Виктор - необыкновенный человек, кто бы и что бы о нем ни говорил. Я полюбила его, будучи совсем еще ребенком, и люблю до сих пор. Другого такого мужчину я не встречу. Если мне суждено выйти замуж не за него (он просто обязан выжить!), то уже без любви. Виктор останется единственным любимым мною мужчиной.
Когда он впервые появился в нашем доме и его представили мне, девятилетнему ребенку, первое, что я увидела на его лице, - улыбку. Не глупая - во весь рот, с которой смотрят на детей другие взрослые люди, - а дружеская, заинтересованная, обаятельная - улыбка взрослого человека, признавшего во мне с первого взгляда равную себе. Я сразу же совершенно неосознанно потянулась к нему и позволила обнять и поцеловать себя. И - отчетливо помню - ощутила необыкновенное волнение от первого мужского (отец и другие не в счет) прикосновения. Почувствовала радость оттого, что у меня появился новый - живой - друг (и к тому же мужчина). Друг, в отличие от моих любимых кукол, наполненный дыханием, запахом, улыбкой, смехом, голосом. Он сам - без всяких на то усилий с моей стороны - двигается, разговаривает, рассказывает сказки - не я ему, он - мне.
До Вити в нашем доме нередко появлялись другие люди, старавшиеся показать мне и моим родителям, как хорошо они воспринимают меня, ребенка. Отмечали мою красоту, не по годам - ум. Откуда им знать, какая я на самом деле? Да и особой красотой я не блистала. Я всегда чувствовала себя с ними не в своей тарелке, своим детским умишком понимала всю искусственность происходящего. Испытывала неловкость, даже стыд - и не столько за них, сколько за себя и родителей, навязывавших им мое общество. И потому я не позволяла никому обнимать и целовать себя. Большинство из них имело собственных детей, они их действительно искренне любили, ласкали и целовали, считали умными и красивыми. Я - для них совершенно чужой ребенок. А им приходилось - как это исстари заведено, в соответствии с общепринятым этикетом, - восторгаться, восклицать, проявлять любопытство, одним словом, нести полный вздор, столкнувшись впервые, с глазу на глаз с посторонней девчонкой. И все для того, чтобы никто не заподозрил их в полном или хотя бы частичном равнодушии, в первую очередь, конечно, родители, в последнюю - сам ребенок, что он понимает? В подобных ситуациях взрослые ведут себя, словно марионетки. Дети, сами играющие с куклами, приводя их в движение и как бы оживляя, легко разгадывают истинное положение дел. Позволяя себе участвовать в такой нехитрой игре, прекрасно чувствуют всю ее фальшь и натужность. Им, детям, приходится невольно играть свои роли в этом дешевом спектакле, чтобы не обидеть родителей. А иногда они подыгрывают родителям от скуки, любопытства - все же приходится иметь дело с живыми куклами, с их выражениями лиц, за которыми забавно следить (при всей схожести этих игр - знакомств - все же есть и отличия, пусть небольшие. И взрослые, и дети - участники одного и того же набившего оскомину зрелища, но в нем играют разные актеры, иногда даже по-своему талантливые, старающиеся неформально отнестись к своей "работе" (правда, большинство не вкладывает в игру ни вдохновения, ни труда, стараясь поскорее избавиться от навязанной им процедуры знакомства с маленьким, несмышленым человечком).
