Что уж тут греха таить. Получив восемь лет назад диплом врача и дослужившись в областной больнице до заведующего отделением, я по-прежнему не забыл свою детскую мечту: стать историком. Работа хирургом отнимала массу физических и моральных сил, а вот умственные ресурсы, в основном, вкладывались в хобби. Новые книги по истории уже не помещались крошечной "однушке", а недавно я даже провел кабельное телевидение - десять научно-познавательных каналов, смотри хоть днем, хоть ночью - что еще нужно для счастья?
Но, разумеется, главную ценность для любого историка, даже такого дилетанта, как я, играют вещи из других эпох. Не купить, так хоть вдоволь насмотреться и потрогать. Поэтому в антикварные магазины я ходил, наверное, чаще, чем в продуктовые.
Чем же мне так полюбился антикварный магазин Ермолова? Тяжело ответить однозначно. Во-первых, конечно, от работы близко - проехал от больницы три остановки на трамвае, и на месте. Во вторых, удивительно богатая коллекция как книг, так и прочего антиквариата. Кое-что, кстати, стоило сущие копейки, что для бюджета госврача очень важно. Но самое главное заключалось в том, что царила в этом месте какая-то дружеская атмосфера. Всегда многолюдно, причем, судя по одежде, много таких же вот "любителей", как я. Никто не ходит по пятам, три продавца не устремляют хищные взгляды при попытке открыть какую-нибудь книгу. Ничего не купил - "Доброго вечера, приходите еще". Словом, к концу этого года мои посещения этого магазина стали чуть ли не ежедневными.
Где-то в первых числах декабря я познакомился с самим Борисом Львовичем Ермоловым, директором магазина. Назвать наши отношения дружбой язык не поворачивался. Борис Львович мне чуть ли не в отцы годился, да и взгляды у нас были абсолютно противоположные. Для меня любая мелочь, связанная с историей и пахнущая другим веком, была реликвией, предметом обожания. Ермолов же этими реликвиями без тени сожаления торговал, на них построил свой бизнес - не слишком презентабельный, но, судя по дорогому костюму, достаточно доходный. Но специалистом Борис Львович был отменным,а разговор с интересным человеком на интересную тему даже лучше, чем обсуждение повседневных проблем с приятелями. Мы либо беседовали прямо в зале, провожая взглядом последних посетителей, либо шли в подсобку и пили чай, а Ермолов показывал что-нибудь из новоприобретенных вещей, которые через день-другой поступят в продажу.
В тот день Ермолов снял с полки большую темно-синюю коробку, жестом приглашая посмотреть. Подозревая, что внутри окажется рукопись или старопечатная книга, я поспешил открыть. Но уже после снятия крышки стало понятно, что это не книга. Под двумя слоями ваты лежали какие-то фигурки, каждая тщательно завернутая в пузырчатую пленку. С позволения антиквара я снял упаковку, и вскоре на столе лежало семь елочных игрушек. Было видно, что за ними бережно ухаживали, но блеклость красок и материал давали понять, что коллекции больше ста лет. Я осторожно повертел в руках каждого из семи человечков. Работа была тонкой, у каждого - своя поза, кроме, разве что, младенца, похожего на кулек, правда, с симпатичным личиком. Размером фигурки были со средний кулак.
- Это ведь рождественский сюжет, верно? - улыбнулся я. - Иосиф, Дева Мария, святой младенец, три волхва и ангел?
- Да, у набора даже название есть - "Вертеп Рождественских". Тьфу, звучит как тавтология, правда? Рождественские - это наши местные дворяне, у них усадьба на краю области, может, читали?
Я прослушал информацию о Рождественских вполуха, так как разглядывал удивительно красивые кудри ангела, только спросил:
- И какими годами датируют?
- Последняя треть XIX века.
- Где же эти Рождественские такую красоту купили? - удивился я.
- Какое "купили"! Магазины елочных игрушек тогда только в столице и были, для самых богачей. Это у Рождественских какой-то слуга-умелец был, вот и слепил из папье-маше всю эту компанию на радость барским детям.
- На каком-нибудь аукционе выторговали?
- Вовсе нет. Они полвека хранились у одного коллекционера, но тот скончался, вот его потомки и распродают все поскорее, не понимая истинной ценности некоторых вещей.
- Идиоты! - с чувством воскликнул я. Будь у меня хоть что-то подобное...
- Эх, и вправду божественные безделушки, аж продавать жалко,- словно прочитал мои мысли антиквар.
- Так оставьте себе, - посоветовал я, зная, что подобный сентиментализм Ермолову не свойственен.
- А мне то они на что? Я вон купил два набора пластмассовых шаров пять лет назад, жену и дочек вполне устраивает, да и самому мороки меньше...
Воистину, мне было никогда не понять этого человека!
