Случилось это так: однажды жарким днём я стоял перед обнесённым оградкой газоном на верхнем Бродвее и кормил голубей.
Голуби меня уже знали, и когда я появлялся с мешочком семян, сразу сбегались в круг у моих ног. Полицейские предупреждали меня, что кормить голубей на улице запрещено, но предупреждениями дело и ограничивалось. А здоровенный чин как-то даже подошёл ко мне и спросил:
- Почему это все приносят голубям только еду, и никто не подумал, что им надо пить? Сколько недель уже в Нью-Йорке не было ни капли дождя, и птицы подыхают от жажды.
Да, услышать такое от полицейского - это что-то! Я тут же пошёл домой и вернулся с банкой воды, расплескав половину по дороге. Вторую половину расплескали голуби.
По пути к газону я заметил в газетном киоске свежий номер "Неведомого" и сразу его купил, потому что здесь этот журнал расхватывали. Бог знает по какой причине, обитатели верхнего Бродвея просто помешались на телепатии, ясновидении, телекинезе и бессмертии душ.
Толпа голубей меня на этот раз не окружила. Я поднял глаза и увидел в нескольких шагах женщину, которая тоже разбрасывала пригоршни зерна. Я рассмеялся, потому что и она держала под мышкой тот же номер "Неведомого". Несмотря на жаркий день, на ней было чёрное платье и чёрная шляпа с широкими полями. Туфли и чулки её тоже были чёрные. Наверно, иностранка, подумал я: ни одна американка не станет так одеваться в жару, даже на похороны.
Она подняла голову, и я заметил лицо, которое показалось мне молодым или, по крайней мере, не старым. Женщина была худощавая и смуглая, с узким носом, длинным подбородком и тонкими губами.
Я усмехнулся:
- И тут конкуренция?
Она тоже улыбнулась, открыв крупные вставные зубы, но её чёрные глаза сохраняли серьёзность.
- Не беспокойтесь, сейчас ещё прилетят. На нас с вами голубей хватит. А вот и они!
И пророчески показала на небо.
Да, на подлёте была целая стая. На площадке их сгрудилось столько, что птицы подскакивали и отталкивали друг друга, пробиваясь к пище. Голуби, как хасиды: любят толкотню. Когда наши мешочки опустели, мы пошли к мусорному ящику.
- Я после вас, - сказал я и добавил, - вижу, что мы читаем один и тот же журнал.
Она говорила глубоким голосом и с акцентом.
- Я заметила, что вы часто кормите голубей, и знаю, что те, кто кормит голубей, не окажутся в нужде. Несколько центов, которые вы потратите на милых птиц, принесут вам много удачи.
- Откуда такая уверенность?
Она стала объяснять, и мы пошли вместе. Я пригласил её выпить со мной, но она отказалась:
- Большое спасибо, но я не пью ничего спиртного: только соки.
- Пойдёмте. Раз вы читаете "Неведомое", мы из одной компании.
- Да, больше всего меня интересует оккультное. Я читала подобные издания из Англии, Канады, Австралии, Индии. Я читала их, когда жила в Венгрии. Я оттуда приехала, но там сейчас за веру в высшие силы можно сесть в тюрьму. А выходит ли такой журнал на иврите?
- Вы еврейка?
- По матери, но для меня нет ни рас, ни религий: только единый род человеческий. Мы потеряли источники духовной энергии, и это вызвало дисгармонию в эволюции нашей психики, а результатом стал разлад. Когда мы излучаем волны братства, взаимопомощи и мира, их вибрации дают ощущение самой себя каждой твари Божьей.
Вы видели, как прилетели голуби. Они собираются возле Центрального сберегательного банка на Бродвее и Семьдесят третьей-стрит, и не могут видеть оттуда, что делается здесь на восьмидесятой. Но космический разум в них уравновешен, и поэтому...
Мы зашли в кафе с кондиционером и сели в кабинке. Она представилась как Маргарет Фьюгейзи.
