|
|
||
Стекает по животику, лёгкая эротика (НОЛЬ) | ||
ЗЁВ ПЛОТИ
Эротическая повесть
Водки напьюсь!
НОЛЬ
Что такое цветы? У женщин между ног пахнет значительно лучше.
То и то природа, а потому никто не смеет возмущаться моим словом.
Даниил Хармс
Сон, не сон
И жизнь как слон,
А быт как яд,
И все хотят
Тебя вчера, сегодня, я.
Я не хочу ни с ним, ни с ней,
Судьба палач моих ногтей,
Дави меня, как слон говно,
Мне всё равно.
песня группы АУКЦЫОН
Мы договорились встретиться в парке у кинотеатра ровно в три. Разлив духи на палас и чуть не испортив молнию на юбке, я прибежала точь-в-точь, больно растерев пятку босоножкой. Стояла-ждала где-то около получаса. Никого, только рядом всё бродил какой-то мальчик с дебиловатым выражением лица. Надо ли говорить, как я была зла.
Я назначил ей встречу ровно в три. Я хорошо подготовился. Даже погладил единственную чистую футболку с Путиным и с надписью Всё путём!, что случается со мной крайне редко. Дикий мужчина. С вечера затарился пивом и утром сидел, потягивая его из трубочки, врубив какой-то допотопный шизонутый джаз. В настроении я пребывал самом раслабленном и с трудом сосредотачивал внимание на весьма важных деталях плейбоевских фоток. Кроме того, стояла жуткая жара, и пот лился с меня градом. Я решил не принимать душ, а просто-напросто намазался по сухому сестряцким дезиком с ароматом сладкой дыни. Смешавшись с потом, запах получился почти нестерпимо тошнотным. Всё в плюс моему давнему замыслу. Я довольно зажмурился, как кот. Сестра всегда повторяла, что я похож на чеширского кота, да, да, на рыжего мартовского кота.
Жара стояла жуткая, и пот тёк с меня ручьями. Я начинала нервничать. К тому же лавочку заняли две старые курицы. Я подумала, что когда-нибудь, вероятно, превращусь в нечто подобное. И я ещё раз обругала его козлом.
Перед выходом - я уже немного опаздывал - я надел свои самые старые джинсы с безобразно вытянутыми коленками, выцветшей жопой и двумя ожогами от окурков. Я с удовольствием оглядел своё зеркальное изображение. Да, сегодня я в последний раз трахну свою сучку, а потом выброшу её на помойку как помятую резиновую подружку. Я имел планы переключиться на симпатичного мальчика, который был лет на пять меня младше и зашибенно играл на гитаре во дворе. Ничто не должно было отвлекать меня от поставленной цели. В наш последний раз я хотел выглядеть как можно более брутально. Хотел вырубить в её маленьком курином мозге своим мощным деторубным топором пожизненный отпечаток самого отвратительного обезьяноподобного мачо на свете. Этим я желал внушить ей истинное отвращение к сексу, действует лучше любого пояса верности. Настоящие мачо вламываются в дверь, не позвонив, и уходят, густо натоптав в прихожей.
Я спустился и решил заесть пивной запах Diролом, она не выносит пива. Жвачки в палатке не оказалось, и я, обозвав продавщицу сукой, купил - шиковать так шиковать - бутылку красного вина. Отбив горлышко об изгородь и пару раз глотнув божественного напитка, оставил бутыль прямо на асфальте на радость местным бомжам и пацанам.
