Черкашин Сергей Алексеевич : другие произведения.

Агония

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это произведение можно смело причислить к реликтовому жанру. Почему - станет ясно после знакомства с фрагментом. Несмотря на то, что здесь описаны вполне реальные события, автор не является профессиональным историком - он просто почитатель античной классики. Главная тема работы - это воспроизводство основного инструмента эволюции, это - БОРЬБА. побеждает сильнейший - так было, так есть и, увы, так будет. Герой вовремя понимает эту истину и становится борцом. Стараясь взять от жизни свое если и не по праву рождения (куда уж тут, ведь он из самого презренного сословия - он раб!),то по праву сильного. А получится это у него или нет - решать мне. Автору. И, кажется, судьбу его я уже решил!
  
   Главный герой романа - человек, который есть никто, над которым насмехается и судьба, и люди. Раб, юный раб, рожденный в рабстве и даже не знавший своих родителей. Он, как ему кажется, один из самых ничтожных существ во вселенной, чье существование не имеет никакого смысла. Но, не смотря ни на что, он стремится стать хозяином жизни, поэтому выбирает свою дорогу, пусть тернистую, но в случае успеха обещающую достойное вознаграждение, мысль о котором постоянно греет становившуюся мятежной душу. Впрочем, одно то, что он бросает господина, и перебегает на судно, уже поступок, который, по мнению понимавшего всю сложность его принятия юноша ценил даже больше, чем он того заслуживает.
   Герой оступается, каждый раз едва не попадая в объятия смерти, но вновь и вновь начинает свой путь. С нуля, но больше опытный и ожесточившийся.
  