- Обратите внимание, - сказала она, - я заметила, что вы всегда кормите голубей в час дня, когда идёте обедать, а я кормлю их по утрам. И в это утро я тоже их покормила. Но вдруг некий голос велел мне опять пойти и покормить их. Сейчас около шести часов и голуби уже насытились: теперь они начинают перестраиваться на ночной ритм. Дни становятся короче: мы входим в другое созвездие солнечного цикла. Но если голос повторяет одно и то же увещевание снова и снова, его слова дойдут до высших сил. Я пошла и увидела, что вы тоже собираетесь кормить голубей.
Почему вы сегодня так поздно?
- Я тоже услышал голос.
- Вы ясновидец?
- Нет, я шучу.
- Не шутите с такими вещами!
Посидев около часу, я узнал множество подробностей из её жизни. Маргарет Фьюгейзи приехала в Соединённые Штаты в пятидесятых годах. Отец её был врачом; и он, и мать уже умерли.
Здесь, в Нью-Йорке она сблизилась с дамой в возрасте уже за девяносто: та была медиумом и полуслепой. Несколько лет они жили вместе. Старуха дожила до ста двух, а сейчас Маргарет зарабатывает себе на жизнь уроками йоги, сосредоточения, развития умственных способностей, биоритмов, предощущения и осознания своего места в мире.
Она говорила:
- Я видела, как вы кормите голубей, задолго до того как узнала, что вы писатель. Тогда я стала читать ваши произведения, и это породило телепатическую связь между нами, пусть и одностороннюю. Я дошла до того, что осмелилась навестить вас дома несколько раз, конечно, не физически, а в астральном виде. Мне хотелось привлечь ваше внимание, но вы глубоко спали. Обычно я покидаю своё тело на рассвете. Только однажды я застала вас, когда вы не спали, и вы рассказали мне о тайнах Каббалы. Когда мне пора было уходить, я вас поцеловала.
- Вы знаете мой адрес?
- Астральному телу не нужны адреса!
Мы помолчали, и Маргарет сказала:
- Можете дать мне свой телефон. Астральные визиты сопряжены с ужасными опасностями, и если оборвётся золотая нить...
Она не закончила, вероятно, испугавшись собственных слов.
II.
Возвращаясь домой в час ночи, я сказал себе, что не должен углублять отношений с Маргарет Фьюгейзи. От соевых бобов, сырой моркови, патоки, семечек и злакового сока, которыми она потчевала меня на ужин, у меня появилась изжога. Голова раскалывалась от её советов, как избежать спиритуального напряжения, управлять своими снами, источать альфа-лучи расслабления, бета-лучи интеллектуальной активности и тета-лучи транса. Всё из-за Доры, ворчал я про себя: если бы она не оставила меня и не сбежала в киббуц, где её дочка Сандра ожидала первенца, то я бы жил с ней сейчас в гостинице в Бетлехеме, в штате Нью-Хэмпшир, где нет тополиного пуха, и не страдал бы от сенной лихорадки в грязном Нью-Йорке. Дора, правда, упрашивала меня поехать вместе с ней в Израиль, но у меня не было никакой охоты сидеть в забытом Богом киббуце где-то у сирийской границы и ждать, когда Сандра разрешится от бремени.
Мне было страшно пройти несколько кварталов до своей однокомнатной квартиры, но такси не останавливались. Когда я поднимался в лифте, страхи тоже одолевали меня. Может быть, пока я отсутствовал, квартиру успели ограбить? Может быть, не найдя денег и драгоценностей, воры со злости изорвали мои рукописи? Я открыл дверь, и на меня хлынула волна зноя: уходя, я поленился опустить жалюзи, и солнце прожаривало комнату целый день. После отъезда Доры здесь никто не убирал, и я расчихался от пыли. Я разделся и лёг, но не мог заснуть. Нос заложило, в горле царапало, а в ушах скопилась влага. Моя злость на Дору возрастала, и в воображении я измышлял всякие способы отомстить ей. А что если взять и жениться на венгерской чародейке и обрадовать Дору телеграммой?
Когда я задремал, уже брезжил рассвет. Разбудил меня телефон. Часы на столике у кровати показывали двадцать минут одиннадцатого.
- Ну? - буркнул я в трубку.
