- Да ведь это джунгли! - ужасались его доброжелательные знакомые из предместий. - Самые настоящие джунгли!
Они имели в виду, что для мистера Хотчкиса - получавшего приличную пенсию, к ней уже два года выплаты от социального обеспечения, а еще имевшего пару долларов в банке - было сущим безумием оставаться в самом центре джунглей, называемых городом Нью-Йорк, где каждую минуту совершаются преступления на улицах, в подземке и в парках - полный беспорядок и анархия. Таков этот Нью-Йорк. И вот представьте себе невысокого старичка в очках, просто взывающего к каждой жаждущей поживы шайке напасть на него, и самой природой созданного на роль жертвы, проживающей в Верхнем Ист-Сайде Манхеттена. Без преувеличения - в самом центре джунглей.
На это Мистер Хотчкис только пожимал плечами. Нечего было и пытаться объяснить им, что он до мозга костей ньюйоркец, и что сама мысль о существовании в каком-то предместье вызывала в нем нестерпимую скуку. Еще более тщетной была бы попытка убедить этих трусливых обитателей из других мест, что квартира, в которой он жил последние двадцать лет, и улица, на которой она находилась, были для него укромным и уютным уголком рая.
Улица со сплошными рядами домов из бурого и серого камня утопала в роскошной тени деревьев, которые, казалось, несмотря на грязный воздух, блаженствовали. Если что-то и омрачало старомодный вид спокойный улицы, так это два высоченных дома, недавно возведенных по ее концам. Но, с другой стороны, мистер Хотчкис понимал, что появление сверкающих высоток с небольшими квартирами означало приток жильцов, которым была по карману стремительно взлетавшая арендная плата. Не так уж плохо иметь в соседях людей, поселившихся на границах его маленького миролюбивого царства. Мистер Хотчкис не был лишен сострадания к бедствиям тех, кому не улыбнулась удача, но нужно смотреть фактам в лицо. Да, он понимал, что эти дома с нижнего до верхнего этажей, возможно, кишели растратчиками, продажными политиками и бесчестными служащими корпораций, но из них, по крайней мере, не выходили на улицу грабители и головорезы. Поэтому, чтобы сохранить себя в этих джунглях, лучше жить среди людей с достатком, чем среди бедняков.
Как раз в этом был его главный выигрыш, ведь даже при среднем достатке, здесь можно было снять квартиру в доме из бурого камня посреди квартала. Арендную плату ограничивал муниципалитет, и она, хоть и не была такой уж низкой, соответствовала возможностям бережливого мистера Хотчкиса. Как ни посмотри, особенно с учетом инфляции, сделка была на удивление удачной: три просторных комнаты с высоким потолком - спальня, гостиная и кухня - завидные удобства и центр города, а также безукоризненное обслуживание молчаливой четой Браун тевтонского происхождения. Чета жила на нижнем этаже с тыльной стороны дома. Мистер Браун был не только отличным мастером по подгонке никогда не застревающих окон, устройству электропроводки и устранению всяких протечек, но не отказывался за относительно небольшую плату спуститься к себе в мастерскую в подвале, чтобы выстрогать прочные деревянные полки, или установить в квартире жильца затейливые светильники, приводившие в восторг любого знатока по этой части.
Вот именно, полки и освещение. Три широких стеллажа в полстены с каждой стороны выходивших на улицу больших эркерных окон, а трубки люминесцентных ламп Браун искусно установил над полками и за ними. В хмурые дни их умеренно яркий свет лился на полки со стоявшими на них сокровищами.
Колеусы!
На столе в эркерном окне и на полках расположились ровным счетом 72 сокровища. Шесть дюжин растений в горшочках, каждый листок которых являл собою завораживающий узор всевозможных оттенков зеленого и красного, а черный и белый цвета уравновешивали зеленый и красный. Мистер Хотчкис обнаружил с удивлением и восторгом, что рисунок листьев никогда в точности не повторялся. Нужно было хорошо присмотреться, чтобы осознать бесконечную неповторимость этих узоров.
"Колеусы", - иногда произносил шепотом мистер Хотчкис, наслаждаясь восхитительным вкусом этого слова. "Колеусы" - какая там "цветная крапива", как иногда оскорбительно называли их в скобках книги по садоводству.
Колеусы.
