Вечером четверга все собрались в шалаше на окраине леса и под светом карманного фонарика, подвешенного к потолку, склонились над картой. Карта была самодельная, на куске картона, но довольно точно передавала расположение основных частей кладбища, главной дороги, аллей и рядов. Ее делал Костик, у которого дядя одно время был сторожем, и у которого сохранилась рабочая схема. Выкрасть саму схему не удалось, и Костик рисовал по памяти, а остальные мальчишки, кто бывал на могилах предков, подсказывали вразнобой. Компания подобралась из самых отчаянных. Заводилой был Борис, косивший на один глаз и уже носивший редкие усы, предмет зависти всех мальчишек. Леха и Артем были братьями пятнадцати и четырнадцати лет. Костик считался мозгом, и в самой затее участие принимать отказался наотрез. Коляну было тринадцать и он отчаянно храбрился. Самому мелкому было семь, это был Степка Бешеный, гроза всей округи, принимавший участие во всех драках и уже два раза попадавшийся на краже в сельском магазине у станции. Седьмым взяли Толю Толстого, он потел и кусал губы, но это был единственный раз, когда ему предложили участие в чем-то совместном, а он всю жизнь страдал, что с ним не хотели водиться.
Дело было о жизни и смерти, теперь уж никто в этом не сомневался. Все лето эту идею обсуждали на тусовках - то на речке, то у костра за гаражами, то в шалаше в грозу, когда от одного обсуждения волосы вставали у всех на затылках и азартно блестели глаза. Но вот все планирование позади и пришло время действовать. Все остро вглядывались друг в друга: кто струсит первым?
План на завтра был готов и разработан в мельчайших деталях: Борис с Костей возьмут старую пятерку деда и привезут всех к восточным воротам возле церкви к 11.45. В полночь будет старт. Бежать нужно будет сперва по главной аллее, но потом она заворачивает к северу, а участники должны добраться до западного конца и там вылезти через дырку в заборе возле разбитого фонаря. Маршруты туда были разные, и изучены вдоль и поперек по кривым маркерным полоскам, начерченным Костей. К означенной дырке в заборе Борис с Костиком подрулят по старой разбитой объездной, врубят фары и будут ждать всех с сигнальными огнями. Первый, кто пробежит кладбище с востока на запад будет объявлен героем, храбрецом и обретет бессмертную славу. Ему все остальные год будут покупать ништяки в магазине и отдадут на год почетное компьютерное кресло в шалаше.
Ставки сделаны. Осталось не струсить.
Пятница накануне родительской субботы выдалась облачной, но хотя бы без дождя. Небо было хмурым, по нему сердито неслись свинцовые тучи, ветер завывал, обрывая с берез последние золотые листья. Весь день участники тайной гонки отчаянно храбрились, воровали дома вечерний перекус и, слегка заговариваясь, излагали родителям, из тех, кому было не все равно, заранее заготовленные враки. Стемнело рано. Ветер стих. Ночь стояла стылая, холодная, полная тревожных предчувствий.
Встречались у магазина. Борис припарковался и по старому знакомству купил у продавщицы Нины "Вишенку на коньяке" для моральной поддержки забега. Костя остался у машины и кутался в старую куртку, низко надвинув капюшон. Появившийся из кустов Степка в огромной мохнатой шапке отчаянно его напугал. "Это зачем?", - хохотнул Борис, открывая "Вишенку". "Так встречу черта, он сам, как меня увидит, обделается", - просиял Степка во весь свой щербатый рот.
Остальные участники ожидаемо опаздывали. Леха с Артемом пришли, переругиваясь, подначками и тычками подбадривая друг друга. Колян явился, когда "Вишенка" уже опустела на треть, гуляя по рукам. Он держал на поводке своего пса, Мундира, изрядно подранную бродяжку, которого он выкормил и любил пуще всех родных. Пресекая вопросы он тут же заявил, что пес не исключался правилами и будет бежать с ним, на всякий. Остальные заспорили. Он де будет мешаться, поднимет лай, перебудит всех окрестных собак и привлечет нежелательное внимание сторожа. После долгих дебатов решено было оставить собаку в машине, чтоб он хозяина встречал на финише.
"А что Толстый?" - спросил Артем.