Но Витя оказался приятнейшим исключением из общего правила. Я даже не успела примерить на себя маску дитяти, принявшего правила игры, как этот новый взрослый одной улыбкой обезоружил меня и сразу же заполонил собой. Он не походил ни на марионетку, ни на человека, управляющего марионетками. Этот театр был чужд ему. Изначально преисполненный желания понравиться мне и полюбить меня (последнего как раз и не хватало всем другим, потому я угадывала, что стоит по ту сторону их натуры), Витя, сам, как малое дитя, мгновенно обрадовался тому, что я всем своим обликом, еще не успев напустить на себя притворство, не обманула его ожиданий. Много позднее я поняла, дело тут вовсе не во мне даже, а в нем. Уж, коль скоро он взял на себя эту нелегкую миссию неформального знакомства с ребенком, то отнесся к нему с душой, с полными объятиями. Но тогда я, разумеется, была далека от подобных мыслей. Когда он распростер эти свои объятия души, а не только рук, я своим детским чутьем маленького зверька уже подпала под его обаяние и бросилась в сладкий, приятный омут любви. Он обнял и поцеловал меня, не произнося ни единого звука, а я не только не отвергла его объятий, в которые он меня заключил, но и сама заключилась в них, желая подольше там остаться, - такое живое тепло исходило от этого незнакомца. А затем, когда он разомкнул свои руки, я бросилась ему на шею и прильнула к его большому телу. И никто не счел это предосудительным. Отец сказал лишь, что еще никому до Виктора не удавалось с первой минуты покорить его дочь. Я даже не покраснела и не стала опровергать его слова. Мне самой хотелось, чтобы новый друг поверил в чудо, которое со мной случилось.
Возможно, во всем сказанном мной присутствуют наслоения будущих наших свиданий. Трудно поверить в такое мгновенное признание ребенком в постороннем взрослом человеке своего близкого, самого - самого после родителей, но качественно иного близкого и потому особенно притягательного - и своей новизной, и магией дружбы - любви. Быть может, все это мои фантазии, но, так или иначе, то, как мы с Витей приняли друг друга, наполнило мое маленькое существо необыкновенным, доселе неиспытанным счастьем, не покидавшим меня долгие годы. Их не обошли разочарования, отчаяние, слезы - вся та романтическая, как сейчас говорят, блажь. Но без нее я никогда бы не узнала, что такое любовь...
Любовь иррациональна, загадочна, необъяснима. Это мистика, хотя многие ее проявления носят более чем естественный, даже животный характер. И все же в любви есть нечто таинственное, непознаваемое, роднящее ее с верой в божественное. Можно только пожалеть тех, кто не испытал этой "болезни"... Моя детская любовь к Вите оказалась именно такой.
Я никогда не знала пресыщения в своей к нему любви, которая лишь однажды - и далеко не лучшим образом - нашла свое проявление во всей полноте. То, что до той поры мы не были физически близки, не моя вина. Он, глупый, чего-то боялся. Видимо, считал меня слишком юной для себя. И еще не окончательно разлюбил жену. Или не желал ее потерять. Мы не говорили на эту щекотливую тему. Она могла уничтожить нашу любовь. Достаточно того, что через много лет, когда казалось, мы навсегда потеряны друг для друга, все же встретились, и он признался мне в своем чувстве, которое так долго скрывал, не отвечая на мои объяснения ему в любви...
Родители - всего лишь родители. По мере всех своих сил и возможностей они вкладывали в меня то, что имели. Но постоянно занятые, исключительно деловые люди, они не могли дать мне то душевное тепло, в котором я нуждалась. (Да и вообще этого у нас отсутствовало - тепло проявляется лишь тогда, когда между родителями и ребенком постоянно присутствует взаимопонимание и равноправие, несмотря на интеллектуальное неравенство, вызванное отсутствием знаний и жизненного опыта у ребенка.)
Витя каким-то чудесным образом понимал всю несущественность того, что лежит на этой стороне разума. А по ту сторону - мы находились на одном и том же поле. Виделись мы - по понятным причинам - исключительно редко, но меня всегда очень сильно тянуло к нему. Мне всегда хотелось видеть его, и потому казалось, что и я ему небезразлична, пусть еще не как зрелая женщина, даже не девушка. Но я полагала, что между нами сложились уже такие близкие отношения, что они не нуждаются в общеупотребительном понимании. Я надеялась на то, что придет - и довольно скоро, скажем, когда мне исполнится пятнадцать - максимум шестнадцать лет, - время, когда он увидит во мне не столько друга, сколько женщину. Лишь бы подождал и не нашел себе другую женщину, которую полюбит.