***
Вообще, вся эта почти мистическая история с "Вертепом Рождественских" прошла бы мимо меня, если бы не неожиданные оптимизационные решения нашего начальства. Мне вечно ставили дежурства в предновогодние дни, а пару раз они выпадали даже на праздничную ночь. Я не поверил своим глазам, взглянув на график работы: двадцать седьмого в ночь - последняя смена в году, а затем - четыре выходных подряд. Итак, в понедельник, двадцать восьмого, на славу отоспавшись после дежурства и не найдя лучшего применения внезапно обломившейся свободе,я поехал к Ермолову. Ох уж этот небогатый набор холостяцких развлечений!
Уже выйдя из трамвая и бросив приветственный взгляд на антикварный, я понял: случилось нехорошее. Одно из окон было разбито. Непроизвольно вздрогнув, я чуть не бегом припустил в магазин. Но, войдя вовнутрь, удивился: все лежало на своих местах. Ничего, кроме битого стекла, не напоминало о вторжении. Ермолов, беседующий с полицейским в глубине зала, выглядел не сколько огорченным, сколько удивленным.
- Пожалуйста, подождите меня в подсобке, нужно поговорить, - велел Ермолов, увидев меня.
Я не понимал, чем может помочь неплохой хирург и плохой историк в этой истории, и все же послушался. Ждать, правда, пришлось минуты три.
- Что случилось? - глупо спросил я, чтобы только начать разговор.
- В час ночи сработала сигнализация. Вор разбил окно и проник в здание. Охрана была на месте через пять минут, но тот уже скрылся.
- Много взяли?
- В этом-то и дело,- как-то странно произнес антиквар, - пропал только "Вертеп Рождественских"
- Что?!
- Он даже не рылся, хотя коробка лежала не на самом видном месте.
- Может быть, вор был непрофессионалом, поэтому схватил первое попавшееся?
- Представьте, что вы знаете историю на школьном уровне. Что выглядит соблазнительнее - явно древняя книга в позолоченном переплете или коробка с кусочками ваты?
- Первое, - вынужден был признать я.
- Вот. Вероятнее, преступник наоборот хорошо осведомлен в этом плане, знает, что антикварные игрушки нынче в цене.
- Постойте! Вы сами говорили, что в определенных кругах "Вертеп Рождественских" хорошо известен. Как только вор попытается его продать...
- Так это в узких кругах, а в Москве, скажем, похожих наборов десятки. Я тут подумал, - голос антиквара стал совсем тихим, - тут ведь кто-то из своих замешен. До вчерашнего вечера "Вертеп" лежал в другом зале, туда бы и сунулся вор, если бы под видом покупателя планировал кражу заранее. Но вчера после закрытия мы затеяли небольшую перестановку, а вору об этом было известно, в другой зал он даже не сунулся.
- Но у вас ведь мало сотрудников?
- Трое. Кассирша, Анечка Куклина. Пришла работать из бутика женской одежды, интеллектом не блещет. О "Вертепе" не говорили, ей не интересно. Сменщик ее, Андрей Смирнов. Вот у этого образование историческое, да и всегда старается быть в курсе товара и его ценности. Еще уборщик, Глеб Стародубов. Пришел по объявлению, вроде приезжий. В самом торговом зале вообще бывает редко, самые ценные вещи я чищу сам. Вечно или в наушниках или в своих мыслях, не от мира сего.
Мы еще немного поговорили об этой странной истории, а затем я отправился домой. Мне было немного жаль старые игрушки, но Ермолову остается возблагодарить Бога, за то, что этот странный вор не тронул по-настоящему дорогие вещи, которых в магазине хватает, и поскорее забыть эту неприятность. Сотрудники магазина, конечно, вызывают подозрение, но даже если кто-то из них передал информацию вору, как выйти на след последнего? Сами сотрудники подельника сдавать не станут, прекрасно понимая, что полиция им ничего не сделает.
Я шел к остановке, радуясь легкому морозцу и выпавшему за ночь снегу. Внезапно, я заметил, что в сугробе, который отделяет тротуар и жилые дома, лежит что-то разноцветное. Человек я крайне нелюбопытный, поэтому не могу понять, какая сила заставила меня свернуть и глянуть, что там - на хлопушки и прочую предновогоднюю атрибутику не походило. Приподняв рукой в перчатке кусочек мягкого, размокшего в снегу материала, решил, что мне показалось. Я недоверчиво начал расчищать снежный покров, и очень скоро нашел еще. В произошедшее не верилось абсолютно. Я держал в руках несколько игрушек "Вертепа", растерзанных на куски каким-то острым предметом.
***
Добравшись до дома, я первым делом позвонил Ермолову - уж не помню, для чего мы обменялись номерами. Произошедшее удивило антиквара не меньше меня, но чувствовалась, что тот несколько успокоился. То, что вещь, представляющая определенную ценность, была выброшена, исключало участие персонала - те прекрасно знали, что "Вертеп" стоит неплохих денег. А какое уж тут спокойствие, когда ты вынужден подозревать каждого сотрудника!