"Да сдрейфил, ясное дело!" - вынес вердикт Борис и все с ним согласились. Загрузились в синюю пятерку, не без пререканий, и стартанули. Позади во тьме в красноватом свете габариток замаячило что-то светлое. Колян вздрогнул, Мундир залаял, и вся машина притормозила от внезапного испуга. Сказывалось всеобщее напряжение. Но это оказался всего лишь Толик, отчаянно пыхтевший в попытках их догнать.
"Да ну его, он не влезет!" - завопил Степка. Но договор есть договор, пришлось изрядно потесниться. Ругающегося похлеще дальнобойщиков Степку посадили на колени, вместились, как шпроты без масла, и нагруженные поехали через лес по темной дороге к кладбищу.
По дороге Костик запереживал, что они будут обнаружены и вся затея сорвется. Остальные молчали, но втайне на это надеялись. Наконец впереди на фоне темного неба проступил еще более темный силуэт церкви, и фары осветили ларек с пластиковыми букетами, закрытый решеткой на ночь. Рядом высились тревожными громадами гранитные образцы памятников. Пятерка затормозила, но все молчали. Никто не спешил выходить.
"Пора!" - хлопнул по рулю Борис и весело подмигнув бледному, как подкисшее молоко, Толстому, открыл дверь. Салон осветился, все прищурились и принялись с кряхтением вылезать.
На часах на приборной панели было 11.53, но они спешили, никто не мог сказать, насколько. Борис сверился со своими Касио: "Пять минуточек до старта, бойцы!" и достал полупустую "Вишенку".
Парни переступали с ноги на ногу, глубоко пряча руки в карманах, то ли от холода, то ли от нервяка. Леха достал сигареты, и все принялись у него стрелять. Степке стукнули по рукам, мал еще, а Толстый сам расхотел. Он еще не пробовал и его и так изрядно мутило. Темные кроны деревьев в ближайшей роще качались, а здесь ветра не было, но холод пробирал на дрожь. Слышно было только их шарканье и затяжки, над кладбищем за воротами горели парочка мертвенно-белых фонарей.
"Ну все, пошли!" - скомандовал Борис, - "на изготовку!"
Ворота были закрыты на ночь навесной цепью, но она была повешена небрежно и оставляла достаточно большую щель, чтобы можно было легко пролезть между створками. Проблемы возникли только у Толстого. Всхлипывая и дергаясь, тот целую вечность болтался между створок, гремя цепью так, что, должно быть, слышали в городе. Но в конце концов пролез и только никак не мог успокоиться. Он был уже совсем готов поворачивать назад, и опрометью возвращаться домой, наплевав на любой социальный статус, но мысль о том, чтобы протискиваться через ворота снова, его остановила.
Борис с Костиком остались перед воротами. Оглядывая их со своей диковатой полуулыбкой, Борис сплюнул и спросил: "Готовы?"
Участники забега переглянулись. Перед ними серела широкая асфальтовая аллея, проходившая мимо самых зажиточных мест упокоения: колонны, ангелы, базальтовые глыбы с бледным напылением портретов блатных в полный рост. Ровный газон, пухлые венки цветов, конусы туй. Целых три фонаря, свет от которых почти смыкался в окружающем озере шершавой темноты. Парням было дурно от прилива адреналина, мускулы сводило от желания бежать, все равно куда уже, только бы скорей. Все кивнули друг другу и Артем, их главный спортсмен, хрипловато ответил за всех: "Готовы!"
"Тогда дернули!" - вдруг неожиданно громко гаркнул Борис и шмякнул об асфальт пустую бутылку "Вишенки". Толик сорвался и побежал первым, как вспуганный олень. За ним зайцем в мохнатой шапке скакал Степка. Артем с Лехой стартанули слаженно, набирая ровный темп. Колян отставал, по-прежнему, не решившись, куда бежать - вперед или назад. В пятерке поодаль, в совсем другом мире за воротами кладбища, протяжно залаял Мундир.
Было слышно топот старых кроссовок и дыхание бегущих. Три фонаря остались позади слишком быстро и глазам, не успевающим привыкнуть к темноте, предстало море колеблющихся теней.
