-Твоя подруга? Нет, это не они. Откуда им взяться здесь, в Зеленогорске?
-Прилетели из Аквилона.
-Ты обозналась, это совсем другие люди.
-Удивительно, до чего же они мало изменились за те тридцать пят лет, что мы их не видели.
-Если это действительно Аня и Эдик, то они, походя, не пройдут мимо на нас.
-Очень странно, Аня не сообщила мне о своем прилете, хотя звонила из Израиля только вчера.
-В принципе, у них есть на то свои причины.
-Так увлеклись разговором друг с другом, что нас не замечают.
-Скорее всего, Эдик решил игнорировать меня.
- С чего ты взял?
-Если помнишь, намеченный ими отъезд сорок лет назад не встретил у меня должного понимания.
-Нет никакой нашей вины в том, что, в конце концов, они стали отказниками.
-Нам следовало поддержать их, когда Эдика безосновательно посадили на пятнадцать суток.
-Да, конечно, но тогда, если помнишь, прежние отношения между нами остались позади.
- Они оба с двумя маленькими детьми остались без работы и практически без средств существования.
-Приближаются.
- Остановимся. У меня развязался шнурок.
- Тебе не хочется сталкиваться с ними.
- Почему? Напротив, я желаю, чтобы они пусть с огромным опозданием узнали, что мы чувствуем свою вину перед ними. Хотя Эдику, скорее всего, это безразлично.
- После того, как о них стали говорить за рубежом, даже начали писать, и через пять лет власти разрешили им уехать, разве мы не пришли к ним и не попрощались?
-Попрощались - не значит, что прощены.
-Если б Аня затаила обиду на меня, не стала бы мне часто звонить.
- Ты - ее подруга.
-Тебе не кажется, что противоречишь сам себе?
-Не забудь, кто в их доме главный.
-Эдик, но это ничего не значит.
-Я наплевал ему в душу.
-Не придумывай. У тебя вечное - не проходящее - чувство вины перед всеми на свете.
- Ты ничего не помнишь?
-Да, в том разговоре, когда они сообщили нам о своем желании покинуть Союз, мы не встретили их слова на "ура"...
-Так как сами не собирались покидать свою, какой бы она ни была, страну.
- Но это еще не основание для прекращения дружеских отношений. В конце концов, мы имели полное право не разделять их мнение по поводу отъезда.
- Трещина между нами и ними возникла после трудного разговора на такую больную для них тему именно тогда.
- Она и для нас была не менее болезненной. Ведь и мы с тобой не раз думали обо всем этом. А когда услышали, что они решили уехать, я испытала шок. Расставание с Аней до сих пор для меня большая потеря.
-Если кто больше всех виноват в нашей размолвке, чтобы не сказать ссоре, это я, когда заявил, что, живя в тоталитарной стране, нелепо удивляться любым деяниям правящего в ней режима.
-Ничего нового ты им не сказал.
-Верно, все мы не раз говорили о том, что собой представляет советский режим. Но всему должно быть свое место и время. Я произнес эту банальность тогда, когда Эдик рассказал о слухе, будто власти собираются взимать с иммигрантов плату за высшее образование, давным-давно отработанное ими. Добро бы я остановился, так еще добавил, в логику нашей власти вполне вписывается месть тем, кто покидает СССР и, по ее мнению, являются предателями Родины. Сама понимаешь, я вовсе не имел в виду, что считаю эту постыдную месть справедливой, напротив. Но наверняка Эдик истолковал мои слова иначе.
-Конечно, ты обязан был учесть их состояние и воздержаться от подобных слов.
-Тут дело не в словах, а в психологии. Они рассчитывали на поддержку, а я пустился в абстрактные рассуждения о природе советской власти. Сказал, нелепо требовать гуманизма от того, кто бесчеловечен и антисемит. Я почти сразу понял, меня занесло не туда, куда надо. Но в возникшей ситуации спора не нашел в себе мужества признать свою неправоту. Если б я только знал, что им предстоит перенести потом, уже после подачи заявления на выезд...
-А мог бы, зная ту самую природу советской власти, о которой так красиво говорил...
-Я никогда не прощу себе тот разговор.
-Это уже слишком, Игорь. Мы же не знали, что их будут несколько лет держать в отказе, арестуют и лишат работы Эдика. Большинство евреев, желающих уехать, все-таки значительно меньше сталкивались с подобными проблемами.
-Так или иначе, оправдания мне нет. На моей памяти вообще немало самых разных событий, напоминающих о себе до сих пор.
-Например?
-Во время войны, в эвакуации, я, учась в первом классе, увидел в школе навзрыд плачущую уборщицу. И сразу догадался, она получила повестку о гибели сына или мужа. И, быть может, впервые испытал настоящее сострадание. Попытался найти слова и как-то помочь ей, но от полного бессилия мучился еще сильнее ... Стоя перед нею, как истукан, я заплакал. В результате не я утешал несчастную женщину, а она успокаивала меня, гладила по голове... А, став взрослым, я превратился в тупицу, способного думать только о себе любимом. Я повел себя с Эдиком как последняя сволочь. Я бы на их месте, если только это они, прошел мимо нас, не замечая.
-Это точно Аня и Эдик, я не слепая.
-Настолько не изменились за те тридцать пять лет, что мы их не видели? Или это их клоны?
-Как бы то ни было...
-Тогда окликни свою подругу...
-Аня?!
-Таня! Что вы тут делаете?
-Приехали на электричке. Сегодня выходной день. Впрочем, могли приехать и в будни.
-Разве ты уже не работаешь?
-У меня отпуск. А Игорь, как знаешь, давно не у дел.
-Да, ты говорила...