Вдобавок, я вступил в лужу и обрызгал край бахромы моих понтовых штанов. Всюду были лужи и в воздухе вкусно пахло мокрой пылью. Запах напомнил мне о ней, прошлый раз мы заперлись в ванной. Она показалась мне особенно призрачной и воздушной, словно выделанной из дождевых нитей. Меня положительно тянуло на лирический лад, и я пошпешил заменить лирику более плотскими представлениями. Я воображал, как больно заламываю её хрупкую руку с фенечками, как она тихо стонет, пуская слюни и закусывая губу, будто обиженная маленькая шлюшка. Я видел, как я обрываю её цветастый топ с тонких бретелек, как смачно надкусываю её сочные, словно диковинные плоды, груди и высасываю, жадная комариха, смесь крови с молоком. Ну, тут есть некоторое художественное преувеличение. Это была одна из моих самых буйных эротических грёз. Я попадаю в рай, в дивный сад, где с деревьев вместо фруктов свешиваются ( помните у Бродского: как мужеские прелести висят ) тугие спелые девичьи буфера. Я яркой птицей-колибри с толпой своих сородичей начинаю яростно выклевывать кисло-сладкую мякоть, вдруг страшный холодный и жаркий, как сталь по оголённому мясу, лишённого эпителия, плотным кольцом обвивает мою шею, слышится хруст, и я в немом ужасе просыпаюсть.
Я ждала долго, потом плюнула и пошла плакаться к подруге.
Я особенно люблю обнюхивать её плечи, руки. Запах кожи, это терпкий телесный пар, по моему, самое стоящее в сексе. Даже удивительно, мне, такому зрячелюбу, тонкому ценителю визуального ряда, в некотором роде эстету, иногда кажется, что мой главный половой орган - это нос. Я просто обожаю этот тёпдый дых парного молока. Она как корова, а я как мокрый, вылизанный шершавым мамкиным языком, телок, жадно вбираю в себя, изо всех сил мочаля дутые сосцы, её вязкое, с пенками и саньём молоко. Вдоволь напитавшись её поднебесным пахучим нектаром, я, гордая птица-колибри, чёрный ястреб австралийских степей, сверну её тонкую, нежную, белую шейку и с облегчением снесу её в кусты, оставив её там подыхать и гнить. Я, заоблачная птаха-колибри, унесусь в свою самую дальнюю даль.
Мы час за часом сидели у подружки и пили чай, она беспрерывно трещала своими веснушками, которые тщательно замазывала штукатуркой косметики, рискующей обвалиться прямо в чашку. Она вызывала во мне головную боль и зверское желание треснуть по башке. А я всё никак не могла уйти, меня не пускали её нескончаемые росказни о своих бывших бойфрендах, кажется по большей части гонит, с непременным закатыванием-заламыванием глаз-рук, и эта толстая сука предложила мне остаться на ночь, мы бы всю ночь смотрели МTV, ели солёные печенья прямо в постели, чьи крошки у неё на пухлых губах доводили бы меня до белого каленья. И я ощущала бы тошнотный запах её толстого тела. Даже от Марка, когда он не соизволяет помыться пахнет гораздо лучше. В сексе, кстати, запах - самая последняя вещь, не понимаю, что приводит его в такой дикий восторг. Он даже как-то обмолвился, что нос - его самая главная эрогенная зона. Мерзкий извращенец, подстава, ну, где его черти носят.
Я как жаркий племенной весь в мыле жеребец-осеменитель буйно раздуваю ноздри, я вдыхаю её, я дышу. В женщинах, помимо подходящего размера дырки и упругости бампера, я больше всего ценю ножки - должны быть тонкие, как тростник, но не до худощавости - и спину, там у согнутых лопаток и у хребта с аппетитно выступающими косточками. Я иногда заставляю гнуться, как кошка. Вспоминаю свою маленькую кошатку, как я целую её в шейку, а она в ответ обхватывает лапами пока без когтей мою голову и кусает меня за подбородок. На меня пахнёт вонючим запахом из её пасти с мелкими жемчужными зубками - вот что значит не чистить ротовую полость - я ловлю кайф и мне в глаза светят два бешеных изумрудных проблеска, сейчас она разорвёт меня в клочья, вот уже выпускает когти. Кажется, ни одну тёлку на свете я ещё не любил так, как эту маленькую стервозную кыску. Зебры, зебры, наверное, я зоофил. Шутка.
