Мой звонок отцу был вызван в основном двумя причинами. Первая - желание помочь матери, продолжающей любить моего биологического отца. Вторая, буду честен перед собой - решение жилищного вопроса, связанного с предстоящим рождением моего ребенка. При этом далеко не последнее - подсознательное желание увидеться с родным отцом. Тем более что мать развелась с отчимом не только потому, что никогда не любила его, но и из-за его тяжелого характера - они постоянно ссорились, выясняя отношения. Отчим всегда ревновал мать, что называется, к телеграфному столбу - особенно после того, как застал ее за рассматриванием старых фотографий, где она запечатлена со своим первым мужем. Я и узнал о его существовании лишь тогда - отчим с каким-то садизмом и мазохизмом в одно и то же время сообщил, кем мне приходится на самом деле. ( Случилось это три года тому назад.) Это стало последней каплей, приведшей мать к разводу с ним. Пришлось ей рассказать мне о том, как еще до моего рождения мой отец ушел из дома.
Развод с нелюбимым мужем отразился на ней, прямо скажем, не лучшим образом. Она в полной мере поняла цену одиночества - тем более что я в то время переживал самый расцвет своей любви к Алене, и в моем лице она не встречала должной опоры. Она замкнулась в себе, и я, как она говорила, свет ее жизни, не стал уже тем, кем прежде. Она не интересовалась моей учебой, отношениями с Аленой, безразлично отнеслась к ее переезду в мою комнату, почти не разговаривала с нею. И даже узнав о том, что Алена ждет ребенка, только пожала плечами. Желая выяснить, кто мой отец , почему он ушел от матери, как она вышла замуж за моего отчима, я понимал - мое любопытство может причинить ей боль. Заработок матери и алименты на меня, выплачиваемые родным отцом, позволяли нам жить весьма скромно. От помощи отчима мать гордо отказалась, тем более что оказывать ее он не настаивал. Мои отношения с ним изменились мало - он и раньше не баловал меня своим вниманием. Мать после развода с отчимом не хотела ничего слышать о нем, однако не возражала против наших редких встреч. Отчим уже через год снова женился, после чего мои контакты с ним фактически прекратились. Тем важнее стала для меня потребность узнать, кто же мой родной отец. А когда мы с Аленой стали ждать ребенка, эта потребность материализовалась в нечто такое, что вызывало во мне внутренний протест, с которым вместе с тем я не хотел бороться. Я знал об алиментах, дававших представление об уровне жизни отца. Мало ли что, вдруг он захочет помочь нам с Аленой хотя бы в съеме квартиры после рождения внука ( жить в доме матери становилось все труднее, она отказывалась брать у меня деньги, чтобы я копил их на покупку хотя бы однокомнатной квартиры в кредит, в которую она могла бы переехать, предоставив нашу двухкомнатную мне с Аленой и ребенком; я же хотел, чтобы она, наконец, могла пожить для себя, не отказывая себе в том, чего лишена - в тех же туристических поездках за границу, например, и вообще она все еще выглядела достаточно хорошо, чтобы выйти замуж, благо пользовалась вниманием начальника цеха - вдовца, работавшего с нею на заводе).