А для меня именно после этой находки история приобрела особенный интерес. Для начала, застелив кухонный стол рекламной газетой, я разложил то, что когда-то было старинными игрушками. Собрав своеобразную "мозаику", я выяснил, что у меня имеются все "элементы" младенца, волхва и девы Марии а еще разрозненные части другого волхва и Иосифа. Возможно, под снегом было что-то еще, но проводить детальный "раскоп" времени не было. Материал просох, но восстановить фигурки не было никакой возможности - масса потеряла всякую форму.
"Просто нашел официальный повод порыться в старье, детектив фигов"- укорил я себя, ставя пельмени.
Но загадка "вертепа" возвращала к себе снова и снова, вскоре я в нетерпении отбросил книгу о реформации в Англии, почитать которую мечтал всю неделю. За весь день я состряпал только одну более или менее стоящую версию. Преступник, явно не профессионал, вламывается в магазин, но не ожидает, что сработает сигнализация. В панике он хватает первое попавшееся (хотя "вертеп", лежащий на дальней полке, на роль "первого попавшегося" никак не подходил). Позже, рассмотрев свой "трофей", и придя к ошибочному мнению, что тот ничего не стоит, преступник в гневе разрезает игрушки на куски (Но зачем так рисковать? Любой человек, оказавшийся ночью на месте преступления, вызвал бы подозрение!). Я понимал, что в моей версии слишком много натяжек, и она меня не устраивала.
Под вечер, совсем устав от своих логических размышлений, я даже попытался найти информацию о самом роде Рождественских. В интернете обнаружилась лишь краткая биография Александра Рождественского, служившего при дворе Анны Иоановны и вошедшего там в фавор. Имел ли он отношение к интересующим меня Рождественских, тоже неясно. Зато в справочнике "Областные памятники архитектуры" имению Рождественских была посвящена почти целая страница. Оказалось, усадебный комплекс и поныне стоял на границе области.
Я перевел взгляд на календарь, и тут меня посетила идея: а почему бы не заняться научным туризмом, благо всего в четырех километрах от усадьбы есть станция железной дороги. Я находил все новые аргументы в пользу поездки: прогулка на свежем воздухе, смена обстановки...Я так и не признался сам себе, что в глубине души был движем только одной целью; мне казалось, что моя маленькая экспедиция каким-то образом прольет свет на события с "Вертепом Рождественских".
***
Первым сюрпризом оказалось то, что от усадьбы до станции четыре километра...лесом. Леса на севере нашей области и так близки к тайге, а тут еще мело вторые сутки, поэтому я не стал рисковать и дождался автобуса, который довез меня до деревни с предсказуемым названием Рождествино. Рождествино вроде бы нельзя было отнести к совсем нищим деревням, попадались новые или перестроенные дома. Но, казалось, что я очутился в какой-то мертвой зоне: не слышно было даже лая собак. Уже почти оставив деревню позади, я, наконец, наткнулся на бабушку:
- Извините, а где тут старинная усадьба?
- Тамо, - неопределенно указала собеседница, одарив меня подозрительным взглядом.
Покинув деревню, я долго не обращал внимания на руины вдалеке, и только когда они стали единственным темным пятном на ослепительной белизне снега, понял, что это и есть усадьба. Выругавшись, я сошел с тропинки и направился к строению, черпая снег ботинками. Прочитав в справочнике "в плохом состоянии", я, конечно, не подозревал, что от усадьбы остались два десятка столбов и отдельные куски стен. "Памятник архитектуры", естественно, никем не охранялся. На свете не было более идиотского зрелища, чем я, разглядывающий эти обломки.
- Интересуетесь? - раздался голос за моей спиной.
Я едва не подпрыгнул от неожиданности. В том месте тропинки, где я свернул к усадьбе, стоял низенький старик в меховой шапке. Употребить к нему деревенское "дед" или уменьшительно-ласкательное "дедушка" я бы не смог - чувствовалась в этом человеке какая-то внутренняя сила и необычайная серьезность.
- Да вы не смотрите так испуганно. Соседка моя, Машка, сказала, что какой-то приезжий усадьбой интересовался, вот я и догнал вас.
- Просто прочитал об усадьбе в одной книге и решил взглянуть своими глазами,- не вдаваясь в подробности, сообщил я, - но, честно говоря, не ожидал, что все так плачевно.
- И не говорите, - развел руками собеседник, - после революции вынесли мебель и предметы быта, так это только начало. Сколько себя помню, то паркет тащат, то доски из подвала...в девяностые даже кирпичи унесли, видите, что со стенами? И это не считая двух пожаров, алкаши наши местные...Я уж приемные ста чиновников обошел, никакого эффекта.
