Я шёл следом за тобой, по стыдливо прикрытой неловким первым снегом аллее. Парк почему-то казался невыносимо уставшим, то ли от затяжной осени, то ли от старости, а может быть и от всего сразу. От всего, что вдруг навалилось мне на плечи печалью своих воспоминаний.
Не знаю, почему, но, глядя на твой, удаляющийся, таявший в белом, силуэт, я вспомнил совершенно другой вечер. Это не вечер даже, а ночь. Я провожал тебя до дома. Проводил я тебя всего однажды, да и то совершенно случайно, по просьбе своей девушки (теперь моей любимой жены), просто ты была совсем одна, кому надо было идти в эту сторону, да ещё так далеко. Троллейбусы уже не ходили, неоновый свет фонарей ярко освещал покинутые, уставшими от дневных дел прохожими, улицы. Было необычайно тепло, конец августа... Мы шли некоторое время молча, потом завязался какой-то ненавязчивый, но явно ненужный разговор. Твоё платье, слегка касаясь меня, то рукавом, то солнышком юбки, почему-то совсем не беспокоило меня тогда. Я ведь и так любил тебя. Я просто люби тебя за то, что ты лучшая подруга моей девушки, значит и моя лучшая подруга. И мне совершенно от тебя было ничего не нужно, потому что я твёрдо знал, что и ты, так же и совершенное естественно любишь меня. Я ещё не знал тогда, что такое ревность подруги к другу своей подруги. И как я мог не взять тебя за руку...
Нежность твоей юной ладони, своим теплом приятно отдавалась в моём пьяном, от августовской ночи, сердце. Как-то всё само собой получилось, ты и сама прекрасно знаешь, что я не хотел, честно. Просто так необходимо было кого-то поцеловать в тот момент. Я так же неуловимо быстро привлёк тебя за руку, и другую мою ладонь, так же внезапно, опутали твои ласковые волосы. Но ты сбросила с моих плеч, так внезапно навалившуюся, превратную нежность, так же внезапно и неумолимо ловко, подставив под мои быстрые губы свою ладонь. Всё прошло так быстро, как и навалилось. Но осталась какая-то совсем уж никчемушная неловкость. Она, теперь уже до самого твоего дома, не давала продолжать, хоть какой-то, разговор. Но запах твоих волос долго, потом сопровождал меня. Неуловимость движений близкого, но недоступного. Это даже приятней, чем постоянно пользоваться повседневно доступным.
А почему я сейчас стою и с замиранием сердца провожаю тебя своим взглядом? Что так вдруг навалилось сейчас на моё помутившееся от печали сознание? Может быть просто оттого, что вспоминается всегда самое приятное в жизни, даже если это происходило двадцать лет назад. И, наверное, даже особенно, если это так давно происходило. И не так хочется, чтобы продолжалось, как именно хочется вспоминать.
Но что-то ещё есть в этом тихом, совершенно безветренном начале зимы...