В часа три пополудни Бесси Попкинс стала собираться к выходу на улицу. Дело это было многотрудным, особенно в жаркий летний день: во-первых, надо было втиснуть свое толстое тело в корсет, а распухшие ноги - в туфли, причесать крашеные дома волосы, которые торчали во все стороны соломенными, черными, седыми и рыжими пучками. Потом нужно было надежно закрыть квартиру, чтобы в ее отсутствие не вломились соседи и не украли простыни, одежду, документы или просто не разбросали всё так, что потом ничего не найдешь.
Кроме мучителей человеческого рода, Бесси изводили демоны, проказливые бесы и прочие Силы Зла. Она совершенно точно клала очки на туалетный столик, а находила их в тапочках. Флакончик с краской для волос она прятала в аптечку, а через несколько дней обнаруживала его под подушкой. Однажды она поставила кастрюлю с борщом в холодильник, но Незримый достал ее оттуда, и Бесси после долгих поисков обнаружила кастрюлю в платяном шкафу. Сверху плавал толстый круг затхлого жира.
Одному Богу известно, через какие муки пришлось ей пройти, сколько издевательств вытерпеть и какими отчаянными усилиями не позволить себе впасть в безумие. Она отказалась от телефона, потому что какие-то рэкетиры и выродки звонили ей днем и ночью, чтобы выведать ее секреты. Молочник-пуэрториканец однажды хотел овладеть ею, а разносчик из овощной лавки чуть не сжег всё ее имущество сигаретой. Чтобы выжить ее из квартиры с твердой платой, где она прожила тридцать пять лет, компания и управдом напустили в комнаты крыс, мышей и тараканов.
Бесси давно поняла, Что управы на злоумышленников нет: не помогали ни металлические двери, ни особенные замки, ни жалобы в полицию, мэрию, ФБР и самому Президенту в Вашингтоне. Но пока дышишь, нужно есть. На всё нужно было время: закрыть окна, проверить газовые краники, запереть ящики комода. Бумажные деньги она прятала в тома энциклопедии, в старые номера географического журнала и в гроссбухи Сэма Попкинса. Акции и облигации хранились среди поленьев у камина, которым она никогда не пользовалась, и под сидениями стульев, а драгоценности она зашивала в матрасы. Раньше у нее были свои ячейки в банке, но потом она пришла к убеждению, что у охраны там есть вторые ключи.
Около пяти Бесси была готова к выходу. В последний раз она оглядела себя в зеркале: невысокая, расплывшаяся, лоб узкий, нос плоский, косые китайские глаза прижмурились. На подбородке проросла белая бородка. Линялое платье с цветами и неказистая соломенная шляпка с деревяшками вишенок и виноградин, разбитые туфли. Перед выходом она еще раз осмотрела все три комнаты и кухню. Повсюду валялась одежда, башмаки и кучи нераспечатанных писем. Ее муж Сэм Попкинс, скончавшийся около двадцати лет назад, незадолго до смерти ликвидировал свою компанию по недвижимости, потому что собирался уйти от дел и жить во Флориде. Он оставил ей акции, облигации, несколько расчетных книжек сберегательных банков и закладные. Фирмы до сих пор посылали Бесси отчеты и чеки, а налоговое управление взимало с нее налоги. Чуть не каждый месяц приходили извещения от похоронной компании, что имеются участки "на просторном кладбище". В прежние годы Бесси обычно отвечала на письма, вкладывала чеки и вела учет доходам и расходам, но в последнее время пренебрегла всем этим. Она даже перестала покупать газету и читать финансовый раздел.
В коридоре Бесси засунула карточки с известными ей одной значками в щель между дверью и дверной рамой, а замочную скважину залепила замазкой. А что еще оставалось делать бездетной вдове без родственников и друзей раньше соседи открывали двери, выглядывали и насмехались над ее чрезмерной осторожностью. Иногда дразнили ее. Всё это давно кончилось. Бесси ни с кем не разговаривала, а, к тому же, плохо видела. От очков, выписанных много лет назад, не было никакого проку, а выбраться к окулисту, чтобы подобрать новые было ей не по силам. Всё давалось с трудом: даже войти или выйти из лифта, двери которого всегда закрывались с грохотом.
