Эта история вполне могла бы произойти в любом европейском столичном городе. На одной из его старинных, мощеных улиц, где ветхость старины соприкасается с новизной витрин, так разительно отличающихся от верхних этажей невысоких построек конца позапрошлого, а то и более раннего века. С их витиеватыми, узорными орнаментами, ангелочками, или демоническими лепными ликами-физиономиями, с их потрескавшимися стенами, столько раз реставрированными, но именно они, эти расщелины и приоткрывают собой этот коридор времени, выпускают наружу энергетику соприкосновения времен. Дарят необычайную ауру.
Вот так, на одну из подобных улиц, солнечным апрельским днем, среди городского будня, щебетания воробьев и машинного фырчанья вышел наш герой - художник-музыкант. Улица на которой он оказался находится в хорошо известном каждому жителю столицы, а именно в замоскворецком районе. Художник-музыкант вышел из неширокой арки двухэтажного дома по Пятницкой улице. Дверь в его скромную, довольно старую, но престижную расположением и историчностью места трехкомнатную квартиру-мастерскую располагалась непосредственно в арке. То есть, не надо было заходить в подъезд, огибая угол дома. Прямо в боковинах арки были лестницы, и слева и справа, ведущие к входным, обитым дерматином металлическим дверям. Из одной из них, а именно левой и вышел наш художник-музыкант.
День был солнечным, но все же не весенним, а предвесенним. На художнике-музыканте был надет винтажный плащ 60-70гг. Непонятного, серо-бежевого цвета, без пояса, но сильно приталенный, с натуральной меховой подстежкой, длиной чуть выше колен, на молнии, с двумя железными кнопками-пуговицами у горла. Окончание плаща сменялось песочного цвета вельветовыми прямыми брючинами. Самым ярким штрихом были лаковые, словно кожа чилийского перца, красные мокасины. Едва выйдя из арки, художник-музыкант неожиданно швырнул свою левую руку о воздух, и развернувшись на месте, досадливо повторяя: "Как обычно...всегда так...", в два прискока поднялся на крыльцо и снова очутился у двери. Он поочередно отпер сперва верхний, а затем нижний замок. Он всегда, еще из-за двери мог отчетливо слышать как попарно, словно тяжелые увесистые картофелины, приземляются, соскочив со специального, сделанного им самим будуарного дивана, лапы его далматинца Штефана.
Штефан был своего рода ребенком для художника-музыканта, который всегда вынуждал его контролировать течение жизни, часто прибывающей у людей подобных профессий в творческом беспорядке. Может благодаря Штефану, может его натуре, но пес делал его дом более одомашненным, так как Худмуз терпеть не мог пребывания в абсолютном уединении У художника-музыканта, вопреки ожиданиям, все всегда пребывало в тщательности. Все было аккуратно рассартированно и хранилось на местах, разве что сам он был несколько рассеян, и часто, при выходе из дома забывал более чем необходимые вещи. Так и сейчас. На этажерке, возле зеркала в прихожей он оставил свой кошелек. Зеркало художника-музыканта было несколько необычно. Во-первых, оно состояло из нескольких частей-кругов. Одного большого, и нескольких десятков маленьких, одно другого меньше, размещенных с закономерностью так, что весь зеркальный ансамбль представлял собой солнце. Этажерка была лаконична, в стиле минимализма, черная, трехуровневая, квадратная. С нее, рука художника-музыканта взяла такой же красный, как его туфли-макасины кошелек-половинку, и убрала в левый карман плаща. Художник-музыкант никогда не забывал заглянуть на свое отражение в зеркало, чтобы состроить какую-нибудь гримасу, дабы день сложился удачно, вопреки приметам. Он был несколько тороплив, его можно отнести к тому типу суетных людей, которые пребывают в постоянном движении, если ни физическом, то идейном. Так и сейчас, отчего-то именно сейчас ему вздумалось сфотографировать себя и Штефана. Он давно знал секрет, что если отойти на определенное расстояние от стены с зеркалами, то в определенной точке каждое из зеркал, даже самое маленькое, отразит в себе стоящий напротив объект. Снимал художник-музыкант на обычный цифровой фотоаппарат. Результат мог бы быть и лучше. Из широкого рта высунулся ало-розовый язык, с приподнятым дерзким кончиком. Художник-музыкант развернул аппарат и сфотографировал себя, а потом сидящего у ног Штефана. "Мне пора уходить. Штефик, я скоро вернусь и закончу обивку твоего ложа. Да, я же забыл, какой твой любимый цвет? Морковно-коричневый или фиалково-сиреневый? (тормошит песьи уши)Все, пока, интуиция мне подскажет. Не скучай". Выход повторился во второй раз.
В голове художника-музыканта, во всей красе и нелогичности потока сознания то и дело, как на 3-D мониторе появлялись те или иные арт-объекты. Первым, и безусловным фаворитом был тот самый будуарный диван для пса Штефана, на который художник-музыкант примерял в своем сознании те или другие цвета. В голове у него была картинка круглого подиума, на котором вращается диван. Она была у него в голове по вполне понятной причине того, что предварительный дизайн предмета художник-музыкант всегда разрабатывал именно в компьютерной варианте. Сейчас он лишь снова прокручивал наиболее понравившиеся ему варианты цвета и качества материала. В наушниках его i-pod'а звучал какой-то теплый мексиканский наигрыш, с привезенного его хорошим другом из Мехико диска. Художник-музыкант вспоминал оранжеватую галерею фотографий: пустыня, разноцветные города штатов, кварталы, кладбища, с радостными лицами мексиканцев в праздник всех умерших. Материал и цвет будуара становился морковным, с вкраплениями мексиканской мозаики и традиционным орнаментом. Художник-музыкант двигался больше по инерции. Структура городского ландшафта, его извилины, перегибы улиц, галереи проспектов, с выставленными под стеклом витринами, где в каждой демонстрировались сплошь художественные объекты, будь то дамское кружевное белье, игрушки из винила, привезенные из Англии или рукодельные фарворово-глиняные сувениры - во всем художник-музыкант видел креационизм, и от этого его лицо, с появившимися к весне веснушками ненавязчиво улыбалось всему и всем.
