После парка дорога поворачивает влево и выходит на очень короткую улицу, в конце которой стоит семейный дом-общежитие неимущих семей. В подвальном помещении этого дома находится участковое отделение милиции, куда мне предстоит заглянуть вечером. На втором этаже этого дома находится помойка таланта - художника Шевелева Валеры. Я никогда не был в его квартире и даже не видел его лица, но мне все хорошо известно про этого художника. Так как наш городок Орджоникидзеабад маленький. Мы все знаем друг о друге. Кроме того, наши ученики общаются между собой, все время переметываются от меня к Шевелеву Валере и обратно, разнося всюду информацию о нас по городу. Иногда эта информация помогает мне узнать лучше слабые места моего конкурента по изобразительному искусству. Другой раз информация ставит меня в известность о потерянном месте моего возможного заработка, который перехватил мой конкурент. Вот так мы и живем в этом маленьком городке Орджоникидзеабад, два конкурента по искусству.
Дверь с улицы на лестничную площадку была плотно закрыта, мне понадобились усилия, чтобы открыть эту дверь. Как только дверь поддалась. Мне в лицо ударил терпкий запах гнилья, грязной одежды, а также соленый пот и терпкий запах прокисших продуктов. Перила и ступени лестничных маршей были настолько грязными, что эту грязь необязательно было трогать руками, она отчетливо видна и ощущалась на значительном расстоянии. Панели стен, неизвестно когда крашенные, имели неопределенный грязный цвет и были всюду исписаны нецензурной бранью на разных языках. Мат процветал всюду. В грязном коридоре были слышны нецензурные слова за многочисленными дверями, расположенными по обе стороны длинного коридора. Совершенно не обращая на меня никакого внимание, тудасюда, бегали полуголые мужчины и женщины. Жильцы хлопали покосившимися грязными дверями, разнося за собой вонь туалета, секса и банно-прачечной протухшей воды, перемешанной с неизвестным запахом. Вероятно, так выглядят бардаки.
Я ужаснулся от того, что увидел, услышал, ощутил и нанюхал в помойке дома-общежития. Всякое мне довелось увидеть. Но, такое?! Прямо над городской столовой и отделением участковой милиции. Кто бы мог подумать, что в таком месте живет талантливый художник, которого я считал своим достойным конкурентом, даже завидовал его значительным успехам в работе. Чему завидовать теперь в такой грязи и с таким матом. Мне стало жаль Шевелеву Валеру, который погряз в общественной помойке своим талантом.
- Дядя! Дядя! - дергал меня за брюки грязный мальчуган. - Тебе кого надо, хохла Валеру что ли, художника?
- Да! - удивленно, ответил я, замызганному мальчугану, который стоял в окружении таких же грязных мальчиков и девочек, от которых дурно пахло. - Где здесь живет ваш художник, Валера-хохол? Какая его дверь?
- Папа Валера живет там! - хором ответила грязная шпана и показали мне пальцами на относительно чистую дверь с номером тринадцать и с каким-то очень странным рисунком на ней. - Он спит после работы.
Является ли дверь квартиры единственно чистой в этом доме, я ни стал разглядывать. Достаточно того, что у двери тринадцатый номер. Хотя я человек не очень-то суеверный, но придерживаюсь православной традиции. Однако смутило меня не суеверие на номер тринадцать, а сама дверь квартиры. Правда, сразу я не понял, что именно сдерживает меня стучать в эту дверь. Что-то тут было ни так? Я стал очень внимательно рассматривать рисунок шпона. Все ясно! Рисунок дверного покрытия нарисован так, что создает замысловатый объем двери. Дверь выглядит, на первый взгляд, вырезанной сложным лабиринтом орнаментов, а в действительности поверхность двери совершенно плоская, просто искусно нарисовано и создается впечатление иллюзионного объема дверного рисунка с загадочным лабиринтом сплетений. Возможно, что так вся наша жизнь, сплошная иллюзия, мы воспринимаем увиденное за действительность, а когда разглядим с близкого расстояния, то, выходит, это всего лишь фальшивка. Однако, люди всю свою сознательную жизнь постоянно исследуют то, что им известно о вещах с пеленок, извините, с подгузников, и то, о чем они совершенно не знают. Под исследованием того и другого, что им известно и чего не известно люди познают окружающий мир, подсознательно определяют меру всей своей жизни. Но, в самом деле, разве узнаешь то, что еще не ощутил своим сознанием? Конечно, можно возразить против постановки такого вопроса.
