать. - сказал, профессор. - Я тебя замкну, чтобы никто тебе не мешал работать.
Как только шаги профессора удалились от двери кабинета, я тут же стал лихорадочно набирать номер телефона военкомата города Беслан, но у меня ничего не получилось. Набор номеров телефона сбрасывался. Тут я вспомнил, что нахожусь в другом городе и позвонил через междуго-родный номер коммутатора. Телефон правильно набрал номер, но трубку никто не брал. Возможно, что в военкомате тоже обед и военком уехал обедать домой. Позвонил ему прямо домой. Дома тоже долго никто не брал трубку телефона.
- Илья Петрович! - сразу, стал говорить я, как только подняли трубку. - У меня мало времени. Я нахожусь в психушке на улице Камалова в Орджоникидзе. Меня посадили в неё за драку. Выручайте. Извините.
Едва я успел положить трубку, как в замочной скважине двери закрутился ключ. Чтобы не вызвать подозрение у профессора, я отошёл дальше от телефона. С обратной стороны стола стал макать свою кисточку в гуашь и раскрашивать давно раскрашенный крейсер "Аврора". Сделал вид, что сильно увлечён работой
- Я забыл свои очки. - извиняясь за беспокойство, сказал профессор. - Так без очков совсем ничего не вижу.
- Мои рисунки все готовы. - сказал я, профессору, когда он подошёл к двери. - Я тоже пойду с вами обедать.
Проскользнул в дверь впереди профессора и поспешил в столовую. Мне надо было предупредить Мамочку, о том, что меня скоро выпустят из больницы, чтобы она пока не устроила в психушке никакой погром.
- Сегодня, завтра я обязательно выйду. - шёпотом, сказал я, Мамочке. - Ты ни обезьяна и я человек. Поэтому, потерпи и не делай погромов. Я в Орджоникидзе общественность подниму в твою защиту.
Мамочка лишь успела кивнуть головой в знак своего согласия, как в этот момент в столовую вошёл профессор. Он заходил в умывальную помыть руки. Мамочка в другом конце столовой стала собирать всю посуда в эмалированное ведро и затем вытирать обеденный стол, за которым ещё до нас обедали санитары. После обеда я вплотную занялся оформлением стенгазеты. Мне не хотелось покидать психушку, не закончив свою работу. Я давно привык к тому, что честь превыше всего. Работа художника у меня всегда была, как честь мундира у русского офицера. Мои деды и дядьки, которые служили офицерами царской и советской армии, всегда говорили, что честь мундира офицера превыше всего. Если ты дал своё слово, то должен его сдержать при любых обстоятельствах. Так и я в своей работе художника, как офицер в армии.
К ужину стенгазета была закончена. профессор не скрывал своего удовольствия от моей работы. Профессор сказал, что выполнит любое моё желание в пределах больницы. У меня было только одно желание, это выбраться из психушки, но Илья Петрович что-то медлил с моим освобождением. Может быть, это не он взял, а его малолетние дети, то тогда все у меня пропало. Дети могут подумать, что это была просто шутка и не скажут отцу о моём телефонном звонке. У них дома, на этот счёт, армейская дисциплина. Ведь все дети в семье родились в разных армейских частях. В разных союзных республиках и в разных странах "варшавского договора". Но буду надеяться, что удача не оставит меня без внимания, я выберусь отсюда.
- У меня есть желание. - ответил я, профессору, укрепляя на стене стенгазету. - Читать газеты и журналы.
- Пожалуйста! Сколько надо? - довольный моим скромным желанием, ответил профессор. - Хоть все читай!
Профессор принёс мне в палату стопку газет и журналов. Положил их на мою постель. Мамочка закрыла мою дверь после профессора. Рабочий день закончился. За мной так никто и не приехал. Мне оставалось только ждать результата из города Беслан или все-таки начинать устраивать большой погром в психушке.
- Саша! Уже вечер. Иди ужинать. - сказала Мамочка, открывая дверь моей палаты. - У тебя получилось?
- Пока нет. - ответил я. - Что-то никто меня не хочет вытаскивать отсюда. У нас в запасе есть неделя.
- Ладно! Подождём. - согласилась Мамочка. - Неделя, это не прожитые годы, которые я мучилась здесь.
Братья Жлобины, как всегда, дежурили в психушке. Я хорошо знаю город Орджоникидзе, но почему-то никогда не слышал такой фамилии и братьев не встречал на улицах города. Таких мордоворотов я не мог не заметить, если бы они появлялись в Орджоникидзе. По возрасту братья Жлобины лет на десять старше меня. У них должны быть семьи и дети. Но по ним не видно этого. Поведение и мышление братьев Жлобиных никак не связано с семейными людьми. Может быть, у братьев дома и семьи нет вообще?
- Где эти братья Жлобины живут? - спросил я, Мамочку, когда санитары после завтрака ушли из столовой.
- Как где? - удивлённо, переспросила Мамочка. - Здесь! В больнице. Братья местного производства. Фамилии у них нет. Это за то, что они жлобы по своей внешности и по внутреннему содержанию, их с детства назвали братья Жлобины. Возможно, что они даже не братья. Старшего зовут Васей, который поменьше, тот Семён. В больнице они санитары и производители себе подобных. Больных женщин насилуют, чтобы делать детей таких же, как они тупых. У братьев мышление в замкнутом пространстве. Кроме больницы и насилия они ничего не знают. Одно время они и меня насиловали. По силе я не могла с ними сопротивляться. Тогда я украла у профессора снотворное и аминозином. В воскресный день, когда кроме санитаров и охраны никого не было в больнице, я подсыпала братьям снотворное. Как только они уснули, я ввила им большие дозы аминозином, раздела их догола. Избивала братьев кожаным ремнём до такой степени, что у них на теле не было живого места. Жлобины больше месяца отходили в палате. На них испытывали все имеющиеся в больнице лекарства. Конечно, все сразу подумали о том, что это моя работа. Со мной беседовали профессор и главный врач. Я им все рассказала, как они меня насиловали, когда я станови-лась женщиной. Братьям Жлобиным сказали, что если они ещё раз меня тронут, то их самих будут постоянно колоть аминозином и проводить над ними разные опыты. С того времени я осталась жить в нашем корпусе, а братьям Жлобиным выделили отдельно палату в гинекологическом корпусе. Это за кухней. Там живут роженицы и младенцы. Жлобины так меня сильно боятся, что когда спят, даже в своей палате, то запираются на ключ. Едят и пьют в моё отсутствие, чтобы я им больше ничего не подсыпала. Когда кушают, то постоянно капаются в продуктах, вдруг, я ухитрилась опять тайком насыпать снотворное. Поэтому эти братья тебе сказали, что я на все способна. Я действительно по натуре такой человек, что тут могу даже убить своего обидчика.
- Вот, Жлобины, насилуют больных женщин, которые от них рожают. - осторожно, поинтересовался я, когда Мамочка умолкла. - Дети рождаются нормальные или тоже бывают больными, как их мама и эти братья?
- Дети чаще рождаются жлобами, как отцы. - ответила Мамочка. - Я их в праздники тебе покажу, когда в больнице никого не будет. Непригодных детей умерщвляют. Нормальных увозят совсем из больницы. Куда? Я не знаю. В больнице остаются только жлобы. Их держат отдельно от нас. Из взрослых жлобов только двое, это братья-санитары Жлобины. Остальные жлобы маленькие, но скоро и они подрастут, как их отцы жлобы.