Так вот, инертный от привычности пути, но наполненный внутренней энергией, художник-музыкант дошел до круглого входа в метро, который напоминал ему сильно сплюснутую катушку и, войдя в одну из дверей, отправился путешествовать по цветным нитям подземки.
Как уже было отмечено, фигура художника-музыканта всегда, не смотря на дурноту или благостность его настроения, выделялась в толпе. То ли он обладал каким-то своим, неповторимым запахом. Нет, краской он не пах, так как в основном обращался исключительно к синтетическим материалам, да и красил только в специальной мастерской неподалеку от своего дома, в довольно необычном месте, которое также, по совпадению носило имя "ДОМ". То ли, это был творческо-энергетический ореол, который распространялся вокруг высокой, прямой его фигуры, со светлыми пышными, но не очень кудрявыми волосами, которые, как дамский ободок придерживали очки с крупными зеркальными стеклами. Художник-музыкант был длинный и тонкий, кудрявый. В метро, он всегда без исключения, не смотря на дальность поездки, становился к дверям, противоположным открывающимся. Могло показаться, что в отличие от тех множественных взглядов, которые примагничивала его фигура, он не видит никого. Художник-музыкант всегда видел всех, оттуда, сверху своей возвышенно-художественной фигуры: и готического фрика, в огромных наушниках, с десятисантиметровым крестом на шее, и старушек, и дамочек, и девочек, и немолодых мужчин с щетиной, читающих газеты, в плащах, под которыми животы надрывают пуговицы рубашек, и молоденьких мальчиков бисексуалов, и скейтеров, едущих на площади города кататься на уже высушенных солнцем асфальтовых островках.
Было бы неправильно назвать художника-музыканта одиноким. Не смотря на то, что жил он один, не считая Штефана, но повсюду его окружали люди. Дети, в которых он раскрывал и развивал художественный взгляд, приходившие к нему на занятия в "ДОМ", его многочисленные друзья, знакомые, подруги, виртуальные знакомые, его мама. Художнику-музыканту двадцать семь. Ему двадцать семь и он едет в центральный "Детский мир", где он поднимется на четвертый этаж, пойдет мимо прилавков и секций с товарами для художников и дизайнеров, прямиком в секцию тканей и материй.
Не выходя на улицу, прямо из метро, художник-музыкант подошел к входным дверям "Детского мира". Он приехал прямо к открытию, любя начинать день ранним утром, запасаться материалом для творчества. Чтобы потом целый день придумывать, делать, принимать новые художественные решения. Каждая минута дня художника-музыканта посвящалась реализации его новых задумок, которые иногда возникали "до", а иногда и во время работы с материалом. По мнению очень многих, художник-музыкант был счастливым человеком. Они правы.
Людей почти никого. Девушки-консультанты в темно-синих халатиках с прицепленными на них именными бейджиками, переговариваясь, расходятся по секциям. Художником-музыкантом всегда овладевает сильное внутреннее напряжение, которое сродни нетерпению, ведь идея уже почти воплощена, и сейчас ему остается только надеяться, что он сможет подобрать подходящее орудие. Это всегда очень волнительно.
С этажа на этаж, на эскалаторе он едет на самый верх. Этот, последний, также отличается мишурностью, яркостью, свойственной художественности и детскомирности. Броские бальные костюмы, купальники для художественной гимнастики, витрины с украшениями ручной работы и много экспонатов уже готового творчества. Художник-музыкант приехал совсем не в ту часть этажа, куда следовало. Он идет. Ходит он довольно пластично, за что в ответе его прекрасная обувь ручной выделки. В ней походка, что, называется, скользит. Художник-музыкант хватает взглядом предмет на одной из витрин мини-бутика, который еще не открыли. Это небольшое детское трюмо, с цветными салатово-розовыми ящичками и створками. Он разглядывает его. В нем он видит девушку и консультанта из бутика подарков, которые напротив. Сперва, они что-то обсуждают, после чего консультант выходит из бутика. Довольно симпатичный юноша, с сережкой в левой мочке. Проходя мимо художника-музыканта, он спрашивает, не мог бы тот помочь ему разменять тысячерублевую купюру. Художник-музыкант не мог бы. Консультант проходит мимо, тем временем Худмуз по-прежнему глядит в трюмо. Молоденькая особа, очень субтильная, в ярком пальто цвета фуксии, с большим числом мелких косичек, убранных в хвост. Она тормошит кожаные перчатки, которые висят возле столика с кассовым аппаратом. Снимает белые, примеряет. Стягивает и убирает в карман. Мимо пробегает фигура консультанта. Он входит в бутик. Растеряно дает понять юной, ранней клиентке, что с пока еще пустыми кассами разменять тысячную купюру, увы, оказалось столь же невозможно, как и попробовать получить достойный надой от коровы, еще не пасшейся на лугу. Она выходит. Проходит мимо художника-музыканта. Направляется к эскалатору. Художник-музыкант следом за ней.