Толик пыхтел, преодолевая красное марево перед глазами. Артем скрылся впереди, за ним с небольшой дистанцией пролетел старший брат. Степка скакнул куда-то вбок и исчез из виду. Колян споткнулся и, подвернув ногу, с воплем повалился на бордюр. Он встал, потирая больную ногу, проковылял вперед и остановился. Главная аллея кончилась, выливаясь в более узкую, забиравшую вправо, но куда ему нужно было дальше, он не мог вспомнить. Вокруг темнели редкие деревья, остро поблескивали из темноты металлические оградки. Глаза привыкали и начинали различать надгробия, кресты, бледные пятнышки портретов. Не дай Бог увидеть сейчас чье-то лицо, и он старательно отводил взгляд. Было тихо, как в подвале, только вдалеке по облетевшим ветвям гулял ветер. Тут слева в ровном море черноты показался красноватый огонек. Колян всхлипнул и пригляделся, вот снова. Через пару секунд опять. Будто кто-то курит, догадался он. И от того, что там, во мраке среди могил стоял кто-то, тихо курил и смотрел на него, ему стало вдруг так невыразимо страшно, что он заплакал, как в детстве, сотрясаясь всем телом и, преодолевая сильную боль в лодыжке, побежал по аллее, уходившей вправо.
Леха бежал за братом. Артем слышал его шаги и знакомое дыхание в десятке шагов за спиной, сколько раз они бегали так в темноте по школьному стадиону, и летом, и зимой, когда отчим, учитель физкультуры, выгонял их на пробежки. Артем выбирал маршрут по наитию, но верил, что бежит правильно. Его особо не смущало то, что вокруг него были могилы. Ну кладбище и кладбище, по сути, все равно, где бежать. Неудобно было только в темноте выбирать дорогу, когда ряды оград расходились в произвольном порядке, нелинейно и то и дело, отбирая у соседней часть драгоценной территории. В одном месте он засомневался, куда свернуть, прямого пути в верном направлении не было, нужно было поворачивать вправо или влево и он, решив посоветоваться с братом, остановился и обернулся. Но позади никого не было. Только что он слышал за спиной его шаги. От нелепости ситуации он рассмеялся, и наклонился, опираясь на колени, уверенный, что брат сейчас выскочит на него из-за ближайшей ограды и крикнет "Бу!", как часто делал в детстве. Но его нигде не было. Артем позвал: "Лех!". Но вокруг было тихо и пусто, остальные то ли сильно отстали, то ли выбрали другой путь. Он прошел немного назад, оглядывая окрестные могилы, вдруг шутка брата затянулась. Не найдя его нигде, он решил, что они разминулись на последнем повороте, и надо бежать дальше, теперь уже одному. Что делать, гонка есть гонка. Он уже побежал и успел сделать не меньше десятка крупных шагов, как осознал образ, запечатленный зрением: на одной из могил с бледного портрета на него смотрел брат. Он опешил от этой дичи. И специально вернулся проверить. Обшарив все надгробия в том месте, он не нашел ничего похожего и, пожав плечами, побежал-таки дальше, думая про себя: "ну и шутки у вас, кладбище тоже мне!"
На обратной стороне кладбища по колдобинам и ухабам ехала, шатаясь, синяя пятерка. В салоне играл шансон и тихо поскуливал пес, скучая по хозяину. Костик нервно нахохлился на переднем сидении, а Борис курил углом рта и мычал под песню, крепко сжимая руль. Вот и разбитый фонарь. Под большой рябиной виднелась дырка в кладбищенской ограде. Борис затормозил, лихо завернул руль и развернулся лобовым к рябине. Машину покачнуло, должно быть въехала в яму левым задним колесом. Костя охнул и стряхнул с себя унылую задумчивость. Ему все это не нравилось, ох как не нравилось. И Борис, сидевший рядом, попыхивая в него дымом, и скулящий Мундир не добавляли умиротворения.
"Сколько уже?" - спросил он.
"Двенадцать двадцать два" - провозгласил Борис, - "три двойки, тать твою! Это что-то да значит, однако, не находишь?" Костю передернуло от его ухмылки, и он спросил, просто чтобы что-нибудь сказать: "Там никого еще нет?"
"Не видать пока" - крякнул Борис и неожиданно разозленный повернулся назад, к собаке: "Эй, завали! Сколько можно ныть!"