- Значит, вы неофициальный хранитель этого музея? - серьезно спросил я.
- Так я же Стародубов, Григорий Михайлович! - с какой-то гордостью произнес старик.
Видимо, его фамилия должна была о чем-то сказать мне, но этого не случилось, отчего я почувствовал себя глупою
- Ох, простите, - опомнился старик, - вы, наверное, об истории усадьбы мало читали, поэтому не знаете. Стародубовы - это род, полтора века управлявший усадьбой Рождественских. Мой дед последний, кто им служил. Старые господа умерли, наследники бежали подальше от Рождествино, опасаясь преследований. А Стародубовы из управляющих переквалифицировались в земледельцев. Впрочем, что я вас держу на морозе? Пойдемте лучше ко мне домой, чаю выпьем, все равно осматривать здесь нечего. А я вам еще об усадьбе расскажу, коли интересно.
Рассказывал Стародубов действительно интересно, что несколько компенсировало бессмысленность моей поездки. К тому же, услышав слово "домой", я готов был согласиться на что угодно. Час пробыв на морозе, я не чувствовал ни рук, ни ног.
- Такие уж они, Рождественские,- рассказывал Стародубов, когда мы входили в его старую, но очень ухоженную избу, - род контрастов. Уж на что предпоследний барин, Данила Михайлович, простым человеком был, а до чего удачлив! Состояние приумножил, земли соседние выкупил...а вот сын его, Петр Данилович, - то, как перекрестился Стародубов, говорило скорее об истинном уважении к никогда не виданному Петру Данииловичу, нежели излишней набожности, - умнейший человек, детям блестящее образование дал, а с удачей - как отрезало. Только вступил в права наследования, две деревни начисто уничтожило пожаром, затем три неурожайных года подряд. Во что деньги не вкладывал - все прогорало.
Я все с возрастающим уважением смотрел на старика, одетого в штопаный свитер и потертые брюки, столь тщательно хранившего историю рода и не отделявшего ее от своей собственной. Разрушен до фундамента особняк, растащены и потеряны все связанные с родом вещи, и только он ограждает десятки судеб от забвения.
- Сейчас хоть легче стало. Отец рассказывал, когда особняк ломали, местные власти прямо из-за угла улыбались. "Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...". Ну вы поняли. А сейчас многие помочь хотят, да особняк уже не вернуть. Правда, одно издательство опубликовало дневники Анастасии, дочери последнего барина. Она их вела, по-моему, с шестнадцати лет, но нам удалось спасти только пару тетрадок, тысяча девятьсот шестнадцатого года...Какая девушка была, какой ум! Да вы берите книгу, прочитайте обязательно!
От старика я вышел настолько пораженным и расстроенным, что только сидя в автобусе осознал, что напрочь забыл спросить у Стародубова, не слышал ли он от предков что-нибудь о "Вертепе Рождественских". Сначала я искренне обругал себя, что являюсь таким плохим детективом, но потом вспомнил, что никогда и не хотел им стать и успокоился. Я повертел в руках книгу, озаглавленную "А. П. Рождественская. Дневники. Избранное.", и решил почитать пару страниц, чтобы чем-то скрасить дорогу до города. Решил...и не расставался с книгой до самого прихода домой, где наконец-то мог погрузиться в чтение, ни на что не отвлекаясь. Пару раз я даже отводил глаза от страниц, воскрешая в памяти образ Стародубова, и задавался вопросом, не суровый ли старичок был настоящим автором книги? Было тяжело представить нового знакомого в роли писателя, но, с другой стороны, не верилось, что никому не известная девушка двадцати лет могла писать так захватывающе. Вроде бы и ничего особенного: описания семейных событий, приезжавших гостей, новостей из ближайших деревень и прочей рутины, но отчего-то даже я зачитался.
Из дневника я достаточно быстро уяснил, кто есть кто в усадьбе Рождественских век назад. Семья последнего из Рождественских, Петра Даниловича, состояла из четырех человек. Его самого и жены, в девятьсот пятнадцатом получившей травму позвоночника и от этого обездвиженной, способной передвигаться лишь из комнаты в комнату. У них было двое детей - Дмитрий и Анастасия, которой и принадлежал дневник. Дмитрий учился в Московском университете, но оттуда был призван на фронт. Анастасии с образованием повезло больше, после успешной сдачи экзаменов ей удалось поступить на Высшие женские курсы и окончить их с отличием. Отрывки из дневника как раз начинались с того момента, когда Анастасия приехала из Москвы в Рождествино. В то же время в родовое гнездо вернулся и Дмитрий, демобилизовавшийся из армии по болезни. Фантастическое невезение, преследовавшее Петра Даниловича, выдумкой Стародубова не было. "Пожар в селе Кольцовка", "на редкость засушливое лето", "закрытие завода, в который отец вложил деньги" - все эти события поминались мельком, но с завидным постоянством. Но вряд ли Анастасия догадывалась об истинном положении дел. Запись от 2.12.1916 на общем фоне выглядела почти истерической:
"Отец собрал нас в гостиной и рассказал о финансовой ситуации. Ни я, ни мать не предполагали, что все так ужасно...наши деревни уже третий год приносят одни убытки. Предприятия, в которые вкладывал отец, надеясь восстановить средства, прогорели, он еще и остался должен. Кроме того, нам кажется, что отец повадился ездить в город и играть там в карты. Даже дом заложен, а мы узнаем об этом лишь сейчас..."