Она не знает, что он видел и теперь следует по пятам. В какой то момент, стоит отметить, она таки поворачивает голову, удостовериться, что ощущение слежки никак не связано с ее поступком, произошедшим на верхнем этаже. При спуске с третьего этажа на второй она вынимает прирученную ею несколькими минутами ранее белоснежную пару тонких весенних перчаток, больше пригодных для дополнения свадебного наряда невесты, нежели ежедневной носки. Перчатка, как литая садиться на правую руку. Художник-музыкант замечает, что с левой ручкой, кажется, не все так гладко. Девушка надевает ее на несколько секунд дольше, а после принимается интенсивно сжимать-разжимать руку в кулак, по всей вероятности разминая кожу. Все внимание художника-музыканта сейчас сосредоточено вот в этом маленьком беленьком кулачке, который пытается разносить изделие, которое толком не удалось примерить, прежде чем его, так неожиданно, просто взяли, не смотря на его весьма высокую, надо думать, стоимость. Художник-музыкант действительно никогда прежде не становился свидетелем преступления, но как ни странно мысли о том, чтобы, к примеру, схватить девушку и потащить наверх, или, еще будучи там окликнуть доверчивого консультанта, ему даже не пришло на ум. Он просто машинально шел за ней, даже особенно ни о чем не мысля. Он только ощущал, как полыхают его щеки, и немного втянутым в какое-то действо, хотя бы в качестве свидетеля. Он не мог побороть в себе желания следовать за этой странной особой и отчасти понимал, почему консультант не побоялся оставить это ангелоподобное юное создание, силуэт которого сейчас украшают эти тончайшие перчатки, с декоративным узором, которые так здорово идут к ее недлинному приталенному шерстяному пальто ярчайшего цвета фуксии. На одном дыхании, не успев задуматься, художник-музыкант на шаг опережает клептоманку, заглядывая на нее сверху, неожиданно для себя произносит: "Чудная вещица. Я бы тоже не устоял!". "Что?" - профессионально, словно уже позабыв о краже. Может быть и правда, одного этажа, пройденного в обновке, было достаточно, чтобы привыкнуть к новой вещи, которая тем более, так плотно и туго слилась с руками, которые сейчас убраны в карманы, и видны лишь запястья.
-Я о перчатках, серьезно, они дивно дополняют твой образ!
-А, ты об этом. Спасибо, я только что (пауза не значительна, но ощутима) их купила. Там, на верхнем этаже.
-Великолепный выбор. Можно потрогаю.
Художник-музыкант берет руку незнакомки. Его пальцы чувствуют нежность тончайшей кожи. Он испытывает некоторого рода наслаждение, нежно поглаживая ее. Неожиданно для себя он делает то, чего никогда от себя не мог и ожидать. Он целует белоснежную руку-перчатку.
-Ты что? - девушка удивлена. Художник-музыкант отмечает игривую восторженность ее глаз. Он даже не может предположить, какого она возраста. Пожалуй, от пятнадцати до двадцати пяти. Возраст может оказаться каким угодно. Это такой тип людей, с вечно детскими глазами и реакцией милейшего игривого ребенка. Он первый раз видит такую девушку. Он не может оторваться. Шутливо улыбается.
-Не удержался, прости. Прелесть.
Она явно немного смущена, но продолжает мило улыбаться. И как не странно, оба они чувствуют какое-то тепло друг от друга, как будто и не надо больше ничего говорить, можно просто идти дальше вместе, а потом вдруг заговорит о чем угодно, важном-неважном - все равно.
-Ты видел? - спрашивает она, приподняв брови.
-Случайно. Мне понравилось.
-Что значит понравилось?
-Просто, понравилось. В этом что-то было, думаю, ты понимаешь, о чем я. Это ощущение, которое у тебя, наверное, было в несколько раз острее, ведь я только наблюдал, но ты это делала, но я все равно почувствовал. У меня сердце забилось, в раз. Сильно. И огонь по лицу пробежал. А потом, когда он пришел, я думал только о том, чтобы ты поскорее ушла, тогда все было закончено.
-Хм, похоже, описал. Да, напряжение сильное. Это и есть тот выброс, о котором часто говорят, рассуждая о воровстве. Но, я не совсем вор. Скорее клептоманка. (Художник-музыкант на минуточку удивлен, что она вот так, просто, с ходу, взялась рассуждать о ее причастностях к кражам). Да, наверное, клептоманка, хотя не была на приеме у специалиста (оба улыбаются друг другу, детской, творческой улыбкой), не хватаю все, что ни попадет под руку. Беру только то, что мне очень сильно нравиться, но денег на это, либо нет, либо просто жалко, и подстегивает мысль, что можно заиметь это, не потратив и копейки.
-Очарование. Ты удивительная. Давай подружимся. Я - художник-музыкант. Можно просто, Худмуз.
-А я, еще только учусь, а еще гуляю, рисую, читаю, клептоманю. Я тогда Клепа., или Клео, да Клео! ОК?
-Вполне.
Улыбаются.
-А, ты сюда приехала специально, чтобы забрать это? (имеет в виду перчатки)
-Нет...Через два дня у моего любимого папочки день рождения. Я приехала ему за подарком. Присмотрела стеклянную бутылку, с запаянным в нее миниатюрным двухпалубным корабликом, но продавец не смог сдать сдачу, хотя и из-за своей вежливости и желания мне помочь был огорошен еще на полторы тысячи..
-Он, что, моряк?
-Нет, рос в Одессе. Все-таки крупный порт. Мне и самой понравился, но что-то символичное в нем все же есть.
-Сколько тебе?
-Лет? Двадцать, а тебе?
-Двадцать семь. Ты милая. Правда.
-Знаешь(тянет паузу). Такое дело. Я не живу сейчас дома, у меня кое-какие проблемы, позже расскажу, но, ты один живешь?
-Нет, у меня есть пес.
-Ну, пес это не проблема, главное, что без родителей. Ну, да взрослый мальчик. Можно у тебя переночевать?
-Сейчас только половина одиннадцатого утра. У тебя еще будет время рассказать, что же такое у тебя произошло.
