Старый Капитан жил в маленьком домике из ракушечника. Жил да был. Когда я был маленьким, у меня тоже была ракушка с моря, и я любил ее слушать. А тут целый дом из ракушек!
Все было бы ничего, но со Старым Капитаном жила баба Груня. Мучила она его страшно. В самую-самую жару кутала его в свой платок, надевала на голые капитанские ноги шерстистые колючие носки, а каждые пять минут ставила ему градусник. Кроме того, категорическизапрещалаему по вечерам пить. А Старый Капитан конечно же обижался, потому что любил выпить вечерком крепчайшего капитанского чаю из граненого стакана с подстаканником.
Жили они вместе очень давно. Правда, раньше, когда Старый Капитан надолго уходил в плаванье, баба Груня не мучила его так, а самое главное - не заставляла по воскресеньям таскать за ней на продажу всякую всячину.
Баба Груня всегда была при деле и по воскресеньям тащила на базар все, что только можно продать приезжим (а приезжим можно продать все). Когда же у нее больше ничего не оставалось, она вешала себе табличку "Гомопат" и продавала крапиву, полынь, репьи и разные гадости, которые звала "мама-е". Все это она собирала в канавах по дороге на базар.
И вот, каждое воскресенье баба Груня тащила за руку Капитана от всяких капитанских дел, а он тащил за ней вот такую кучу разной дряни в мешках. И вся жизнь его пахла тухлой рыбой, машинным маслом и гнилым луком.
Он шаркал ногами по жаркой дорожной пыли, а впереди плыла нарядная баба Груня - с огромным золотым зубом, вся в цепочках, колечках и вообще...
Базар назывался "Привоз", хотя все туда не привозили, а притаскивали.
До чего горько и отчаянно было Старому Капитану носить на глазах всего города на этот "Привоз" проклятую тараньку и козье молоко. Ух, до чего тоскливо и стыдно! Не любил этого Старый Капитан. Поэтому и приходилось ему ... просто убегать из ракушечного домика.
В такие дни он встречался с другими капитанами в старой песочнице, и они подолгу курили " капитанский" табак и рассказывали, каждый, всякие капитанские рассказы.
Надо сказать, жили они в портовом городе, то есть в городе, где есть море и порт, куда со всего света приходят корабли и привозят людей, бананы, ананасы и всякие другие грузы. В порту все лязгает, громыхает, пахнет морской травой, смолой и дальними странами, а люди смеются и сердятся.
(В общем-то, порт - самое веселое и интересное место на земле, потому что там кругом море.)
Все улицы в городе сбегают вниз к морю: им тоже интересно посмотреть на корабли и краны. А когда все бегут, то становится тесно, вот и улицы в городе тесные, узкие: не улицы, а улочки.
А встречаются все у моря на набережной, и все люди делятся на капитанов и некапитанов. (Капитаны - это капитаны, а некапитаны - это все остальные.) У капитанов фуражки с крабами и блестящие пуговицы с якорями. А у всех остальных - панамы и очередь за молоком.
П
Убежав из Ракушки от бабы Груни к морю, на набережную, в старую песочницу, Старый Капитан завздыхал и запыхтел трубкой. Он рассказал другим капитанам из старой песочницы, что в ракушечных стенах ему плохо, что баба Груня все ему портит и вредит: капитанский табак высыпала в собачью будку и сказала, что это от блох; а хорошеньким морским кортиком ковыряет песок и камни вокруг колючек, которые сажает на самом проходе, что и ступить негде, а называет их "цветочки мои миленькие". Потом она выкинула коробку с крабами и морскими звездами, задевала куда-то все крючки. Морских коньков и медуз выплеснула на грядки, банку отобрала и напихала туда всякой едкой гадости, горькой и острой, а объяснила, что это, мол, на зиму, чтобы есть. Пусть сама кушает.
Так что домой и идти не хочется.