"Выходит, что выращивать образцы будущих воинов продолжают." - подумал я. - "Только не от обезьян, а от этих двух братьев Жлобиных. Возможно, что эти Жлобины сами тоже гибриды от человека и обезьяны."
После ужина я ушёл в палату. Мамочка замкнула меня в палате. Я сразу погрузился в размышление о том, что может быть лаборатория усовершенствована современной аппаратурой по искусственному производству человека, которого можно подготавливать в его развитии в том направлении, которое понадобится данному правительству и политическому строю. Попросту говоря, здесь пытаются создать биологических роботом, солдат пригодных к войне, независимо от политического и социального направления.
У меня перед сном была полная апатия. Я ничего не хотел. Мне все надоело. На журналы и газеты не мог смотреть. Я подумал, что если меня завтра не вытащат отсюда, то тогда мы с Мамочкой в среду начнём обсуждать мероприятие по уничтожению этой фабрики выращивания воинов-жлобов. Было бы какое-то оружие или газ. Но у них даже кухня топится сухими электрическими тэнами, к которым нет никакого доступа. Включение и отключение кухни находится под контролем охраны. Может быть, это Мамочка знает доступ к чему-то горючему, чего мне не известно?
Ведь есть в психушке склад, куда я таскал в первый день с машины продукты в ящиках. Возможно, что в этом складе есть кладовка огнестрельного оружия и боеприпас к нему. Не могут же охранники обходиться одним и тем же оружием, передавая его из рук в руки вовремя смены дежурства. Должен быть какой-то, пусть маленький, арсенал местного значения. Туда бы добраться нам с Мамочкой. Тогда можно было бы захватить психушку без жертв и привлечь сюда внимание населения. Конечно, к этому арсеналу надо добраться. Если у Мамочки имеются ключи от кухни, библиотеки, лаборатории и от жилых помещений, то почему бы ей не иметь ключи от складов. Если Мамочка планирует уничтожить психушку, значит она, наверное, знает, чем. Тогда мы совершим побег и взрыв психушки.
На следующее утро, после завтрака, вдруг, профессор, неожиданно, пригласил меня к себе в кабинет.
- У меня к тебе есть предложение. - прямо с порога, стал говорить профессор. - Я ознакомился с твоим паспортом и навёл кой какие справки о тебе. Убедился в том, что ты вполне нормальный человек. Конечно, я могу тебя, прямо сейчас, отпустить из нашей больницы. Но ты войди в моё положение. Такие люди бывают у нас очень редко. Я имею в виду художников и физически здоровых людей. По закону, я могу тебя оставить на карантине до сорока пяти суток. Если о твоём месте препровождении в нашу больницу знают родственники. Так как о твоём месте нахождения не знает никто, то я могу тебя держать всю жизнь. Никто даже не подумает, что ты можешь находиться у нас. Милиция о своём проколе не скажет, что вполне здорового человека они поместили в психиатрическую больницу. Тех парней, которых ты покалечил, давно выписали из больницы. Милиция ими не интересуется, так как пострадали они, а не ты. Тебе выгодно сейчас отсидеться у нас. Ведь пострадавшие парни так все не оставят. Они сейчас тебя всюду ищут. Так вот, давай мы с тобой договоримся, ты будешь у меня до тех пор, пока сделаешь все художественные работы по оформлению нашей больницы. Тут этим не занимались, возможно, лет двадцать. Как только ты всю работу выполнишь, то я тебе выпишу настоящий больничный лист. По которому тебе оплатят все, что положено по больничному листу. Я заплачу тебе за твою работу по нашему договору. Чтобы твоя мама не переживала, я договорюсь с военкомом города, что ты на учении в горах. Так что все будет нормально. Ты сдашь больничный лист по месту своей работы. Дома скажешь, что был в горах на военной переподготовке. У тебя подошёл срок после армии. Осталось только тебе принять моё предложение и приступать к работе у нас.
- Ничего не получиться. Даже при моём желании. - ответил я. - С вашим больничным листом, извините за откровенность, из вашей психушки, меня и одного дня не будет держать на военном заводе, где я сейчас работаю. Что касается военкома в городе Беслан, то это мой дядя, он, точно, на такое никогда не пойдёт.
- Как, дядя? - удивлённо, спросил профессор. - Осетин! Цалоев Илья Петрович?! Какой-то бред ты несёшь.
- Никакой не бред. - возразил я. - Вы сами только что сказали, что я вполне нормальный человек. Сестра моего отца замужем за Цалоевым. Выходит, что он мой дядя. Так все получается? У вас ничего не выйдет.
- Все так! - со злобой, процедил профессор. - Но ты далеко не умный человек. Если бы ты мне этого сейчас ни сказал, то, возможно, по моей оплошности, мог завтра быть дома. Но ты теперь будешь гнить здесь всю свою жизнь. После укола двойной дозы аминозинчика, как миленький будешь рисовать. Тут ни такие герой, как ты, были у нас и те поломались. Так что стоит тебе хорошо подумать о моём предложении по работе.
- "Пожуём, увидим" сказали дикари, когда на костре зажарили профессора. - глупо, с острил я, перед профессором. - Вы за свои слова ещё отвечать будете перед законом, когда я сам выйду из вашей психушки.
- Ты вначале выйди! - заорал, на меня, профессор. - Даю тебе на размышления одни сутки! После пинай на себя. Ты подумай, пока я добрый. Санитары! Быстро! Посадить его в общую палату к больным! Посиди там!
Братья Жлобины схватили меня за шиворот, как щенка и потащили в вонючую общую палату к больным.
"Вот, действительно, дурак!" - подумал я, на себя. - "Мог подписать фиктивный договор с профессором и питаться с профессорского стола до своего освобождения. Теперь придётся хлебать эту баланду из ведра. Мамочку тоже сильно подвёл. Как она тут сможет утроить погром одна без ме-ня? Надо что-то придумать."
Однако я понимал и другое, что моё согласие с профессором не отменило бы погрома. Мамочка не пошла бы на сговор с профессором, а я в её глазах стал бы предателем. Мамочка теперь и меня уничтожит. Как же мне сейчас быть? Согласиться что ли с предложением профессора? Сказать профессору, что мол погорячился малость, извините, больше так с моей стороны не будет. Может быть, профессор мне поверит? Только бы мне гадость не глотать из общего ведра, с вонючими больными. Как аминозином уколют, так все.
Я сидел на полу в общей палате. Смотрел, как больные изображают своих "героев" из психушки. Сегодня обеденным столом в палате был другой толстяк, на которого мочился "гладиатор", с куриными перьями из подушки в волосах и обрывком какой-то тряпки, свисающей от плеч до пояса на его трусах. С другой стороны, на животе толстяка "математик" писал какие-то свои замысловатые формулы. Возможно, только что придуманные им самим.
Какой-то психический маньяк пытался через железную решётку добраться до дамы в телевизоре, рассказывающей ему о мире прекрасной любви. Неудачные попытки маньяка из психушки изнасиловать даму в телевизоре, так разозлили его, что он разделся догола и стал показывать даме свой срам. Но она спокойно объясняла ему о любовной терпимости к ближнему. Это окончательно вывело маньяка из себя. Он разбежался и со всех сил врезался в решётку. Струйки крови потекли из его пораненного тела.