-Ну, а заочно? А? Ну, хоть процент на добро есть?
-Процент есть, если ты только не растащишь все что у меня там есть.
-Не, ты что. Никогда (немного обиженно глядя в сторону). Никогда не брала чужого. Здесь, магазинное - оно ж ничье! А если еще и стоит так, что глаза сами закатываются, и я понимаю, что это как шутка, настолько же нелепо - беру без угрызений. Только вот о чем я думаю, теперь ведь придется возвращаться на место преступления, так как вариант меня устроил на всю сотню процентов.
-Каждый преступник непременно возвращается на место своего преступления?
-Да, но не в тот же день. А я планирую разменять купюру, и таки вернуться. А знаешь что? Может быть, ты первым зайдешь в бутик и попросишь у него номер их телефона? Знаешь, я в последнее время становлюсь все более жалостливой, переживаю, что этим бедным ассистентам приходиться за мои поступки и их невнимание втридорога расплачиваться. Может, правда, так сделаем? А я потом позвоню и закрыв телефонную трубку платком поинтересуюсь, заметили ли его хозяева пропажу, и возникли ли у него проблемы? И если да, то оставлю в каком-нибудь месте, на том же этаже?
-Смешная ты девчонка!
Художник-музыкант приобнимает Клео, приблизив к себе, как младшую сестру или старую подругу. Но она ему понравилась, как давно не случалось.
-А родители твои не волнуются, что ты дома не появляешься?
-Конечно, волнуются! Но я звоню, каждый день и не была дома только два дня. Мама думает, что я у подруги. А я и правда была у подруги, только еще мы с ней вместе ходили на вечеринки два дня подряд. А сегодня мне просто не хочется домой, такое у меня настроение, тем более, что мама улетела в командировку, а папа живет отдельно. Одной я бывать не люблю, надоело.
Почти весь день они провели вместе. Вместе подобрали лаковую синтетическую материю, сумасшедшего темно синего цвета с яркой психоделической абстракцией в виде желтого ядра с расходящимися от него ореолами; посидели в недорогом кафе-книгах "Пироги", поели этих самых заведенческих пирогов, попили клюквенного морса, как студенты, поразглядывали ассортимент книжных стеллажей, где Клео выбрала "Тропик Козерога" Г. Миллера. К трем часам они уже были в той самой прихожей, откуда и начался этот день художника-музыканта, после того, как все-таки во второй раз посетили место встречи и приобрели миниатюрный трехмачтовый двухпалубник, с миниатюрным штурвалом и шлюпками. В просторной комнате-студии они пили зеленый чай с молоком, расположившись на полу, на большом турецком ковре ручной работы. Клео рассказывала кто она такая и откуда. Она то и дело вспоминала какие-то забавные истории то из детства, то из школьных лет, что скорее можно было сложить о ней мозаичную картинку из детских впечатлений, юношеских обид, отношений с родителями, сверстниками и прочее. Она говорила о том, что ей нравиться, а нравилось ей очень и очень многое, от лысых котов-сфинксов до, к примеру, научной теории первой ядерной зимы, о том, что хорошо было бы полететь в космос и чтобы в нем действительно могли существовать другие цивилизации. Художник-музыкант с большой неохотой, с чувством, которого у него давно не случалось, к четырем часам пошел в "ДОМ" к своим маленьким ученикам. Его собственный дом в какой-то момент показался ему настолько теплым и уютным, в этот еще вполне прохладный день, с пронизывающим ветром. А Клео осталась со Штефаном. Она, также, к своему удивлению ощущала, что будто бы уже давно живет в этой комнате студии с художником-музыкантом, давно любит его пальму Памеллу, его уютную кухню, за перегородкой-ширмой, со множеством китайско-японской посуды вперемежку с хайтечными хромированными предметами, вроде, сахарницы с розоватой подсветкой.
Вечером, все также, сидя на ковре, художник-музыкант принялся расплетать ее африканские косы. Длинные, завитые волосы, которые он распускал, с рыжевато-медным отливом, делали лицо Клео еще более похожим на ангела. Она рассказала ему, что последние двое суток, которые были выходными днями, она сплошь провела в ночных клубах и сейчас, глядя на ее лицо, художник-музыкант действительно увидел легкий налет, словно растертую синюю тушь под ее глазами, которые и впрямь выглядели усталыми. Но даже не смотря на утомленный вид, то ли волосы, то ли, художник-музыкант сам бы не нашел причины, только Клео казалась ему такой родной, такой близкой, да и завитые волосы делали ее еще милее и красивее. Художник-музыкант впервые поцеловал ее, в макушку. От ее волос пахло удивительно. Это была смесь запаха головы, пряностей и вечера. Совсем скоро они легли спать. Легли по-простому, лишь дважды прислонились губами.
Яркое оранжевое полотно простыни, туго разостланной на прямоугольнике кровати, которая, по сути, является большим надувным матрасом, плавно соприкасается с четкими контурами тела девочки, с изгибом ее локтя, с бедром и коленом, которые так непринужденно сгруппировались в покое и видны из-под тонкого синтепонового одеяла. Девочка лежит в позе бабочки, на тонком животе и длинный мысок ее левой ступни, как стрела выглядывает из-под края одеяла. Левая ее рука, словно вывернута. Поза спящего часто кажется невероятно странной для того, кто ее наблюдает. Правая рука лежит параллельно согнутому колену, которое также обнажено. Чуткие черты лица замерли, и лишь легкое подрагивание тонких век отделяет реальность от параллельного мира сна. Ее дыхание было слышным, даже когда она не спала, из-за насморка. Художник-музыкант обратил на это свое внимание. Это его успокоило-усыпило предыдущим вечером.