- А как вы попали сюда?
-Проездом, утром приехали, вечером уезжаем. Извини, очень торопимся - нужно успеть на ближайшую электричку.
-Как же так, Аня?! Ведь могла хотя бы сообщить...
-Извини, Таня, потому и не позвонила, что не нашли времени для встречи с вами. В другой раз...
- Эдик, скажи, ты видел нас, когда мы шли друг другу навстречу?
-Мой муж, Игорь, никого не видит, кроме меня. А ты?
-Я? Я вас обоих не узнал. Вы мало изменились с тех пор.
-Это такой парадокс?
-Мой муж, Аня, часто, если помнишь, говорит невпопад. А потом жалеет о сказанном.
-Эдик, может быть, поедем на следующей электричке?
-Тогда мы не встретимся с Борей. Так что...
-И все же...
-Эдик, Игорь хочет поговорить с тобой...
-Извините, ребята, времени в обрез. В следующий раз непременно...
-Боюсь, Эдик, этого раза может у меня не оказаться. Я долго тебя не задержу. И нашим женщинам есть, что сказать друг другу...
-Для их разговора есть телефон. Никто не ограничивает Аню в звонках своим приятельницам.
-Понял, ты не прощаешь меня.
-Разве мы ссорились, Игорь? Всего лишь разошлись во мнениях. Так бывает. Часто.
-Моя жена права, я нередко говорю невпопад. И тогда...
-Хорошо, Игорь, давай покончим с этим трудным для тебя разговором. Будем честны друг перед другом, мы ведь никогда не были друзьями. Разве не так?
-Пожалуй. Но нас связывало нечто, когда мы встречались.
-Когда хотели видеться наши жены.
-Пусть так.
-Тогда нам с тобой ничего не оставалось, как говорить друг с другом, не встревая в их болтовню.
- Но разговаривали ведь не о пустяках и не из-за необходимости. Чаще всего обоих беседа интересовала. Или мне казалось?
-Сейчас все это, Игорь, бессмысленно вспоминать. Если хочешь знать мое мнение, наши разговоры по существу были детскими.
-Хорошо, Эдик, пусть так. Забыли... Для меня очень важно другое - я по-скотски повел себя в тот вечер, когда в ответ на твои слова о взимании платы...
- Пустяки, Игорь, я никогда всерьез не воспринимал твои слова. Забудь. Не о чем говорить!
- Ясно, нет мне прощения.
-Чего ты собственно ждешь от меня? Чтобы я простил тебе тот вздор? Хорошо, я прощаю. Хотя не за что прощать. Вы остались в России, не пожелали покидать родину и по-своему оказались правы.
-Что ты этим хочешь сказать?
-Не все однозначно. Везде хорошо, где нас нет. Можешь спать спокойно. Теперь позволь нам с вами попрощаться, мы действительно очень спешим.
-Если на электричку в семь, уже не успеваете.
-Успеем, но наши жены так вцепились друг в друга, что их не растащить. Придется ехать на двадцать минут позже. Пусть еще минут десять поболтают.
- Ты совсем не жалеешь о том, что вы уехали?
-Нет, конечно. Но есть и потери. Помнится, ты говорил тогда о корнях, языке, культуре.
- Я, в самом деле, не мог представить себе, чего лишусь...
-И как тебе тут живется?
-Отвечу твоими словами, везде хорошо, где нас нет. Это аксиома.
-Аксиома и то, что ты говорил о природе советской власти.
-И все-таки я не имел морального права произносить это, когда вы поделились с нами планами на отъезд. Не зря эта аксиома до сих пор сидит во мне занозой .
-Раньше ты не отличался подобной щепетильностью. Видимо, сказываются возрастные изменения.
-У нас во флюорографиях, когда делают их старикам, пишут нечто подобное. То есть все нормально - с учетом возрастных изменений. А вы оба, кстати, почти совсем не изменились. Настолько, что сказал Тане, будто это не вы идете нам навстречу. Как вам удалось сохраниться, словно не прошло тридцать пять лет?
- Лучше, чем Ленину?
-Ты видел его, Ленина?
-В гробу. В буквальном и переносном смысле. Еще до того, как его преемника не уложили с ним рядом.
-А мне "повезло". Я видел их обоих. Сталин и сейчас, хотя его вынесли из Мавзолея, для многих живее всех живых.
- И у нас немало идиотов, кто добрыми словами вспоминает Сталина, забыли, что тот едва не отправил их на тот свет - к счастью, не успел.
-Людям свойственно, мягко говоря, заблуждаться. Помнят только хорошее, плохое бессознательное вытесняет из башки.
-И сознательно забывают. Странно, что ты до сих пор кое-что не забыл.
-Я очень хотел. Не получилось.
-Теперь, надеюсь, после нашей встречи, избавишься от чувства вины?
-С твоего позволения.
-Я-то что?! Ты сам должен решить, можно ли себя простить. Я простил.
-То есть, другими словами, я так и умру с чувством вины?
-Если хочешь знать, Игорь, это далеко не самое худшее из чувств.
-Такой вот черный юмор?
-Светлый. Мой тебе дружеский совет - живи до самой смерти с этим добрым чувством. В рай с ним не попадешь, но и от ада оно тебя убережет. Теперь, когда наши жены со слезами на глазах прощаются, простимся и мы. Увидимся. Не в этом мире, так в ином. Там и продолжим наш разговор...
-Игорь, сколько можно спать? Уже десять часов утра. Тебе пора принимать таблетки.
-Знаешь, кого я видел во сне?
-Кого?
-Эдика и Аню.
-Не мудрено. Они прилетают сегодня. Мы встречаемся с ними в аэропорту.