Многое нам известно из того, что мы познаем окружающий нам мир из различных источников распространяемой информации. Несомненно. Но, это все совершенно разное. Даже самые умные, самые начитанные люди, в тех или иных областях науки, стараются проникнуть глубже в эту изученную, известную им сферу познания и, что называется, потрогать ее руками, заново исследовать, ощутить на ощупь, на зрение, на вкус, на запах - возможно, даже ценой собственной жизни. Значит, личное исследование возможного наилучше решение познания окружающего нас мира. Разумеется, было бы что исследовать. Но ведь если заниматься лишь исследованием, то на что нам жить, одним исследованием не проживешь? Поэтому необходимо учиться. Учиться жить и познавать окружающий мир природы человека. Только так можно преуспеть в жизни. Ибо то, что совершается с вами в жизни, принадлежит тому, что вы учили и исследовали. Мне кажется, что это верное понятие в мере жизни. Ну, а если кто-то не преуспевает в своей жизни, это ни значит, что он плохо учился и исследовал окружающий его мир. Не у всех есть способности к усвоению окружающего его мира. Тут надо рассматривать обстоятельства собственной жизни в которые попадает человек и не в его власти, парой, изменить окружающий мир людей и событий. Следовательно, никто не может давать другому, я имею в виду взрослых, свой разумный совет, как лучше жить при различных обстоятельствах. Выходит, что человек должен сам изучить и исследовать сложившиеся в его жизни непредвиденные обстоятельства, найти правильный выход из этого положения. Разве не нужны опыт исследования и учебы. Таким образом, быть рассудительным, это не означает знать все. Болтуны и дети тоже зачастую говорят рассудительно, однако, это просто разговор, который не определяет знание. Способность знать и рассуждать о знании, это возможность проникнуть в копилку своего сознания и подсознания. Такое дано человеку природой. Дар надо развивать в течение всей своей жизни. Тогда можно познать самого себя. Следовательно, рассудительный человек собственного сознания может познать изнутри самого себя, на что он способен, как может противостоять окружающим его событиям. Никто другой о нем точно этого сказать не может. Так как никому другому нет пути в его сознание. Человек должен сам всегда разгадывать сложные лабиринты своей жизни, в которой выстраиваются все его ребусы и вопросы неопределенной никем судьбе.
Вот также и эта замысловатая дверь выполнена мастером. Лишь ему одному, мастеру, известны лабиринты этого решения и никто другой не может сразу своим сознанием и рассуждением проникнуть в тайное подсознание мастера выполнившего замысловатую дверь. Чтобы понять ее, эту дверь, надо изучить рисунок двери и рассудительно объяснить мотивы мышления мастера, толкнувшие его на выполнение рисунка этой загадочной двери. То есть, мы считаем, что таким образом мы проникаем в подсознание мастера и начинаем понимать суть его мышления. Но это, ни его понятие, а наше личное, индивидуальное, которое мы создали посредством изучения этого лабиринта. В этом понятии мы находимся до тех пор, пока он с нами.
Я осторожно постучал в интересную дверь. Дверь тут же открылась, словно хозяин квартиры давно стоял за дверью и ждал моего стука. В проеме двери стоял высокий мужчина лет сорока. Одет он был в старый трикотажный спортивный костюм темно-синего цвета. На ногах рваные тапочки на босую ногу. Чисто выбритый, а руки грязные от художественной краски и на пальцах большие грязные ногти, такие, что можно было подумать, он эти ногти не стриг с того самого момента, как мама и папа ругать перестали за грязные ногти. Всякое я мог подумать о художниках. Но, только, ни это! Я был шокирован! У меня перехватило дыхание. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, как бы изучая внешность соперника, которая часто бывает ошибочной на наш первый взгляд. Мы искренне пытались хорошо оценить друг друга на вид.
- Тебя зовут, Валера Шевелев? - спросил я, осторожно, переводя дыхание от такой встречи. - Ты художник?
- Тебя, наверно, зовут, Александр? - встречным вопросом, ответил он и протянул мне свою грязную руку.
Я судорожно протянул ему свою руку. Мы оба пожали друг другу руки. По своей натуре я очень брезгливый человек. Мне было совершенно неприятно пожимать грязную и липкую руку. Мое лицо невольно скривилось от пренебрежения, к прилипшей грязной руки Шевелева Валеры. Он, наверно, понял это. Тут же поспешил убрать свою руку от моей руки, также брезгливо передернув свое лицо, словно это ни он, а я сейчас, протянул ему свою грязную от краски руку. Шевелев Валера обтер свою руку об свое спортивное трико.
- Извини, пожалуйста, - стал оправдываться Шевелев Валера, - в два часа ночи пришел с работы уставший, некогда было мыться. Много работы. Приходится долго работать по ночам. Даже целыми сутками работаю.