Уже через двадцать минут Клео пробудилась. Она, в белой хлопковой футболке, с распушенными во все стороны волосами, опершись на тонкую руку, со множеством маленьких и побольше родинок с внутренней стороны смотрела на художника-музыканта, который как ни в чем ни бывало кормил ее круасанами с земляничным джемом. Он сам для себя не мог пока понять, какое чувство у него пробудилось к Клео, но отчего то закрадывались догадки, о какой-то материнско-отцовской его природе. Последний роман художника-музыканта завершился не так давно, а именно чуть более месяца назад, длившийся полтора года. В то время его возлюбленной была его бывшая однокурсница по строгановке, и по стечению обстоятельств имя ее было Клер. Семья ее происходит из Франции, но в обрусевшем французском семействе блюли традицию национальных имен. Так вот, Клер была его возлюбленной еще за долго до того, как они начали полноценно встречаться, вместе жить и творить. Стоит заметить, именно из-за несходства творческих взглядов они и покинули друг друга, чинно и благородно решив работать поодиночке. Теперь Клер была одной из самых близких его друзей, после разлуки их взаимоотношения проистекали в обстановке полной унификации полов под эгидой гордого "друзья". Клер была взбалмошной, импульсивной курчавой
шатенкой "воронье перо". Волосы ее всегда были чуть длиннее того, чем было необходимо для прически, которую она пыталась из них сделать, от того выглядела она немного несобранно, гаврошисто, что безумно нравилось художнику-музыканту. Вместе они провели массу времени, сотворили кучу вещей, перевели тонну материала, когда их работа перетекала в любовную игру и просто мялась, рвалась на кусочки, царапалась, прожигалась, билась, разливалась, лопалась, складывалась гармошкой. А после выкидывалась. Это был творческий союз двух людей, испытавших дефицит братско-сестренских отношений и игр в детстве, потому были они людьми совсем не серьезными, и назывались мамой Худмуза - безалаберными. Сейчас же, когда две шхуны продолжили свои творческие пути поодиночке, в них зародилось новое чувство - дух соревновательности. Каждый теперь стремился появиться с проектом в прессе, стать главным дизайнером престижной компании, выставиться в престижной галереи.
Клео вызывала в Худмузе умиление. Хоть возрастная разница и не была большой, просто характер и манеры Клео были еще девчачьи, а иногда и мультяшестые, словно бы она превращалась то в Мальвину, то в невесту Микки Мауса - Мини. Они много смеялись, и в то утро все-таки начали нежно и осторожно целоваться.
Очередным вечером - это было на второй неделе нежной и осторожной любви Клео и Худмуза, он предложил ей провести такой эксперимент. В его планы входило пронаблюдать еще несколько неправомочных поступков Клео, чтобы хорошенько освоиться в ее мимике, движениях и жестах в момент совершения ее мелких краж. Худмуз решил создать небольшой альбом карандашных зарисовок, которые могли бы передать энергетику напряжения, которые возникают во время этих "маленьких шалостей", как их называла Клео.
До сих пор Худмуз даже себе не мог объяснить, что же именно с ним произошло в секунду, как он увидел Клео за ее хобби (снова ее определение). Он сам понимал, что его увлечение, и желание подстегнуть Клео на новые и новые проступки является, по меньшей мере злодеянием, но снова вспоминал тот холодок в ногах, словно вступаешь в прохладный ручей, который сменяется ледяной струей, а потом огненной, стекающей по позвоночнику, который испытал в тот первый раз.
Клео рассказала о своей технике захвата предметов и изделий. А также о том, что ей казалось, такие поступки привносят в ее образ некую горьковатую, но соблазнительную изюминку, и занимают некоторую часть времени, в котором она чувствует себя одинокой. В основном ее деяниям подвергалась мелкая, но не дешевая бижутерия и косметика, преимущественно взятая в дворцеподобных торговых центрах "Охотный ряд", "Атриум", "ГУМ". Реже Клео промышляла в местечке с более ограниченным кругом покупателей, стереотипическими фигурами со славящегося денежными жильцам рублево-успенского направления, а также соседями с Кутузовского - "Калинке-Стокманн" на Смоленской. В "Охотном ряду" ее точкой был магазин "Аксессуары", "Amato" , пока его не закрыли. В ближайшем от него "ГУМ'е" - магазины косметики "Для души и душа", "Мультимарка". В "Душе" она любила приручать восточные благовония, ароматические конусы, эфирные масла - все это не было заклеймено магнитными штрихкодами, все можно было просто незаметно положить в карман или засунуть за пояс брюк. Можно было брать и более дорогие вещи - небольшие пузыречки с лосьонами для тела, скрабами, если на них кто-то содрал код, и он остался гол и беззащитен от посягательств на него без уплаты. Такую вещь можно спокойно вынести, главное сделать это незаметно. Важен именно тот момент, когда ты берешь предмет. Этого момента никто не должен видеть, никто из консультантов. Их зеркала наблюдения, которые увеличивают площадь слежения, также помогают и воришкам. В них тоже можно пронаблюдать, следит ли за тобой кто-то или же все заняты. Также может посодействовать удобная сумка без молнии, с легко открывающимся запахом. В "Мультимарке" сумма прирученных предметов порой переваливала и за 2 тысячи рублей. За раз можно было взять: тушь для ресниц (120-400 рублей, в зависимости от марки), крем для лица (от 300 до 1000), и к примеру лак для ногтей. В этом магазине надо удалить лишь бумажный штрих код. Это делается легко. Потом его незаметно выбрасываешь в бескрайний океан косметических препаратов, стоящих на полках. В "Атриуме" она любила магазин "Арбат Престиж", который называла "раем" для клептомана. Там найти незаклейменный товар не предоставляло труда. Почти на каждом прилавке можно найти что-то "обнаженное". Был период, когда Клео работа в фирме недалеко от "Атриума". Так вот, в каждый обеденный перерыв она ехала в свой рай и поднимала себе рабочее настроение миленьким подарочком. За тот месяц она собрала все цвета туши от "Буржуа", лаков и карандашей для глаз. Приручение предметов экономило огромную часть ее бюджета и приносило много радости от этой мысли. Как-то на нижнем уровне "Арбата", в отделе "люкс" она, прямо из коробочки в ящике с резервом вынула дорогущую японскую тушь, баснословной цены. Она никогда не сожалела, когда брала очень дорогие вещи, за которые просто безумно платить такие деньги, тем более, когда их у тебя нет. Еще она любила "Детский мир", с которого, кстати, и началось их знакомство с Худмузом. Ко дню рождения она порадовала себя конфетти, японскими "о-ле", для гостей, набором трубочек, свистульками, и флакончиком ванильной воды для Барби - все даром! На Старом Арбате ей очень нравился магазин ручной английской косметики Lush. Случалось, что в нем она сгребала совсем не то, что подходит ее типу волос или кожи. Такие вещи она дарила подругам. Но именно в нем можно было взять то, что делало ее принцессой: мыло с блестками для тела, ароматизированные бомбочки, перламутровую пудру для тела, шампунь с блестками для волос и много еще всяких приятных вещей. В "Стокманн" Клео предпочитала также отделы косметики и этаж "все для дома", который включал в себя и канцтовары, милые предметики интерьера. Кстати, свою первую кражу она совершила именно здесь. Ей было 18, на первом курсе университета. Тогда ее жертвой стал и по сей день любимейший магнит на холодильник - фиолетовое существо с радостнейшей улыбкой, стоившее 4$. Это был первый бесплатный подарок, который себе преподнесла Клео. В тот вечер она была не одна, а с юным человеком, даже не молодым, а именно юным, ему было шестнадцать, сокурсником. Он страшно нервничал из-за ее затеи и предпочел выходить из другого выхода. Но к радости - все прошло как нельзя лучше. Охота началась.
С тех пор, ритуал "таскания" вещей и вещичек стал для Клео нормой. Был период, длившийся в течение всего ее первого года обучения в ВУЗе, а именно в МАРХИ, в течение которого, каждый вторник этого долгого года в связи с расписанием посвящался одной лишь дисциплине, а именно ..... Так вот, дабы не быть весь последующий долгий день удрученной тем, что пришлось подняться с утра и отправиться в ВУЗ ради всего одной лекции, Клео придумала себе внештатные субботники в магазине "Аксессуары", которые происходили каждый вторник без исключений, и длились до середины мая, пока не произошел неприятный эпизод. Случалось, что Клео уже знала, на какую вещь произойдет покушение, с дальнейшим его исчезновением из магазина. Иногда ее даже не заботило, будет ли эта вещь заклейменной штрихом или нет, она знала, что найдет способ с этим разобраться. Часто она брала вещи прямо c касс, радом с которыми в "Аксессуарах" на Охотном и других магазинах этой торговой марки стояли открытые коробочки, обитые бархатом, в которых рядами лежат перстни и кольца. Обычно они не то, что не клеймятся штрихом, на них наклеена лишь бирочка с ценой, которую даже не обязательно срывать. Все предметы, Клео старалась тут же надеть на себе, имитируя их принадлежность ей. Лишь с теми, с которые надо было очистить, приходилось повозиться.
Неприятный случай настиг Клео лишь один раз, да и то, по ее же глупости, как она судила об этом. Это произошло в привычное утро вторника. Но это было особенным. Во-первых, вместо привычной лекции Клео ехала на первую выставку "ДИЗАЙН и ИТРЕРЬЕР кухонь", где наряду с работами других студентов выставлялись и ее, пусть и устроенную в ДК у черта на куличках, но все же ту, где публика узнает о ней как о дизайнере. В вагоне метро она столкнулась с очень давней своей знакомой, Лукьяновой, с которой ездила на всевозможные вечеринки года два до этого, после чего встреч не происходило. Разговор завязался интересный, часто происходящий у людей долго не встречавших друг друга. Времени до выставки оставалось достаточно, чтобы заскочить на Охотный, где Клео намеривалась купить красивые красные чулки для открытия выставки и еще приукрасть что-то в подарок подруге, праздновавшей именины в этот денеь, в "Аксессуарах". Лукьянова в этот день была не занята, и раскурив с Клео косячок индийской марихуаны, предложила сопроводить Клео, сперва в торговый palace, а потом и в Отрадное, на выставку.
- И вот, ты себе даже не представляешь, какой захлестывает адреналин, когда день, каждый его винтик для тебя особенный! Это, конечно из-за выставки. А тут еще и Лукьянова и мой травмированный марихуаной мозг, и восторг от чулок - в общем, я совсем потеряла совесть, да еще и перед Лукьяновой хотела показаться профи, понтовалась! Дура! - эмоциональное миниатюрное лицо Клео, с большими, будто у аниме персонажа глазами, блестящими, светится, когда она вспоминает свои многочисленные истории о похождениях. Ее лицо так и проситься быть названым "игровое", в минуту сменяющее не один десяток настроений, от уныния до восторга, простых гримас до невинной детскости, двадцатилетней юности. У нее поблескивающие скулы, не смотря на то, что кожа тонкая, и даже немного впалая на щеках. Миниатюрный носик и маленькие ушки, проколотые по пять раз каждое, с дугой цветных шариков. На шейке она носит серебряный кулон со знаком зодиака - она близнец. Маленький близнец со множеством характеров и причуд, всегда загадочная и непонятная. Клео.
- А, угрызения совести? Что-то такое было, Клео?