Бесси редко уходила дальше, чем на два квартала от дома. Улицы между Бродвеем и Риверсайд-драйв становились шумнее и грязнее день ото дня. Вокруг носились орды полуголой детворы. Курчавые темнокожие мужчины с дикими глазами перебранивались на испанском со своими миниатюрными женами, вечно ходившими с большим беременным животом. Женщины отвечали как трещотки. Лаяли псы, орали кошки. То и дело где-то вспыхивал пожар, и с воем мчались пожарные машины, кареты скорой помощи и полицейские бригады. На Бродвее вместо бакалейных лавок появились супермаркеты, где всё нужно было выбрать самой, уложить в тележку с выстоять очередь в кассу.
Боже правый, с тех пор как Сэм умер в Нью-Йорке, мир стал разваливаться. Все порядочные люли уехали из этого района, а поселились шайки воров, грабителей и продажных девок. У Бесси три раза крали бумажник, а когда она обращалась в полицию, там только смеялись. Перейти через дорогу можно было только с риском для жизни. Бесси делала шаг и останавливалась. Ей посоветовали ходить с палочкой, но ей Ге хотелось считать себя считать себя старухой или инвалидом. Примерно раз в месяц она делала красный маникюр, а когда ревматизм отпускал ее, доставала из шкафа платья, примеряла и рассматривала себя в зеркало.
Открыть дверь в супермаркет было совершенно невозможно: она должна была дождаться, чтобы кто-то придержал ее. Сам этот магазин мог придумать только дьявол: лампы горели ослепительным светом, покупатели катили тележки, готовые сбить всякого на своем пути. От шума можно было оглохнуть, а какая там холодина внутри по сравнению с пеклом на улице - просто чудо, что она еще не схватила воспаление легких! Но более всего Бесси изводила невозможность сделать выбор. Дрожащими руками она брала каждый предмет и всматривалась в ярлыки: не от молодой жадности, а от пришедшей с возрастом старческой нерешительности. По ее расчетам на покупки сегодня должно было уйти не больше трех четвертей часа, но прошло уже два часа, а Бесси всё еще не кончила. Наконец, когда она добралась с тележкой до кассы, вдруг вспомнила, что не взяла овсянку. Она вернулась и потеряла очередь. Потом, когда она уже расплатилась, случилась новая неприятность: Бесси положила чек в правое отделение сумки, но его там нем оказалось. Перерыв всё, она, наконец, нашла его в кошельке для мелочи с другой стороны. Ну, кто бы поверил, что такие вещи действительно случаются? Расскажи кому-то, так подумают, что ей пора в сумасшедший дом.
Когда Бесси вышла за покупками, день был еще в разгаре, а сейчас уже вечерело. Желто-золотое солнце опускалось в Гудзон на укутанные дымкой холмы Нью-Джерси. Дома на Бродвее излучали накопленное за день тепло. Из решеток грохочущей подземки поднимались дурно пахнущие пары. Бесси несла тяжелую сумку с продуктами в одной руке, а в другой крепко зажала кошелек. Никогда Бродвей не казался ей таким одичалым и грязным. Воняло мягким асфальтом, бензином, гнилыми фруктами и собачьими экскрементами. На тротуаре среди рваных газет и окурков скакали голуби. Невозможно было понять, как им удавалось не попасть под ноги прохожим. Перед витриной с искусственной травой мужчины в потных рубашка вливали в себя сок папайи и ананаса, будто хотели потушить горевший внутри пожар. Над их головами висели кокосовые орехи, которым придали форму индейцев. В переулке черные белые ребятишки открыли гидрант и голышом плескались в канаве. На волне жары въехала агитмашина, превозносившая под оглушительный музыкальный рев местного кандидата, а из кузовка девица с торчавшими, как проволока, волосами разбрасывала листовки.
Этого Бесси просто не могла выдержать: перейти улицу, дождаться лифта, а потом успеть выскочить из него на пятом этаже, пока не хлопнут двери. Бесси положила покупки у порога и стала искать ключи. Замазку из замочной скважины она выковыряла напильничком, вставила ключ и повернула. Но ключ сломался, и в руке у нее осталась одна головка. Бесси сразу поняла, что произошла катастрофа. У других жильцов дома были дубликаты ключей, хранившиеся у управляющего домом, но она не доверяла никому и когда-то заказала комбинированный замок, который нельзя было открыть никаким другим ключом. Второй ключ она спрятала где-то в ящике комода, а вышла из дому лишь с одним. "Вот и конец", - произнесла она вслух.