С ними он познакомился случайно вскоре после ухода в отставку. Тогда престарелая чета давно вышедшего на пенсию фармацевта Остроффа, попросила его поухаживать за несколькими растениями в горшочках, пока они с супругой пару недель погостят у детей и внуков.
"Миссис Браун сказала мне, что вы на пенсии и, возможно у вас найдется время, чтобы заняться этим. Раньше Брауны сами пытались мне помочь, но у них это плохо получалось, и растения иногда чахли от такого ухода".
Мистер Хотчкис согласился без особой охоты. С одной стороны, он не испытывал теплых чувств к горшечным растениям, особенно, к этому странному их виду: пучку листьев безо всякого намека на цветы. С другой стороны, он опасался, что, если Остроффы, вернувшись, обнаружат повреждение одного из множества цветных листиков, то обвинят в этом его.
Отделаться от их просьбы не удалось, и ему пришлось каждый день поливать эти растения и, в соответствии с указаниями, подсыпать в горшочки удобрения. А что было хуже всего - тщательно осматривать каждый колеус, чтобы убедиться, не завелись ли на нем вредные червецы.
Эти, как с омерзением в голосе, объясняла ему миссис Острофф, крошечные ворсистые белые червячки убивают любое растение, в которое вгрызутся. И если, избави боже, вы их обнаружите, то должны немедленно уничтожить их раствором спирта, осторожно нанося его тампоном. В противном случае...
Угрюмо решив, что никакого "противного случая" быть не должно, мистер Хотчкис каждый день осматривал колеусы с увеличительным стеклом. Эта обязанность его сперва немного заинтересовала, затем очаровала и даже влюбила в эти растения. Он стал поистине одержим изысканной формой их листьев с неистощимым разнообразием расцветки и рисунка и, в конце концов, осознал, что эти маленькие узорчатые создания были, фактически, живыми существами, во всём зависевшими от его доброй воли и внимания.
К тому времени как Остроффы вернулись, освободив его от этой обязанности, он уже завел на своем окне собственный сад колеусов. Когда в цветочных лавках ему попадались на глаза растения с листьями новой формы, она расширял свой цветник, пока, наконец, не пришлось попросить мистера Брауна смастерить полки и освещение ради порядка и благоденствия этих растений. Однажды действительно объявились червецы - отвратительные бело-серые овальные козявки - которых мистер Хотчкис с омерзением рассматривал через увеличительное стекло, и которые, казалось, тоже угрожающе смотрели на него в ответ.
Они сгубили пару самых дорогих ему растений, но разведенный спирт окончательно расквитался с ними. После этого он не ограничивался поливкой и подкормкой, но тщательно рассматривал в увеличительное стекло каждое растение, не появилась ли опять эта зараза, и всё его время с завтрака до обеда без остатка посвящал садоводству.
Результаты, как сам себе удовлетворенно признавался мистер Хотчкис, стоили того. Колеусы процветали во всём своем великолепии, а выходящее на юг окно с добавлением флуоресцентного света придавали им гораздо более выразительный вид в сравнении с их жалкими сородичами у Остероффов, и, конечно, основой их красоты была беззаветная преданность мистера Хотчкиса. Мистер и миссис Остроффы никогда, как они виновато признались, не разговаривали со своими питомцами, хотя некоторые обожатели колеусов настоятельно рекомендовали это.
- Да я бы сочла себя дурой, - сказала миссис Острофф. - Ведь вы не станете возражать, что у колеусов нет ушей? А я могла бы разговаривать только с теми, у кого есть уши.
Но мистер Хотчкис разговаривал со своими растениями. Нахваливая и подбодряя их шепотом, он сперва испытывал некоторую неловкость, будто у него за спиной мог притаиться насмешливый циник, потешающийся над таким чудачеством. Потом он осмелел и стал любовно напевать им песенки, особенно услаждая самых прекрасных, а чтобы их соседи не обиделись и не стали увядать от такой несправедливости, он обращался с добрыми словами и к ним. Когда наступал вечер, и пора было задернуть шторы на эркерных окнах и погасить свет, он от всей души желал им всем спокойной ночи.
Отдавали ли они этому должное? Если чарующее бархатистое совершенство каждого листика могло служить доказательством, они ценили его внимание всем своим растительным сердцем.