А мимо шли молодые капитаны в похрустывающих стрелках клешей. Они здоровались со старыми капитанами и шли, раскачиваясь, дальше; на их крабах, шнурах и шевронах хихикало солнце тысячей солнечных зайчиков, на их согнутых ручищах висли тоненькие щебечущие девчонки с длинными ногами. Они шли все дальше и дальше, молодые и важные, и не знали, что дальше придет вечер и что девчонки не всегда остаются тоненькими.
А Старый Капитан думал, что у бабы Груни растут настоящие усы.
Потом старые капитаны вылезли из песочницы и двинулись по набережной. У каждого из них была своя баба Груня, а то, что море - это путь к другим портам, давно исчезло из памяти и вставало лишь в капитанских рассказах другим.
Они шли уже долго-долго мимо забытых прелых сетей на кольях, постепенно исчез под ногами даже случайный сор пожелтевших и мокрых газет, папиросных окурков и целлофановых пакетов. Только кое-где торчала иголками сухая и белесая трава.
Налетевший шквал швырнул в лицо тяжелую соленую пыль. Так далеко они не заходили. По пустынной косе ветер трепал кусты перекати-поле, да на зыби качалась пара крачек.
Они пришли в Старый Затон, вон аж куда! Но это Старый Капитан сообразил позже. Перед ними в плоской стоячей воде виднелись борта и палубные надстройки буксиров и барж. Металлические поручни коряво ржавели над облупившейся краской того, что раньше гордо звалось плавсоставом.
Кладбище кораблей.
Уткнувшись кормой в берег, чуть накренившись, перед ними горбатилось судно. "РТ-59" - нагло было выведено на борту.
Приставив доски от рассохшихся сланей, они вскарабкались на палубу. Покосившаяся рубка и оборванные растяжки флагштока были невыносимы. И сами они, старые-старые, стояли на палубе.
П
Они протиснулись в рубку и Старый Капитан, шедший последним, нечаянно пошатнувшись, оперся о дверь.
А звук еще вытягивался над стеклянной заброшенностью бухты. И тут Старый Капитан рассмеялся. А потом они начали хохотать все вместе и хлопать друг друга по спинам и пихать в живот.
колокол, которым отбивают склянки, оповещают о движении в тумане, о проходе сложного участка фарватера...)
Это будет их Корабль, их Дом, их Место! И старые капитаны, схватившись за руки, сплясали джигу. (Джига - это танец, который капитаны танцуют, когда плохое уже позади.)
И капитаны взялись за дело. Кругом было брошено столько, что из всего ржавевшего, гнившего в Затоне можно было заложить и поднять целую флотилию. Гайки, доски, прокладки для иллюминаторов, старые тросы, канаты, спасательные круги были здесь в изобилии. Потом они чистили песком и кирпичом медные части, а рында сияла ярче глаз и потных лиц старых капитанов.
На следующий день они снова отбивали и отчищали ржавчину, заливали швы смолой, простукивали заклепки и шпаклевали и красили. Наконец в трюме было чисто и сухо, а переборки выкрашены дважды.
И вот тогда на спасательных кругах, на корме и на носу засверкало отважное - "Альбатрос".
Капитаны сходились в кают-компании, пыхтели трубками и пили крепчайший черный капитанский чай с сахаром и вишневым вареньем, а косточки кидали в иллюминатор. И еще очень удобно было закидывать удочки прямо с борта. И никто никому не мешал рассказывать капитанские рассказы, а каждую вахту отбивались склянки.
Ш
Однажды, когда чайник уже закипел, а целая банка варенья стояла посреди стола, пошел дождь. Но этого никто не заметил.
Морской Дракон и Сингапур, рифы и мифы, фрахты и кнехты плавали в табачном дыму. И сначала дождь шел так:
тук-тук-тук.
Потом так:
тум-пум-бум-бум-бум.
А потом вообще начался настоящий ливень, и был один
шшшш-ууу-ммм.
Но фалы и кашалоты, тралы и вельботы, приливы и заливы смешивались в один ком с Марселем и брамселем, швертом и швартовом, Дрейком и гиком и булькали громче чайника.