Обратиться за помощью было не к кому: соседи стали ее кровными врагами, управляющий домом только и ждал, чтобы она отдала концы. Горло ее было так устроено, что она не могла даже плакать. Она оглянулась, ожидая увидеть за спиной дьявола, который нанес ей этот последний удар. Бесси давно уже примирилась со смертью, но умереть на ступеньках лестницы или на улице было слишком уж жестоко. И кто может сказать, сколько продлится такая агония? Она задумалась. Есть ли еще где-то открытая мастерская, где делают ключи? А если есть, то с чего слесарь снимет копию? Ему придется прийти сюда со своими инструментами. И нужен слесарь, работающий в фирме, которая изготовляет специальные замки. Хоть бы при ней были деньги, но она никогда не брала с собой больше, чем требовалось для покупок. Кассир в супермаркете дал ей двадцать центов сдачи. "Мамочка, я не хочу больше жить!" - вдруг заговорила Бесси на идише, удивившись, что к ней вернулся полузабытый язык.
После долгих колебаний она решила опять спуститься на улицу: может быть, еще открыта лавка скобяных товаров или мастерская ключей. Она вспомнила, что где-то на этом квартале была такая. В конце концов, ведь и у других людей иногда ломаются ключи. Но что делать с покупками? Нести их с собой слишком тяжело. Но выбора не оставалось: придется оставить сумку у дверей. "Украдут", - подумала Бесси. Может быть, соседи специально устроили так с замком, чтобы она не смогла зайти в квартиру, пока они разграбят и попортят всё, что там есть.
Перед тем, как спуститься на улицу, она приложила ухо к двери, но не услышала ничего, кроме постоянного тихого гула, так и не сумев понять, откуда он. Иногда этот звук напоминал тиканье часов, иногда что-то гудело или стонало, словно в стенах или трубах поселилось неведомое существо. Мысленно Бесси уже распрощалась с покупками, которые надо было уложить в холодильник, а не оставлять на жаре. Масло растопится, а молоко скиснет. "Вот и наказание! Я совсем проклята", - бормотала она. На лифте спускался сверху сосед, и Бесси нажала кнопку, чтобы лифт остановился на ее этаже. А если это кто-то из воров, а если он набросится на нее? Сосед открыл ей дверь. Она хотела поблагодарить, но промолчала: надо ли благодарить своих врагов - ведь всё это были их козни.
Когда Бесси вышла, уже спустилась ночь. По канаве текла вода, и уличные фонари отражались в черных лужах, словно в озере: опять где-то рядом случился пожар. Она слышала вой сирены и грохот пожарных машин. Вышла на Бродвей, и жара ударила ее как листом железа. И днем она с трудом видела, а вечером становилась почти слепой. В лавках горел свет, но что в них продавали, Бесси не могла разобрать. Прохожие натыкались на нее, и она впервые пожалела, что ходит без палки. Всё же она продвигалась вперед, держась поближе к окнам. Она миновала аптеку, кондитерскую, магазин с ковриками, похоронное бюро, но скобяная лавка не встретилась, и Бесси шла дальше. А что делать человеку, у которого сломался ключ: распрощаться с жизнью? Может быть, обратиться в полицию. Должны же быть службы, которые занимаются такими случаями, но как их найти?
Наверно, произошел несчастный случай. На тротуаре стопились любопытные, а полицейские машины и кареты скорой помощи запрудили улицу. Кто-то поливал асфальт из шланга, наверно, чтобы смыть кровь. Бесси показалось, что глаза зевак светились неподдельной радостью. Радуются чужой беде, подумала она. - единственное их утешение в несчастном городе. Нет, не найдется никого, кто помог бы ей.
Она подошла к церкви. Несколько ступенек вели вниз к наглухо запертой двери. Бесси могла лишь присесть. У нее дрожали колени, а туфли сдавили пальцы и стали жать у щиколоток. Ребро корсета сломалось и врезалось в бок. "Все Силы Зла обрушились на меня". Подступил смешанный с тошнотой голод. Рот наполнила кислота. "Отец небесный, тут мне и конец без покаяния". Она вспомнила, что так и не собралась составить завещание.