Ответил глубокий женский голос:
- Извините, кажется, я вас разбудила? Это Маргарет, Маргарет Фьюгейзи. Моррис - можно мне называть вас Моррисом?
- Хоть горшком...
- Только слушайте его! Я хотела вам сказать, что сегодня утром мне был дан знак, что наша вчерашняя встреча не была простой случайностью, а судьбой, предначертанной и исполненной рукой Провидения. Прежде всего, я должна сказать, что когда вы ушли от меня, я очень беспокоилась. Вы обещали мне, что сядете в такси, но я знаю - не спрашивайте меня каким образом - что вы этого не сделали. Перед самым рассветом я снова была в вашей квартире. Ужас, какой у вас беспорядок, и сколько пыли! А когда я увидела ваше бледное лицо и услышала, как тяжело вы дышите, я поняла, что вам совершенно нельзя оставаться в городе. С другой стороны, плохо, если наши отношения начнутся с долгой разлуки. Утром мне позвонила моя старая подруга, Лили Вольфнер, тоже из Венгрии. Год от неё не было вестей, а прошлой ночью, как раз перед сном, я вдруг подумала о ней, и для меня это сигнал, что скоро я получу известие от этого человека. Ровно в девять зазвонил телефон, и я была так уверена, что ответила: "Привет, Лили!" У неё туристическое агентство, и она организует поездки в Европу, Африку, Японию и в Израиль тоже. Туры обязательно включают культурную программу, а гидами она приглашает психологов, психиатров, писателей, артистов, раввинов. Я два раза была у неё гидом в туре для группы, интересующихся психическими исследованиями, и когда-нибудь я вам расскажу обо всех необычайных вещах, которые тогда случились.
Я спросила: "Лили, почему ты вдруг обо мне вспомнила?", и она сказала, что у неё организуется группа, которая хочет совместить поездку в Израиль на еврейский Новый год с повышенным курсом предощущения, и предложила мне поработать там гидом. Не помню как, но я упомянула о вас, и что вы обещали научить меня эзотерическому провиденью Каббалы. Не перебивайте, пожалуйста. Когда она услышала ваше имя, с ней чуть истерика не случилась. "Что? Он на самом деле существует? Живёт здесь в Нью-Йорке, и ты с ним ужинала?" Короче говоря, она предложила, чтобы мы оба были гидами в её туре. Она примет все ваши условия. Туристки - богатые дамы, и многие, наверно, читали ваши книги. Я сказала, что переговорю с вами, но ей сперва нужно было посоветоваться с клиентками. Меньше чем через полчаса она перезвонила: уже связалась с клиентками, и они в восторге от такой идеи. Дорогой мой, нужно быть слепым, чтобы не увидеть во всём этом руку судьбы. Лили деловая женщина, а не мистик, но она сказала, что мы с вами просто фантастическая пара! Должна сказать вам, что прошлые месяцы я находилась в глубоком кризисе: духовном, физическом и финансовом, и была ближе к самоубийству, чем вы можете представить. Когда я вчера подошла к вам, я уже знала, каким бы странным это вам ни показалось, что моя жизнь в ваших руках. Умоляю вас на коленях: не говорите нет, потому что это будет для меня смертным приговором. В буквальном смысле.
Маргарет не давала мне слова вставить. Я хотел объяснить ей, что не являюсь специалистом по Каббале и что не имею никакого желания скитаться по Израилю со стайкой дам, решивших совместить осмотр достопримечательностей с мистицизмом. Но я почему-то колебался, удивляясь собственной слабости.
Маргарет выкрикнула:
- Моррис, подождите. Я сейчас у вас буду!
- Астрально?
- Бессовестный! Во плоти.
III.
Кто сказал - а, может, никто этого не говорил - что любая личная драма - это мелодрама? А я оказался и участником этой мелодрамы, и её зрителем.