Да, входя каждое утро в гостиную, мистер Хотчкис с благодарностью ощущал, что это любовно ухоженное и упорядоченное изобилие красоты, было именно тем, чего недоставало, чтобы превратить этот уголок в подобие рая.
Не то, чтобы колеусы занимали всю его жизнь. В конце концов, достаточно было переступить порог, чтобы восхитительный Манхеттен распахнулся перед ним в своем бесконечном разнообразии, за которое не нужно было ничего платить. А в клубе "Золотой возраст" были близкие ему души, дамы и господа, всегда готовые разделить с ним посещение парков, концертов, музеев, а иногда и кино, хотя становилось всё сложней найти фильмы, имевшие целью развлечение, а не шокирование зрителей. Были ли безопасны улицы, по которым они совершали свои городские прогулки? Как выразился мистер Хотчкис, "безопасность определяется числом", и поэтому они всегда прогуливались компанией, а рыскавшие по улицам волки видели свою добычу в праздношатающихся одиночках. Но, благодаря настояниям мистера Хотчкиса, никто из "Золотого возраста" в одиночку не блуждал.
Лучшими были дни, когда он приглашал избранных к себе домой, потчуя их кофе и пирожными и получая в награду безмерное восхищение гостей его колеусами, а также удивительным искусством в их выращивании.
Так и шла его жизнь: колеусы, квартира, город, неплохое, в общем, для его лет здоровье, если не считать расстройств желудка, и, случалось, бессонницы. Он с удовлетворением признавал, что ни то, ни другое не грозило ему фатальным исходом. Шла благополучная жизнь на пенсии в свое удовольствие. Всё, о чем он мог лишь мечтать в долгие годы опостылевшего бухгалтерства.
Неприятности начались - кто бы мог это тогда предвидеть - когда умер мистер Острофф, а через несколько недель его беспомощная вдова была вынуждена отказаться от квартиры и переехать к дочке и зятю, у которых нашлась для нее комната в их волне приличном доме на Лонг-Айленд. За день до переезда миссис Острофф пригласила Хотчкиса и со слезами сделала ему несколько подарков на память, без которых он вполне мог бы обойтись, но от которых ему неловко было отказаться. Еще несколько колеусов в столь плачевном состоянии от небрежения, что их, очевидно, было уже невозможно спасти, и, в память о ее покойном муже-фармацевте, ступку с тяжелым пестиком, некогда украшавшими витрину его аптеки, а затем занявших почетное место на доске над камином.
Мистер Хотчкис принял подарки, а когда дарительница благополучно уехала, выбросил растения в мусорную корзину и, потаскав ступку с пестиком по квартире в поисках места, где бы их пристроить, прежде чем пристойно выбросить, наконец, по примеру дарительницы, поставил их над камином. Он ощущал, что такая нота создает некоторую дисгармонию, но когда одна из дам "Золотого возраста", разбиравшаяся в эзотерике, восхищенно отозвалась об этих предметах, оставил их на своем месте, и вскоре они стали казаться ему столь же привычными и подобающими, как множество колеусов на столах и полках.
Между тем, как можно было видеть через открытые двери, квартиру Остроффов полностью перекрашивали и отделывали, и однажды в нее втащили целый грузовик мебели. Мистер Хотчкис, который до этого дня особенно не интересовался, кем будут въезжающие соседи, обратил внимание, что мебель была совершенно новая, вычурно изукрашенная и дорогая, но в довольно дурном вкусе.
Выходя из дому, он остановился на первом этаже, где мистер Браун наблюдал за тем, как вносят мебель. Мистер Браун, лицо которого обычно выражало недовольство, теперь почти сиял, направляя рабочих с грузом через вестибюль. Миссис Браун, напротив, выглядела мрачнее обычного.
- Я вижу, что новые жильцы уже прибыли, - заметил мистер Хотчкис.
Миссис Браун фыркнула:
- Не жильцы, а жилец.
- Один?
- Одна. Актриса, как она представилась.
- Если она так сказала - так и есть, - упрекнул ее мистер Браун. - Нельзя называть людей врунами без причины.
- Ну тебя! - буркнула миссис Браун и обратилась к Хитчкиссу:
- Она сказала, что ее зовут "Чу-Чу". Слыхали такое?