Вот так фантазирую и иду, как вдруг замечаю, что навстречу мне, глупо ухмыляясь, прутся два здоровенных тупых мудака, с которыми я в своё время успел основательно подпортить отношения. Я мнгновенно столбенею и в панике почти теряю контроль над своим бедным рассудком. Я тут же ныряю в ближайший поворот. Немного отлегло, я стал снова командир своим мыслям, как сказано в Старухе у обожаемого мною Хармса. Откуда ни возьмись, чёрт бы их побрал, эти же амбалы появляются на другом конце улицы. Едва успеваю подумать, что на свете, к сожалению или к счастью есть ещё самцы поомерзительнее меня, желаю одного из таких или лучше двух сразу ей в любовники. Я быстро заскакиваю в Детский мир. Тупорылые ублюдки, видимо, не заметив искомую дверь, по одному заходят в две соседние. Один из них проходит в метре от меня, и я успеваю спрятаться за велосипедами и колясками. И после выхожу, почти приклеиваясь к стенке, и медленно ползу к выходу. На мне нет лица, на меня недоумённо оборачиваются, дыхание перехватывает, сердце бешено стучит в висках.
Немного отдышавшись и убедившись, что погони нет, я ещё долго кружу по город. Наконец, решаю вернуться за оставленной бутылкой. Вот она стоит там же, девственно непорочная. Я улыбаюсь своей фирменной чеширской улыбкой: люблю, когда предметы безропотно подчиняются хозяйской воле.
В половине шестого мне таки удаётся добраться до парка. Там уже тусуются местные нарики. Не особо желая вступать с ними в общение, я битый час брожу в отдалении по аллее, выжидая пока две старые твари отвалят от единственной лавки. Суки, должно быть, когда-то тоже были молодыми и красивыми, как сейчас Эстер. В жизни нет ничего более плачевного, чем женская старость.
Теперь мне ничто не мешает. И я вплоть до темна сижу и неторопливо, смакуя, бухаю, покуривая и поплёвывая со взглядом, преисполненного глубокого и праведного презрения ко всему живому, кроме, конечно, кошек, коих нежно обожаю, даже самых тощих и облезлых. И только один юный даун озабоченно бродит вокруг, видимо, стесняясь при мне подобрать бычки. Если бы не эта дебиловатая улыбка, он был бы почти красив. Даунская мимика навела меня на мои любимые измышления об обезьянах и изъянах в дарвиновской теории эволюции. Я с удовольствием думал, как вдруг ко мне в мозг зашла довольно удачная, как потом выяснилось, мысль, заставившая меня не без труда оторвать жопу от скамейки и, шатаясь, продолжить свой затянувшийся путь. Я подумал, что она, наверняка, поперлась к Маринке. Я имел неплохой шанс застать мою т. н. суженую у неё и реализовать-таки все свои планы. Она всегда так делала. Меня до сих пор поражает маниакальное желание баб трепаться о сексе. Своего рода душевная мастурбация или, если угодно, вид сублимации. Мерзкие сублиматки, кстати, горжусь этим каламбуром. Маринка, по всей вероятности, набиралась от подруги хотя бы вербального опыта, ибо я даже не мог и помыслить, что какой-нибудь парень в здравом рассудке и весом меньше 120 кг мог позариться на такую кобылу, когда вокруг столько классных тёлок, для этого поистине нужно быть последним лохом.
Я встал и пошёл по направлению к её дому, предвкушая весёленький разговорчик.
Дверь отворила жирная корова Маринка в отвратной красной комбинашке. Я чуть не блеванул. Она, видимо, впопыхах и впотьмах криво намазала губищи чем-то ярко красным. От её толстого мясистого тела пахнуло горьким потом. Она заметно волновалась, пытаясь выглядеть привлекательной, и от этого потела ещё больше. Мне почему-то дико захотелось оттяпать челюстью жирный кусмяр её дряблого брюха возле пупка. Правда ли, что у Евы его вовсе не было? Забавно было бы посмотреть на ребро, из которого выделана сия особа.
Я вышла из Маринкиной комнаты, нарочно оголив плечо чуть ли не до соска, и тут увидела его. Явились. Боже мой, сколько же раз я просила, умоляла его не надевать эту стрёмную лоховскую футболку с Путиным. Это он специально стебётся мне назло, хотя над ним посыхает уже весь двор, точнее два, его и мой. Юный путинец, блин. Мне показалось, он смотрит на меня как-то не по доброму, и ,кажется, уже нажрался. И я ещё виновата! Ну, точно. И я вне себя от злости пошла за ним на кухню.
