Елена Валерьевна не заметила, как умерла. Она никогда не была обыкновенной старушкой. Право, ей некогда было даже задуматься о собственном возрасте!
И не то чтобы смерть подкралась к ней незаметно. Напротив, костлявый гость настойчиво сообщал ей о своем скором визите. Он стучал по ночам в ее окошко первого этажа, заглядывая пустыми провалами глаз, но окно было сплошь заставлено горшками с зелеными зарослями, а в комнате громко играло аргентинское танго. Он пытался передать послание через тревожные новости и криминальные передачи, но у Елены Валерьевны не было телевизора; она слушала видеолекции, учила португальский и умело пользовалась антивирусом, избегая инфомусора. Он давил на нее ногой соседки, которую она просовывала в дверь к Елене Валерьевне, настойчиво жалуясь на здоровье; но та лишь смеясь, хватала с сушилки купальник и упархивала в бассейн на аквааэробику.
Она была слишком занята, слишком увлечена, чтобы обращать на эту унылую тень хоть малейшее внимание.
Конечно, она посещала докторов, все же "забота" - было ее любимое слово, а забота о собственном здоровье - непременная часть обязанностей взрослого ответственного человека. Но когда другие пенсионеры приходили на прием, чтобы пожаловаться, сдавали анализы и проходили бесчисленные обследования, в надежде привлечь внимание и сочувствие окружающих, Елена Валерьевна заявлялась в поликлинику по-деловому, разматывала на ходу ароматный шарф, позвякивая браслетами, и спрашивала еще на входе: "Ну что, доктор, необходимо этой лошадке, чтобы и дальше резво бегать?" Всю жизнь ей было некогда болеть.
В тот ничем не примечательный летний вечер она возилась с кустами роз в палисаднике под окном, а ее розарий перед древней пятиэтажкой славился на весь район. Мимо проходивший дворник Аллага Чексиз Шугурлор Болсун, которого она ласково называла Аллочкой, вежливо поклонился ей. Елена Валерьевна ласково улыбнулась ему и продолжила подвязывать упрямую веточку. Аллочка еще некоторое время взирал на нее, не понимая, что показалось ему неправильным и отправился дальше по своим делам.
Расправившись с розами, Елена Валерьевна вернулась домой, навела туалет и отправилась в оперу с другом художником. После театра они заглянули в кафе и пропустили по рюмочке ананасного шнапса. Художник близоруко щурился на Елену Валерьевну сквозь толстые линзы очков и тоже не мог взять в толк, что в ней неуловимо изменилось. Наконец, он вспомнил то, чему научился за пять неудачных браков и ляпнул: "У вас новая стрижка! Вам так идет!"
Елена Валерьевна весело рассмеялась, но звука не получилось. Она вообще была очень тиха в тот вечер, но художник так много говорил, что едва ли обратил на это внимание. Уже тогда он мог бы заметить, что она совсем не дышит, а ее рука, которой он коснулся на прощание, была совсем холодной, но в ресторации было шумно, а выпив шнапса, они вышли на мороз. Из его рта вырывался парок, а Елена Валерьевна упорхнула в такси. И художник отправился в свою одинокую берлогу, похожую на музей, не заметив чуда, которое было так близко.
В ту ночь Елене Валерьевне, возможно, не удалось бы проснуться. Упав на постель, она погрузилась в необычно глубокое забытье, и грезила, будто спускается по темной лестнице. Вокруг нее сгущалась чернота, она ощущала покой и умиротворение, а впереди слышала приглушенные, давно забытые голоса родителей и любимой бабушки, словно там, за невидимой стеной была дверь на залитую солнцем веранду, где все они, как в ее детстве, завтракали блины с облепиховым вареньем. Она хотела спуститься скорей, но вдруг вспомнила, что утром, чуть свет, ей нужно было накормить кошку. И стальной кофейник стоял наготове, чтобы начать ее день ароматной чашечкой кофе, по папиному рецепту - "черный, как ночь и сладкий, как грех". А ведь сегодня еще и на благотворительный рынок нужно было отнести недавно законченные вышитые подушки с лебедями! А после - концерт ренессансной музыки в парке, где выступали ее воспитанницы из лицея! Она поспешно вернулась наверх по лестнице, забыв о бабушке и аромате облепихи, и бодро поднялась с постели навстречу рассветному лучу, весело искрившемся на подушке.