Я сидел в автобусе с кондиционированием на пути из Хайфы в Тель-Авив. Рош-Хашана мы встретили в Иерусалиме. Мы побывали в Содоме, Эйлате, Сафаде, на оккупированных территориях у Суэцкого канала и на Голанских высотах, а также в нескольких киббуцах. На всех остановках я читал лекции о Каббале, а Маргарет давала советы относительно любви, здоровья и бизнеса; о том, как применять подсознательное при покупке чулок, на ипподроме, при поиске работы или мужа, и о том, как надо медитировать. Она рассказывала о дельте мозговых волн, резонансе личности Тантриста, измерениях Шамбалы и панораме кибертронного общения с духами. Она проводила астрохимические анализы, объясняла, как обнаружить расположение третьего глаза у шишковидной железы, открывала тайны Лемурии и горы Шаста. Я присутствовал на сеансах, на которых она гипнотизировала дам: большинство из них засыпало или, по крайней мере, притворялось спящими. Она клялась, что ей явилась моя мать и просила её обо мне позаботиться. Я был рождён Стрельцом, и со Скорпионом у меня может возникнуть роковой конфликт.
Я впутался в ситуацию, в которой мне стало стыдно за себя.
Слава Богу, я не встретил пока ни Доры, ни кого-то знакомого, но тур по Израилю должен был продолжаться ещё целую неделю. Вполне могло случиться, что кто-нибудь меня узнает. Кроме того, группа стала ворчать: недовольны были гостиницами, едой, безделушками в сувенирных лавках, и во всё возрастающей степени - самими гидами.
Многие охладели к Маргарет и её знаниям, и энтузиазма к Каббале тоже значительно поубавилось. Одна дама предположила, что моё толкование Каббалы слишком субъективно и просто представляет собой поэтический винегрет.
По программе мы должны были остановиться на несколько дней в Тель-Авиве, чтобы экскурсантки могли всласть походить по магазинам. Йом-Киппур предстояло встретить в Иерусалиме и на следующий день вылететь из аэропорта Лод в Америку. Я хотел преподнести Доре сюрприз в конце поездки, и ещё перед отъездом из Нью-Йорка попросил Лили Вольфнер заказать мне билет с открытой датой, чтобы я мог вернуться отдельно от группы. Я наврал ей что-то о своих литературных делах в Израиле. Чтобы избежать осложнений, Маргарет я об этом не сказал, но после завтрака в день, когда группа должна была выехать в Иерусалим помолиться у Стены Плача, мне пришлось открыть свой секрет. Я хотел остаться в Тель-Авиве на праздники в той же гостинице. Я устал от постоянных разъездов и общества чужих людей, и не мог дождаться, когда останусь хоть на день один.
Я предполагал определённое неудовольствие, но никак не сцену, которую устроила Маргарет. Она рыдала, обвиняла Лили Вольфнер и меня в том, что мы сплели против неё заговор и угрожала мне возмездием высших сил. Двоедушие обернётся для меня страшными бедами.
Вдруг она закричала:
- Если вы остаётесь в Тель-Авиве, я тоже остаюсь! Мне не нужно молиться в святых местах на Йом-Киппур. Я свою работу закончила точно так же, как и вы!
- Вы должны поехать с группой, иначе у вас пропадёт билет, - заметил я.
- На утро после Йом-Киппур я поеду в Лод прямо отсюда на такси.
Когда наши дамы узнали, что оба их гида остаются на праздники в Тель-Авиве, не обошлось без колких замечаний, но для длительных объяснений времени не оставалось: перед гостиницей уже ждал автобус. Маргарет уверяла, что встретит группу в аэропорту рано утром на следующий день после Йом-Киппур. Я же нанёс ущерб не только своей собственной репутации, но и репутации Каббалы.
Я показал Маргарет свой контракт, в котором было указано, что мои обязанности закончились прошлым вечером, и я имел право оставаться в Израиле сколько мне вздумается, но она не захотела даже взглянуть на контракт.
- У вас здесь какая-то женщина, но все ваши планы рухнут! - предрекла она.
Она направила на меня палец и что-то зашептала: я ощутил, что она призывает на мою голову силы зла. Обескураженный собственными предрассудками, я попытался утешить её обещаниями, но она сказала, что больше мне не верит и обругала грязными словами. Когда она ушла распаковывать свои вещи, я попытался дозвониться до киббуца у Голанских Высот, где должна была находиться Дора, но меня не соединили.