Я жестом, не терпящим ни малейших возражений, немного рисуясь перед Маринкой, мол, хозяин пришёл, позвал её на кухню. Меня сильно порадовало малоё количество одежды, это значительно облегчало задачу. Я и в спокойной-то обстановке терпеть не могу длинных раздеваний, а тут под боком у этой стервы, ведь, уходить никуда я не собирался. Дешёвый стриптиз, они часом не татушки, хотя мне до этого как-то на и по. Я старательно прикрыл дверь и без лишних предисловий приступил к делу, а именно к поцелуям в шею.
Я громко и отчётливо, почти во весь голос: Я хочу вовсе не слов, о my fair lady.
Моё произношение, в точности, как у Васи Стрельникова, кажется, её развеселило. Ну, ещё немного детка. Опять дурацкий шёпот. Я-то не привык сдерживать своих настроений: Чё ты так орёшь? Cлышишь, я последний раз с тобой, с пьяным...
Она напрягла мозги и додумалась, что Маринка - не аргумент.
За что я её люблю, так это за сходную с моей нелюбовь к церемониям, хитрая сучка своего не упустит, она всегда очень тонко чувствовала ту грань, за которой я начинаю беситься. Это качество, редкое для самок, да и для иных самцов, следует ценить.
Я весьма ловко уложил её на стол - ух, какая экзотика! - а она случайно столкнула чашку, и она, не разбившись, глухо стукнулась об пол.
В этом его прощании мне послышалось что-то очень нехорошее.
Я вышел, громоподобно хлопнув дверью, и бодро зашагал к лифту. В лифте мне пришлось, однако, несколько подзадержаться. В первый раз жизни я застрял - от этой Эстерички - любил её так называть, жутко обижалась - видно, не так-то просто отделаться. Ставить на уши весь дом мне не хотелось, тем более я ужасно хотел спать, и мне было, собственно, пополам, где прилечь. Я вытянулся на полу, в семь утра меня разбудил и достал из капкана прямо скажем не слишком трезвый, и это с утра!, лифтер. У меня в голове, наоборот, было кристально чисто, ведь, по моим понятиям, выпил я намедни совсем, считай, ничего, стоило поднимать такой шум.
Чистый душой и свободный, как младенец, я вышел на улицу, ноздри мне защипал свежий утренний воздух, и, как говориться, я вздохнул полной грудью. Я отчаянно проголодался и подумал, что мне следует скорей добраться до холодильника.
День не задался. С утра мне позвонил некий Марк: ошибся номером, машинально, как говорит, набрав мой, услышав, как я кричу его Ромке во дворе. Ничего себе, оговорочка по Фрейду! Он наговорил мне кучу приятностей про мой голос и всё такое, но я всё равно был начеку. Я почему-то как-то не то что побаиваюсь, а просто насторожен от этого довольно симпатичного парня с матовым тяжёлым взглядом и издевательской кошачьей улыбкой. Сейчас он подстригся, зря, ему шло. Мы два часа к ряду болтали о музыке. Завязалась дискуссия. Было интересно. Я расслабился. А потом опять напрягся, когда с дури ляпнул, что у меня есть нужные ему аккорды песен и диски.
Сам виноват, как я ни старался, не смог отвадить его от логичного предложения зайти завтра. Ой, не нравится мне всё это, хотя, собственно, что тут такого?
Я не думал, что на начальном этапе всё будет так до смешного просто. В моём мозгу уже сложилась целая иерархия из десятков разнообразных стратегий. Неожиданно я случайно услышал, как мой милый мальчик на весь двор кричит другу телефон. От волнения я чуть было тут же его не забыл, хорошо, он повторил. Этот случай показался мне хорошим знаком. Дюша сам лез ко мне в лапы!