Мундир гавкнул.
"Да ну тебя!" - рассердился Борис и, выйдя из машины, открыл заднюю дверь. Пес выскочил и принялся суетливо обнюхивать все вокруг.
"Туда, туда беги!" - показал ему Борис в сторону ограды, - "там твой хозяин!"
Пес будто все понял и метнулся к рябине, в свете фар пометался, продолжая все обнюхивать и наконец добрался до дырки. Перед ней он осел, зажав куцый хвост между лапами, и опять заскулил. Пометался еще немного и все-таки скользнул за ограду, то ли скуля, то ли подлаивая, как будто плача.
"Дрянная псина", - бормотал Борис возвращаясь за руль, - "все испортит. Покажет им дорогу, разве ж это честно?"
Костик то ли нервничая, то ли не в силах больше усидеть с Борисом, вышел из машины и оглядывал дорогу. Фары высвечивали ограду, но в отдалении, за рощицей еще работал фонарь и в его свете темнели ямы и колдобины на разбитой дороге. Он отчаянно прислушивался, не послышится ли что со стороны кладбища, и боялся того, что может услышать. Раздался шорох и в провале тени за оградой показалось что-то мохнатое. Костя едва не подскочил и схватился за дверь. Но вскоре разглядел Степку, который в своей нелепой шапке пробирался из-под кустов, низко смыкавшихся за оградой.
"Оп-на!" - открыл дверцу Борис, "А вот и наш чемпион! Слава герою, герою слава!" Он громко хлопнул в ладоши, сотрясая окрестную тишину. Степка темнел на них большими глазами в свете фар, засунул руки в карманы и молча подошел к машине. Его будто и не трогала похвала, будто и не радовал триумф, он будто бы только что отходил в кусты отлить и вернулся к ним, словно бы ничего особенного.
Костя не успел его ни о чем спросить. Со стороны кладбища раздался отдаленный крик, тут же погасший в море темноты.
"Что это?" вскинулся Костя.
Борис смотрел на него из-за машины весело, даже залихватски. Мол ничего и не слышал.
"Ты что, ничего не слышал?" - не сдавался Костя.
За оградой послышался треск и всхлипы, с шумом раздвинулись ветви кустов, и показалось большое тело Толика.
"Мать моя небесная, второе место Толстому!" - снова хлопнул в ладоши Борис.
Толик едва дышал, все его тело сотрясали судорожные полувсхлипы-полувздохи, он махал рукой, будто пытаясь что-то сказать, но никак не мог отдышаться, и склонился, почти падая на колени.
"Там... это..." - только и смог пробухтеть он, указывая в сторону ограды. Костя подошел к нему, пытаясь разобрать, что он пытался сказать. Степка как ни в чем не бывало уселся на заднее сидение, оставив дверь открытой, и сидел теперь в освещенном салоне, безучастно сверкая на них глазами из-под мохнатой шапки.
Толик дрожал, стоя на коленях, потом грузно уселся, все еще тяжело дыша.
"Что? Да что такое?" - не унимался Костик.
Толик лишь махнул рукой и опустил голову, оставь, мол, меня в покое.
Несколько тревожных минут ничего не происходило. Наконец за оградой послышалось какое-то движение. Из кустов вылез Леха, слегка запыхавшийся, с пятнами румянца на веснушчатом лице: "Артем здесь? Он прибежал?"
"Нет, а ты что, разминулся с ним?" - удивился Костя. Они с братом были неразлучны, как гром и молния.
"Да, потерял", недоуменно ответил Леха и двинулся к Борису, "Вода есть? Нету что ль? Эх, организатор, тоже мне"
"Вон омывайка есть, хочешь? - предложил Борис, не скрывая свое веселье. Он стоял и курил, посмеиваясь, неизвестно чему, и даже потирая руки.
"А ты, Толстый, чего? И как это ты раньше нас прибежал?" - спросил Леха, потом осекся сам своему "нас" и замолчал, с тревогой глядя в сторону ограды.
Прошло не менее получаса. Толик отдышался, но пришел в замкнутое уныние и сидел на заднем сидении рядом с нахохлившимся и замершим Степкой. Костя нервно ходил взад вперед у машины, ежась под вновь поднявшимся ветром. Рябина качалась, и гулкий скрежет ветвей об ограду нагонял жути.