-Да, мама, а она всегда была в курсе. Сразу же. Всегда просила задуматься о девочках-консультантах, которые там весь день на ногах отработают, а потом вычеты из зарплаты из-за меня имеют. Погоди, дай порассказать ту историю, перед выставкой!?
- Прости, воровастик, забыл...! - Худмуз целует тыльную сторону кисти Клео, которой она оперлась, сидя рядом с ним на турецком ковре.
-А знаешь, один раз так и вовсе произошла настолько поучительная история, что я, хоть и складно двух слов связать не очень то умею, решила рассказ написать, с названием "День, который не был прожит зря", в том плане, что очень много всего для меня поучительного в тот день произошло! Ну, давай уж ту историю, сперва, доскажу. В общем, после магазина "Collezidonia" мы на пару с Лукьяновой пошли в "Аксессуары". В голове по-прежнему туман, в душе возбуждение. Я принялась выбирать подарок для именинницы, хотя в принципе уже целенаправленно шла к одному деревянному браслету в цветной горошек, покрытому эмалью. Дальше был просто ужас - апогей бесстыдства. Во-первых, как будто мне принадлежит там совершенно каждая вещь, с таким вот гонором (Клео задирает подбородочек) я стала рассматривать небрежно каждый предмет - работая на Лукьянову конечно, да еще и марихуановый кураж, можешь себе представить. Подошла к тому самому стенду, с уже обреченным браслетиком, и как ни в чем ни бывало, положила его в пакет, продолжая рассуждать, и стоит заметить в полную глотку, что пожалуй, вариант этот вполне подойдет. И тут, глядя на Лукьянову, я поняла, что что-то не так. Ее правый глаз киношно косился в бок, и повернув голову на девяносто градусов я увидела пристально наблюдающую за нами ассистентку. В этот момент меня продрало аж до костей. Жаром. Мысли были таковыми: "Неужели, попалась!". И вихрь мыслей, припоминание обстоятельств. Я решила не теряться и продолжить осмотр. Это было, безусловно, нелепой затеей, вальяжно прохаживаться по залу с полыхающими щеками, но от чего-то мною овладело такое желание унести эту вещь, пусть я уже и находилась на мушке, но...Ассистентша шаг за шагом ходила за нами. Аллилуйя, что она сразу не смекнула позвать охранника. Ситуация работала на меня - его не было на месте. Планомерно я подобралась к выходу и пулей, лишь слыша в спину возглас ассистентки "Девушка, стойте", стремглав помчалась к выходу из здания, благо "Аксессуары" в Охотном находятся рядом с ним. Лукьянова, само собой растерялась, не смотря на то, что и она девка не промах, но решила сыграть беспомощную куропатку, ошарашенную поведением подруги. И ты не представляешь себе, какое везение вновь помогло мне убежать, оторваться от нее окончательно. На входе в Охотный стоят два узких прохода, похоже это металлоискатели, или детекторы на оружие, взрывчатку, точно сказать не могу. Только я через них пробежала, ассистентке на встречу ломанулась большая толпа школьников, во главе с преподавателем, по всей вероятности на экскурсию, для общего развития. И все, путь для нее был перерезан. А я, не смотря на то, что уже была уверенная, что слежка закончена - все равно неслась сломя голову, с начала в подземный переход, после по Тверской, в сторону Телеграфа, и лишь минув его стала притормаживать, приходить в себя. И все твердила себе "Все. Стоп. Пора прекращать, это дурной знак. Надо остановиться". В общем и целом, это была первая предупредительная ласточка, намекнувшая, что слова мамы "Смотри, попадешься. Могут и посадить", на которые я увертливо могла и сказать "Да ладно, это же шалости! Зато, сколько денег экономится". Вот такая вот история.
Голоса Клео, который, стоит сказать, был действительно чем-то похож на шоколадку с кокосовой стружкой, нежно баюкал Худмуза.Да и вся Клео с каждым днем становилась для Худмуз все лакомей: ее белоснежное лицо, волосы с медным отливом, распахнутые голубы глаза, домики бровей, мягкие губы. Клео.
-Вторую рассказать, или после? - спрашивает она, после долгой паузы, в течение которой слышно как звучат все электрические приборы: попискивают кварцевые часы с мышью вместо кукушки, также привезенные откуда-то из Азии, прозвенел секундомер, оповестивший о готовности французского лукового пирога. Худмуз все так же смотрит куда-то в пустоту, сквозь Клео, не слыша, он любуется ею. Время замерло.
На следующий день Худмуз предложил Клео составить ему компанию и отправиться вместе в "ДОМ", в большой Овчинниковский переулок. Снег на улице почти стаял. На тротуаре было немного слякотно и ручеисто, но можно было уже определить, что не пройдет и недели, как все окончательно подсохнет и приготовиться зеленеть. По пути, который длился всего каких-нибудь пять или семь минут, Клео рассказала Музу свою вторую страшно-поучительную историю.
-Это было в феврале. В субботу. Как сейчас помню, что был какой-то ужасный "минус" на градуснике, но мне это было даже сподручнее, так как в тот день я наклеила на двухсторонний скотч длинные стального цвета накладные ногти. Представляешь? В них на себя как в зеркало смотреться можно было! И от холода, пока я шла до метро, они намертво приморозились к ногтям, так что я в вагоне уже не думала о том, что они могут отклеится. В тот день я собиралась сходить в какой-нибудь ночной клуб, была одета достаточно экстравагантно, но во все черное, чтобы при сочетании с моими то ногтями не походить на пугало. Еще помню надела винтажные лаковые полусапожки на танкетке Jil Sander, на голову шапку-котелок, сама в болоньевом черном пальто, под которое надела толстую кофту из овечьей шерсти, на ногах черные брюки-стрейч.