К тем, с кем он встречался наедине и с кем был близок, я его ревновала, но не видела их и не знала, они как будто и не существовали вовсе. Главное, чтобы они не задерживались у него надолго. Родители как-то обсуждали личную жизнь Виктора - я подслушала разговор. Виктор обзавелся недавно новой любовницей, пользуется успехом у женского пола и не пренебрегает им. В моем тогдашнем понимании слово "обзавелся" - синоним слову "приобрел", притом приобретению материальных вещей - не ценностей души или любви - я не придавала большого значения, тем более что имела то, что многим не по карману. Я не понимала тогда (отказывалась понимать), как это можно на несколько дней или недель приобрести что-то действительно важное (например, любовь) - это все равно, как обзавестись собакой и выбросить ее через неделю на улицу только потому, что она надоела, или стало лень выводить ее на улицу несколько раз в день. В применении к Вите подобное выглядело для меня кощунством.
Однажды в моем присутствии отец предложил Вите прийти к нам с какой-то девушкой, с которой родителям "повезло" познакомиться в театре, где все они вместе встретились и даже сидели рядом. Но Витя - я услышала это с радостью - сказал отцу, что не видит никакого смысла приводить к своим друзьям всех, с кем он встречается. Вот когда (улыбнулся он) влюбится в кого-нибудь (значит, он ни в кого еще не влюблялся до сих пор, отметила я для себя), тогда, быть может... Мать пошутила, что любая, с кем придет к нам Виктор, едва ли понравится Лене, не потерпевшей конкуренции (противная мамка!). Витя ничуть не смутился, заявив, что никому не позволит нарушить прочную и взаимную дружбу между нами (пусть так, а на что мне пока рассчитывать?).
Об его женщинах я старалась не думать, и потому думала. Мне стало казаться, что я для него - в большей степени игрушка, забава, развлечение. Тем более что он пишет детские рассказы, ему нужна аудитория, а собственных детей у него пока нет (только их мне и не хватало для общего "счастья"!) А он для меня - не только источник познания мира, людей, живая книга бытия, но и единственный мужчина, в которого я, на свою радость и беду, влюбилась. И чем дальше, тем полнее он заполнял это чувственное поле, которое я ни за что не хотела терять. Я с нетерпением ждала каждого нового появления Вити у нас, теребила отца, чтобы он поскорее пригласил его к нам, и чтобы при этом родители не слишком долго отвлекали внимание нашего общего друга. В первое время я не осознавала того, что люблю Витю как мужчину. Мне казалось, я вполне невинно влюблена в него как во взрослого человека, который своим безудержным весельем заряжает, вернее сказать, подзаряжает меня (хотя мне и самой свойственно оптимистическое восприятие мира), прививает мне новые знания и ощущения. А главное - мне хорошо находиться в его обществе, быть равным ему и с ним, несмотря на огромную в то время - вот она относительность на практике, не только в теории - разницу в наших летах...
Мне около четырнадцати лет. Витя в очередной раз пришел к нам, а родители занялись подготовкой ужина. Я решила коснуться темы, которую раньше не рисковала затрагивать - темы интимных отношений между людьми. Желая скрыть свои чувства, я намеренно облекла свои вопросы в соответствующую форму, чтобы он рассматривал их всего лишь как желание удовлетворить мое - детское - любопытство. Для этой цели я использовала литературные источники - от "Ромео и Джульетта" Шекспира до " Лолиты" Набокова. Частично мне удалось ввести его в заблуждение. Он не удивился столь расширенному списку прочитанных мной книг на любовную тему, так как уже давно знал, что я читаю. А теперь я всего-навсего выразила желание пополнить багаж знаний с помощью взрослого друга. И когда он осторожно поделился со мной некоторыми вполне безвинными познаниями в этой деликатной сфере, я решилась поговорить с ним начистоту, желая выяснить отношение Вити ко мне как к женщине. Задав "очень личный вопрос", я сразу же поставила его в сложное положение. Он ответил, что не на любой вопрос знает ответ, а строить догадки не привык. Что ж, подумала я, он частично ответил, но все-таки увернулся от прямого, честного ответа. Надо спросить без обиняков, прямо в лоб, так не уйти от ответственности, учитывая склад его характера, не терпящего лжи. И я спросила, любит ли он меня. "Движет мной не праздное любопытство, а любовь, о чем тебе не нужно строить догадок". Он улыбнулся так, что я почувствовала желание расцеловать его. С трудом сдержала себя. Я далеко не все еще спросила. Да, он так и не ответил на мой самый главный вопрос...