"Что там может быть?" - беспомощно спросил Костя у Бориса, невозмутимо покачивающегося у водительской дверцы.
"А тебе дядя ничего не рассказывал?" - вкрадчиво ответил Борис.
Костя осекся, не зная, что на это ответить. Вся суть затеи с ночной гонкой в том-то и заключалась, что у кладбища была дурная слава. Все об этом знали и в поселке и в ближайшем городке. Тут и говорить было не о чем, когда все все знают. Но одно дело рассказывать другу другу шепотом истории, подслушанные у родителей и приятелей, когда вы сидите дома, или на знакомой скамейке в ярком свете летних дней, а совсем другое - даже вспоминать все эти истории, стоя глубоко за полночь на разбитой дороге возле того самого кладбища промозглой осенней ночью.
Но несмотря на жуть, волнения было больше, и Костя, в отчаянном желании что-то предпринять, подступил к Лехе, который сидел на обочине, угрюмо вглядываясь в дыру под рябиной. "Может мы, это, ну, слазим что ли туда?"
Леха поднял к нему лицо, остро освещенное сбоку резким светом фар.
"Туда? Опять?" - спросил он прямо-таки с тоской. Видно было, что он неотступно думал об этом последние полчаса и все же не мог ни на что решиться.
"Вообще-то я думаю, пора бы нам отсюда валить!" - заявил сзади Борис, - "поздновато как бы уже".
"Это что же? Бросить их там?" - не поверил Костя, резко разворачиваясь к нему. В машине он увидел лицо Толика, внезапно уставившегося куда-то за его спиной. Он снова резко развернулся. Из дыры показался Мундир, за ним, покачиваясь и хромая, вцепившись в шерсть пса, вылезал Колян, слишком бледный даже в белом свете фар. Костик подскочил к нему, пожалуй, ближайшему своему товарищу из компании, подавая руку, и одновременно спрашивая: "Ну что? Ты как? Что там?"
"Ты Артема видел?" - подскочил с другой стороны Леха. Мундир отряхивался, стуча их по ногам хвостом, а Колян чуть не упал на руки Костику.
"Нога", простонал он, "помогите, пожалуйста!" просил он, чуть не плача.
Его усадили на переднее сиденье, всучили зажженную сигарету, он судорожно затянулся и закашлялся. Когда его отпустило, он снова затянулся дрожащей рукой и только тогда сипло сообщил: "Блин, я думал, я никогда оттуда не выберусь! Этот чертов лабиринт! И огни еще эти! Только Мундир, хороший пес, меня нашел!" и он нащупал рукой морду собаки, льнувшей к нему через порог, и ласково потрепал его за ухо.
"Что за огни?" - спросил Леха, - "Так Артема ты не видал?"
"Не видал я никого, говорю же, никого. Ну или почти. Но это был не Артем"
"Да где же он, черт возьми?" - с отчаянием выкрикнул Леха.
"Может, он и взял?" - ехидно отозвался Борис.
"Ох уж ты со своими шуточками!" - не выдержал Костя.
Выбравшийся из машины Толик тихо проговорил: "Не надо, не начинайте. Поехали уже домой. Артем найдется. Вы знаете же, какой он. Он найдется"
"Ну да, ну да, какой он," - запаниковал Леха, - "никуда я без него не уеду! Вы чего? Бросить его что ли решили? Да я..." - и растерянно уставился в сторону кладбища, все еще не зная, на что решиться, и что, собственно он...
Все обернулись на шарканье со стороны дороги. К ним, перешагивая через ямы в асфальте, шел Артем, слегка покачиваясь, как пьяный, без спортивной куртки, в одной белой футболке. Не похоже было, что он мерз. Он морщил лоб, словно страшно удивленный. "Ну вы чего тут?" - спросил он их, подойдя к машине.
Все уставились на него в остолбенении. Борис нашелся раньше других: "Явился, как с того света", и хохотнул.
В машине по дороге обратно все молчали. Шансон тоже молчал, видимо, позабытый Борисом. Только шумно дышал Мундир. Уже на подъезде к поселку Костя решился с вопросом: "Степ, а ты как так быстро-то?"