Клео все рассказывает с тщательной деталировкой, что очень сильно нравиться Худмузу, как художнику. Да, и чтобы она собственно не говорила, ему бы все равно нравилось, так как он был сильно влюблен в ее голос, как музыкант.
-Первым делом я высадилась в "Атриуме", ну как обычно, с отговоркой "просто посмотреть, просто посмотреть" (чуть пищит Клео), и жестикулирует правой рукой. Не минула и "Арбата", и представляешь, я ведь никогда не завожу кошелька, после того, который я купила с первой зарплаты и его
у меня украли, я положила одну из пятисотрублевых купюр в задний карман брюк. Еще подумала, что очень будет удобно их вынимать, если понадобятся, что предотвратит отклеивание моих зеркальных ногтей. В "Арбате" в тот день взяла ну совершенно бестолковую вещь - пузырек дешевого лака для ногтей Miss Sporty, и пошла в WC. После чего вышла на улицу, на ходу вызванивая друзей для компании на вечер. Опустилась в метро, и уже в вагоне, знаешь, такое бывает, когда в голову приходит вроде бы и нелепая, но вполне жизненная мысль: "А не могла ли я обронить случайно купюру из кармана, когда была в WC?". И можешь себе представить - в самую точку. В кармане ее нет, как нет...
-Ты наверное стала думать: "Зачем, зачем я взяла эту ненужную вещь?"?
-В самую точку - да! Которая, стоит то с лучшем случае рублей семьдесят, а мне вот обошлась в пять сотен!!! Это была первая потеря денег за долгое время. И больше всего давило на сознание то, что ведь перед тем, как взять этот пузырек, я словно смоделировала обидную ситуацию, когда берешь не ценную вещь, а теряешь что-то более дорогое. Так и вышло. И знаешь, мне тогда во второй раз пришло в голову, что вот они - знаки. Хотя ведь и сама знаю, что делать это грешно, что и знаков никаких не надо, стоит только разум включить и понять, что не поступают так нормальные люди. Но я ведь привыкла чаще получать удовольствие после "приручения", а вышло, нечто совсем не похожее на праздник души. Пришлось к папиной второй любовнице ехать, да, у него их две, улучшать настроение. Встретила меня эта тощая куропатка, стриженная под парня, у которой в квартире из всего что можно почитать, лишь полная коллекция журналов для мужчин, в которых она наверное и находит советы, как с помощью мужчин в двадцать четыре года обзавестись лично трехкомнатной квартирой в центре города. Это отдельная тема, не буду. Папа с пониманием воспринял историю с карманом и вручил мне купюру еще большего достоинства, чтобы я не переживала. При чем знаешь, я ведь всегда знала и знаю, что денег мне дадут столько, сколько мне надо, но я вот переживаю, что учусь на платном, да и папу жалко, столько чужих девок, почти моих ровесниц из него деньги тянут. Мне иногда кажется, что воруя, я ему помогаю, знаешь, и не в качестве успокоения себе это говорю, нет. Скорее наоборот. Иногда ситуация моделирует поведение.
-Ты хорошая рассказчица (целует ее в макушку). И совсем не злой человечек.
Маленькое уютное и домашнее здание "ДОМ'а" произвело на Клео неизгладимое впечатление. Особенно внутри. Особенно все то, что сделано там руками Худмуза: металлический полукуст-полудерево, выполняющий роль большой вешалки, с примерно сотней крючков для многочисленных друзей "ДОМ'а", огромный алюминиевый варан, прикрепленный к потолку в главном помещении, веселое трюмо из папье-маше, разукрашенное кислотными цветами, бюсты смешных персонажей, также выполненные из папье-маше, ширма, разукрашенная в виде звездного неба - все очень вдохновило Клео. Понравились все без исключения маленькие ученики, пришедшие к четырем часам на урок художественного моделирования. Глядя на Клео, разговаривающую с дошкольниками, которую они воспринимали, как свою - Худмуз испытывал то, от чего даже лютой зимой становиться тепло. Еще в тот вечер он наконец-то взял свой любимый саксофон, на котором играл в детстве и исполнил небольшой джазовый фрагмент. Вечер наступил очень быстро. Он был теплый и нежный.
Редкая машина промчится под низким, окном замоскворецкого окна, машинно-моторным гулом, похожим на космически скоростной корабль пролетит сквозь мысль, сквозь чей-то уединенный, только для двоих, огромный мир.
- Ведь есть же сейчас где-то Рим?
- Клео, почему именно Рим?
-Последней в анонсе европейских галерей по "Евроньюз" была именно римская галерея. Вот я и подумала. Названия я не запомнила, я ведь никогда не была в Риме. Хотела поехать этой зимой, во время каникул, но для меня не нашлось пары. А одной лететь выходит на пару сотен евро дороже, платишь за одноместный номер. Было сильно обидно. Зима ведь была лютая, и очень хотелось сбежать. И не вышло. Хорошо, что она вот-вот закончится. Интересно, в Риме сейчас, наверное, намного теплее?! Представляешь, ведь сейчас, в эту секунду есть где-то Рим, с его историей, отличным от нашего на несколько часов временем, римской брусчаткой в центре, римскими улицами, с их запахом и людьми, которые в пятничный вечер сидят с друзьями в пиццериях и других ресторанах, шумно по-итальянски разговаривая, с их мотоциклистами, которые срывают сумки с плеч прохожих - все это ведь есть . в Риме. И может быть, на одной узкой римской улице, в одном окне, на одной софе лежит пара, как мы с тобой, копошащиеся друг у друга в волосах, которые думают, что где-то ведь есть огромная, на пол мира Россия, с Сибирью и медведями, с Москвой, где на одной узкой старинной улочке, в одном окошке двое людей думают о них, о римлянах. Ведь может быть такое, Муз?