Встреча с отцом могла не состояться, если б я случайно не наткнулся на письмо отца, адресованное матери за три месяца до их развода. Как выяснилось позже, мать читала их, а одно выпало из связки, чего она не заметила. Может быть, мне не следовало читать его, но я прочел и убедился в том, как сильно отец любил мать. Как же так? Почему они развелись, что скрывается за этим? В конце концов, он не чужой мне человек, чтобы я не знал, кто он. Отдавая матери письмо, я попросил ее рассказать о нем. Она долго отказывалась, но мне удалось переубедить ее. Скорее всего, она сама нуждалась в этом, иначе б мне едва ли удалось узнать причину их развода. Она принимала на себя значительную часть вины за него. Да, конечно, сказала она мне, он не должен был бросать ее, беременную, проявлять полное безразличие к своему ребенку, хотя и знал, что она позднее вышла замуж. Но ведь она обманула его и даже не сочла нужным объяснить, почему решила родить ребенка без его согласия, встала на сторону матери, ненавидевшей зятя, в конечном счете, предала его. Я считал иначе, на мой взгляд, вина отца очевиднее вины матери, он не просто оставил жену, но и меня, зачатого им и еще не рожденного ребенка, успокоив свою совесть выплачиваемыми алиментами. Но мать оставалась при своем мнении - плача, почти всю вину брала именно на себя и жалела о том, что вернуть его уже нельзя. Она призналась, что никогда не любила моего отчима, не желавшего простить ей любовь к моему родному отцу, не скрывая ее при их бесконечных ссорах. И одновременно признавала, что поступала жестоко, не имела права срываться на отчиме, из-за чего он стал хуже относиться ко мне, не просто чужому ребенку, а ребенку того, кого она по-прежнему любила. Она сама предложила мне прочитать письма отца, я отказывался. Но она настаивала, утверждала, так ей станет легче, ведь она виновата и передо мной, лишенным того тепла, которое я мог получить от родного отца. Я не соглашался с нею - человек, бросивший меня и никогда не интересовавшийся моей жизнью, - мерзкое существо, не понимаю, как можно было его полюбить и тем более продолжать любить все эти годы после всего того, что он совершил по отношению к нам. И чем больше я убеждал ее во всем этом, тем сильнее злил - она напрасно рассказала мне о нем, мне ее никогда не понять, я с каждым днем все больше отдалюсь, у меня есть Алена, а она, мать, перестала для меня существовать, она не слепая, видит. То, что я вынудил ее рассказать об отце, лишний раз доказывает, что она теряет меня. И зря родила, отдавала мне всю себя, не жила сама - и вот расплата. Лучше было бы теперь, когда я женился, для всех нас, если б мы жили врозь, встречались раз в неделю, а то и в месяц. После женитьбы и рождения ребенка я вообще забуду и с трудом стану терпеть ее, могу вообще возненавидеть .
Вместо помощи я вызвал у матери еще большее отчаяние. Или оно просто вышло наружу. Я ждал, что со временем оно утихнет, однако этого не произошло. Мать еще больше ушла в себя, прекратила встречаться со своим начальником цеха, а с нами, мной и Аленой, разговаривала сквозь зубы, словно мы виноваты во всем, что с нею произошло.
Я стал наводить справки об отце. Узнал, он был женат, имеет дочь, разведен и живет один по старому адресу. Я решил позвонить отцу в тот день, когда ему исполнится пятьдесят лет - посчитал, лучшего времени для знакомства не найду. Для разговора выбрал вечернее время, когда, скорее всего, гости уйдут от него. Так оно и вышло. Буквально за час до звонка я предупредил мать о своем намерении, она заявила, что не имеет права запрещать мне связываться с родным отцом, но уверена - ничего хорошего из этого не выйдет. Не может человек, сказала она, через столько лет изменить свое решение, разве что в свои пятьдесят он осознал, каково знать, что у него есть сын, от которого он отказался. В любом случае я ничем не рисковал. Если он пошлет меня подальше, так тому и быть. Тогда я уже никогда больше не стану беспокоить его, решил я...
Начав разговор, я сразу взял быка за рога. Без всяких экивоков на вопрос, кто звонит, я назвался сыном. Если б у него была вставная челюсть, то она, по меньшей мере, могла после этого отвиснуть. Он просто повесил трубку. Пришлось перезванивать. Я попросил выслушать меня и сообщил ему все, что подтверждало - над ним никто не подшучивает. Но он не мог взять в толк, зачем я беспокою его через столько лет. Решил, мне нужны его деньги. Я растерялся и солгал, сам могу помочь ему, если нужно. И не стал объяснять причину своего звонка - сказал, сам не знаю ее. Видимо, такой ответ удовлетворил его, но он заявил, что я напрасно теряю время. Я рискнул спросить, есть ли у него дети, а, узнав про дочь, неожиданно для самого себя, задал вопрос, который мог поставить крест на дальнейшем нашем