Тэрбер Джеймс : другие произведения.

Машина, которую мы толкали

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Джеймс ТЭРБЕР

  

МАШИНА, КОТОРУЮ МЫ ТОЛКАЛИ

  
   Разные сочинители, а среди них Линкольн Стефенс и Гертруда Атертон, живописуют в своих биографиях землетрясения, которые довелось пережить их семьям. Мне о землетрясениях рассказать нечего, потому что моя семья такой беды не знала, но то, что случалось с нами в Колумбусе, стоит, пожалуй, нескольких землетрясений. Никогда не забуду содроганий нашего старого "Рео": заводился он, только если потолкать его изрядный кусок, а потом резко отпустить сцепление.
   Когда-то его мотор раскручивали обычной ручкой, но он прослужил нам столько лет, что соглашался ехать лишь после того, как его потолкают, а потом отпустят сцепление. Одному человеку, конечно, было с этим не справиться, и за дело брались, порой, впятером, а то и вшестером, смотря по тому, какой уклон и можно ли упереться в дорогу ногами. У этой машины сцепление и тормоз находились, почему-то, на одной педали, и если двигатель всё же удавалось запустить, он быстро глохнул, и всё нужно было начинать сначала.
   Моему отцу это расталкивание в печенках сидело: из-за него он часто опаздывал на работу, а машина ему не нравилась, даже когда была новой. Он, как и я, в машинах совершенно не смыслил и не доверял всем маркам подряд, во всяком случае тем, что выпускали лет двадцать или тридцать тому. Мальчишки по дороге в школу могли назвать любой встречный автомобиль: "Томас Флайер", "Файрстон Колумбус", "Стивенс Дерея", "Рэмблер", "Уинстон", "Уайт Стимер" и так далее, но мне эта наука не давалась.
   Изо всех машин меня интересовала, пожалуй, лишь одна: та, что была у чудака по кличке: "Готовьтесь, люди!" Он разъезжал по городу в большом "Красном Черте" с задней дверью. "Готовьтесь, люди!" был старый худой неряха с дикими глазами. Он шатался по городу и ревел глубоким голосом в мегафон любому встречному: "ГОТОВЬТЕСЬ, ЛЮДИ! СТРАШНЫЙ СУД ГРЯДЁТ!" Грозный призыв мог прогреметь в самый неожиданный момент и в самом невероятном месте.
   Помню раз, когда Монтель ставил "Короля Лира" в нашем театре, "Готовьтесь, люди!" вторил своим ревом с балкона визгливому голосу Эдгара, пышным речам Короля и декламациям Шута. Театр был погружен во мрак, громыхал гром, а за кулисами вспыхивали молнии. Нам с отцом так и не удалось дослушать до конца эту сцену, которая звучала примерно так:
   Эдгар: То'му холодно. - О, до-де-до-де, до-де! Спаси тебя Боже от вихрей, звезд разрывающихся и поглощающих... О, как донимает меня злой дух!
   (Раскат грома)
   Лир: Ты отдал всё своим двум дочерям и стал таким?
   "Готовьтесь, люди!": Готовьтесь, готовьтесь!
   Эдгар: Сидел на кочке Пилликок, сидел на бугорке... Ай-ай-ай-ай-ай!
   (Сверкание молнии)
   "Готовьтесь, люди!" Страшный суд грядет!
   Шут: Эта холодная ночь превратит нас всех в шутов и безумцев!
   Эдгар: Берегись злого духа, почитай родителей...
   "Готовьтесь, люди!": Го-товь-тесь!
   Эдгар: Тому холодно!
   "Готовьтесь, люди!": Страшный суд грр-яя-дет!
   Наконец, его выставили за двери, всё еще орущего. Такое в театре тех дней случалось не часто.
   Но вернемся к машине. Одно из моих самых веселых воспоминаний о ней, это когда брат Рой набрал на кухне всяких штуковин, замотал их в брезент, подвесил под машиной и протянул веревочку так, что если ее дернуть, брезент развяжется и все железки с грохотом покатятся по дороге.
   Рой замыслил это мелкое коварство, чтобы напугать отца, постоянно ждавшего, что машина вот-вот взорвется. Всё шло как по маслу. Минуло уже двадцать пять лет, но, честное слово, такого перепуга у меня больше в жизни не было. А случись опять, так и не пережил бы, наверно. Рой дернул за веревочку как раз посередине чудной послеобеденной прогулки по Брайден Роад, не доезжая до Восемнадцатой. Отец снял шляпу, прикрыл глаза и наслаждался прохладным ветерком. Загрохотало так, что и вообразить невозможно: ножи, вилки, открывалки, сковородки, крышки, шинковки, половники и яйцебойки рухнули с одним протяжным громом.
   - Останови машину! - закричал отец.
   - Не могу, - ответил Рой, - у нее выпал мотор.
   - Боже правый! - выдохнул отец, который, конечно, не раз воображал, как такое случается, или, во всяком случае, как оно грохочет, когда случается.
   Увы, в конце концов, нам пришлось возвратиться и всё подобрать, и даже отец мог отличить детали мотора от кухонных штуковин. А моя мама не могла бы отличить, и мама ее мамы - тоже. Моя мама, например, думала, что опасно ездить на машине без бензина: от этого пригорали клапана или что-то в этом роде.
   - Не смейте ездить по городу без бензина! - кричала она нам вслед, когда мы выезжали из дому.
   Бензин, масло и вода были для нее примерно одним и тем же, а жизнь от этого становилась непонятной и полной опасностей. Больше всего она опасалась патефона "Виктролы" - у нас была одна из первых моделей, еще тех дней, когда напевали: "Садись, Джозефина, ко мне в самолет, я твой, Джозефина, отважный пилот..." Она воображала, что "Виктрола" может взорваться, а все объяснения, что в патефоне нет ни бензина, ни электричества, ее больше пугали, чем успокаивали. Она могла лишь предположить, что там внутри запрятан какой-то новоиспеченный непроверенный аппарат, готовый взорваться в любую минуту, из-за чего мы все станем жертвами и мучениками этого Эдисона с безумными глазами. С телефоном она еще кое-как уживалась, но только не во время грозы, когда почему-то всегда снимала трубку с рычага, и та болталась на проводе.
   Эти странные и безосновательные страхи пришли к ней вполне естественно, потому что ее мать прожила свои последние годы в ужасном подозрении, будто электричество капает невидимыми каплями по всему дому. Если выключатель включен, утверждала она, ток течет из пустых патронов. Она ходила по всему дому и вкручивала лампочки, а если они загорались, быстро и с опаской щелкала выключателем на стене и возвращалась к своему шитью, довольная тем, что ей удалось закрыть не только расточительную, но и опасную течь. И ничто на свете не могло разубедить ее в этом.
  