Хозяин квартиры жестом пригласил меня войти в грязное логово, которое по углам затянулось паутиной. Иначе жилище назвать было трудно. Комната, размером три на три метра, ужасно грязная, наверно, с момента заселения хозяина. В правом углу комнаты, за дверью, под вешалкой верхней одежды, пустые банки из-под различных продуктов питания. В левом углу комнаты, у маленького окна, старая ржавая кровать застелена лоскутным одеялом, такое я видел, однажды, в Москве у бомжей на Курском вокзале. В правом углу комнаты, у окна, напротив кровати, почти развалившийся стол, заваленный остатками старой пищи и различным хламом. Под столом и кроватью, коробки с художественными принадлежностями, а также столярные и слесарные инструменты. Между столом и кроватью стул неопределенного срока изготовления. На стуле пустая бутылка из-под "Советского шампанского" вина и растаявший кусочек шоколада. В комнате художника такой специфический запах, что можно потерять сознание от удушливой вони, при которой мне невозможно долго находиться. У меня сразу стала кружиться голова, стало тошнить, как после отравы. Хозяин пошарил глазами по грязной комнате, куда бы меня посадить. Убедившись в отсутствии второго стула, как будто у него еще был когда-то стул, Шевелев Валера сбросил со стула свои засохшие объедки на пол, вытер стул грязной половой тряпкой и постелил на стул обрывки старой газеты, которая потеряла цвет.
- Садись, пожалуйста, сюда, - сказал Шевелев Валера, подвигая стул к окну, наверно для того, чтобы я не задохнулся от вони и не свалился со стула. - Извини за грязь в квартире, у меня все нет времени на уборку.
Я сел на качнувшийся стул у окна, сохранив равновесие, едва не свалившись спиной на стол. Через щели оконной рамы на меня повеяло свежим воздухом с улицы. Мои легкие наполнились притоком кислорода, приятно закружилась голова. Мне стало легче дышать, после дурманящего запаха в квартире художника. Я от удовольствия закрыл глаза и вздохнул полной грудью. Шевелев Валера сел на свою кровать, посмотрел в мою сторону, ожидая начала разговора. По его лицу было видно, что он был готов к нашей встречи.
- Я к тебе по очень важному делу. - начал я, свой разговор издалека. - Ты, конечно, в курсе того, что произошло в городе Душанбе. Так вот, городская власть города Душанбе предложила мне возглавить, параллельно с Художественным Фондом Таджикистана, восстановление эстетического облика города. Мне поручили собрать в одну группу всех знакомых художников-дизайнеров, оформителей и альфрейщиков. Одному это не под силу. Я решил предложить тебе работать в паре со мной. Я думаю, что тебя этот проект заинтересует. Будут участвовать авторские работы художников по фор-эскизам в каждой разработке объектов.
Шевелев Валера посмотрел мне в глаза, как бы оценивая сказанное. Отвел глаза в сторону, задумался. Я ни стал его торопить. Достаточно того, что мы посмотрели друг на друга, это уже устанавливает отношения между людьми. Самое любопытное тут, конечно, каким образом отреагирует его сознание на обмен взглядами. Говорят, что взгляд дает пищу для общения. Посмотрим, что произойдет после его размышления. Несомненно, любым отношениям между людьми необходим момент размышления. Это, наверное, одно из главных условий достойного общения между людьми. Так как размышление дает нам возможность обдумать будущий диалог собеседников, которые оба должны подойти критически к рассматриваемому вопросу.
- Какая роль тогда будет отведена мне в этой работе? - спросил Шевелев Валера, после длительной паузы. - Думаю, что лучше тебе заняться хозяйственной частью. - после некоторой паузы, ответил я. - Мне будет удобнее вести административную работу, так как я живу в Таджикистане давно. Знаю лучше подход к должностным лицам в партийных и исполнительных кругах власти. Кроме того, я коммунист, а ты беспар-тийный, с этим вопросом у нас все ясно. Чтобы между нами не было проблем в художественной работе, основные эскизы будем обсуждать с тобой вместе. Зарплата у нас обеих будет одинаковая. Права равные.
Шевелев Валера посмотрел мимо меня через окно на улицу, словно хотел найти там какое-то решение своего трудного вопроса. Перевел взгляд на кучу мусора в углу своей квартиры. Поковырял в носу грязным ногтем мизинца правой руки. Затем он почесал усиленно грязный затылок, из которого полетела перхоть.
- Хорошо, согласен, - сказал Шевелев Валера, посмотрев на меня лукаво. - Как мы будем получать свои деньги? Можешь ты мне это прямо сейчас сказать или тебе нужно определенное время на этот ответ?