- Если владелец квартиры говорит, что она будет хорошим жильцом, - торжественно произнес мистер Браун, - значит, она будет хорошим жильцом. И хватит об этом.
- Владелец так говорит, - возразила миссис Браун, - только потому, что арендную плату теперь не ограничивают, и он может запросить сколько угодно.
Мистер Хотчкис знал, что когда ограничения на арендную плату по муниципальному закону отменяли, она резко подскакивала. Эта мысль приятно напомнила, что сам он живет в квартире, плата за которую не может быть повышена.
Перед тем, как выйти на улицу, он остановился у почтовых ящиков в вестибюле. Ну, вот и новая табличка с именем Ч.Ч. Гилфойл: 2В - второй этаж, тыльная сторона. Пришло же в голову старшим Гилфойлам осчастливить таким именем свою дочку? Это вряд ли, решил мистер Хотчкис.
Он вышел на улицу, где входившими и выходившими носильщиками мебели уверенно распоряжалась молодая женщина, очевидно, и являвшаяся Чу -Чу Гилфойл: высокая, стройная, золотоволосая с очень длинными ногами и полной грудью. Обтягивающий свитер и коротенькая юбка подчеркивали ее удивительную фигуру, что сразу признал мистер Хотчкис. Прелестная девушка. Удивительно прелестная. "Ну, - подумал он, - совсем недурно для старого дома, что его оживит такая красавица". И в самом деле, по реакции проходивших мимо мужчин было видно, что не он один оценил ее по достоинству.
Он подошел к девушке.
- Вы мисс Гилфойл?
Она настороженно окинула его взглядом.
- Ага.
- Ну, в таком случае, - приветливо сказал мистер Хотчкис, - я ваш сосед по этажу. Просто хотел поприветствовать вас в вашем новом доме.
- Буду знать, - холодно ответила мисс Гилфойл. - Спасибо.
Очевидно, к завязыванию соседских отношений она не стремилась, тут же отвернулась и стала командовать носильщиками. На этом мистер Хотчкис удалился. В конце концов, Остроффы прожили в своей квартире десять лет, прежде чем они побывали друг у друга. Для Нью-Йорка это было в порядке вещей: единственный способ сохранить свое личное пространство в многолюдном городе.
Так мисс Гилфойл поселилась в их доме и, подобно другим жильцам, стала почти незаметна, а жизнь потекла своим обычным безмятежным путем.
До той минуты, когда почти в четыре часа утра - в самый темный час ночи - сон мистер Хотчкиса разорвали рев и рычание, будто в его спальню ворвался целый зверинец яростных львов. Через пару секунд мистер Хоткисс с колотящимся сердцем привстал на кровати и понял, что львы были не в его спальне, а на улице. И были это совсем не львы, а мотор машины, работавший на таких оборотах, будто шофер прогревал его для побития рекорда на индианапольском шоссе.
Вообще-то рев моторов на улице не был чем-то необычным. Рано утром каждый рабочий день, примерно в то время, когда мистер Хотчкис завтракал, квартал начинали сотрясать машины, на ночь припаркованные к тротуару, пытавшиеся освободиться друг от друга и отправиться в путь. В дневные часы люди смирялись с этим шумом как с неизбежным атрибутом жизни в большом городе.
Но с полуночи до рассвета квартал, каким бы шумным он ни был днем, погружался в благословенную тишину. Да, бывало, его оглашал вой сирен проносившихся аварийных машин. Да, порой раздавались крики подвыпивших гуляк, но к таким звукам уже настолько притерпелись, что они никогда не проникали сквозь раковину освежающего сна.
Но на этот раз рев и рычание были иными. Разрывая уши и напрягая нервы, они продолжались беспрерывно, пока, наконец, мистер Хотчкис не выбрался из кровати и не подошел к окну. Ну, конечно, машина стояла прямо под окном. Дьявольское изобретение - одно из огромных сверхмощных спортивных чудовищ, похожих на низко сидящую снегоуборочную машину. Одна из отвратительных штуковин с такой обтекаемой формой, что, даже если стоит на месте, кажется, будто она несется по шоссе с предельной скоростью.
Машина дергалась взад и вперед между двумя запершими ее сзади и спереди автомобилями. Иногда она прекращала мелкие отчаянные рывки и припадала к земле, жалуясь с возмущенным рычанием на свою незавидную участь.