Совершенно не соображая, маньяк из психушки взял больше разгон и так сильно ударился об решётку, что сразу упал без чувств. При виде крови больные подняли дикие вопли. В палату заскочили санитары. Больные сбились в кучу в противоположный угол от двери. Стали руками показывать на маньяка, залитого ручьями крови. Санитары сделали маньяку укол аминозином и пота-щили его в свой кабинет-медпункт.
Моё увлечение созерцанием происходящего в палате сократило время до обеда. Предчувствуя запах продуктов, больные почистили свой живой стол. Расселись вокруг живого стола в ожидании своего обеда.
- Что у тебя случилось? - удивлённо, спросила меня, Мамочка, когда принесла в палату ведра с баландой.
- Профессор спровоцировал меня на скандал. - шёпотом, ответил я. - Вот меня посадил в общую палату.
- Понятно! - тихо, сказала Мамочка, разливая по чашкам баланду. - Я что-нибудь придумаю насчёт тебя.
- Мне гадость кушать не надо. - сразу отказался я, от баланды, когда Мамочка налила мне полную чашку.
- Я сейчас тебе принесу хороший обед. Потерпи. - сказала Мамочка, укладывая облизанные чашки в ведро.
- Спасибо тебе! Но не надо меня выделять от этого коллектива. - отказался я, от внимания Мамочки. - Они такие же люди, как и мы с тобой, только больные. Не нужно нам их обижать. Мне жалко всех этих больных.
То, что я сравнил Мамочку со всеми людьми, это её обрадовало. Она вспыхнула румянцем на лице, измученном переживаниями жизни. Видимо у неё появилось желание выжить в этом кошмаре повседневной жизни, в которую её принудительно втянули с самого дня рождения. Возможно, что она поможет мне выйти. Мамочка вышла с эмалированными вёдрами и облизанной посудой за дверь общей палаты. В коридоре какой-то непривычный шум, вместо привычной тишины, которая смертельно таилась в психушке. Это не было насильем братьев Жлобиных над больными женщи-нами. Там о чём-то спорили. Я стал внимательно вслушиваться в шум через замочную скважину в двери и понял, что в коридоре есть посторонние люди.
- Мы требуем, чтобы вы показали все палаты! - услышал я, мужской голос. - Есть точные сведения, что у вас под видом больного прячется агент иностранной разведки. Покажите нам больных. Мы сами проверим.
- Я давно работаю в этой больнице. - возразил профессор. - Тут только душевно больные люди. Других нет.
- Если вы не покажите все палаты! - громко, требовал мужчина. - КГБ вынужден будет привлечь вас к суду.
По коридору забрякали двери и зазвенели ключи. я отошёл от замочной скважины, в которую стали толкать ключ. Дверь открылась. Я увидел знакомого офицера из нашего военкомата. С ним были двое милиционеров и двое в штатском. Видимо, офицеры из КГБ. Офицер из военкомата сделал вид, что меня не узнал. Стал рассматривать всю палату. Но я заметил, как он кому-то осторожно показал рукой в мою сторону.
Все пятеро мужчин вошли в палату. Стали подозрительно вглядываться в лица больных. Как истинный разведчик и больной психушки, я забился подальше в угол палаты. По обстановке понятно, что меня сразу узнали, но они разыгрывали сцену разоблачения. Мне нужно было им подыграть. Офицеры медленно обошли больных и стали направляться к выходу. Я заволновался, что они меня действительно не признали среди больных. Мне хотелось рвануть куда-то в сторону, чтобы спровоцировать их на своё задержание.
- Вот он! Я узнал его. - вдруг, сказал офицер военкомата. - Задержите его! Он напал на наших агентов КГБ.
Двое из КГБ набросились на меня с наручниками. Мне заломили руки за спину и потащили в кабинет профессора. Там находился весь персонал психиатрической больницы. Профессор был настолько растерян, что ничего не говорил, как-то странно разводил руками и жадно глотал воздух. У него, возможно, был приступ сердца, но мне не было жалко профессора. На его совести было много загубленных жизней.
- Мы сейчас составим акт задержания агента иностранной разведки. - командным голосом, сказал офицер КГБ. - Вы дадите свои показания и подпишите акт, как свидетели задержания агента иностранной разведки.
Офицер сел за стол профессора и стал писать. Все присутствующие стояли перед ним по стойке смирно. Даже профессор психушки очухался без помощи своих коллег, также стоял смирно рядом с офицером КГБ.
- Профессор! Пожалуйста! Расскажите подробно, как он попал в больницу? - спросил офицер КГБ.
- Я утром пришёл на работу. - начал рассказывать профессор, нервно перебирая руками брюки и постоянно поправляя сползающие от переносицы вспотевшие очки. - Мне доложили санитары, что ночью из милиции привезли больного, который у переезда, возле Китайской площади, искалечил шестерых здоровых парней. Естественно, что в милиции его посчитали психом и привезли к нам в больницу. Три дня я наблюдал за ним. Он показался мне вполне здоровым. Совершенно случайно, я узнал, что он может прекрасно рисовать. Он мне даже стенгазету к ноябрьским праздникам нарисовал. Я просмотрел его паспорт. Собирался отпустить домой, но он устроил балаган. Пытался оказать сопротивление моим санитарам. Мы его изолировали в палату особо буйных больных. Хотели вплотную заняться его лечением. Но тут к нам приехали вы...
- Вы нам чуть всё не испортили! - хлопнув ладонью по столу, закричал офицер КГБ. - Шпион калечит наших лучших сыскных агентов, которые шли за ним по пятам. Вместо того чтобы сообщить нам в КГБ о таком человеке, вы пытались отпустить шпиона на все четыре стороны. Лишь благодаря нашим агентам, пострадавшим от него, мы вышли на вас. Как вам не стыдно?! Вы, генерал запаса! Ведёте себя, словно паршивый мальчишка. Мы будем разбираться с вами отдельно. Я пришлю вам повестку в КГБ. Вы поняли меня?!
- Да, вы, что! - почти захлёбываясь, от приступа боли в сердце и от ярости, зашипел профессор. - Я, старый партиец! Лауреат Сталинской премии. За свою работу. Да вы знаете! Как вы можете так со мной поступать?
Профессор достал из внутреннего кармана своего костюма пробирку с таблетками. Одну таблетку положил в рот. Трясучими руками, со своего стола, запил водой из гранёного графина. Пробирку оставил в руке. Видимо, офицер КГБ решил больше не увлекаться своим спектаклем. Опросил сотрудников психушки присутствующих в кабинете. Записал показания в протокол или акт, как он сказал. Все стали расписываться.
- Я не могу покинуть это заведение в таком виде. - категорически, заявил я. - Пускай мне вернут одежду и документы. Я требую, чтобы профессор письменно подтвердил о том, что я психически не болен. Только в этом случае я могу иметь своего адвоката на суде и давать показания службам КГБ вовремя допроса.
- Сейчас же, быстро, выполняйте эти требования задержанного! - приказал офицер КГБ. - Мы должны соблюдать его гражданские права. Так записано в документах конвенции Организации Объединённых Наций.
Профессор дал распоряжение своим служащим вернуть мне одежду, а офицеру КГБ отдать все мои документы. Офицер милиции снял с меня наручники. Я стал переодеваться. Тем временем, профессор писал на своём бланке, что произошла ошибка. В психиатрическую больницу был доставлен вполне здоровый человек. Профессор указал все мои данные, согласно записи в паспорте, письмо передал офицеру КГБ. Убедившись, что все необходимые формальности выполнены, меня в наручниках повели через ворота психушки.