Девушку и правда было жаль. Сидит себе в своем поместье, читает классиков с современниками и присматривается к приезжающим молодым людям, а тут все эти финансовые беды. Впрочем, одна вещь у Рождественских все-таки осталась. Старинный перстень с необычайно крупным алмазом, по преданию, подаренный знаменитому предку императрицей Анной Иоановной, все это время хранился в усадьбе. Вот из-за этого-то перстня, последней надежды рода Рождественских, мирная жизнь семьи подошла к концу.
Мать Анастасии хоть и была прикована к постели физически, деятельность развернула масштабную. Проект ее состоял вот в чем. Выдать Анастасию замуж за какого-то Илью Ильича, часто приезжающего в Рождествино предпринимателя. Перстень с редким камнем стоит больших денег и станет солидным приданным, а новая семья дочери спасет Рождественских от нищеты. Что об этом думала сама Анастасия, останется исторической тайной, в дневнике она написала: "В этих ужасных обстоятельствах мне остается слушаться матери" Зато внезапно взбунтовался отец семейства, Петр Данилович. Он кричал, что перстень - реликвия их рода, и он скорее пойдет побираться, чем отдаст ее какому-то промышленнику, чей род и рядом не стоял с его знаменитыми предками. Мало того, что нужно было урезонить отца, так еще и брат Анастасии, Дмитрий, выступил против женитьбы. "Продать надо ваш антикварный перстень подороже, да самим дело открыть. Желательно не в России, развалится тут все скоро", - заявлял он, чем доводил до крика весьма патриотичных мать и отца.
Страсти накалялись с каждым днем, словно приближалось что-то плохое. И оно пришло.
"30.12.1916.
Мне очень странно писать о вчерашних событиях. Из-за бессонной ночи день кажется бесконечным, а из-за паники, охватившей меня, происходящее помнится смутно.
Мы собрались в гостиной в восемь вечера, прямо у наряженной елки, в этом году не приносившей никакой радости. Отец попросил Стародубова запереть двери, чтобы никто из слуг не мешал нам. Отец, судя по запаху коньяка, был уже подвыпивший, и на этот раз начал свой разговор с прямых угроз. Он кричал матери, что через суд докажет свое право распоряжаться перстнем, а она, инвалидка безмозглая, и пальцем его тронуть не сможет. Перстень, переливаясь в лучах лампы, лежал посередине стола. Отец в последнее время очень любил доставать его и хвастаться каждому гостю, какой у нас древний и богатый род. Я старалась успокоить отца и мать, а Дима, как всегда, молча сидел в углу.
Вдруг в комнате погас свет. Поскольку было поздно, из окон не проникало ни капли света, и темнота стала абсолютной.
-Стародубов, какого черта? - крикнул отец.
-Боюсь, из-за пурги и метели дом обесточен, - откликнулся слуга, - две минуты, господин, сейчас схожу за свечами.
Вряд ли Стародубов управился за две минуты, до кухни ему тоже пришлось идти на ощупь. Впрочем, темнота не помешала моим родителям продолжить спор. Через какое-то время я снова услышала осторожные шаги Стародубова. Но прежде, чем он успел постучать, вновь заработало электричество. Раздался вздох облегчения, а затем - крик матери, мгновенно подхваченный всеми нами. Перстень со стола исчез. Мать испугалась настолько, что едва не потеряла сознание, а отец, видимо, лишился самообладания лишь на пару секунд:
- Стародубов, не открывай дверь! Это ведь кто-то из вас троих сделал! Ууу, ироды!!!
Очевидная мысль о том, что перстень мог взять только кто-то из находящихся в комнате, застала нас так внезапно, что и я, и Дима, сидящие около матери, резко отстранились друг от друга. Тем временем, отец уже вовсю прощупывал мебель.
- Здесь он, здесь, родимый, - шептал отец себе под нос, - некуда ему деться!
Я уже говорила, что наша гостиная на первом этаже очень маленькая, так как является всего лишь проходной комнатой между коридором и залом. Поэтому меньше, чем через час, каждая вещь была перебрана несколько раз, а перстень так и не был найден. Сначала отец выглядел крайне потеряно, но затем ему в голову пришла новая идея:
- Что, в рюшечках да оборочках перстень прячете, а? А ну, раздевайтесь!