2
Бесси, должно быть, задремала, потому что, когда открыла глаза, было по ночному тихо, а улица опустела и стала темной: погасли витрины. Жар куда-то пропал, и ей стало зябко в летнем платье. На миг она подумала, что у нее украли бумажник, но он лежал на ступеньке рядом с ней, куда, наверно, выскользнул из руки. Бесси потянулась к нему, но пальцы онемели. Прислоненная к стене голова стала тяжелой как камень. Ноги одеревенели, а уши, казалось, наполнились водой. Она подняла одно веко и увидела луну. Луна висела низко над плоской крышей, а рядом с ней мерцала зеленоватая звездочка. Уже много лет ей не приходилось поднимать глаз вверх: она смотрела только вниз. Окна в квартире были плотно занавешены, чтобы никто не подглядывал с противоположной стороны улицы. Не если было небо, то, может быть, на нем был Бог, ангелы и рай? Где еще могли пребывать души ее родителей? И где сейчас Сэм?
Она забыла обо всех своих долгах: никогда не приходила на могилу Сэма, и даже не зажигала свечку в годовщину его смерти. Ее так согнуло в схватках с низшими силами, что она позабыла о высших. Впервые за много лет она ощутила потребность в молитве. Всевышний будет милостив к ней хоть она этого и не заслужила. Отец и мать заступятся за нее в высях. Какие-то ивритские слова вертелись на кончике языка, но она не могла вспомнить их. Потом всё же вспомнила: "Слушай, Израиль!" А что за этим? "Боже, прости меня, - прошептала она. - Я заслужила всё, что на меня обрушилось".
Становилось всё тише и прохладнее. Светофор переключился на зеленый, но машин почти не было. Вдруг откуда-то возник негр. Он шел, шатаясь, остановился рядом с Бесси, посмотрел на нее и пошел дальше. Бесси помнила, что в сумке у нее полно важных документов, но впервые собственное имущество стало ей безразлично. Сэм оставил ей приличное состояние, но оно пошло прахом, и она продолжала копить на старость, будто всё еще была молодой. "Сколько же мне лет, - спросила она себя, - и что сделала за эти годы? Почему я не съездила куда-то, отказывала себе в удовольствиях, никому не помогла?" Что-то в ней засмеялось. "Это наваждение, я перестала быть собой. Чем еще можно объяснить такое?" Она была потрясена, и будто очнулась от долгого сна. Сломанный ключ открыл некую дверь в ее мозгу, которая была заперта с тех пор, как умер Сэм.
Луна перекочевала на другую сторону крыши, непривычно большая, красная, с расплывшимся лицом. Стало зябко, и Бесси пробирала дрожь. Она понимала, что может схватить воспаление легких, но не было ни страха смерти, ни страха оказаться бездомной. С Гудзона тянул свежий ветер, и на небе вспыхивали новые звезды. С другой стороны улицы к ней шла кошка. Она немного постояла на краю тротуара, уставившись прямо на Бесси зеленными глазами. Потом стала медленно и осторожно приближаться. Бесси ненавидела всех животных: собак, котов, голубей и даже воробьев. Они приносили заразу, мерзость и грязь. Она была уверена, что в каждом коте спрятался черт и испытывала особенный ужас от встречи с черной кошкой, предвестницей несчастья. Но сейчас в ней шевельнулась любовь к бесприютному существу, у которого не было ни ключа, ни двери, и жившего лишь Божьей милостью. Кошка сперва обнюхала ее сумку, а потом стала тереться о ногу, задрала хвост и мяукнула. Бедняжка проголодалась, но у меня ничего нет для нее. И как я могла ненавидеть такие создания? Я была просто заколдована. Я начну новую жизнь, и в уме мелькнула коварная мысль: а не выйти ли мне опять замуж?
Ночь не обошлась без приключений. Однажды она заметила в воздухе белую бабочку, которая кружила над припаркованной машиной, а потом куда-то упорхнула. Бесси знала, что это душа нерожденного младенца, потому что настоящие бабочки после захода солнца не летают. И еще раз пробудившись она увидела огненный шар, который как светящийся мыльный пузырь перелетел с одной крыши на другую и утонул за ней. Она была уверена, что это душа только что умершего человека.
Бесси погрузилась в сон и проснулась, вздрогнув. Светало. Со стороны Центрального парка вставало солнце: Бесси не могла его видеть отсюда, но небо над Бродвеем зарозовело. На здании слева засветились окна, вспыхивая и угасая, как иллюминаторы судна. Рядом с ней уселся голубь. Подпрыгивая на красных лапках, он что-то выклевывал на тротуаре: черствые крошки хлеба или высохшую грязь. Бесси это потрясло. Как живут эти птички? Где они спят ночью? Как им удается выжить в дождь, в холод, в снег? Надо идти домой, решила Бесси. Люди не оставят меня на улице.