Прямо у ворот стояла машина ГАЗ-69 военкомата города Беслан. Рядом вооружённые автоматами солдаты, которые сразу взяли меня под охрану и на виду сотрудников психушки силой посадили в машину. На улице стояли две машины. Одна милицейская. Другая, видимо, была из КГБ. Все расселись по своим машинам, повернули от психушки, в которой я находился несколько мрачных дней своей жизни.
- Может быть, вы с меня наручники снимите? - спросил я, солдат, когда мы чуть отъехали от психушки.
Солдаты молча передёрнули затворы автоматов и стволы поставили мне по бокам. У меня сразу по спине потёк холодный пот. В таком положении, когда по обоим бокам стволы автоматом, мне стало не до шуток.
"Может быть, меня действительно за иностранного агента приняли?" - подумал я. - "Вот влип! Чего доброго, судить будут. Откуда я мог знать, что бил агентов КГБ. Агенты меня сами спровоцировали. Ладно задержали бы. Они напали на меня с ножом! Тут что-то ни так. Ни на каких агентов КГБ они не были похожи."
Пока я раздумывал о происходящем, машины выехали за город и повернули в сторону селения Балта, а не в Беслан. Совершенно противоположная сторона Орджоникидзе. За городом машины повернули вправо и поехали за Лысую гору. Я до армии знал, что в Куртатинском ущелье и ближе, есть разные военные полигоны. Там проводят войсковые учения. Кавказского военного округа и гарнизона Осетии.
"Возможно, что там меня будут судить полевым судом?" - подумал я. - "Так раньше судили предателей."
Я толком не знал, что такое полевой суд. Знал лишь, что это высший военный суд над предателями и изменниками Родины. Поэтому я решил, раз это полевой суд, то, выходит, что тогда он должен проходить в поле. Привозят в поле, зачитывают приговор и сразу на месте расстрел. Без дальнейшего разбирательства. Я уже было собрался реветь перед смертью, но машины юркнули в расщелину между гор. Потянуло дымом костра и запахом шашлыка. Я прекрасно знал обычаи гор - там, где пахнет шашлыком, расстреливать не будет. Мои горькие мысли от слез, тут же переключились на пищу. Мне захотелось кушать шашлык и выпить, хотя бы пиво. Я прекрасно понимал, что шашлык и арака в горах, это одно целое. Выходит, что сегодня в горах у меня будет хорошее застолье с военными. Иначе, зачем бы меня сюда везли высоко в горы.
Машины остановились. Солдаты надели мне на глаза плотную повязку. Вывели из машины, повели куда-то по тропинке. Траву со снегом я ощущал даже через обувь. Затем, мы стали спускаться куда-то вниз по ступеням, сделанным из досок. Я сразу стал мысленно считать ступени, которых было восемнадцать. Получается, что это военный блиндаж или командный бункер. Такие подземные сооружения я видел в армии, вовремя учения стран Варшавского договора. Мне приходилось в таких сооружениях делать наглядную агитацию и специальные художественные работы.
Но сейчас меня привезли, ни в этих целях. Вот только, интересно, зачем именно? Зачем тогда солдаты мне повязали на глаза повязку и не сняли с рук наручники? В самом низу неизвестного подземелья я почувствовал запах осетинской кухни, шашлыка и араки. В этом помещении не было слышно разговоров, но я почувствовал присутствие людей. Солдаты осторожно расстегнули с отёкших рук наручники. Я не спеша размял свои руки и резко сдёрнул с лица повязку. В командном бункере стоял огромный стол с продуктами и разной выпивкой. За столом были офицеры армии, милиции, тут же несколько человек в гражданском. Большинство присутствующих офицеров мне были знакомы.
- Ура! Ура! - закричали офицеры и захлопали в ладоши. - Поздравляем тебя со свободой, узника психушки!
- Извините. - серьёзно, спросил я, с кислым лицом, продолжая игру. - У вас тут где-нибудь вода имеется?
- Зачем тебе вода? - удивлённо, спросил генерал, стоящий рядом с моим дядей военкомом. - Что с тобой?
- Понимаете, тут такое дело, - смущаясь, ответил я, - думал, что это меня в горы везут на расстрел и на...
- И наложил со страха полные штаны! - не вытерпел, рядом стоящий со мной офицер. - Вот, парень, даёт!
Все дружно стали смеяться над моей шуткой и над приколом офицера, стоящего за столом возле меня.
- Нет! Вы неправильно подумали. - серьёзно, продолжил я. - Напоследок в психушке я забыл помыть руки.
Офицеры тут же разразились смехом. Они прекрасно поняли, что я сейчас их всех разыграл с психушкой.
- Ты выйди из бункера. Там наверху воды и снега, хоть утопись - сквозь смех, сказал мне, офицер-шутник.
Я и вправду хотел после психушки помыть руки перед едой. Тут же вышел из бункера на свежий воздух. В горах все ещё было светло. Можно пару часов погулять, а там и домой мне пора. Я огляделся вокруг. На вычищенной площадке перед бункером стояли длинные умывальники с водой. Чуть дальше, военные и легковые машины, находились у самой кромке снежных бугров, которые дальше скребли военными бульдозерами от площадки и командного бункера. Снегу было много, но погода была слегка прохладная. В такую погоду мы загорали в горах на снегу. У нас цвет кожи был какой-то стальной. Все говорили, что этот загар ультрафиолетовый из-за отражения солнечных лучей от снега. Говорят, такой загар, когда в меру, полезен.
- Ну, рассказывай, что у тебя там приключилось в психушке? - стали спрашивать меня, офицеры, когда я после умывания опять вернулся в бункер к столу. - Это правда, что ты побил сразу шестерых агентов КГБ?
- Их было семеро. - серьёзно, ответил я. - Шестерых я точно побил, когда они меня пытались задержать кухонным ножом, а седьмой трусливо бежал с места драки. Я пытался его догнать, но мне помешала милиция. Пострадавших отвезли в больницу, а меня в милицию. Там, в милиции, стали выяснять причину драки. Сколько нас было, которые побили шестерых агентов КГБ? Я пытался им нормально объяснить, что был один, но милиционеры, никак не верили. Даже когда свидетели, вызвавшие милицию и скорую помощь, подтвердили мой рассказ, милиционеры мне не поверили. Меня это так сильно разозлило, что милиционеры вызвали себе на помощь парней из психушки. На меня надели усмирительную рубашки и отвезли...
Я рассказывал свою правдивую историю, но все воспринимали это, как анекдот и смеялись от всей души. Даже рассказ о гермафродите Мамочке из психушки офицеры приняли, как мой розыгрыш над ними и все.
- Когда она была бабой, ты успел ей задрать юбку или, что у неё было, халат? - интересовался, капитан.
- Нет, не успел. - серьёзно, ответил я. - В это время у Мамочки менялись половые органы. Мне было трудно определить, кто это, мужчина или женщина? Тут ваши люди мне все испортили. Вы-везли меня из психушки.
- Ну, ты, молодец! Повеселил нас. - радостно, заметил генерал. - Тебе нужно было клоуном стать в цирке.