- Петя, ты спятил, - крикнула мать.
Отец, возможно, и впрямь помутился рассудком, но выглядел так, будто был готов применить силу. Первым в этой немой борьбе сдался Дима. Он хмыкнул и принялся расстегивать рубашку. Через несколько минут мы стояли друг перед другом в одном белье. Отец оглядел каждого и прощупал сброшенную одежду, но безрезультатно.
- А вы, папенька, раздеться не желаете? - поинтересовался брат. - Может, сами припрятали родовую реликвию, чтобы не делиться?
Отец выглядел так, словно был готов через секунду ударить Диму за одну подобную мысль, но затем развернулся и тоже скинул халат. Перстень из складок не выпал. Через десять минут отец велел нам катиться к черту, а Стародубову - открыть дверь и принести выпить.
Чем дольше я думаю об этой истории, тем больше в ней мне неясно. Кто взял перстень? Отец, чтобы исключить возможность попадания фамильной ценности в чужие руки? Мать, потому что боится суда, на котором отец может лишить ее права распоряжаться перстнем, и тогда наш план с Ильей Ильичом потерпит крах? Дима, чтобы сбежать и открыть свое дело подальше от нашего дома?
И где сейчас подарок императрицы? Отец перерыл всю комнату, там его нет. Может, похититель перстня выбросил его в окно? Но там такая вьюга, что перстень заметет, и через час его невозможно будет найти. Да и мы бы почувствовали ледяной ветер от открытого окна...Куда еще он мог деться? А секретных ходов и тайников в усадьбе точно нет, это все знают...
А главное, что будет с нами, когда последняя надежда безвозвратно исчезла?"
Последний вопрос интересовал и меня, поэтому я поскорее перевернул страницу, чтобы узнать, что произошло в усадьбе Рождественских на следующий день и был ли найден перстень. Как вдруг обнаружилось, что записью от тридцатого декабря книга и заканчивается. Дальше было напечатано только примечание редактора:
"Доподлинно известно, что А.П. Рождественская вела свои дневники до сентября 1917, однако они не сохранились до нашего времени. После октябрьской революции Рождественская уехала из родового имения, об ее дальнейшей судьбе ничего не известно."
Я отложил книгу, постепенно возвращаясь в реальность, в двадцать первый век. Да, род Рождественских заурядным не назовешь, про каждую их реликвию можно написать детектив. Что перстень, что "Вертеп"...Внезапно, в мою голову пришла настолько поразительная идея, что я готов был отбросить ее, как слишком фантастическую. Но мозг за несколько секунд выстроил логическую цепочку. Все сходилось! И еще через некоторое время я понял, что мою идею можно проверить, и чуть не бегом бросился в комнату, где на шкафу сушились остатки "Вертепа Рождественских".
Разложив их на столе, я подумал, не слазить ли на антресоль за старым бабушкиным микроскопом, но отличие стало видно и невооруженным глазом. Растерзанные куски всех игрушек хоть и распухли, потеряв форму, но так и остались кусками. Но было и исключение. Игрушка младенца, вернее, то, что от нее осталось, распалась на много маленьких кусочков, местами даже волокон.
***
Услышав словосочетание "Вертеп Рождественских", Ермолов поманил меня в подсобку, где в середине рабочего дня не было ни души. Видно было, что пригласил он меня из чистой вежливости, потому что каждые пять минут покашливал и глядел на часы. Вот почему я очень кратко сообщил о поездке в Рождествино и дневнике Анастасии, стараясь как можно скорее перейти к событиям последних дней:
- Я вдруг вспомнил фразу "Мы собрались в гостиной в восемь часов у наряженной елки". На ней ведь наверняка весели все игрушки "Вертепа"! Но до кражи они были почти в идеальном состоянии! Значит, Рождественскому-старшему не приходило в голову искать там.
- Да! - воскликнул я, ощущая мандраж детектива, проясняющего в последней главе картину убийства. - Я думаю, все было примерно так. Тот, кто решил украсть перстень (его имя мы навряд ли когда-то узнаем), сговорился с кем-то из слуг на какое-то время обесточить дом. Перед тем, как идти на разговор, преступник замешал раствор ваты с крахмалом (да, я немного почитал ночью о технике изготовления елочных игрушек). Только выключается свет, он незаметно берет перстень, делает разрез на заранее выбранной игрушке, прячет туда перстень и заделывает дырку имеющимся раствором.
- В полной темноте? Он что, ниндзя?
- У него было время прорепетировать.
- Все равно. Вы сами пару дней назад восхищались тонкостью "Вертепа Рождественских". И, думаете, кто-то смог бы повторить подобное, да еще без света? Ладно, после кражи все были чересчур на нервах, но при уборе елки самодеятельность явно обнаружилась бы.
