Привидение появилось у нас в доме ночью 17 ноября 1915 года и вызвало такой переполох, что я до сих пор жалею, почему я не пошел спать и не дал ему вволю порезвиться. Из-за этого привидения мама зашвырнула туфлю в окно соседа напротив, а кончилось тем, что дедушка ранил полицейского. Я уже сказал, как мне жаль, что я вообще обратил внимание на те шаги.
Они послышались примерно в четверть второго ночи - ритмичные частые шажки вокруг нашего обеденного стола. Мама спала в одной комнате наверху, а брат Герман - в другой. Дедушка был в мансарде, в той самой кровати орехового дерева, которая однажды, как вы помните, рухнула на моего папу. Я только что вышел из ванной и яростно растирался полотенцем, когда услышал эти шаги: шаги человека, быстро топающего вокруг обеденного стола. Свет из ванной падал на ступеньки лестницы, которая вела прямо в столовую на первом этаже.
Тускло блестели тарелки на полках для посуды, но самого кухонного стола я не видел. Шаги всё двигались и двигались вокруг стола и ритмично поскрипывала доска, когда не нее наступали. Я сперва подумал, что это вернулся папа с братом Роем: они уехали в Индианополис, и мы их вот-вот ждали. Потом я решил, что это грабитель, и лишь после этого мне пришла мысль, что там - привидение.
Послушав минуты три, я на цыпочках подошел к комнате Германа.
- С-ссслу-шай, - прошипел я в темноте и потряс его.
- Авв-ррр, - огрызнулся он безнадежно-унылым тоном сторожевого пса, ждущего каждую ночь, что его потревожат.
Я объяснил ему, кто я такой.
- Там внизу кто-то есть!
Он встал и пошел со мной к лестнице. Мы прислушались. Ни звука. Шаги прекратились. Герман со страхом посмотрел на меня: я был в одном ванном полотенце вокруг пояса. Он повернулся, чтобы пойти спать дальше, но я сжал его руку с шепотом: "Там кто-то есть!"
Вновь послышались шаги: будто вокруг обеденного стола бегал человек, а потом они устремились к нам наверх, тяжело ухая, по два сразу. Внизу лестницы всё еще горел бледный свет, но мы никого не видели: мы только слышали шаги. Герман бросился в свою комнату и захлопнул дверь. Я тоже захлопнул дверь на верху лестницы и подпер ее коленом, а, постояв так, опять медленно ее приоткрыл. Ничего и никого не было. Вообще ни звука. И никто из нас больше никогда не слышал привидения.
От хлопанья дверей проснулась мама и выглянула из комнаты.
- Мальчики, что вы там делаете? - строго спросила она.
Герман с опаской высунулся из спальни.
- Ничего, - хрипловато ответил он.
Вид у него был зеленый.
- Что это там внизу бегало? - спросила мама.
Так значит она тоже слышала эти шаги! Мы просто остолбенели.
- Грабители! - инстинктивно выкрикнула мама.
Чтобы успокоить ее, я спустился на несколько ступенек.
- Пойдем вниз! - позвал я Германа.
- Я останусь с мамой, - ответил он. - Она очень взволнована!
Я отступил на площадку.
- Чтоб никто из вас ни шагу! - прикрикнула мама. - Сейчас вызовем полицию.
Телефон у нас был внизу: я не понимал, как мы в таком случае сможем вызвать полицию, и мне совсем не хотелось, чтобы к нам явилась полиция. Тут мама приняла мгновенное и немыслимое решение: она распахнула окно своей спальни, выходившее на соседский дом, схватила туфлю и запустила ею в окно напротив через узенький проход между домами. Зазвенело стекло в спальне, где пенсионер-гравер Бодуэлл почивал со своей супругой. Здоровье Бодуэлла в последние годы несколько расстроилось, и на него порой "находило". Впрочем, что-нибудь находило почти на всех наших знакомых и соседей.
Была безлунная ночь. Два часа. Низко стелились темные тучи. Мгновенно в окне появился Бодуэлл, что-то крича, брызгая слюной и грозя кулаком. "Надо продать дом и вернуться в Пеорию", - донесся голос миссис Бодуэлл. "Грабители, - кричала мама, - грабители в доме!" Ни Герман, ни я не решились объяснить ей, что это не грабители, а привидение, но ведь она испугалась бы привидения еще больше, чем грабителей. Бодуэлл сначала думал, что грабители оказались в его собственном доме, но потом успокоился и вызвал к нам полицию по спаренному телефону у своей кровати. Когда он отошел от окна, маме вдруг неудержимо захотелось зашвырнуть туда и вторую туфлю, не потому что в это было зачем-то нужно, а просто потому, что, как мама позже объяснила, только тогда она почувствовала, какая это радость запустить туфлей в соседское окно! Я ее удержал.
Полиция появилась с достойной всяческих похвал быстротой: целый форд-седан с фараонами, два мотоциклиста и еще одна караульная машина с фараонами и репортерами. Они забарабанили в нашу парадную дверь. По стенам, по двору, по проходу между нашим домом и домом Бодуэллов заметались лучи фонариков. "Откройте! - потребовал грубый голос. - Мы из полиции!" Я хотел сойти вниз и впустить их, раз уж они приехали, но мама и слышать не об этом не могла. "Ты совсем голый! Тебя сразу убьют!" Я обмотался полотенцем еще раз.