- Я пытался поступить в цирк. - парировал я. - Меня не приняли. Сказали, что им придётся из цирка многих клоунов уволить. Зрители лишь на меня будут ходить смотреть. Но я все равно поступлю в цирк работать.
- Александр! Иди работать к нам в Комитет государственной безопасности. - предложил офицер КГБ. - Нам такие люди нужны. Мы тебя научим разным языкам. Будешь ездить по странам мира. Вести там разведку.
- Нет, не могу! - серьёзно, отказался я. - После моих драк, за рубежом, будут всегда проблемы. У вас лекарства не хватит лечить агентов ФБР и КГБ, а это уже будет вам международный скандал в самой разведке.
- Ты прав! - согласился сотрудник КГБ, наливая полный стакан араки. - Лучше ты поступай в цирк работать.
Из военного полигона, с Ильёй Петровичем, мы выехали на "Волге" поздно вечером. Гора Казбек бросила огромную тень вечера со своей вершины на ущелье, в котором ещё находились мы. Водитель машины включил фары, освещая узкую полоску дороги, выводящую нас из расщелины между гор. Вскоре, мы вскарабкались на Лысую гору и помчались вниз к городу Орджоникидзе, который светился многими огнями.
- Все-таки, что произошло с тобой неделю назад? - спросил меня, Илья Петрович. - Расскажи подробнее.
- Я рассказал в бункере всю правду. - ответил я. - Это ни моя вина, что все перевернули в шутку. Илья Петрович! Я хотел бы помочь гермафродиту Мамочке в её проблеме. Она ведь человек, а совсем ни животное.
- К моему сожалению, тут я пас. - ответил дядя. - Тебе самому крупно повезло. Если бы ни плановые сборы в горах, то я тебя не смог бы вытащить из психушки. Эта организация засекречена. Ты разговаривал по телефону ни со мной, а со своей тётей Раей. Она позвонила мне на войсковое совещание в Орджоникидзе. После которого мы поехали в горы на банкет. Это генерал армии и сотрудники КГБ придумали розыгрыш с таким спектаклем на твою выручку, который ты видел от психушки до бункера в горах. Они сильно рисковали потерять свои погоны. Если бы все выглядело не естественно, то их могли уволить из КГБ. Так что считай, что ты в рубашке родился. Иначе, пришлось бы тебе гнить всю жизнь в психушке на Камалова.
- Но, как мне быть на военном заводе? - не унимался я. - Не представлять же им справку из психушки, что там я оказался случайно. После того, как я сильно искалечил у переезда шестерых здоровенных парней.
- Я тебе выпишу повестку, что ты находился на сборах в горах. - ответил дядя. - Ты, правда побил парней?
- Опять двадцать пять! - разозлился я. - Мне что, в который раз опять повторять весь свой рассказ для вас?
- Ладно, я тебе верю. - согласился дядя. - Только с психушкой помочь не могу. Это все очень сложно. Ты своей маме этого не рассказывай. Она не знает, что ты был в психушке. Дальше все уладим в военкомате.
Машина остановилась возле нашего дома. Я попрощался с Ильёй Петровичем и водителем. Поднялся к себе на третий этаж. Мама была на работе. Это помогало как раз мне с развязкой. Утром я уеду на работу.
- Если мама придёт домой в моё отсутствие, - сказал я, брату Сергею, - то скажи ей, что я был на армейских сборах в горах. Пускай спросит у Ильи Петровича. Там нет телефона. Поэтому не могли позвонить домой.
Я лёг спать. За целый день сильно устал. К тому же был пьян. До утра надо было отрезветь. Утром, когда я привычно проснулся в шесть часов, мама уже была дома. Она ещё спала после ночной смены. Брат Сергей встал следом за мной и стал собираться в школу. Чтобы мама так рано не проснулась, мы ходили тихо и не разговаривали между собой. Я ушёл из дома раньше. Мне надо было сходить в военкомат за повесткой и тут же ехать на военный завод "ФЭУ". Я окончательно запутался со сменами работы на заводе и забыл, в какую смену я должен работать после второй смены, когда была драка. Завтра у меня будет третья или первая смена работы? Собственно, для меня это все равно. Я был на военных сборах далеко в горах.
Возле военкомата ещё никого не было, когда я пришёл туда. Я сел возле беседки и стал ждать. Мне было хорошо известно, что военком на работу приходит за два часа до приёма посетителей, чтобы заранее подготовить все необходимые для работы документы. Приём у военкома лишь в десять часов утра. Выходит, что Илья Петрович в восемь часов придёт. Прямо отсюда поеду к себе на работу на военный завод "ФЭУ". Прошло всего пятнадцать минут, как я пришёл, а военкомат весь бурлит. На работу службы все явились, только военком пока не приехал. Скорей бы Илья Петрович появился в военкомате на своём автомобиле.
- Александр! Зайди в приёмную. - сказала в окошко, дежурная по военкомату. - Только старайся быстрее!
Я не люблю, когда мной пытаются командовать. Тут ещё сержант военкомата. Совсем девчонка. Года на три или четыре, младше меня, а ставит из себя офицера военкомата. Пускай ещё подождёт меня салага.
- Товарищ, сержант! - шутя, отрапортовал я. - Рядовой запаса гвардии, по вашему вызову, срочно явился!
- Явился не запылился. - передразнила меня, сержант. - Ты, что сразу ничего не сказал о своём приходе. Обязательно военком должен беспокоиться о твоих личных проблемах. Сейчас звонил Илья Петрович, спрашивал, это почему ты к нему домой утром не пришёл в семь часов. Сейчас он тебя на ковёр вызовет.
- Извините, товарищ сержант! - отдавая честь по стойке смирно, ответил я. - Но я вас не заметил, что вы меня не заметили, когда незаметно проходили утром мимо меня. Молодой, буду стараться исправляться. Насчёт военкома, то о времени прибытия он мне дома ничего не говорил. Тем более, утром к нему домой!
- Ладно! Хватит выпендриваться. - сдерживая улыбку, сказала сержант. - Получите свою повестку и быстрее мотайте вон на той машине, на военный завод "ФЭУ" в город Орджоникидзе. Тебя давно машина ждёт.
- Хо-хо-хо! Какая она строгая. - забирая повестку, передразнил я, сержанта. - Прямо аж страшно стало мне!
Девушка отмахнулась своей нежной ручкой, подарив мне на прощанье свою прекрасную улыбку. Я побежал в сторону машины, указанной мне сержантом. То была вчерашняя машина ГАЗ-69, которая забирала меня из психушки. Я поздоровался с водителем и сел на переднее место. Машина тут же рванула с места.
- Ты что, вдруг, рано в Орджоникидзе едешь? - спросил я, водителя, усаживаясь удобнее на месте.
- Мне сейчас на полигон надо ехать. - объяснил водитель. - Военком сказал мне, забрать тебя туда по пути.
- Нет, уж! - возразил я, водителю. - На полигон поедешь один. Мне нужно ехать на военный завод "ФЭУ".
- Мне все равно, куда тебя вести. - упрямо, сказал водитель. - Солдат спит или едет, а служба у него идёт.
- Так ты что, салага что ли? - удивлённо, спросил я, водителя. - Ну, тебе повезло, такая служба блатная!
- Откуда это ты знаешь, какая у меня служба? - поинтересовался салага. - Ты же служил в другом месте.