Я погладил её по широкой голове, поцеловал во влажный нос. Опять этот стыд заливает алостью лицо и шею. Я плотно закрываю дверь. Год уже душит, иссушает меня, пора бы уже привыкнуть. Дрожащими руками, в поту и диком волнении я осторожно отнимаю её хвост. Кришна стоит неподвижно, уже привыкла к еженедельной экзекуции. Я вхожу в неё, в который раз называя себя последним из гадов. Сладкая морока, никогда не думал, что так полюблю странный псинный запах. Я не могу, я люблю её, люблю. Мою большую, лохматую, белоснежную собаку. Называйте меня хоть кем, уродом, извращенцем. Я со страхом думаю, что будет, когда она умрёт. Я, наверное, решусь или покончу с собой, так и знайте.
Я стою смирно. Опять. Хозяин. Странное упражнение. Ничего не чувствую. Щекотно. Ему нравится. Люблю, когда целует в нос. Я его по губам языком. А так - нет. Была маленькой. Играл со мной. Возились на полу. Таскал за лапы. А теперь - вот это.
Я пришёл, как и договаривались, ровно в три. Роковая цифра, но на этот раз я тщательно вымылся, побрился, пустил в ход свой лучший одеколон, одел самые круты мои штаны, широкие, с большими карманами на коленях и стильную красную майку. Просто картинка, Эстер крайне редко удостаивалась такой чести. На меня с радостным лаем бросилась его белая водолазка. Еле отбился. Дюша чинил велик на кухне и с трудом оторвался от этого увлекательного занятия. Какое неуважение к моей персоне, ну, ничего, дружок, ты меня ещё узнаешь, и ближе, чем ты думаешь. Я жадно глотнул воздуха. В воздухе к запаху крепкого кофе примешивался его тонкий вкусный запах и не менее - я несколько удивился этому факту, и это после трёх (!) кошар - запах псины. Казалось, он пропах собакой, а собака им. Он приказным тоном сказал ей идти на место и открыто улыбнулся во весь свой широкий, сводящий меня с ума рот. Я начинал терять голову. Его необыкновенный голос, приятный даже просто в разговоре, что уж говорить о пении, уносил меня под небеса. Он о чём-то говорил, видимо, о дисках. Я только кивал, переводя дыхания, с трудом соображая, о чём речь. Я и не предполагал, что так разволнуюсь. Сколько раз я рисовал в воображении этот момент. Я достигал пика. Казалось, ещё полминуты и я не выдержу и прижму его к стенке, и будь, что будет.
Как вдруг звонок в дверь. Чёрт, кого несёт, меня бьёт мелкая неприятная дрожь, зубы стучат, голова кружится. Невероятно, но факт: в дверях стоит Эстер со своим огромным чёрным кобелём-водолазом, таким же сексуально неудовлетворённым, как и моя бывшая, которая ещё об этом не знает. Ну, приехали! Этого ещё не хватало. Готов убить. Судьба. И в такой момент. Я медленно сажусь на стул на кухне. Ни один мускул не дрогнул на лице. Прикрываю глаза. Боже, как я устал. По большому счёту, мне насрать.
Когда мне открыли дверь, и я с трудом удерживала моего взбешившегося Арнольда, я подумала, что ошиблась домом, тот же коврик в прихожей, а главное, Марк (!), этот подлец, так и позвонил, хотя уже неделя... Сидит на кухне, неподвижный и бронзовый, словно Сфинкс, наконец-то подстригся, столько упрашивала, всё поперёк мне, одет чисто, с иголочки, а для меня только по праздникам... Подстригся и стал каким-то непохожим на себя самого, каким-то чужим. Это невозможно, кажется, мои самые мрачные предчувствия сбываются. Я теряю его, уже не удержать, он даже подстригся... Он здесь, рядом, мой Марк, мой невозможный мальчик, я так гордилась, и одновременно далеко-далеко. Первым моим желанием было броситься на него, выцарапать глаза, чтобы он больно сжал мои руки, чтобы всё было как раньше. Марк, милый, хватит, не мучай меня, возвращайся! Я сдержалась, запустив в него весь яд моего убийственного взгляда. Мы сделали вид, что не знакомы. Дюша нас представил, совсем как когда-то давно, в мой лучший день, на вечеринке, он тогда напился в доску и кошмарно приставал ко всем, ко мне в особенности, ползал у меня в ногах, клан лохматую шёлковую голову ко мне на колени и чуть не стащил с меня юбку при всех... Он слегка и криво ухмыльнулся краем рта, только он так может, чудовищная мимика, он как-то излагал свою теорию эволюции мышц лица и гортани, у меня чуть не опали уши. Он остался абсолютно неподвижным, как будто действительно видел меня впервые, и не трахал меня намедни на столе у Маринки, до меня медленно доходило теперь, что это он так прощался, в его манере, о, будь проклят, циник. Мне стало так горько, так горько, чуть ли не до слёз. Не пойду к Маринке, буду реветь всю ночь, оплакивая свое поруганное девичество.