Все посмотрели на пацана, так и не снявшего свою гротескную шапку. Тот пожал плечами и так ничего и не сказал.
У Артема на другой день надо лбом появилась седая прядь. Они заперлись с братом в бане, и Леха допрашивал его, где тот пропадал больше часа и как он отбился по пути. Артем не помнил часа. Ему казалось, он бегал всю бесконечную ночь, петляя между могил, и то и дело слышал Лехины шаги и дыхание за спиной. Он то возвращался, то кидался за этими звуками, ища брата. Но в конце концов, только когда он бросил уже эти попытки, и перестал петлять, и стал просто, отчаянно желая выбраться, насквозь продираться через остро заточенные вершины оградок, он нашел какую-то щель в большом заборе и вылез. По пути его куртка намертво зацепилась за какой-то штырь, он рванулся и бросил ее на месте. Потом он шел через лес, вышел к дороге и, все еще слыша поодаль, со стороны кладбища чьи-то шаги, увидел машину. Он сказал: "страшнее всего мне было, когда ты дышал прямо мне в ухо, тогда, возле забора. И мне отчаянно хотелось повернуться, не вылезать. Но я полез".
Потом они пошли к Толику, взяли его с собой и пошли на турники у школы. Там они рассказали свои истории и спросили его, что он видел. "Ничего, - отмахивался Толстый, - ничего я там не видел", а сам сглатывал и смотрел уныло, как выловленная рыба. Попыхтел, посопел и наконец выдал: "Просто когда я бежал, потом шел, потом ковылял, везде мне что-то попадало под ноги. Я спотыкался, но сперва ничего не видел. Там уже было так темно, понимаете? А потом немного привык к темноте и... ну в общем, увидел что-то круглое... ну, как голова что ли. Уфф. Ну не знаю, или мешок какой-то. Но я это отпихивал, шел дальше, шел. А потом вдруг опять спотыкался. И уже, знаете, ну страшно было смотреть, но это было оно. То же самое. То тут, то там, все время в разных местах, но у меня под ногами". Он нервно вздохнул, передернулся и вжал голову в плечи.
"У меня, ребят, там бабушка лежит. Надо навещать. Но я туда больше никогда, ни ногой!"
На другой день встретили Коляна. Тот не выходил гулять, не приходил на места их встреч, и попался им случайно, по пути из магазина с мамой. Он неловко кивнул им, не спеша подойти поговорить. Сами подошли, поздоровавшись с его мамой, отвели в сторонку:
"Ну чего ты? Что там было с тобой?" - спросил Костик, который не в силах понять участников ночных приключений, больше всех жаждал узнать обо всем.
"Я подвернул ногу, - ответил Коля и стал смотреть в землю, - просто подвернул ногу". Он явно не собирался продолжать, но его не оставляли в покое. Наконец, Артем положил руку ему на плечо, и сказал: "Ну я, брат, тебя по-любому пойму! Я такого там навидался, рассказывай!"
Тот неохотно продолжал: "Ну шел я, значит, ковылял, а потом понял, что я не один. Там были огни. Сначала один. Типа курит кто, затягивается в темноте. Потом еще. Я такой, типа, не буду смотреть. Просто иду. А потом смотрю, а их по два стало. И рядом такие, как глаза, но горят, как сигареты, понимаете? Как угольки. Вот тогда я побежал, как мог, через боль. Ну и... в общем, я-то бегу, а они как бы ближе. А потом Мундир. Появился, чуть с ног не сбил. И они, огни эти, ну вроде как отстали, что ли. Не знаю, но мы были с псом уже, и он меня вел. Вот так вот. Кому рассказать, не поверят. Я это, ну его, ребят, пойду лучше. Вон мама ждет, надо продукты домой нести. Ну бывайте!"
И как-то потом не заладилось у них с Коляном дружбы. Перестал он с ними видеться со временем.
А вот Степка Бешеный с той ночи вообще ни слова не проронил. Молчал и все тут. И смотрел диковато на всех. И через пару месяцев его родители увезли. Не известно куда, но, должно быть, лечить.
Стоило бы говорить, но и с Борисом больше общаться никто не хотел особенно. Он, конечно, может, крутой, и отслужил, но странный. А под конец года он на кладбище то устроился, сторожем. Кто его знает, зачем?