- Ну, я-то, военкома прекрасно знаю. - ответил я, салаге. - Ведь он мой дядя. С ним тебе хорошо служить! Парень сразу замкнулся и до моего завода не проронил ни единого слова. Словно я ему что-то в рот напхал и запретил говорить в дороге. Мне, конечно, не следовало говорить, что военком мой дядя. Тогда бы мне с ним было весело ехать и я, возможно, выудил бы из него интересную информацию, а так мы оба ехали молча. Я только показывал ему туда направление, как ехать ко мне на работу к военному заводу "ФЭУ".
- Ты, парень, не тушуйся. Все будет прекрасно! - сказал я, солдату, когда мы подъехали к военно-му заводу.
Салага кивнул головой и умчался на своей машине в сторону полигона за чертой города Ор-джоникидзе. Я постоял пару минут у центральной проходной. Затем приготовил документы и по-вестку военкомата. Показал документы дежурной на КПП, к получению пропуска на территорию завода. Но меня не пустили.
- Извините! Я должна все проверить. - в страхе и со слезами на глазах, сказала девушка. - Вас только вчера похоронили и уже, возможно, они вычеркнули из списка. Я должна все доложить о вас высшему начальству.
- Как, похоронили? - удивлённо, спросил я. - Вот, потрогай меня своими прелестными ручками. Я тут живой.
Рыжеволосая девушка шарахнулась от меня в сторону и нажала ногой кнопку сигнала тревоги. Сигнал в тот же миг сработал и на КПП прибежал наряд вооружённой охраны. Меня блокировали со всех сторон и направили в мою сторону карабины. Мне осталось только поднять руки и ждать прихода начальства завода.
- Вы кто такой? - спросил меня, старший офицер охраны. - Почему врываетесь без пропуска на завод?
- Я здесь работаю! - удивлённо, ответил я. - Эта золотая девушка говорит, что я давно труп. Но я живой.
Офицер взял у дежурной на КПП мои документы. Внимательно стал разглядывать со всех сторон каждый листок документов. После чего потрогал лоб девушки, которая продолжала дрожать от страха, как листик.
- Вы, наверно, сильно перегрелись в этой кабине. - сказал офицер, девушке. - Сходите провериться к врачу.
В душевой мой шкаф был занят женской одеждой. Офицер вакуумной гигиены внимательно посмотрела на мой пропуск и затем сама пошла за моей белой заводской одеждой. Я давно привык переодеваться голиком в присутствии женщины, офицера вакуумной гигиены, которая присутствовала в душевой всегда, чтобы никто не нарушал порядок вакуумной гигиены. Не проходил в собственной одежде на территорию своего отдела. Вдруг, офицер вакуумной гигиены тоже разделась до гола, прошла под душ рядом со мной.
- Мне нужно провести контроль вакуумной гигиены в вашем отделе. - объяснила она, мне, своё раздевание, вернувшись замкнуть входную дверь из общего коридора. - Перед праздником мне тут надо все проверить.
Я раздетый стоял под душем. Она тоже совершенно голая стала купаться совсем рядом со мной, словно другие душевые не работали. Я старался не смотреть на неё, чтобы не возбуждать себя. Но она была так прекрасна своей наготой, что я не выдержал и вспыхнул весь необъятной страстью. Женщина, видимо ждала этого момента, осторожно коснулась пальцами моего члена и тут же притянула к себе. В этот момент я окончательно потерял свой разум перед ней.
Мы стали страстно заниматься любовью под душем. Когда наша взаимная страсть была удовле-творена, мы некоторое время стояли рядом под струями тёплой воды, лаская друг друга. Вскоре я опять возбудился. Мы вновь стали страстно заниматься любовью под душем. Когда мы окончательно потеряли силы заниматься любовью, женщина быстро надела свою форму и вышла в общий коридор.
Замкнула двери с другой стороны на ключ. Я так и не понял толком, зачем она это сделала. Может быть, у неё давно не было связи с мужчиной, она соскучилась по мужской плоти? Как бы то ни было, но заниматься вакуумной гигиеной у нас в отделе женщина не собиралась. Просто она уловила момент, что мы вдвоём в душевой, обнажённые мужчина и женщина. В начале смены никто из службы не подумает прийти в душевую. Кроме того, ключи от душевой находятся у офицера вакуумной гигиены. Мне некуда спешить, моё рабочее время идёт, как у того солдата, который спит вовремя службы. Я постоял тут под душем, чтобы ослабиться от сношения с дамой. Затем медленно оделся и пошёл к себе на работу.
- О, Саша! Как хорошо, что ты пришёл! - радостно, встретил меня Шурик, когда я позвонил в двери нашего отдела. - Я один совершенно зашился. Проходи. Тут такие ужасные дела были. Ты тоже пропал неизвестно куда. В воскресенье нашли на городской свалке труп Москвичёва. Меня в милицию таскали. Думали, что это моя работа, но у меня было полное алиби. В субботу и в воскресенье мы ездили от завода в Тбилиси на экскурсию. По канатной дороге на трамвайчике поднимались на фуникулёр. Катались на поездах метро. Посетили множество старинных замков и крепостей Тбилиси. Вечером помылись в старинных банях в старом Тбилиси. Вернулись обратно домой в Орджоникидзе, в двенадцать часов ночи. Москвичёва нашли убитым в воскресенье днём, а в субботу вечером он был дома живой. Менты оставили меня в покое. Я не мог одновременно быть на экскурсии в Тбилиси и убить в то же самое время Москвичёва Сашку в Орджоникидзе. Тогда милиция занялась тобой. Опять меня вызывали к себе в милицию. Все спрашивали о тебе. Интересовались, какой ты по характеру. Где ты сейчас скрываешься...
- Ладно, Шурик! - остановил я, друга. - Поговорим вовремя перерыва. Москвичёв получил то, чего он постоянно добивался. Мне все равно, кто его убил и как. У меня тоже есть полное алиби на все прошедшие дни.
Шурик пошёл в кабину музыки. Я занялся ремонтом аппаратуры. Шурику действительно досталось в работе за эти дни моего отсутствия в отделе. Когда мы работали втроём, главный инженер завода сказал нам, что постепенно, ни останавливая производство приборов, мы заменим японскую, поточную линию, на карусель, разработанную советскими специалистами. Новая система позволит экономить время выпуска приборов и не допустит появления брака.
Дело в том, что при поточной линии все приборы приходили до конечной точки, там их упаковывали. Такой метод работы накапливал на запасном столе отбраковку и не законченные приборы, что сильно мешало работе отдела. Карусель позволяла поставить дополнительный стол отдельной отбраковки прибором. Несобранные приборы можно было пускать в сборку кругу карусели.
Таким образом, не останавливая поточную линию, мы ставили карусель по всему кругу отдела. Оставляя поточную линию в центре. Часть карусели была установлена. Но с последними событиями в отделе, Шурик остался один. Шурик физически не мог собирать карусель, следить за процессом работы, проводить текущий ремонт, обслуживать музыкальную кабину и так далее.
Главный инженер завода, мастер производства Сергиенко Сергей, мастера и наладчики электронного оборудования других смен, тоже принимали участие в сборке карусели. Но основные работы были возложены на наш коллектив, так как в других отделах завода были только девушки, которые не могли выполнять физические работы, а мужчины основных служб завода работали лишь в первую смену. Возможно, что поэтому главный инженер был против увольнения Москвичёва. Так как у нас катастрофически не хватало специалистов по наладке линии оборудования ЭВМ.