   "...Покатые холмы вздыбились, словно застывшие водяные валы, огромные, какие могут быть порождены лишь буйством мирового потопа. Тихо умирала ночь, и в свете возрождающегося дня смутные силуэты зонтичных пиний и долговязых кипарисов, пиками верхушек коловших звездную вуаль, приобретали более четкие очертания. Оживая, они сбрасывали с себя капли лунного света и готовились примерить побледневшими кронами багряный венец рассвета. Сопровождаемый мелькавшей среди ветвей луной, Аристоник во весь дух мчался по вьющейся среди кампанских гор дороге к заветной цели, которая теперь была так близко. Хрипевший конь выбивался из сил, но всадник, не давая ему пощады, настойчиво погонял несчастное животное, нисколько не думая о том, что в случае полного изнеможения безропотного слуги придется плестись пешком. Он не мог заботиться о таких мелочах в преддверии долгожданной минуты, когда наконец станет ясно, насколько оправданы его ожидания.
   Сколько воды утекло с тех пор, как он увидел Атилию, сказать страшно - целый Океан, охватывающий со всех строн пленницу-Ойкумену. Трудно было подсчитать даже годы, минувшие с той самой встречи, зародившей в его бесхитростном сердце волнующую страсть. Тогда, несколько лет назад, юноша не смел даже поднять на нее глаза, но теперь он стал другим. Он стал лучше, и это должно, иного не может быть, склонить ее сердце перед его несомненными добродетелями.
   Наконец деревья оборвались, оставив редкую цепочку вдоль дороги, и его взору предстала знаменующая конец путешествия обитель, приютившая самое светлое и прекрасное божество из пантеона юного грека. Здесь, на этой одинокой вилле любой камень, любая плита, которыми вымощен двор, счастливее его. Аристоник завидовал каждому цветку из украшавших виллу клумб, и сто раз хотел оказаться на месте того счастливца, который, сорванный нежными руками со стебля и обреченный смертельному увяданию, перед блаженным концом дарил ей свой аромат, в ответ ловя благовонное дыхание близких милых уст.
   Вихрем промчавшись оставшуюся милю, Аристоник осадил смертельно уставшего коня в виду окаймленного ажурной балюстрадой арочного портала. Спрыгнув с дрожавшей спины животного, он повернулся и замер, охваченный небывалым восторгом, так как к нему, ведя рукой по мраморным перилам, спускалась ОНА.
   В этот предрассветный час девушка напоминала изумительной красоты призрак, созданный из тончайших полупроницаемых лучей-нитей, обретших материальную суть. Жадным взглядом грек выхватил освещенные бледным рассветом губы и блеск скрытых под густыми ресницами глаз. Он задрожал от внезапно накатившего восторга. О боги! - это была она, такая, какой он помнил ее все эти годы, какую, увидав однажды, полюбил и в кого сохранял веру на протяжении долгой дороги, прочеркнувшей жизнь; его божество, на алтарь которого он вознамерился положить не меньше, чем саму жизнь!
   Со смущением сладить оказалось намного труднее, чем с искусным врагом. С удивлением Аристоник отметил необъяснимую робость, и одному Юпитеру известно, чего стоило ему произнести первые слова - невинные, но созидающие утлый мостик взаимного общения.
   - Я устал с дороги, - просто сказал он. - И взываю к радушию пенатов этого дома, благородная госпожа, с просьбой гостеприимства.
   Она не отказала, но в ответных словах не было и намека на какое-то чувство, лишь беспокойство проскользнуло во взгляде прекрасной римлянки, когда она смотрела на стоявшего перед ней статного молодого воина в великолепных доспехах, иссеченных неприятельской сталью.
   Конечно же, она его не узнала. Как она могла признать в нем того бедняка под смоковницей, которому, не просящему милостыню, она ошибкой всунула золотой аурей?
   - Пенаты не станут протестовать, тем более победителям принадлежит вся Италия, а что может беспомощный ропот теней умерших против тяжелого меча легионера?
   Она повернулась и пошла прочь. Его слова, печальные, но произнесенные с какой-то необыкновенной восторженностью, смешались с влажным шелестом листвы, дрожавшей под бессильным дыханием утреннего ветра.
   - Мне нужен лишь отдых. Пусть спадет полуденная жара, и моим пристанищем вновь станет пыльная дорога, а пока... я вознагражу твое гостеприимство и терпение, если пожелаешь слушать.
   Привычными пальцами Аристоник провел по струнам висевшей у седла неразлучной форминги, и та благодарно уронила звенящий трепетный аккорд.
   Одетый в чистую тунику, перепоясанную не без щеголеватости выкрашенным в кармин кожаным ремнем, слуга провел находящегося при последнем издыхании коня в стойло. Проследив, чтобы его любимец получил по заслугам, Аристоник в сопровождении все того же слуги вошел в особняк.
   Внутреннее убранство соответствовало первому впечатлению, порожденному изысканными и одновременно бесхитростными формами поместья; интерьер поражал не столько роскошью обстановки, сколько безупречным вкусом. Все - от изумительной мозаики, у самого бассейна в атриуме породившей мощной грудью рассекавшего изумрудную волну красавца-быка с юной девой на спине, до свисавших с капителей цветочных гирлянд, в неповторимой гармонии переплеталось с обликом одинокой хозяйки этого загородного дворца.
   Сбросив пыльный плащ и опостылевшие доспехи, несшие печать тяжелой дороги из небытия к вершинам счастья, юноша возлег на накрытое атласным покрывалом бронзовое ложе, прямо напротив своей госпожи, и Венера долгими минутами молчания взяла свою традиционную жертву у этой прекрасной пары.
   Неслышно проскользнувшая сюда девушка-рабыня поставила на стол плетеную корзину, до верха наполненную плодами Деметры, плеснула в кубки вина, после чего, подчиняясь жесту госпожи, так же тихо удалилась в прикрытый ковром коридор для прислуги.
   Он не мог больше молчать - все естество стремилось преодолеть этот призрачный, но не менее осязаемый, чем городская стена, барьер, отделивший ее от снедаемого любовью сердца, стремилось освободиться от нелепых пут смущения и открыться после стольких лет терпения.
   - Приношу свои извинения, прекрасная госпожа, за столь неурочное вторжение и прошу простить, так как лишь необходимость заставила меня нарушить покой в этом Элизиуме.
   Голос у него был неожиданно глухим и хриплым, и Аристоник испугался, как бы невольная дрожь не выдала его волнения.
   - Отведай, путник, этой мальвазии! - Атилия как-то малохольно кивнула на кубок, словно не заметив попытки комплимента. - Теперь, когда на тебе нет панциря, когда меч не болтается у бедра, можешь забыть, что ты воин, что ты - победитель в покоренной стране. Забудь это, путник, и ты получишь настоящее удовлетворение.
   Она встала.
   - Лидия проследит, чтобы ты ни в чем не нуждался.
   Видя, что девушка уходит, Аристорик едва не признался, что специально проделал по пустынной дороге десятки миль, лишь бы увидеть ее, что взбудоражил весь Рим вопросами, пытаясь отыскать свою мечту в миллионном городе. Но вместо слов, которые никак не могли придти в голову, он потянулся к неразлучной форминге - верному и куда более красноречивому другу. Взяв ее, герой присел на ложе.
   Благородный музыкальный инструмент сначала зазвучал с робкой сдержанностью, но тут же, осмелев под искусными пальцами, пробудил к жизни невидимое божество мелодии, чарующее и увлекающее за собой. Воин переродился в Орфея, готового неповторимой игрой вновь вызвать убийственную страсть у яростных вакханок.
   Госпожа остановилась в дверях и обернулась, глаза ее впервые одарили готового открыться почитателя проблеснувшими из-под пушистых ресниц благодушными искорками. Театральным жестом отложив инструмент, Аристоник потянулся к кубку, кратер которого был оторочен серебряной гирляндой, где среди роз виднелись миролюбивые львиные лики, а ручки сделаны в виде замерших в прыжке грациозных косуль.
   - Я не Юпитер, поэтому не могу приказать тебе остаться, но как гость, могу просто попросить об этом. Это та маленькая услуга, в которой гостеприимец не может отказать без надлежащей причины.
   Молодая римлянка пожала плечами, потом улыбнулась и, вернувшись, присела напротив. Она в свою очередь взяла кубок, почему-то тоже наполненный маленькой рабыней, не смотря на то, что, по всему, хозяйка не намеревалась поддерживать застолье и превращать его в дружескую вечеринку.
   Аристоник сбрызнул в очаг из своего сосуда несколько капель, принося традиционную у римлян жертву божествам домашнего уюта.
   - Сегодня, - промолвил он, - я смог объять взором всю Вселенную... или ее отражение в твоих глазах, когда в них стояли предрассветные звезды, предшествуемые Венерой. Хотелось бы, чтобы этот мир стал открыт для меня.
   Сказал и сам удивился собственной смелости. Атилия не оскорбилась слишком прямолинейными словами, напротив - лицо ее просветлело от улыбки, согнавшей прочь милую печаль.
   - Давно я не слышала любезности! Вообще, я так давно никого не видела, кроме челяди, с тех пор, как погиб отец.
   Ему многое стало понятно. Кажется, отец прекрасной римлянки был оптиматом и погиб от рук его соратников. Аристоник машинально взглянул на свои ладони, заскорузлые, истертые грубой рукоятью меча, словно проверяя, нет ли на них страшных следов преступления.
   В неловком молчании они осушили свои кубки, после чего Атилия вдруг грациозно потянулась и через стол наклонилась к нему.
   - Сыграй мне, воин! - попросила она, обратив Аристоника в камень своим жарким дыханием. - Пусть твоя музыка будет достойной твоих подвигов и твоей красоты!
   И он отважился исполнить ту песню, сочиненную как раз словно для этой минуты; песню, слова которой раскаленными углями вот уже столько времени жгли язык и заставляли рваться вперед, через трупы врагов, чтобы быть победителем:
  