Ливень утих, дождь прошел, воды в море стало больше, и где было совсем мелко, стало не совсем, и "Альбатрос" закачался на отлогих волнах.
В первую минуту капитаны очень удивились. И ... выскочили на палубу. "Альбатрос" вышел из Затона, лениво переваливаясь с борта на борт, с волны на волну, он двинулся, забирая все мористее в сторону порта.
Все произошло само собой, и тогда легкий испуг сменился у старых капитанов распирающим грудь восторгом.
К ним пришло, наконец, настроение счастливой свободы.
- Ура! Аврал! Свистать всех наверх!
- Ура! "Альбатрос", круче принять! На абордаж!
Они вошли в акваторию порта. На набережной увидели их, увидали и на рейде.
- Смотрите, это мы! - кричали капитаны. - Смотрите все!
Люди на берегу замерли на миг и, веря и не веря глазам, пихаясь и толкаясь, бросились бежать к дальнему створу на самом краю мола. И тут уж бежали все.
Бежали, смеясь, молодые капитаны, охая, ахая, семенили за ними длинноногие девчонки, летели мальчишки с посвистом и гиканьем, приезжие в тесных шортах и сандалиях на босу ногу, пыхтя и отдуваясь, трусили, сами не зная зачем и куда (никогда не будьте приезжими). Особый блеск веселью придавали лохматые портовые собаки, своим лаем увеличивавшие сумятицу. Боком-вприпрыжку несся одноухий рыжий кот; но впереди всех мчались бабы Груни:
- Это что такое? Это кто разрешил?
- Вот уж я тебе! Сейчас же домой!
- Я кому сказала!
Наконец все столпились на стрелке мола, и дальше было только море. А мимо гордо скользил "Альбатрос" - старая списанная баржа "РТ-59", раскрашенная, как елочная игрушка.
- Нет, мы не вернемся...
- Дальний поход, акулы и пальмы!
Капитаны достали носовые платки, платки огромные и клетчатые - капитанские. И растянув их руками, чтобы захватить больше ветра, увидели себя отважными мореходами, осененными адмиральским вымпелом и окрещенными пеной южных морей. "Парусник" круто сменив галс, рванулся к горизонту.
И капитаны вдруг увидели, что порт их и город становятся все меньше и прозрачнее, а среди толпящихся на стрелке с такого расстояния нельзя отличить длинноногих девчонок от бабы Груни. Волны становились все круче, а берег ушел назад и превратился в тонкую, чуть сияющую полоску. Бездна распахивалась под ними и над ними. Ухали и стонали чайки. Грустно скрипела РТ-59. А Старый Капитан подумал, что вообще-то не так уж...
Но тут возник клекот движка, и, белым брюхом сверкнув в хрустальной волне, к ним пришвартовался катер начальника порта.
Начальник порта откозырял Старому Капитану, весело улыбнулся и, перебросив чалку с "Альбатроса" на катер, махнул мотористу рукой.
Они швартовались у причала N 1. На "Альбатрос" был подан парадный трап. Ухнул оркестр. Гордо выпятив грудь, покачивая плечами, сходили на берег старые-старые капитаны. (Капитаны всегда раскачивают плечами и выпячивают грудь, когда смущены или немножко стесняются.) Оркестр играл туш. Оркестр играл "Встречный марш", "Дальний поход", оркестр играл "Прощание славянки" и снова туш! Длинноногие девчонки совали им в руки охапки цветов и лезли целоваться, молодые капитаны пожимали им руки и восхищенно похлопывали по плечам.
А бабы Груни плакали и просили прощенья, и обещали исправиться, и еще качали головами и смеялись. Вот.
Домой, в ракушечный домик, стоящий над морем и шумным городом, они возвращались под победные кличи соседских мальчишек.
Посреди мостовой, пыхтя трубкой, заложив руки за спину, шел Старый Капитан, а за ним с ворохом цветов, подаренных Старому Капитану, семенила баба Груня.
Вдоль забора крался рыжий кот с белым ухом, и сирены входящих в порт лайнеров сливались с девичьим смехом и прибоем вечного Моря.