Когда наступил обед и наш отдел пошёл в столовую, девчонки весело приветствовали мой приход на работу. Они даже не вспоминали гибель Москвичёва. Так он был неприятен девчатам, за время работы с ним.
- Мы уже составили график. - шутили девчонки. - У кого ты будешь нарушать девственность через два года. Когда мы станем мастерами, с нас снимут табу-запрет на любовь с мужчинами. Так что ты набирайся сил.
- Я готов к вашему графику подключиться в любое время. - шутил я. - Прямо сегодня. С вашего согласия.
Моё сердце было наполнено радостью встречи со своими подружками. Девчонки, как весенние пташки, щебетали над моим сознанием сохранившейся жизни, которую я едва не утратил за время пребывания в психушке. Я готов был выполнять любые желания этих прекрасных созданий природы, чтобы только постоянно слушать звонкие голоса девчат, которые понимали мою душу и веселили её, наполняя радость жизни.
- До меня дошёл слух, - сказал мне, Сергиенко Сергей, после обеда, - что кто-то сильно побил друзей Москвичёва. Да так сильно, что они были в реанимации, а двое и сейчас в гипсе. Ты знаешь, кто это сделал?
- Нет! Я не знаю, кто это сделал. - ответил я. - Если они такие, каким был Москвичёв, то их правильно покалечили. Так им надо. Умней станут. Следующий раз не будут себя плохо вести в отношении других людей.
- Ну, а где ты был все эти дни? - как на допросе, спросил Сергиенко Сергей. - Может быть, это ты их всех?
- Нет, ты, прямо, как прокурор! - разозлился я. - Меня военные забрали прямо от нашего завода. Я все эти дни был на военных сборах в горах. Если не веришь мне, то ты можешь в конторе мою повестку проверить.
Сергиенко и Шурик, больше ни стали меня, ни о чём спрашивать. Мы продолжили свою работу. После смены я обратно пошёл на тот полустанок, куда ходил всегда. У переезда меня приветствовали железнодорожники, словно ничего не случилось. Когда подошёл мой поезд, я сел в ближайший вагон. В тамбуре стоял незнакомый мне парень и курил сигарету. Я прошёл мимо него. Но только я шагнул в вагон, как этот парень из тамбура нанёс мне удар ножом в спину. Вовремя моего шага в вагон поезд резко тормозил, и я по инерции качнулся в вагон.
Очевидно, что торможение поезда спасло меня. Нож скользнул лезвием по самую рукоятку у моей спины под куртку и застрял там. Нападающий парень, возможно, решил, что зарезал меня и тут же выпрыгнул из вагона. В этот момент проходил встречный поезд. Парень попал прямо под колесо товарного поезда. Я выглянул из тамбура. Брызги крови и куски его тела разлетелись во все стороны. У меня слегка побаливала спина. Видимо, он все же зацепил меня ножом.
Я снял свою куртку. Нож торчал в куртке. Чтобы не оставлять своих отпечатков пальцев, я вытряхнул нож с куртки наружу из вагона. Затем одел куртку и прошёл в вагон. Вагон был наполовину заполнен людьми. Все занимались своими делами. Читали газеты и журналы. Ели пирожки и бутерброды. Просто разговаривали между собой. Очевидно, что никто из них даже не заметил происшедшего всего в нескольких шагах. Вполне возможно, что все так было.
Между дверью вагона из тамбура и салоном самого вагона маленький коридорчик, который ни даёт видимости из салона вагона. Происшедшее мог увидеть тот, кто вошёл в вагон из противопо-ложного тамбура. На этом полустанке вошёл я один. Больше никого на платформе не было. Ги-бель парня не увидели. Чтобы не светиться разодранной сзади куртки, я сел прямо у входа на свободное место и стал безразлично смотреть в окно. Там была осень. На смену яркой зелени в природе, пришла палитра разноцветной осени. Стаи перелётных птиц устремились в тёплые края, увлекая за собой новое поколение, выросшее здесь. Я задумался над происшедшим в тамбуре.
Не могу понять почему, но в то время я думал ни о собственной жизни, а об разодранной на мне куртке. Возможно, это по той причине, что эта японская куртка, вязанная из темносиних ниток шерсти, была очень дорогой. Вовремя службы в армии мне её подарил один грузин, которому я рисовал дома плафон на потолке под лампочкой.
В это время куртка была самая дорогая и самая модная вещь. В магазине куртка стоила сто рублей, а на барахолке пятьсот рублей. Кто носил такую куртку, считался самым модным и самым богатым человеком, который имеет связь за "бугром" или, хотя бы, за пределами Кавказа, что многим кавказцам, по тем временам, считалось одинаково сложно и далеко. Поэтому мне было жалко такую ценную вещь. Такую куртку я не мог себе купить.
У меня зарплата не позволяла этого сделать. Все мои деньги уходили на содержание братьев-близнецов. Мама получала всего восемьдесят рублей в месяц. Маминых денег нам едва хватало на питание. Одежда у нас была вся рванная.
Ехать на конечную остановку я не решился. Наверняка, на станции знают о гибели парня. Сейчас начнут искать того, кто сбросил парня с вагона под колесо товарного поезда. Тут ещё я буду светиться с разодранной курткой. Конечно, подозрение сразу упадёт на меня. По этой причине я вышел из поезда на полустанке посёлка Шпального завода в противоположную сторону.
Демонстративно направился в сторону центра города. Если меня кто-то запомнил, то милиция будет меня искать в самом центре Беслана. Как только скрылся поезд, я тут же рванул бежать в сторону посёлка, в котором жила моя тётя Надя, мамина средняя сестра. Надо было зашить сзади куртку или, ещё лучше, взять куртку у двоюродного брата Женьки, который по комплекции почти такой же, как я. Лишь бы тёти Нади не было дома. Она у нас очень любопытная. Сейчас начнёт выяснять, что случилось, кто меня порезал? Проведёт своё расследование.
- Где это тебя угораздило так разодрать куртку? - сходу, спросила тётя Надя, к моему сожалению, она была дома. - Прямо, словно, тебя кто-то ножом полоснул по спине, до самой задницы. Навер-но порезал спину.
- Я прозевал вашу остановку. - начал, выкручиваться я. - Стал прыгать с поезда на ходу. Вы же знаете, как высоко от ступеней вагона до земли за платформой. Вот, за ступени и зацепился. Разодрал всю куртку.
Я показал любопытной тёте Нади свою спину и зря это сделал. Так подозрения больше увеличились.
- Чего ты, вдруг, решил к нам заглянуть? - стала допытываться тётя Надя, сочно смазывая мне зелёнкой поцарапанную спину. - То тебя неделями у нас не бывает, а это, вдруг, появился. Может быть, что-то случилось? Ты пытаешься замести следы преступления у своей тёти. Так выкладывай сразу, что случилось.
- Нет! Тётя Надя! Да вы, что так думаете? - начал оправдываться я. - Ведь праздник послезавтра! Мы уже давно семьями не сидели за столом. Вот я и решил. Возможно, что-то надо к празднику в городе Орджоникидзе купить. Возле нашего завода новый гастроном открыли. Товара много разного. Я могу что-то купить.
- Ты мне зубы не заговаривай. - не унималась, детективная тётя. - Когда ты неделю болтался на военных сборах в горах, за тобой из Орджоникидзе милиция дважды приезжала. Милиция по домам к людям на экскурсию не ездит. Ты лучше раскалывайся. Что там натворил? Я тебя никому закладывать не буду.