Взад-вперед, взад-вперед, пока, наконец, она не вырулила на свободу и с долгим торжествующим воем сирены не умчалась прочь.
С ней пропал и остаток ночного сна мистера Хотчкиса. Не было никакого смысла, когда в нем бушевало негодование, попытаться опять лечь и уснуть. Даже приняв, что эту машину специально выдумали так, чтобы она издавала невероятный шум, кому могло прийти в голову купить эту ревущую расточительную игрушку, даже если у него и мысли не было о покое соседей? Последний неистовый гудок сирены нанес мистеру Хотчкису самый зверский удар и величайшее оскорбление.
Ну, ладно, сказал он себе, когда, наконец, спустя много времени после рассвета, стал засыпать. Хватит думать об этом. Было и прошло.
Не прошло.
Это повторилось на следующее утро около пяти.
А еще через день - в полчетвертого.
На следующий день рева не было, но в три ночи мистер Хотчкис уже проснулся в ожидании.
А еще через день, когда у него появилась отчаянная надежда, что это проклятие навсегда ушло из его жизни, оно явилось вновь.
Он позвонил в полицию, где ему посочувствовали. Посочувствовали ему и в "Золотом возрасте", где собравшиеся вспомнили множество таких случаев. Он поговорил с соседкой на первом этаже, пожилой миссис Гордон, квартира которой выходила прямо на улицу. Спросив, как она переносит такие ежеутренние вторжения, он по вежливой улыбке и приложенной к уху руке понял, что ее сладкий сон могло нарушить разве что землетрясение. Миссис Гордон была глуха, как пень.
Он поговорил с Клирисами на верхнем, третьем, выходившем на улицу этаже, и узнал, что они очень довольны снотворными таблетками, которые им когда-то прописал их любезный доктор. Если хотите, мы дадим вам его имя...
Несчастье продолжилось и во вторую неделю, и в третью. За ревущими утрами иногда безо всякой объяснимой последовательности приходила пара тихих, и каждый момент украденного сна был заполнен у мистера мыслями о мести этой чертовой машине. В ней было нечто вампирическое, потому что она ни разу не появилась днем.
Наконец, как бы ни было ему противно уподобляться престарелым дамам, проводящим всё время у окна за прозрачными занавесками в наблюдении за соседями, он однажды вечером, поужинав, уселся у открытого окна своей спальни и погрузился в утомительное наблюдение, пока около полуночи не появилась эта машина. В ту ночь для нее не нашлось места перед домом, и остановилась она чуть подальше. Мистер Хотчкис проследил, как машина припарковалась, и в точности представил себе, что произойдет, когда она через несколько часов попытается оттуда выбраться.
Из машины не без некоторого труда вылез высокий грузный мужчина и направился к дому. Мистер Хотчкис слышал, как внизу открылась и закрылась дверь. Он быстро подошел к своей двери на площадке, чуть приоткрыл ее и выглянул. Грузная фигура на цыпочках поднималась по лестнице. Этот человек был ему совершенно незнаком, и раньше в этом доме не появлялся. Он остановился у двери мисс Гилфойл, вставил ключ в дверь, открыл ее и вошел в квартиру.
Так вот в чем было дело - мисс Гилфойл!
Чу-Чу Гилфойл. Ничего себе артистка! И как проницательна была миссис Браун, в первый же миг нелестно оценившая новую соседку.
Но так ли это важно: мистер Хотчкис не был ханжой. Каждый раз появлялась та же самая машина, и поэтому вряд ли мисс Гилфойл можно было заподозрить в беспутстве. В самом деле, если бы только ее поклонник - как бы его ни называть - тихо покидал сцену после каждого визита, едва ли к поселившейся по соседству молодой даме могли возникнуть какие-то претензии. Но то, что ее гость рано утром оглашал окрестности истошным воем сирены, отмечая свой подвиг, будто был высадившимся на Луне астронавтом, стерпеть было невозможно.
Нельзя упустить, что это было невыносимо не только для него, но и для колеусов, Эти отзывчивые создания природы, откликались на каждую вспышку волнений рядом с ними и грустнели. Лишь чуткий взгляд мистера Хотчкиса мог это уловить. Он ясно видел, что их листья тускнели и теряли упругость. Был ли смысл удерживать на лице обманчивую улыбку, поливать и голубить эти растения, изливать на них слова поощрения и восторга, если их молодые, чуть пробившиеся листочки ощущали притворство? И пока в уме их обожаемого благодетеля роились лишь злые мстительные мысли, ни неиссякающий солнечный свет, ни сияние всех флуоресцентных ламп мира не могли бы скрасить их дни.