В Иерусалим наехало столько гостей, что в гостинице никто не готовился к праздничному пиру, и мне с Маргарет пришлось искать ресторан. В синагогу я не хожу, но на Йом-Киппур пощусь.
- Я буду поститься с вами, - объявила Маргарет. - Если Господь решил покарать меня такими унижениями, я, должно быть, совершила тяжкий грех.
- Вы ведь наполовину нееврейка, но ведёте себя как настоящая ента, - съехидничал я.
- У меня в ногте мизинца больше еврейского, чем во всём вашем существе.
Я намеревался накупить съестного и хорошенько набить брюхо до начала поста, но к тому времени, как мы пообедали, магазины уже закрылись. Улицы опустели. Даже американское посольство рядом с гостиницей погрузилось в предпраздничное молчание. Маргарет зашла ко мне в номер, и мы вышли на балкон посмотреть на море.
Солнце склонялось к западу. Пляж был пуст. Большие птицы, которых я никогда раньше не видел, прогуливались по песку. Всякая близость, которая существовала между мной и Маргарет, теперь распалась: мы напоминали супругов накануне развода. Мы отстранились друг от друга и смотрели, как заходящее солнце расстилает на волнах огненную сеть.
Смуглое лицо Маргарет стало кирпично-красным, а в чёрных глазах светилась печаль тех, кто покинул свой дом и нигде не обрёл другого. Она сказала:
- Воздух здесь кишит привидениями.
IV.
В тот вечер мы засиделись допоздна над спиритической планшеткой, сообщавшей нам одно горестное пророчество за другим. Со скуки, а, может быть, чтобы раз и навсегда покончить с нашими искусственными отношениями, я рассказал ей о Доре, но она слишком устала, чтобы устраивать новую сцену.
На следующее утро мы пошли прогуляться по Бен-Иегуда и бульвару Ротшильда. Думали, не зайти ли нам в синагогу, но они были полны молящимися, и мужчины в талесах стояли у входа. Около десяти мы вернулись в гостиницу. Говорить больше было не о чем, и я улёгся с книгой о Гудини, которого считал обладателем таинственных сил, хотя он всегда противостоял спиритам. Маргарет уселась за столом и стала раскладывать карты Таро. Иногда она выгибала бровь дугою и бросала на меня мрачный взгляд. Потом она сказала, что из-за моей измены она могла заснуть всю ночь и ушла к себе в номер, попросив её не тревожить.
В середине дня я услышал долгий вой сирены и удивился, что военные решили проводить учения на Йом-Киппур. С двух часов дня накануне я ничего не ел и был голоден. Я читал, дремал и размышлял о своих прегрешениях, как и положено в Судный день. Всю жизнь я гонялся за удовольствиями, но мои возлюбленные относились ко мне слишком серьёзно и проникались горечью отверженных жён.
Последняя поездка совсем унизила и вымотала меня. И даже сенная лихорадка не прошла.
Я уснул и проснулся уже после захода солнца. По моему представлению, евреи в синагогах должны были уже завершать службу. На небе мигнула звёздочка, за ней вторая, потом третья, и тогда я позволил себе прервать пост. Открылась дверь, и Маргарет с осунувшимся лицом проскользнула в комнату, как призрак.
Получилось, что мы постились не двадцать четыре часа, а целых тридцать. Мы спустились на лифте. В вестибюле было полутемно, а стеклянная входная дверь покрыта чёрным листом. За стойкой сидел пожилой мужчина, совсем не похожий на служащего гостиницы, и читал газету на идиш. Я подошёл к нему и спросил:
- Почему так тихо?
Он раздражённо посмотрел на меня:
- А вы хотите, чтобы здесь были танцы?
- И темно?
Он поскрёб бороду:
- Вы глухой или что? Война началась.
Потом он объяснил, что египтяне перешли Суэцкий канал, а сирийцы вторглись на Голанские высоты. Маргарет, должно быть, немного понимала идиш, потому что завопила:
- Я знала это! Вот она - кара!