разговоре. Я спросил о причине его ухода от матери до моего рождения. Он разозлился, но трубку не повесил. Больше того, прижатый к стенке, а, может быть, находясь в хорошем настроении и под градусом, не захотел, чтобы я думал о нем еще хуже, чем оно есть. Назвал причину, но никакого раскаяния в его голосе я не услышал. Скорее, наоборот - убежденность в своей правоте. Хотя язвительно обозвал себя мерзавцем, но так, чтобы я понял, он шутит. Я сделал вид, что принял его слова всерьез. Это ему не понравилось, он спросил, может ли теперь повесить трубку. Раз не повесил , решил я, у меня есть шансы. Я придумал предлог, будто сам оказался в его положении, когда он оставил мать. Едва ли он поверил в мою нехитрую ложь, но не возражал против развития этой темы. Таким образом, мне не составило большого труда продолжить нашу беседу и выяснить очень важную деталь - все же я небезразличен ему, по крайней мере, он сомневается в том, что бросил нас с матерью. Но сдаваться не хотел - заявил, что ничего мне не должен, я обязан оставить его в покое. Тогда я использовал последний свой козырь - сообщил, что разделяю с ним его взгляды, знаю, в молодости он сидел в тюрьме за протест против ввода советских войск в Афганистан, а сейчас протестует против ввода российских в Крым. И что я сам участвую в протестном движении. Слово за словом, договорился до того, что сказал ему о чтении его писем матери, из которых заключил - они любили друг друга. И тогда он прокололся - фактически спросил, любит ли она его до сих пор. Спросил со смешком, но я уловил в его словах не простое любопытство, а неподдельный интерес - во всяком случае, так мне показалось. Разумеется, я не сказал ему, что посвящен в это. Разозлившись сам на себя, уже не в первый раз во время нашего разговора он заявил, что мы с ним друг другу никто. А я уже решил, что он так не считает. И чтобы не думал, будто я навязываюсь ему в сыновья, сказал ему, знаю это сам. Видимо, в моем голосе прозвучала и обида, и злость. Он понял, что переборщил и пригласил меня с Аленой к себе домой выпить по случаю дня его рождения. Когда я согласился, все же не преминул сказать, но уже совсем другим - дружелюбным - тоном, что знакомится со мной вовсе не потому, что я прихожусь ему сыном. Тем самым косвенно, как мне показалось, признавая это.
Жил он в хорошем доме, но его квартира выглядела весьма скромно. Мне казалось, что для обеспеченного человека, пусть даже ведущего холостяцкий образ жизни, обстановка в ней должна быть много лучше. Чувствовал я себя неуютно, даже пожалел, что пришел - к тому же с Аленой. Может быть, поэтому, знакомясь, назвал его по имени и отцом, но он пресек мою попытку сближения. Я, как ребенок, обиделся. А он, видимо, и сам понял, что ведет себя дурно, но, не желая это показать, когда помогал Алене снимать пальто, обнял и поцеловал ее, как мне показалось, далеко не по-родственному. При этом сослался на то, что не совсем трезв, обещая дальше вести себя приличней. В качестве подарка я принес подаренную мне раньше одним знакомым французом бутылку бордо, произведшую на отца ожидаемое мной впечатление. В шутливом тоне спросил, богат ли я. В том же духе я ответил, будто мы с Аленой принадлежим к среднему классу. Он сделал вид, что поверил. Когда он разливал вино, я попросил его не наливать Алене полную рюмку. Так он узнал, что она беременна - притом с моего одобрения. И тогда согласился стать нашему будущему ребенку дедом, а мне - отцом. Я, в свою очередь, произнес тост, в котором недвусмысленно высказался за их встречу с матерью. Он согласился. Все шло так, как я хотел. Однако у него возникли подозрения. Узнав, что мы с Аленой живем два года у матери и не можем купить себе квартиру, он заподозрил всех нас в желании использовать его. Так что если отцовские чувства в зародыше возникли, то они сразу же испарились. Он ощетинился и отказался от родства. А я, оскобленный, не нашел ничего лучшего, как заявить ему, будто мы с Аленой имеем не только квартиру в Москве, но и дом в Черногории. Такое вранье вызвало у него саркастический смех, он отказался от встречи с моей матерью и обвинил меня во лжи. Не пожалел и себя - упрекнув в жадности, нежелании делиться своим жильем. Наша встреча закончилась полным провалом.
Во многом он, наверное, прав. Я пришел к нему далеко не только потому, что хотел обрести отца .Он это почувствовал. В результате я обманул ожидания матери, рассчитывающей на мои посреднические услуги. Думаю, я должен предпринять новые шаги к их примирению. А то, что одновременно могут улучшиться условия для нашей с Аленой жизни, кому от этого будет плохо? Так что надо набраться смелости и снова связаться с отцом...
Послесловие
Ни отец сыну, ни сын отцу не позвонили друг другу в надежде, что это сделает за него другой.