   А нашего бедного "Рео" ждал ужасный конец. Мы однажды оставили его на улице, где ходил трамвай, слишком далеко от тротуара. Дело было поздно ночью, и на улице было темно. Первый же трамвай, которому наша машина загородила путь, набросился на нее, как терьер на кролика. Он отъезжал и вновь набрасывался на нее немилосердно, отпускал и опять схватывал через мгновение. Шины хлопали и лопались, бамперы грюкали и хрякали, руль вылетел, как призрак, скрывшись, с печальным свистом, в направлении Франклин Авеню, болты и всякие ерундовины разлетались, как искры с огненного колеса. Что это было за зрелище! И сколь печальное для всех (кроме кондуктора трамвая, который был просто убит)! Кое-кто падал ниц и рыдал.
   Именно эти рыдания и расстроили нашего дедушку. Всё перепуталось у него в голове. Машин или чего-то такого он никогда и не видел, а по общей суматохе и рыданиям решил, что кто-то умер, и разубедить его было невозможно. Целую неделю мы пытались отвлечь его, но он упорно твердил, что грех, стыд и позор для семьи так долго откладывать похороны.
   - Да никто не умер, это нашу машину раздавили! - кричал ему мой отец, в тридцатый раз пытаясь объяснить старику, что случилось.
   - Он напился? - спросил дед сурово.
   - Кто напился? - переспросил отец.
   - Зенас, - ответил дед.
   Теперь он нашел имя для покойника: это был его брат Зенас, который и в самом деле помер, но не от того, что водил машину в состоянии опьянения. Зенас умер в 1866 году. Когда началась гражданская война, это был чувствительный поэтического склада юноша двадцати одного года, и он решил податься в Южную Америку - "просто, - как писал он оттуда, - пока всё это здесь не кончится". Вернувшись после войны он подхватил хворь, от которой в тот год сохли каштаны, и отдал Богу душу. Это был единственный случай в истории, когда к больному вызвали агронома для опрыскивания, и наша семья очень переживала: ведь больше ни один человек в Соединенных Штатах не заболел этим растительным недугом.
   Так вот теперь, когда дедушка, так сказать, понял, кто же умер, с ним стало очень трудно жить в одном доме, как будто ничего не случилось. Он бушевал и грозил пожаловаться в Комиссию по здравоохранению, если тотчас не устроят похорон. Мы понимали, что что-то нужно делать, и, наконец, уговорили приятеля отца Джорджа Мартина вырядиться в костюм восьмидесятых годов и назваться дядюшкой Зенасом, чтобы успокоить помутившийся разум дедушки. Самозванец был франтоват и внушителен, с бачками и высокой бобровой шапкой, будто сошел с дагерротипного снимка Зенаса в нашем альбоме. Никогда не забуду той ночи сразу после ужина, когда Зенас вошел в нашу гостиную. Дедушка топал взад и вперед, высокий и ястребоносый. Вошедший протянул навстречу старику обе руки.
   - Глем! - воскликнул он.
   Дедушка медленно обернулся, посмотрел на незваного гостя и фыркнул.
   - Ты кто такой? - спросил он глубоким раскатистым голосом.
   - Я - Зенас! - воскликнул Мартин. - Братишка твой Зенас, здоровый, как скрипочка, и веселый, как доллар!
   - Братишка ты, черта лысого! - прорычал дед. - Зенас помер от каштановой хвори еще в шестьдесят шестом.
   Дедушку иногда озаряли внезапные и совершенно неожиданные моменты кристального сознания, повергавшие нас в смущение пуще его чудачеств. В тот вечер, еще перед тем, как пойти спать, он понял, что у нас разбили машину и что именно из-за этого в доме весь переполох.
   - Папа, она вся рассыпалась на куски, сказала ему моя мама и очень выразительно изобразила происшествие.
   - Я так и знал, - проворчал он. - Я ведь говорил вам тогда: покупайте "Поп-Толедо".
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"