- У милиции такая работа. По домам искать преступников. - разозлился я. - Когда я был в горах, то зарезали моего сослуживца по работе. Мы с ним перед этим подрались. Вот на меня подозрение и упало. Милиция и к другому моему напарнику ходила с допросом. У нас обеих есть алиби, что мы сослуживца не убивали. Мой друг был в эти дни на экскурсии от нашего завода в городе Тбилиси, а я в горах на военных сборах...
- Ладно! Хватит оправдываться. - сказала тётя Надя, заканчивая зашивать мою разодранную куртку. - Я тебя не собиралась сдавать в милицию. На праздник мы и без тебя все купили. Но только ты не забывай, что собирался к нам на праздник прийти. Ведь ты из-за куртки к нам пришёл. Честно признайся своей тётки.
Я больше ничего ни стал говорить своей любопытной тёти, надел куртку и пошёл пешком домой. От Шпального посёлка до нашего дома три километра по шпалам. Двадцать минут моей ходьбы. Я пошёл домой через посёлок и шпальный завод, это было в два раза дальше. Мне хотелось растянуть время для того, чтобы к моему приходу все страсти на станции улеглись. Ведь мы живём все-го метров двести от станции. Когда там что-то случается, так шорохи наводят вокруг всей станции, на каждой ближайшей улице. Конечно, обрызганный кровью вагон заметили и наделали много шума. Тут я явлюсь, пускай даже с зашитой курткой. Начнутся допросы. Где и что делал? Почему вышел у Шпального посёлка, а не дома на станции?
- Тебя только что милиционеры спрашивали. - хором, сказали мне, мои братья-близнецы, Сергей и Юрка. - Спрашивали, когда ты бываешь дома и где был последние дни. Мы сказали, что ты сейчас на работе на военном заводе "ФЭУ" в Орджоникидзе. Прошлую неделю был в горах на военных сборах. После работы приезжаешь в разное время, то сразу, то после кино. Милиционеры ушли. Сказали, что ещё придут.
- Молодцы! Все правильно сказали. - поблагодарил я, своих братьев. - Остальное, дома все у нас в норме?
- Дома? Да! - ответил Юрка. - Вот только на станцию пришёл поезд из Орджоникидзе. В крови весь третий вагон. Говорят, что сбросили парня с поезда под товарный. Парня разорвало на мелкие кусочки.
- Это, конечно, печальный случай. - с горькой гримасой, заявил я. - Но, что поделаешь, такова наша жизнь. Надо быть аккуратным в своих поступках. Тогда человек может жить долго и не пострадает от чего-то.
Мои слова прозвучали так, словно я сам себя предупреждал об этом. Мне действительно стоило подумать над происходящими событиями вокруг меня за эти последние две недели. Например, кто был этот сегодняшний парень - бывший друг Москвичёва, который решил меня прикончить за своих искалеченных друзей и за смерть Москвичёва? Но я мог сесть и в другой вагон. Тогда бы нападения на меня не произошло. Получается, что парень был маньяк, либо завистник, который просто хотел разрезать мне куртку, так как такую себе он не мог приобрести.
Возможно, это он подумал, что я богатый и хотел ограбить меня в вагоне? Ну, допустим, что с этим разобрались. Вот только, кто зарезал Москвичёва? Шурик был в Тбилиси. Я сидел в психушке, для всех я был в горах. Мы оба отпадаем. Да и едва ли Шурик мог зарезать Москвичёва, который два года издевался над Шуриком, а тот даже голоса на него не мог повысить.
Можно сделать один вывод. После того, как друзья Москвичёва были искалечены мной, то они решили отыграться над Москвичёвым за свой провал по расправе со мной. Возможно, что парни опять искали меня и Шурика, но мы отсутствовали в Орджоникидзе. Вот тогда парни прирезали Москвичёва, как вонючего шакала, который поганил всем жизнь.
Есть, конечно, другой вариант, это то, что Москвичёв не смог уплатить своим друзьям за нападение на меня. Ведь не могли же парни просто так напасть на меня. Тем более, Шурик говорил, что у Москвичёва есть купленная орава парней для всех разборок. Собственных денег у Москвичёва не было. До зарплаты Москвичёв задолжал друзьям и у него собирались высчитать с зарплаты за разбитое стекло на заводе у проходной. Кроме того, на Москвичёва завод решил подать в суд, где Москвичёв мог расколоться против своих друзей. Видимо, у папы и мама, Москвичёв был один ребёнок, который часто пользовался родительским кошельком, а тут ему каналы к деньгам перекрыли. Вот его друзья убили за это.
Тем не менее, это всего лишь моё определение. Я попытался рассмотреть происходящее со всех сторон восприятия моим разумом, в данной ситуации, происходящих вокруг меня событий. Но все события, случившиеся когда-то, можно узнать от свидетелей. Примером тому, это моя драка у переезда с шестью парнями. Как говорили, дедушка Гурей и бабушка Маня, что пустота тоже глаза имеет, только её надо хорошо расшевелить и дать голос. Пустота вам такое расскажет! Что у вас волосы дыбом встанут! Опять-таки, все говорит о том, что кто-то драку видел. Возможно, когда-то, мы узнаем всю правду про убийство Москвичёва.
Однако мы оставим своё определение на совести свидетелей. Пускай они, позже переносят свои муки колебания на почву здравого разума, способного определить дальнейшее действие мысли. Полагаю, что у меня самого есть настолько огромная проблема, связанная с увиденным в психуш-ке, что мои свидетельские показания мало помогут жителям этого страшного заведения.
Думаю, что у любого человека, которому я расскажу о том, что мне довелось увидеть, услышать от Мамочки и прочитать в лабораторных книгах, посчитают, что мой разум был воспалённый аминозином. За такую информацию меня либо отправят обратно в психушку или посадят надолго в тюрьму за клевету на советский строй, а точнее, за клевету на свою Родину. Следовательно, мне надо хорошо подумать. В подобных случаях скороспелые показания лично для меня трагичны.
Своим языком без мыслей, в беседе с профессором психушки, я едва не погубил сам себя. Хорошо, это что вовремя пришли мне на выручку посланники военкома. Мне надо найти влиятельного человека, который внимательно отнесётся к моим словам. Рассматривая проблему вдвоём, мы скорее придём к решению подобного вопроса и огласке происходящего в психушке. Выходит, что небезопасно и для свидетелей наобум оглашать все, что придётся увидеть. В данном случае, мой пример. Ни все нужно оглашать людям, так можно ни только свободы, но и жизни своей лишиться. Надо мне тут хорошо подумать.
- Саша! Мы совсем забыли! - прервал мои мысли, брат Юрка. - Тебе письмо из Москвы пришло.
Юрка протянул мне продолговатый конверт, на котором стоял штемпель с адресом Заочного Московского университета искусств, в котором я учился на заочном отделении изобразительного искусства. Я вскрыл конверт и прочитал текст, в котором было написано, что меня приглашают принять участие в выставке любителей народного творчества, которое состоится в городе Москва в последних числах ноября 1970 года. Отборочный конкурс, с 15 по 20 ноября 1970 года. Дальше, перечислялись все виды возможных творческих работ и правила конкурсного отбора работ на выставку любителей народного творчества в городе Москва.