Наконец, полицейские приложились плечами к нашей тяжелой парадной двери с толстыми, со скошенной кромкой стеклами и проломили ее. Я слышал, как трещит дерево и звенит стекло на полу прихожей. Их фонарики плясали по прихожей, лучи нервно скрещивались в столовой, вонзались в коридоры, проносились вверх по парадной лестнице и сбегали по черной. Они выхватили и меня наверху в наряде из полотенца. Грузный полицейский скачками взлетел по лестнице.
- Ты кто такой? - спросил он.
- Я здесь живу, - ответил я.
Старший офицер обратился к маме:
- Здесь никого нет, леди, - сказал он. - Сбежали, наверно. Как они выглядели?
- Их два или три было, - сказала мама. - Кричали что-то, таскали, дверями хлопали.
- Забавное дело, леди, - заметил полицейский. - А вы окна и двери изнутри плотно закрыли?
Внизу топали другие фараоны. Ходили по всему дому: рывком открывали двери, рывком высовывали ящики, окна хлопали, стулья падали с глухим стуком. Полдюжины полицейских показались во мраке верхнего коридора и стали что-то искать на полу: отодвигали кровати от стенок, срывали одежду с вешалок в шкафах, стаскивали чемоданы и коробки с полок. Один из них вытащил откуда-то старую цитру
- Эй, погляди, Джо, - позвал он и провел широкой лапой по струнам.
Фараон, которого назвали Джо, взял гитару и повертел в руках.
- Что это? - спросил он у меня.
- Это старая цитра, на которой спала наша морская свинка, - ответил я.
Мы в самом деле завели когда-то морскую свинку, и она не хотела нигде спать, кроме как на цитре, но мне совсем не следовало этого говорить. Джо и другой фараон долго смотрели на меня, а потом положили цитру обратно на полку.
- Никого здесь не было, - сказал полицейский, обратившись а маме. - Этот парень, - объяснил он другим, тыкнув в мою сторону большим пальцем, - с вывихом, а леди, видать, истеричка.
Они кивнули и, ничего не сказав, поглядели на меня. В краткую минуту тишины мы услышали скрип в мансарде: это дедушка ворочался в кровати.
- Что там такое? - рявкнул Джо.
С полдюжины фараонов рванулись к двери на мансарду, прежде чем я успел что-то объяснить. Я знал, что если они ворвутся к дедушке без предупреждения или даже с предупреждением, ничего хорошего не получится. Теперь он был в той фазе, когда думал, что отряды генерала Мида под непрерывными ударами Стоунолла Джексона дрогнули и даже начали разбегаться.
Когда я добрался до мансарды, обстановка там уже сильно осложнилась. Дедушка решил, что полицейские были теми самыми дезертирами из армии Мида, попытавшимися спрятаться у него в мансарде. Он выскочил из постели в длинной фланелевой ночной рубахе поверх длинного шерстяного белья, в ночном колпаке и кожаной жакетке на груди. Фараоны, конечно, сразу поняли, что разъяренный седой старик здесь живет, но не успели и рта раскрыть.
- Прочь, жалкие трусы! - гремел дедушка. - Назад в строй, заячьи души!
С этими словами он с размаху влепил затрещину офицеру, нашедшему цитру, от чего тот растянулся на полу. Другие стали отступать, но недостаточно быстро. Тогда дедушка выхватил пистолет из кобуры поверженного и пальнул. От выстрела, казалось, затрещали балки чердака, а дым заполнил всю мансарду. Фараон выругался и схватил деда за плечо. В общем, все мы опять оказались внизу и заперли дверь от старика. Он пальнул в темноте еще пару раз и пошел спать.
- Это - наш дедушка, - объяснил я Джо, едва переведя дыхание. - Он думает, что вы - дезертиры.
- Ага, - согласился Джо.
Фараонам не хотелось уходить, не приложившись еще к кому-нибудь, кроме дедушки: этой ночью они явно оказались в дураках. Кроме того, им очевидно не нравилась обстановка: чувствовался в ней - и я их хорошо понимаю - какой-то подвох. Они снова стали рыться в вещах. Ко мне подошел репортер с тонким осиным лицом. Я стоял в маминой блузке, потому что не смог найти ничего другого. Репортер посмотрел на меня со смесью подозрения и интереса.
- Ну, расскажи, мальчик, что тут на самом деле стряслось? - спросил он.
Я решил быть с ним откровенным.
- У нас в доме привидение, - объяснил я.
Он долго смотрел на меня, будто я был игральным автоматом, в который он напрасно бросил монету, а потом отошел. За ним ушли фараоны, а тот, в которого попал дедушка, шел с перевязанной рукой, изрыгая святотатственную брань.
- Я у сейчас у этого хрыча пушку отберу!
- Ты? А кто с тобой пойдет?
Я сказал, что сам завтра принесу пистолет в отделение.
- Что случилось с этим полицейским? - спросила мама.
- Его дедушка ранил, - сказал я.
- Почему? - удивилась мама.
Я объяснил, что тот показался ему дезертиром.
- Надо же! Такого милого молодого человека.
На следующее утро за завтраком дедушка был свеж как огурчик и сыпал шутками. Мы сперва думали, что он всё забыл, но он всё помнил. За третьей чашкой кофе он глянул на Германа и на меня.
- Чего это фараоны к нам ночью заявились и всё вверх дном перевернули?