Я открыл дверь и вышел. Улица Яркон лежала во мраке: все окна были затемнены. Всё выглядело не как радостное завершение Йом-Киппура в Тель-Авиве, когда в ресторанах и кино не протолкнуться, а как ночь девятого дня месяца ав в польском местечке. Фары редких медленно движущихся машин были выключены или закрашены синей краской. Мы прошли несколько шагов к улице Бен-Иегуда, надеясь купить еду, но магазины были закрыты. Мы вернулись ко мне в номер, и Маргарет обнаружила радиоприёмник в ящике ночного столика. Все новости были о войне: сообщения о гражданских делах временно не передавались. Вооруженные силы мобилизованы. Повторялись призывы к населению не впадать в панику. Я нашёл в своём чемодане пачку печенья и пару яблок: мы с Маргарет прервали пост. Маргарет заказала такси на пять утра, чтобы уехать в аэропорт Лод, но приедет ли такси? И будут ли рейсы на Америку? Судя по известиям с Голанского фронта, киббуц, в котором находилась Дора, захватили арабы. Кто знает, жива ли Дора? Не исключено, что сирийцы или египтяне завтра войдут в Тель-Авив. Маргарет требовала, чтобы я проводил её в Лоде, если придёт такси, но я не мог себе позволить торчать дни и ночи в аэропорту, где, конечно, собрались тысячи туристов со всех концов страны.
Маргарет спросила:
- А погибнуть здесь лучше?
- Да, лучше.
Мы слушали радио до двух часов. Маргарет, кажется, была более потрясена тем, что она называла моим коварством, чем войной. Единственное утешение, сказала она мне, только в том, что в глубине души она это всегда знала. Теперь она пророчила, что Дора и я никогда не встретимся. Она даже утверждала, что война - лишь одно из бедствий, уготованных мне Провидением. Время - лишь иллюзия, говорила она, все события предрешены, и поэтому осуждение нередко предшествует проступку. Жизнь её полна таких примеров: враги не достигали своих злых целей, потому что её ангел-хранитель за много месяцев или даже лет устраивал всё так, что срывал их замыслы. Тех же, кому удавалось нанести ей рану, ждали гибель, увечье или безумие. Перед тем, как уйти к себе, Маргарет сказала, что будет молиться о моём прощении. Она поцеловала меня на ночь и намекнула, что хотя Судный день закончился, двери для покаяния мне ещё открыты.
Я провалился в глубокий сон и открыл глаза от того, что кто-то тряс меня за плечо. Было темно, и я не сразу сообразил, где я и кто меня будит.
Я услышал торжественный голос Маргарет:
- Такси здесь!
- Какое такси? А, вы об этом...
- Едемте со мной!
- Нет, Маргарет, я останусь здесь.
- В таком случае, всего вам наилучшего. Простите меня!
Он поцеловала мои шершавые губы. Её дыхание пахло постом. Она закрыла за собой дверь, и я знал, что мы расстались навсегда.
Только после того, как она ушла, я понял мотив своего решения: в отличие от неё, мой билет был без даты вылета. Кроме того, я сказал дамам с нашего тура, что останусь здесь. Ни в их глазах, ни в своих я не хотел выглядеть трусом, бегущим от опасности.
Когда-то мы с Дорой воображали, что случится, если мы вдруг окажемся на тонущем корабле. Другие пассажиры будут кричать, рыдать и драться за место в шлюпке, но она и я останемся в обеденном зале за бутылкой вина. Мы будем наслаждаться нашим счастьем и скорее потонем, чем станем толкаться, цепляться за борт и вымаливать клочок жизни. Сейчас эта фантазия стала чуточку реальной.
Светало. Солнце ещё не взошло, но несколько мужчин и женщин уже занимались гимнастикой на пляже. В полумраке они казались тенями. Мне стало смешно от вида этих оптимистов, упражняющих мускулы за день до своей смерти.
Я засунул руку в карман пиджака на стуле и нащупал паспорт и дорожные чеки. Особой причины брать с собой в эту поездку много денег у меня не было, но всё же я взял две тысячи долларов в дорожных чеках и банковскую книжку. Никто их не украл, и я снова улёгся в постель досыпать. В Тель-Авиве у меня были знакомые и даже те, кого я мог бы назвать друзьями, но я решил никому не показываться. Как объяснить, чем я здесь занимаюсь? Когда я приехал? Обязательно запутаюсь во всяких враках.