Уже выскакивая из подъезда в этот радостный день со своими подушками, Елена Валерьевна столкнулась с довольно неприятными людьми. Одетые в черное, с красными нашивками на рукавах, будто сотрудники неведомого ЧОПа, они попытались ее задержать.
"Нет, нет, вы ошиблись, я спешу!" - пыталась ответить им Елена Валерьевна, но снова из уст ее не донеслось ни звука.
"Вы должны поехать с нами!" - заявил ей неприятный тип и показал на темно-синий микроавтобус с полузатертой надписью "Донское". Вглядываться она не стала, это был не тот аид транспорта, который мог бы ее заинтересовать. Она было ловко вывернулась, но другой неприятный тип ухватил ее за предплечье. Она посмотрела на него укоризненно, как много лет смотрела на учеников, которые путали акузатив с номинативом, и ловко применила прием из айкидо. После чего немного рассерженно взметнув юбками, отправилась по своему пути.
На благотворительном рынке было людно и весело. Елена Валерьевна много улыбалась и мало говорила, но это никого не смутило. Только одну молодую женщину, которая очень заинтересовалась ее вышитыми подушками несколько озадачил пустой рукав пышной блузы, который болтался у нее на плече. Но молодая женщина была воспитанной и быстро отвела взгляд, щедро оплатив подушки с лебедями.
Сама Елена Валерьевна заметила досадную пропажу собственной руки уже в кафе, где она намеревалась пропустить чашечку кофе с пирожным, перед тем, как отправиться на концерт. Разумеется, она расстроилась: на руке был янтарный браслет, который она купила в Калининграде в прошлом году, и которого теперь ей было жаль. Но она никогда не расстраивалась по пустякам слишком долго, элегантно заколола рукав булавкой и управилась с пирожным одной рукой.
Концерт старинной музыки проходил в парке. В тенистом саду недалеко от сцены Елена Валерьевна нашла необычайно приятный уголок, и наслаждалась музыкой на свободной скамеечке, пока непримечательного вида пожилой господин в плетеной шляпе не подсел к ней. Он кивнул ей, как старый знакомый и долгое время слушал музыку, довольный, как кот, устроившийся на солнышке. Спустя некоторое время он повернулся к своей соседке и очень тактично коснулся ее руки. Елена Валерьевна вздрогнула от этого прикосновения и взглянула ему в лицо. Легкий порыв ветерка донес аромат облепихового варенья. Елена Валерьевна впервые за сутки вздохнула полной грудью, впивая этот сладкий аромат. Глаза ее увлажнились.
"Но... мне же еще..." - начала было Елена Валерьевна, и смущенно опустила взгляд на свой опустевший рукав.
Ее сосед снова очень нежно коснулся ее единственной руки.
"Не стоит жалеть", заметил он, "вы и сами знаете, как прекрасна бывает осень".
Елена Валерьевна окинула взглядом пышные зеленые кроны, пронизанные теплым солнечным светом. По-прежнему, сад вокруг был полон переливами прекрасной музыки. Она строго посмотрела на господина: "Только никаких микроавтобусов!"
"Нет-нет, что вы, разумеется!" - охотно согласился он. Поднявшись, он галантно подал ей руку. Елена Валерьевна взяла его под руку и вместе, не спеша, они пошли по парку. Под ногами у нее шуршала гранитная крошка, мимо пронеслась маленькая девочка, догонявшая лохматого спаниеля. В воздухе разносились звуки музыки и едва уловимый запах облепихи. Елена Валерьевна не знала точно, какие ее ждут впереди приключения, но шла к ним легко, как всегда, ожидая лучшего.