- Да, все игрушки сделаны необычайно тонко, но одна на их фоне достаточно примитивна.
- Младенец?!
- Именно. Это же, по сути, приплюснутый ком с нарисованным лицом. Лицо, конечно, явно нарисовано умельцем, но ведь разрез можно сделать с противоположной стороны, не испортив изображения. А дыру просто забить ватой. Да не смотрите вы так скептически. Я нашел доказательство. Когда вы покупали у потомков коллекционера "Вертеп", к нему прилагалось описание?
- Ну конечно.
- И что же стояло в графе "материал"?
- Папье-маше.
- И игрушки действительно из папье-маше. Кроме младенца. По тому, как вел себя материал, полежав в снегу, ясно, что это вата. Видите ли, лепка из папье-маше состоит в накладывании слоя на слой, что требует времени. А лепить из ваты куда быстрее, а главное, в сухом виде она ничем не отличается от папье-маше.
- Господи, - до антиквара, кажется, только начал доходить масштаб событий, - получается, перстень мог целый век пролежать внутри?
- По крайней мере, так считал преступник.
-Абсурд! Ведь тот, то припрятал перстень в "Вертепе", хотел просто переждать шумиху, а затем забрать и использовать в своих целях. Да даже если он этого почему-то не сделал, за век владельцы "Вертепа" наверняка обнаружили бы драгоценность!
- Всякое могло случиться. Например, кто-то из гостей предложил купить "Вертеп", а кто-то из Рождественских согласился, не подозревая, что родственник припрятал там бесценный перстень. К тому же, все трое подозреваемых обладали слабым здоровьем. Рождественский - из-за пристрастия к алкоголю, его жена - по инвалидности, а их сын - из-за полученной на войне травмы. Могли неожиданно скончаться, унеся тайну в могилу. А что касается владельцев...вы то, Борис Львович, наверное, первым делом принялись потрошить "Вертеп" на предмет спрятанных алмазов? - не удержался я.
- Черт, черт, черт!!! - не выдержал Ермолов.
Оно и понятно: сам по себе перстень восемнадцатого века и так стоит немалых денег, а в комплекте с громадным драгоценным камнем...Один надрез скальпеля в нужном месте мог обеспечить Ермолову и его семье безбедную старость. Кто же не взбесится от такой мысли?
- Но нужно что-то делать! - кричал антиквар. - Давайте звонить в полицию, открылись новые обстоятельства!
- Алмазный перстень императрицы, потерянные сокровища Рождественских? Да нас скорее упекут в психушку, чем серьезно воспримут эту информацию.
- Но нужно что-то делать!
- Вы говорили о сотрудниках. Мы сняли с них подозрения, потому что не видели мотива, но теперь он есть, огромный мотивище.
- Я со всеми сейчас поговорю!
- Серьезно? Большинство из них покрутят пальцем у виска и будут абсолютно правы.
- И что же делать?
- Слушайте, у вас ведь есть копии их паспортов, резюме какие-нибудь? Давайте поднимем все это. Я понимаю, шансы малы, но вдруг окажется, что кто-то из них жил в соседней от Рождествино деревне или работал в издательстве, которое издало дневники Анастасии? Вероятность мизерная...
Через десять минут весь стол был завален документами, имеющимися у Ермолова на своих подчиненных. Мы крайне внимательно осмотрели анкеты двух кассиров, но ничто не указывало на причастность к краже. Ермолов смотрел несколько виновато.
- Вот об уборщике ничего не знаю, извините. Я же говорю, он у меня неофициально. Глеб Стародубов и Глеб Стародубов.
- Стародубов?!- едва не поперхнулся я.
- Да, - механически подтвердил Ермолов и тут же закричал, - о, Господи, я идиот! Это же фамилия этих, лакеев Рождественских! Кто этот Глеб, сын того мужика?
- Судя по возрасту, скорее внук. Давайте я сам с ним поговорю, с вами он все равно о краже откровенничать не будет.
- А с вами, что ли, будет?
Скажу честно. Когда я шел по коридору, в моей голове возникали сотни идей, связанных с судьбой "Вертепа". Продан кем-то из Рождественских? Найден случайным коллекционером? Все-таки дождался Глеба? Ни на один из вариантов я бы не поставил с уверенностью. Но увидев Глеба, высокого мрачного парня, механически трущего пол тряпкой под музыку в наушниках, я понял, что брать можно только внезапностью.
- Глеб, можно тебя?
- Че? - грубо спросил парень, вынимая один наушник.
И я пошел ва-банк:
- Ты правда думал, что алмаз ждет тебя в одной из игрушек "Вертепа"?
- Так вы нашли его перед тем, как выставить на продажу?!- злобно воскликнул Глеб. Видимо, через секунду он понял, что выдал себя, и придал лицу такое безразличное выражение, как будто сам не понял, что ляпнул. Но мне-то уже все было ясно.