Я включил радио. Противник наступал, и мы несли большие потери. Другие арабские страны готовились к вторжению.
Я вновь попытался дозвониться до дориного киббуца, но мне ответили, что это невозможно. То, что работал телефон, горел свет и в ванной была горячая вода, казалось невероятным.
Я спустился на лифте в вестибюль. Накануне мне показалось, что гостиница пуста, но сейчас там были люди, говорившие по-английски. Весь мужской персонал гостиницы призвали в армию, и их места заняли женщины. Завтрак подали в столовой. В пекарне ночью пекли булочки, и они были ещё горячие - прямо из печи. Я заказал омлет. Официантка принесла его и сказала: "Наедайтесь, пока есть чем". День был яркий, но мне показалось, что тени падают с неба волнами, как при солнечном затмении. К американцам я не подошёл: не было охоты разговаривать или выслушивать их комментарии. Впрочем, говорили они так громко, что я всё равно слышал: в Лоде пассажиры сидят с багажом на улице, и ниоткуда нет помощи. Я представил себе, как Маргарет бродит среди них, бормоча заклинания и призывая духов возмездия.
После завтрака я прошёлся по Бен-Иегуда. С рёвом проносились грузовики, полные солдат. Седобородый старик в длинном плаще и шляпе раввина нёс пальмовую ветвь и цитрон на праздник суккот. Другой старик трудился над шалашом на своём балконе. Ночью напечатали сильно похудевшие газеты. Я купил одну, занял столик в уличном кафе и заказал кофе с пирожным. Всю жизнь я считал себя робким. Меня постоянно одолевала тревога то об одном, то о другом. Я был уверен, что если бы я сейчас сидел в Нью-Йорке и читал о том, что происходит в Израиле, то не находил бы себе место от беспокойства. Но внутри меня всё было спокойно. За ночь я превратился в фаталиста. Из Нью-Йорка я захватил таблетки от бессонницы и у меня были бритвенные лезвия, которыми я мог перерезать себе вены, если бы положение стало отчаянным. Между тем, я отламывал кусочки пирожного и пил густой кофе. К стулу подошёл голубь, и я бросил ему крошек. Это был голубь со Святой Земли: маленький, бурый, худой. Он кивнул мне головкой, будто подтверждая истину, древнюю, как сама земля: если тебе суждено жить- ты будешь жить, а если суждено умереть - тоже беда невелика. Да и есть ли вообще смерть? Нет её: это нечто, придуманное человеческой трусостью.
День прошёл в бесцельных прогулках, чтении книги о Гудини и дрёме. Супермаркет на Бен-Иегуда открылся, и в нём было полно покупателей. Повсюду вытянулись очереди; домохозяйки брали всё, что попадалось на глаза. В маленьких лавках мне удалось купить чёрствый хлеб, сыр и неспелые фрукты. Днём казалось, что воцарился мир, но ночью опять вернулась война. Город снова был в затемнении, и улицы пусты. Постояльцы гостиницы сидели в баре и в напряжённом молчании смотрели телевизор. Опасность отнюдь не миновала.
Около одиннадцати я поднялся в свой номер и вышел на балкон. Море вздымалось, пенилось и глухо рычало, как умиротворённый сытый лев, готовый в любой миг прийти в ярость. С рёвом проносились военные реактивные самолёты, и звёзды казались зловеще близкими. Дул холодный бриз, пахнущий смолой, серой и библейскими битвами, которые время так и не смогло завершить. Все они были здесь, призраки Эдома и Амалека, Гога и Магога, Аммона и Моава - владык Исава и жрецов Бааля - ведущие вечную войну идолопоклонников с Богом и семенем Иакова. Я слышал, как звенят их мечи и грохочут колесницы. Я сел в плетёное кресло и вдохнул едкий запах вечности.