Нет, они не могут долго существовать в таких условиях.
Пришло время действовать.
Но в чем должно было состоять это действие?
Сейчас же постучать в эту дверь и вежливо, но твердо высказать всё, как подобает джентльмену - вот в чем решение!
Нет, не сию минуту, потому что момент для такого столкновения самый неподходящий. Может быть, через несколько часов, когда ее ублаженный гость, если высказать это самым деликатным образом, уйдет в хорошем настроении и будет готов согласиться со вполне оправданной жалобой.
Оставив дверь на площадку приоткрытой, он сел за ней на стул с прямой жесткой спинкой - чтобы не задремать - и стал ждать. Ожидание оказалось долгим и томительным, но за несколько минут до четырех часов утра он услышал звук открывающейся двери и вышел на площадку в тот же миг, когда гость мисс Гилфойл покидал ее квартиру.
Мисс Гилфойл стояла в дверях неглиже и была очень привлекательна. Но ее гость, отметил мистер Хотчкис, привлекательностью не отличался. Да, это был очень крупный и грузный мужчина с круглым лицом, слишком большим для его вздернутого носа, сжатых губ и свиных глазок. Единственным пропорциональным элементом на этом лице были пышные усы и тщательно уложенная седеющая шевелюра. Совсем не молодой бычок, каким он показался мистеру Хотчкису с первого взгляда, совсем не тот лихой парень, которому бы соответствовала такая машина, а мужчина, явно переваливший за средний возраст.
Седеющий. Такой же была и его одежда: пиджак и брюки из серенькой замши. Она могла бы сойти за фасонистую на юном кавалере, но превращала этого неотесанного увальня в мучнистого червеца, огородного вредителя огромных размеров. Вот именно: настоящий двуногий червец величиной с гору.
Мужчина уставился на человека, подходившего к нему в халате и шлепанцах.
- Сэр, - сказал мистер Хотчкис тактично приглушенным голосом, принимая во внимание время и место, - я хотел бы кое-что с вами обсудить. Когда вы...
- Что? - громко прошептал мужчина. - Кто ты такой, черт бы тебя побрал?
- Я живу в этом доме в квартире, которая выходит на улицу. И каждый раз, когда вы приходите сюда в гости...
- Каждый раз, когда я прихожу в гости? - сверкнули свиные глазки. - Какое тебе до этого дело, мистер?
Казалось, никак невозможно было досказать фразу до конца.
- Сэр, - терпеливо продолжил мистер Хотчкис, - я ни в коем случае не хочу вмешиваться в ваши дела.
Он слишком поздно сообразил, что это был не самый дипломатичный способ выразить свою мысль.
- Я попросил бы вас только об одном...
На этот раз фраза был прервана с другой стороны.
- Кончай там базарить, - сказала мисс Гилфойл мучнистому червецу, - уже поздно.
Мужчина обрушился на нее:
- Поздно, говоришь? Знаешь, детка, мне кажется, ты слишком много треплешься с соседями.
- Я? - мисс Гилфойл показала на мистера Хотчкиса. - С этим дедулей?
Она презрительно скривила губы.
- Что у тебя в башке творится? Я тут никому слова не сказала.
- А я сказал, имей в виду, что ты трепачка!
Он положил руку на ее объемистую грудь и затолкал ее обратно в квартиру, а потом обернулся к мистеру Хотчкису:
- Слушай, ты...
Мистер Хотчкис не уступал позицию.
- Сэр, если вы соизволите выслушать меня...
- А ты не суй свой острый нос в чужие дела. Особенно в мои дела.
И сопроводил эти слова таким толчком в далеко не внушительную грудь мистера Хотчкиса, что тот попятился.
- Послушайте! - протестующе выкрикнул он, но верзила еще одним толчком отправил его в дверь его квартиры и захлопнул ее за ним.
Мистер Хотчкис стоял у себя в передней, сотрясаясь от бессильного гнева. Он ощущал, что его трясет в буквальном смысле, а ноги будто приросли к полу.