- Нет, к сожалению. Ты же понимаешь, дневник издавался большим тиражом, и каждый, кто читал о предновогоднем исчезновении перстня, мог сложить два и два.
Ни мускул не дрогнул на лице Глеба, и я даже восхитился таким хладнокровием.
- Глеб, не игнорь. Для всего мира перстень существует лишь в нашей фантазии, а доказательств, что именно ты вынес "Вертеп" из магазина, у Ермолова нет и никогда не было. Максимум, что тебе грозит - увольнение, но ты ведь и так не собираешься задерживаться?
- Я догадался в семнадцать, - после этой фразы Глеба словно прорвало, - всегда старался отвязаться от рассказов деда, а об истории с перстнем с тех пор расспрашивал постоянно. Жаль, он не знал больше того, что сказано в дневнике. Я понимал, что прошел век, но крошечный шанс все же был. Я убедил себя, что сокровище Рождественских все еще там. Я приехал в город и разыскал "Вертеп". Пока он был у этого старикашки-коллекционера, ничего нельзя было сделать, и это вымораживало. Но долго коллекционер не прожил. Я пришел к наследникам под видом специалиста по елочным игрушкам (эти идиоты искренне поверили в существование такой профессии) и убедил, что Ермолов платит хорошие деньги за такие вещи.
- А сам пошел наниматься к Ермолову уборщиком?
- Ага. Я не знал, в какой из игрушек алмаз, а проверить каждую незаметно не выходило. Пришлось инсценировать кражу со взломом. У меня руки дрожали, когда я каждую надрезал. Но когда стало ясно, что перстня действительно нет, ух, как меня это выбесило! Я выбросил их в паре кварталов, абсолютно наплевав, что менты где-то рядом.
- Дурак ты, Глеб. Не потому что искал перстень, мне и самому сначала казалось, что он до сих пор внутри "Вертепа". А потому, что растерзал и выбросил. Эта коллекция, даже без драгоценного перстня внутри, стоит неплохих денег. Загнал бы ее в какой-нибудь Москве и пожил в свое удовольствие. Историческая вещь бы сохранилась. А сейчас нам с тобой что делать? Образование-то есть?
- Девять классов.
- Хочешь, поговорю в своей больнице насчет работы?
- Идите вы... - предельно ясно выразился Глеб.
Мне ничего не оставалось, как вернуться к Ермолову и отчитаться:
- Когда "Вертеп" попал к вам в руки, перстня там уже не было.
Можно было видеть, как за несколько секунд по лицу антиквара разлилось крайнее разочарование. Но рвать на себе волосы он не стал:
- Ну...спасибо, что помогли разобраться.
***
А на следующий день я пошел в областной архив. Была у меня своя, чисто аналитическая теория, как пролить свет на вторую часть загадки. Революция не сулила таким, как Рождественские, ничего хорошего. При этом, они были уже почти нищими, поэтому купить домик во Франции и преспокойно эмигрировать туда не могли. Но у одного из Рождественских деньги на это и не только на это все же были. Тот, кому удалось спастись, и есть похититель. В архиве мне принесли по папке на каждого из Рождественских.
Петр Данилович защищал славу своего рода не только на словах. Он до последнего жил в своей усадьбе и даже организовал какое-то белое сопротивление, за что и был расстрелян в 1920. Его жена до этих печальных событий не дожила, умерев через шесть месяцев после истории с перстнем. Анастасия переехала из Рождествино в город, где вышла замуж за некого рабочего Васильева. Но счастливо они тоже не зажили. В папке я нашел свидетельство о смерти в следствие воспаления легких, датированное 1921 годом. А вот папка Дмитрия была на удивление тонкой - метрика и свидетельство о выезде за границу. Ни на что особо не надеясь, я забил его имя и фамилию в мировом интернете. И, что удивительно, нашел. Mr. Dmitriy Rojdestvenskiy был основателем крупной фирмы по обработке древесины в Канаде, начавшей свою деятельность в 1918 году и существовавшей по сей день. В то, что неизвестному эмигранту дали кредит на открытие бизнеса, верилось с трудом. Вероятно, знаменитая фирма открылась на деньги, вырученные с продажи семейной реликвии. Интересно, спокойно ему жилось в своей Канаде, не посещали мысли о трех людях, которых он бросил в бунтующей России без копейки к существованию? Впрочем, все это были только теории...
Так и закончилась история с "Вертепом Рождественских", самое необычное из того, что случилось со мной за этот год. А в первые дни следующего я решил съездить к Стародубову. Рассказывать историю с кражей "Вертепа", в которой замешан его внук, конечно, не стоит, а поделиться мыслями о судьбе перстня, бесследно исчезнувшего век назад, очень даже можно.