Меня разбудил долгий задыхающийся вой сирены. Звук был подобен тысяче бараньих рогов, но я знал, что в гостинице нет бомбоубежища. Спастись от бомб в этом здании негде. Дверь комнаты открылась как бы сама собой. Я вошёл и сел на кровать, готовый жить, готовый умереть.
V.
Через восемь дней я вернулся в Соединённые Штаты, а ещё через неделю прилетела Дора. Удивительно, но на Йом-Киппур Дора с дочкой и новорожденным вырвались Тель-Авив и жили в гостинице на Алленби-роад всего в нескольких кварталах от меня. Обрезание сделали за день до праздника Суккот. Я сказал Доре, что меня на несколько недель пригласили в один колледж в Калифорнии. У Доры была привычка устраивать мне допрос с пристрастием после каждого моего возвращения из поездки, пытаясь найти противоречия. Она была уверена, что мои лекции лишь отговорка для встреч с другими женщинами и сплошной обман. Но на этот раз она приняла мои слова без подозрений.
Я снова стал ежедневно кормить голубей, однако Маргарет больше не встречал. Она не позвонила мне, не написала, и, насколько я могу судить, не посетила в астральном облике.
Однажды в декабре, когда я шёл с Дорой по Амстердам-авеню - она искала подержанный книжный шкаф - какой-то парень сунул мне в руку рекламку. Хотя было холодно и шёл снег, он был без шапки, с расстёгнутым воротом и казался испанцем или пуэрториканцем.
Обычно я отказываюсь от таких рекламок, но что-то в парне заставило меня её взять, наверно, жар страсти в его чёрных глазах. Это был не наёмный распространитель листовок, а истово верящий апостол. Я остановился и увидел имя Маргарет Фьюгейзи, напечатанное крупными буквами над её снимком двадцатилетней давности.
"Вам не везёт в любви? - читал я, - Вы потеряли близкого человека? Вы заболели? Вас преследуют неудачи в делах и семейные неприятности? Вы встали перед неразрешимой проблемой?
Придите к мадам Маргарет Фьюгейзи, потому что лишь она может вам помочь. Мадам Маргарет Фьюгейзи - знаменитый медиум, изучавшая Йогу в Индии и Каббалу в Иерусалиме, сведущая во внечувственном восприятии, подсознательных молитвах, силах Яхве, тайнах НЛО, самогипнозе, космической мудрости, духовном исцелении и перевоплощении.
Все консультации анонимны. Результаты гарантируются. Текст вводной лекции 2 доллара".
Дора потянула меня за рукав:
- Почему ты остановился? Выбрось это.
- Подожди, Дора. Куда он делся?
Я осмотрелся вокруг. Парень исчез. А, может быть, он возник здесь только ради меня?
Дора спросила:
- Что тебя заинтересовало? Кто эта Маргарет Фьюгейзи? Ты её знаешь?
- Да, - ответил я, сам не понимая, почему.
- Кто она - одна из твоих ведьм?
- Да, она ведьма.
- Где ты с ней познакомился? Может быть, летал на метле на её шабаши?
- Помнишь Йом Киппур, когда ты была в киббуце на Голанах? Пока ты там жила, я летал с ней в Иерусалим, в Сафад, на гробницу Рашели, и там мы вместе изучали Каббалу, - ответил я.
Дора привыкла к моей шутливой болтовне и вздору, и стала подыгрывать:
- Только и всего? А больше ничего не было?
- Когда разразилась война, ведьма испугалась и улетела.
- И оставила тебя одного?
- Да, оставила меня одного.
- Почему же ты не пришёл ко мне? Я ведь тоже немножко ведьма.
- Ты тоже исчезла.
- Бедный мальчик: все ведьмы его бросили. Можешь позвонить ей по объявлению - вот и свершится чудо.
Мы стояли и молчали. Снег падал сухой и тяжелый, и колол лицо, как градинки. Тёмное пальто Доры побелело. Одинокий голубь захлопал крыльями, пытаясь взлететь, но упал на землю. Дора сказала:
- Странный это был парень. Наверно, колдун. И всего за два доллара. Ладно, вернёмся домой на подземке - хватит с нас астральных путешествий.