Им овладела Жажда Убийства.
Его овдовевшая мать, с которой он жил и оставался предан ей до самой ее смерти, да, его мать с нежнейшей душой в тех редких случаях, когда кто-то доводил ее до крайнего ожесточения, произносила именно эту фразу большими буквами. "Послушай, сынок, после всего того, что она сделала, мной овладела Жажда Убийства".
Сейчас он ощущал эту жажду каждым трепещущим нервом. Если бы у него в руке в эту минуту оказался пистолет, он с радостью разрядил бы его в этого чудовищного червеца и его даму, нисколько не заботясь о последствиях. Стрелял бы до последней пули в каждого из них, пока они не упали бы и не стали корчиться перед ним в предсмертной агонии. Долгой агонии.
Он стоял, сжимая в руке воображаемый пистолет, но и в этом состоянии не мог не услышать рев машины. Нескончаемый рев и рычание, пока, наконец, знакомый вой сирены не возвестил ее удаление и тишину.
Этого невозможно было вынести.
Мистеру Хотчкису стоило немалых усилий вернуться в гостиную. Он понимал, что было непорядочно с его стороны даже появляться перед колеусами, когда из него рвались потоки ярости, которые могли ошеломить и ужаснуть их, расстроить их нервы. Оглянувшись на ряды своих любимцев, он ощутил, что они в этот момент отстранились от него, сколь бы незаметным ни было это движение. И он, их покровитель, основа их счастливого существования и источник нежности, что он принес им теперь? Катастрофу!
Выбор был прост: либо он и колеусы навсегда покинут этот Эдем с ограниченной платой за квартиру, либо, защищая их, он должен будет нанести сокрушительный удар. Но как он мог нанести достойный удар бессовестному усачу вдвое тяжелее и сильнее его?
Сразить его пулей из окна спальни? Сбросить бомбу на его машину? Вздорные фантазии.
Его взгляд упал на ступку с пестиком. Он подержал в руке пестик: восемь дюймов тяжелого металла с маленькой головкой на одном конце и большой - на другом. Тяжелый предмет.
Мистер Хотчкис оценил его вес и внимательно рассмотрел. Мысли бестолково путались у него в голове, пока понемногу не обрели коварную и логичную форму.
Да! Только так.
Он сунул пестик в карман халата, прикрыв рукой его маленькую головку, вышел из квартиры и нажал на звонок у двери мисс Гилфойл. Она открыла дверь с тем выражением на лице, поднятыми бровями и знакомой улыбкой, по которым можно было догадаться, что она рада возвращению с извинениями ее разгневанного кавалера. Когда она увидела позвонившего, ее лицо ожесточенно застыло.
- А, это вы?
- Да, мисс Гилфойл. Я понимаю, что создал для вас некоторые неудобства, и сейчас должен объясниться с вами.
- Вы, мистер, должны...
- Прямо сейчас, - твердо повторил мистер Хотчкис, и направил свой указательный палец внутрь квартиры.
- В квартире, это личный разговор.
- Послушайте, мистер...
- Я, понимаю, что вы, так сказать, исполняете требование, но даже в таком случае...
- Я? - переспросила мисс Гилфойл, не веря своим ушам. - Я исполняю требование?
- Но у меня сложилось впечатление...
Мисс Гилфойл провела его в свою гостиную.
- Давайте сразу к делу, сказала она.
Мистер Хотчкис опять направил указательный палец, на этот раз на диван в центре комнаты.
- Присядьте, пожалуйста. Я хочу лишь, чтобы вы уделили мне одну минуту. После этого...
- Одну минуту?
- Даже меньше
Мисс Гилфойл присела с каменным лицом. Она подняла руку и взглянула на свои блеснувшие камнями часики.
- Ровно одну минуту, а потом моя очередь.
- Конечно, - согласился мистер Хотчкис, вынув пестик из кармана и обрушив его со всей силой ей на голову. Ее рука упала на колени, но она оставалась сидеть, как прежде. Он наносил ей удар за ударом, пока она не свалилась на пол. Он предусмотрительно прощупал ее пульс, убедился в его отсутствии и, оставив дверь открытой настежь, вернулся в свою квартиру.