  Я твой сегодня гость! Прими мое признанье,
  Прелестный дивный цвет с Елисейских полей.
  Благословен мой рок за чудное свиданье,
  Что сладостный огонь зажгло в душе моей.
  
  В углу забыты меч и пыльные доспехи,
  А кудри уж увил торжественный венок.
  Ты ждешь, друг мой, рассказ про бранные успехи,
  Но бедную главу пьянит фалерна сок.
  
  Красавица моя! Проймись моим страданьем!
  Венец своей любви мне на чело надень!
  Ведь я всю жизнь дышать готов твоим дыханьем,
  Готов делить с тобой родных пенатов сень.
  
  Но - твой сегодня гость! Мечты безумной розы
  Позволь мне опустить во прах к ногам твоим,
  Созвездье жалких грез. Сквозь битвы и сквозь грозы
  Я твой сегодня гость, так назови своим!
  
   Мелодичные аккорды взапуски выпорскивали из-под пальцев, не менее искусных в обращении с чутким инструментом, чем с оружием. За свою короткую жизнь, не большую, чем у разлетавшихся от костра искр, они успевали, прикоснувшись к музыкой обнаженным чувствам прекрасной девушки, воскурить в ее душе очажки пристрастного интереса, из которого, как надеялся певец, произрастет любовь! В конце произведения, подчеркивая патетическое восклицание исполнителя, мелодия достигла апогея, торжественно зазвенела на высокой ноте и вдруг оборвалась - Аристоник решительно погасил напряженные струны, накрыв их ладонью.
   В волнении на его лбу выступили бисеринки пота, в груди возбужденно колотилось сердце, а душа приготовилась замлеть, так как Атилия благосклонно выслушала смелые строки, не блещущие, однако, особым совершенством. Поднявшись, она шагнула к нему, словно в трансе, и, внимательно глядя намекнувшему на свое особое положение гостю в глаза, протянула обворожительную ручку. В следующий миг та легла на мужественное плечо героя...
  
   ( Все это - романтичный сон главного героя, сладкая греза при очень неромантичных обстоятельствах жесточайшей гражданской войны. Он пробуждается, и впереди - бой, один из многих. Его романтизм с годами тускнеет, а чувство к прекрасной римлянке становится каким-то каноническим, не от мира сего. Впрочем, на страницах моего романа он все же находит свое счастье, но тут же теряет, навсегда. Но и он ненадолго переживает свою любовь. Это - трагедия. То есть, данный роман претендует на звание трагедии. Мой герой, вначале охваченный неугасимым стремлением к счастью, волею судьбы становится профессиональным мятежником, для которого редкие годы, свободные от смуты, сопряжены с невыносимым бездействием, ведением тягостного существования люмпен пролетария. Он участвует и в восстании Сертория, и Лепида, сражается в рядах Спартака, а после, уже окончательно разуверившийся в идеалах, но окончательно заразившийся мятежным духом, находит себе место в армии Катилины. Ее поражение подводит черту и под его жизнь - ее мой герой заканчивает на кресте. Роман сей можно без преувеличений назвать эпопеей - он охватывает почти двадцать лет. Двадцать самых трагичных и динамичных лет самого великого государства, которое когда-то было под этим небом. Среди героев этой работы есть и Серторий, и Спартак, и набирающий силу Цезарь, и Цицерон, и Публий Клодий, и Сергий Катилина, и многие другие герои римской революции первого века до Рождества Христова. Того самого великого события, превратившего государство аристократического произвола в Империю, которому автор решил, с божьей помощью, посвятить еще две подобные работы, где читателю предстанут Цезарь, и Август соответственно. Это - достойный труд, интересный и поучительный, дай Бог ему свершения!
   Аминь!)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"