- Да, могу, - машинально, без раздумья, ответил я. - Вернее, я тебе это только что говорил. То, что нам будет причитаться за работу в городе Душанбе, мы поделим поровну. Рабочим, художникам, альфрейщикам и дизайнерам оплата будем проводить по государственным расценкам за фактически выполненную работу в городе Душанбе. Зарплаты нам сохранят на местах. Кто на сдельной работе, тот будет получать иначе.
- Хорошо, согласен, - решительно повторил свое согласие Шевелев Валера, протягивая мне свою грязную руку, которую он вытер тщательно о свое спортивное трико во время раздумья. - Готов завтра работать.
Мы ударили по рукам, в знак обоюдного согласия. После чего Шевелев Валера полез под свою кровать, долго рылся там среди хламья, достал оттуда бутылку красного вина и позеленевшую от времени палку краковской копченной колбасы. Из под подушки вытащил полотенце, постелил его рядом со мной. На полотенце поставил бутылку с вином, рядом колбаса. С подоконника взял пожелтевшие от времени два грязных граненых стаканов, которые старательно вытер старой грязной газетой и поставил на пошатнувшийся стол.
- Давай, сейчас, это дело отметим с тобой. - предложил Шевелев Валера, показывая на бутылку с вином.
- Нет, нет! Что ты! - поспешил, отказаться я. - У меня сегодня есть уважительная причина. Встреча с твоими соседями из подвала. Следующий раз, в удобное нам время, мы обязательно отметим. Сегодня не могу.
- Ты, что? - удивленно, спросил меня, Валера. - Успел, что ли перед милицией в чем-то сильно отличиться?
- Да нет, - облегченно, ответил я. - Это мою квартиру воры пытались обокрасть сегодня ночью, через крышу. Надо давать показания перед милицией, поэтому вопросу. Такие у меня дела сегодня с самого утра.
- Ну, тогда порядок, - убежденно, самому себе, сказал Шевелев Валера. Тут же спрятал бутылку красного вина, с позеленевшей колбасой, обратно под кровать в грязную коробку из-под консервов. На другой раз.
- Ладно, Валера, - уверенно, сказал я. - Давай договоримся так. Ты сегодня обойдешь и объедешь тех, кто нам нужен, с твоей стороны. Я обойду всех мне знакомых художников. Мы завтра встретимся в восемь часов утра в нашем парке. Только ты не говори о причине нашей встречи. Убеждать в правоте своего решения нам будет легче целый коллектив, чем каждого одного человека. Думаю, что мы договоримся с ними.
- Хорошо! - согласился Шевелев Валера. - Встретимся мы в восемь часов утра в нашем парке, все вместе.
- Извини, Валера, - спросил я, неуверенно. - Может быть это будет не деликатно, но меня раздирает одно любопытство. Почему, там, за дверями твоей комнаты, в коридоре общежития, дети тебя называют папой?
- Ну, это уже не только ты один у меня спрашиваешь, - ответил Шевелев Валера. - Однако, этот вопрос не в мою сторону, а к детям из коридора. Возможно, что у них нет отцов? Вот они и называют отцом соседа по коридору. Что же касается лично меня, то я никогда не слежу там, где живу сам. Зачем мне здесь все это?
"На стороне, конечно, следишь часто." - подумал я. - "Иначе ответ, у тебя, звучал бы совсем подругому."
Мы пожали друг другу руки и я вышел за дверь. В коридоре было много грязных детей, они бегали друг за другом по очень грязному полу, цепляясь запачканными руками за мою одежду. Я понимал, что дети нипричем, в этом виноваты их родители, которые воспитывают своих детей в общем грязном коридоре. Но мне было не приятно липкое прикосновение грязных детей и я поспешил выйти из этого грязного дома, который напоминал мне большую московскую ночлежку бомжей у курского вокзала, которую показывали по телеви?зору, чем это семейное общежитие, расположенное в центре чистенького города Орджоникидзеабада.
Наш город кипел полной жизнью. Ничто не напоминало о том, что всего за два десятка километров находится другой город, столица Республики Таджикистан, которая, как красивая женщина, захваченная врасплох садистами-насильниками, истерзанная и ограбленная. Я думаю, что яснее поймем мы эту трагедию со временем, когда пропустим трагическое понятие через свое собственное мышление. Быть может, мы сейчас воспринимаем эту трагедию, как очередной боевик из американских фильмов. Не знаю, что испытывали другие очевидцы этих событий, сам же я был настолько потрясен увиденным, что и по истечению длительного времени ощущаю пережитое, как боль собственного тела и души, истерзанные там бандами садистов.