Встать было мукой: тело, казалось, прилипло к ступеньке, на которой она сидела. Ныла спина, и по затекшим ногам бегали мурашки. И всё же она медленно побрела к дому. Она вдыхала влажный утренний воздух: он пах травой и кофе. Она уже не была одинока: из переулков выходили люди. Они шли на работу, покупали газеты у лотошника и спускались в подземку, молчаливые и странно доброжелательные, будто и у них была позади ночь размышлений над жизненными ошибками и очищения. Когда же они встают, если уже сейчас идут на работу, удивилась Бесси.
Нет, не все в этом квартале были гангстерами и убийцами. Один молодой человек даже здоровался с Бесси по утрам. Она пыталась улыбнуться ему в ответ, понимая, что давно позабыла этот естественный женственный отклик, так легко дававшийся ей в юности. Улыбаться учила ее мама - это был один из первых уроков.
Она подошла к дому. У входа стоял ненавистный ей смотритель и разговаривал с уборщиками мусора. Гигант со сплющенным носом, длинной верхней губой и острым подбородком. По лысине тянулись рыжие волосы. Он удивленно посмотрел на Бесси:
- В чем дело, бабуня?
Запинаясь, Бесси рассказала ему о происшествии. Показала связку ключей, которую сжимала рукой всю ночь.
- Матерь божья! - воскликнул он.
- Что мне делать? - спросила Бесси.
- Я открою вам дверь.
- Но у вас нет ключа.
- Мы можем открыть любую дверь в двери в случае пожара.
Смотритель ушел к себе на пару минут и вернулся с какими-то инструментами и связкой ключей на большом кольце. Он поднялся с Бесси на лифте. Сумка с едой всё еще стояла у порога, но, кажется, похудела за ночь. Смотритель стал возиться с замком.
- Что это за карточки, - спросил он.
Бесси промолчала.
- Почему вы сразу не пришли ко мне и не сказали, что случилось? Ходить всю ночь по улицам в вашем возрасте - Боже упаси!
Пока он возился с отмычками, открылась дверь в соседней квартире и выглянула крашеная блондинка в бигуди, халате и шлепанцах.
- Что с вами случилось? - спросила она. - Я несколько раз открывала дверь, и там всё время стояла эта сумка. Я вынула масло и молоко и положила их в свой холодильник.
Бесси чуть не прослезилась:
- Какие вы добрые, я просто представить не могла...
Смотритель извлек из замочной скважины вторую половинку ключа, потом еще немного повозился, повернул ключ, и дверь открылась. Посыпались карточки. Он вошел в прихожую, и Бесси ощутила затхлый дух квартиры, в которой долго никого не было.
Смотритель сказал:
- Если случится что-то в этом роде, сразу зовите меня: это моя работа.
Бесси хотела отблагодарить его, но ее руки так ослабели, что она не смогла открыть сумочку. Соседка занесла молоко и масло. Бесси зашла в спальню и легла. Будто камень сдавил грудь, и подступила тошнота. Что-то тяжело стучало во всём теле от ног и до груди. Бесси прислушивалась без тревоги: капризы тела просто были любопытны ей. Смотритель и соседка о чем-то говорили, но Бесси не могла разобрать их слов. Такое уже случилось с ней лет тридцать назад, когда ее погружали в наркоз перед операцией: врач и сестра разговаривали, но голоса их доносились будто из страшной дали и звучали как на иностранном языке.
Вскоре настала тишина, и появился Сэм. Не было вроде ни дня, ни ночи, а какие-то странные сумерки. Они и во сне знала, что Сэм умер, но тайным способом ему удалось выбраться из могилы и прийти к ней. Он казался очень слабым и был смущен. Он не мог говорить. Они двигались в пространстве, где не было ни неба, ни земли, а лишь заваленный хламом туннель, темный извилистый коридор с грудой непонятных предметов, но чем-то знакомый. Они оказались там, где сходились две горы, а в разрыв между ними вливался свет то ли заката, то ли восхода. Они стояли нерешительно с легким чувством стыда, будто в ту ночь своего медового месяца, когда отправились в Элленвиль, и хозяин гостиницы проводил их в номер для новобрачных. И она опять услышала слова, сказанные им тогда: "Здесь нет ключа. Просто войдите. Мазл тов, счастья вам".