Неожиданно пришла Эстер со своим ужасным уродом, познакомились на поле, не смог отказаться: очень просили щенков, она ещё спрашивала, все ли альбиносы слепые или глухие, на что я с достоинством отвечал, что у меня самая здоровая собака в мире, регулярно вожу на прививки, о чём есть соответствующие справки по соответствующим формам, я так и скакзал: по соответствующим формал. Совсем забыл. Чёрт её принёс. Хотя, может, и к лучшему. В присутствии Марка, боже, какой тяжёлый взгляд, и совсем без улыбки, что ему от меня надо? Красив, как молодой бог. Первый раз с ним наедине. Такое тягостное чувство, как будто хочется рыдать. Зачем, ну, зачем он здесь? Удивительно, всякий раз, когда он так смотрит на меня, мне кажется, что он сейчас накинется, приятный холодок по спине, бежать, быстрей, лёгкая и слабая добыча, как удав на кролика, он околдовывает, гипнотизирует меня, кажется, будто мы делаем что-нибудь недозволенное, стыдное, бледная копия наших случек с Кришной. Он него веет первобытной, сметающей всё на своём пути силищей. Настоящий мужик. Он меня, захотел бы, одной левой. Самец, страшное дело.
Чуть оправившись от шока, я ощутил комок в горле и приступ нахлынувшего так, что в глазах помутилось, какого-то удивительного, доселе невиданного чувства, очевидно, ревности. Удивительно. И с ненавистью посмотрел на беснующегося в нетерпении -почуял знакомый запах - Арни. Я немножко стормозил, роясь в своих мыслях. К счастью, не заметили. Стал их знакомить, Марк при этом после своей приветливой весёлости впал в какое-то дремотное оцепенение и застыл на стуле.
Я вышел на воздух. Ослепляюще светило солнце. Противно. Жарко, хотя я весь в мурашках. До сих пор не верится, всё мог представить, но древо жизни... Опять она. Ненавижу. Был совсем рядом. Один шаг. До другой, ещё неведомой ни мной, ни им жизни. Мы, нас просто нет. Я почти физически ощутил, как он уходит, растворяется в облаках, лёгкий запах всё слабее. А она, наоборот, является мне во плоти, упругим мешком из костей, мышц и мяса, зачем она мне, зачем мне теперь? Змеёй из моих самых страшных кошмаров вьётся подо мной. Мне снова нечем дышать. Духота и влажность, от которых дуреешь, сходишь с ума, густой дремотный полуденный дых смерти, пустые улицы. Где сердце, глухо, тук-тук, завалилось в самый дальний угол грудной клетки. Клети... Я вдруг подумал, что есть что-то почти мистическое в том, что у двух моих самых близких существ на свете одинаковые собаки. Надо ж было так. Впрочем, я уже устал удивляться, я так устал. О, Господи, помоги мне, помоги. Никогда и никого ни о чём не просил. Готов ползать на коленях, только бы, только бы быстрей всё решилось, и, конечно, в мою пользу, я устал, даже чисто физически, не выдерживаю. Должен. Прорвёмся. Сказали презервативы.
Я присел на ступеньки у подъезда. Ненавижу собак. Вот кошки, другое дело. Я нежно гладил какую-то заблудшую, дохленькую. Им назло, им всем назло, заведу себе какую-нибудь канарейку, или хомяка, или среднеазиатского тушкана.
ВСЁ.
|