Он знал, что не пролил ни капли крови, но, внимательно осмотрев пестик, обнаружил на нем подозрительные пятна. Он тщательно смыл их под краном на кухне, а потом поставил на стол ступку и три колеуса с самыми бесподобными листьями. Он пересадил их в ступку, присыпал влажной землей и погрузил пестик в землю так, что над ней выступал лишь кончик, а листья колеусов живописно окружали его.
Мистер Хотчкис вернул ступку на камин и поставил с каждой стороны несколько горшочков с колеусами, а на полках переставил горшочки так, чтобы в рядах не было разрывов. Теперь оставалось лишь вымыть и убрать горшочки, из которых он пересадил растения.
Сделано.
Из самого блаженного за всю жизнь сна его разбудил звонок и громкий стук в дверь. Десять часов. Открыв дверь, он увидел перед собой двух мужчин и полицейского в форме, стоявшего перед дверью мисс Гилфойл. Один из пришедших предъявил ему жетон.
- Полиция, - кратко сообщил он. - Лейтенант Нобль и кивнул на своего спутника: - детектив Гомец. А вы мистер Хотчкис, если не ошибаюсь?
- Да.
- Мы хотим задать вам несколько вопросов. Не возражаете, если мы войдем?
- Прошу вас.
Проведя их в гостиную, он заметил, что не поднял занавесок на окнах, лишив колеусы нескольких часов драгоценного дневного света. Он поднял занавески, и лейтенант Нобль с интересом оглядел ряды растений.
- Похоже, у вас тут целый ботанический сад?
- Да, но вы хотели задать мне вопросы. О чем? Случилось что-то нехорошее?
- Можно выразиться и так. Леди в квартире напротив, мисс Гилфойл. Вы с ней знакомы?
- Мы как-то обменялись с ней парой слов. Она тут поселилась недавно.
- Так мне начальник и сказал. Этой ночью ее убили. Забили до смерти.
- Господи!
- Вот так. Соседи с верхнего этажа увидели, что ее дверь настежь открыта, а там такое. Теперь не взглянете ли вы на это?
Лейтенант достал большую фотографию и протянул ее мистеру Хотчкису.
- Вы знаете этого парня? Когда-нибудь видели его здесь?
Ни малейшего сомнения, что это был тот самый тип с пышными усами.
- Да, это он, - сказал мистер Хотчкис.
- Кто?
- Он был здесь прошлым вечером. Точнее сказать утром. Около четырех.
- Вы его видели? Как это произошло?
- Я иногда плохо сплю. У меня бывает бессонница, и эта ночь была очень скверной. Я встал и стал что-то делать, когда услышал шум у двери. Такого здесь в это время не бывает.
- И что потом?
- Я открыл дверь и увидел этого парня лицом к мисс Гилфойл, которая стояла в открытой двери ее квартиры.
- Он был в плохом настроении? Обозлен? Чем-то угрожал?
- Не знаю. Я приблизился к ним, и он пришел в бешенство. Говорил мисс Гилфойл, что она распускает язык. Потом сильно втолкнул ее в дверь.
- И?
- Когда я попытался вмешаться, он толкнул меня. Очень сильный парень. Я влетел в дверь моей квартиры, и он ее захлопнул. Но поскольку мисс Гилфойл не просила меня о помощи...
- Она была испугана?
- Нет, скорее сердита. Поэтому я больше не вмешивался. Если бы я только знал...
- Ладно, - сказал лейтенант Нобль. - Вы сделали, что могли. Фактически, даже больше того. Мы уже взяли его. Запросто. У нее в записной книжке нашли только пару адресов и фотографию на туалетном столике.
Он пока что всё отрицает. Крепкий орешек. Большой бизнесмен, жена у него в высшем обществе, такие люди. Но вы его нам упаковали надежно. Теперь верняк. Вам известно, что вы должны будете дать обо всём показания. Подтвердить, что всё было в точности так, как вы сейчас рассказали.
- Разумеется.
- Хорошо. Мне нужно уйти, но Гомец здесь останется. Одевайтесь, попейте кофе и всё, как обычно. Потом он отвезет вас к прокурору.
Лейтенант Нобль оглянулся на окружавшее его растительное царство с откровенным восхищением.
- У моей жены был один такой, а потом вдруг завелся вредитель, и она от него избавилась. Выбросила.
- Иногда остается только это, - согласился мистер Хотчкис.