-Ты - дочь моего единственного друга. Хорошо относишься ко мне, зовешь в гости. Любишь, когда я читаю тебе свои рассказы. Ты ведь единственный мой читатель, и я этим очень дорожу. К тому же тебе чаще всего нравится то, что я написал, - какой писатель устоит против лести?
- И это все? ( Я не смогла скрыть разочарование.) Ты не любишь меня по-настоящему?
-Только по-настоящему и люблю. ( Я поняла, мне не провести его, нужно сменить тактику).
- Это правда, что ты часто меняешь любовниц?
- Какая чушь! Откуда ты ее почерпнула?
- Извини, Витя, я не могу тебе это сказать.
- И я не стану комментировать подобный вздор.
- Я помогу тебе. Не так давно ты обзавелся новой любовницей. Верно?
- Откуда ты ...? Ты хотя бы понимаешь, о чем говоришь?
- Я случайно узнала - подслушала. Не выдашь?
- Подслушивать, Лена, нехорошо.
- Знаю. Так уж получилось. Я не хотела...
-Ты, скорее всего, неправильно поняла своих невольных информаторов.
- Еще как поняла. Я достаточно хорошо начитана. И, хотя редко, смотрю кино.
-Ты только что доказала свою начитанность... Далеко не всякая информация полезна.
-Говоришь, как папа. На каждый мой вопрос о чем-то важном, он говорит, что я еще не доросла до ответа на него.
- А разве он не прав? Есть вопросы, на которые не следует отвечать, если не желаешь лгать.
- Я ведь спрашиваю не из праздного любопытства, в чем ты иногда упрекаешь меня. Просто хочу больше знать... О тебе... Мы ведь друзья...
- В чем, собственно, твой вопрос?
-Ты так тяжело вздыхаешь. Я тебя замучила, да?... Можно осуждать женщину, которая любит мужчину, остается с ним наедине и позволяет ему делать с ней все, что он захочет? Другую женщину - не жену.
- Ну, это зависит от разных обстоятельств...
- А если без любви?
- И это не такой простой вопрос.
- Даже для тебя?
- Я - не исключение.
- Предположим, ты обзавелся собакой. Подобрал ее на улице, пожалел. Она к тебе привязалась. Ты сможешь после всего этого расстаться с нею? Так, что она окажется на улице, может умереть от холода и голода.
- Именно поэтому я не подбираю бездомных животных, хотя всегда испытываю к ним жалость.
- К ним испытываешь, а к людям - нет?
- Ты кого имеешь в виду?
- Твоих женщин... Тебе совсем не идет надутое лицо. Не хочешь говорить на эту тему, так и скажи.
- Видишь ли, Лена, есть вопросы, которые не следует обсуждать с другими людьми, даже с друзьями.
- Извини, Витя. Наверное, я слишком настырная. Но не думай, что я спросила просто так... Если б я тебя не любила... Если у тебя кто-то есть...
- Ни я, ни меня никто не подбирает, как бездомных собак. Люди встречаются и расстаются без всяких обид друг на друга.
- Не понимаю, как можно любить человека неделю, даже месяц, а потом разлюбить. Что же это за любовь тогда? Или то совсем другое?
-Любовь, дружище, редкий дар. Это когда ты ни дня, ни минуты не мыслишь себя без любимого, существа, когда оно заполняет тебя целиком. Так, видимо, обстоит дело. Не каждого в течение его жизни посещает глубокое чувство. Некоторые до самой смерти не знают его.
- А ты сам?
- Пока мне не слишком везет, по правде говоря.
-Тогда можно понять, почему все вы то сходитесь, то расходитесь друг с другом. Ведь не сразу, наверное, становится ясно, что любовь, а что не любовь. Вот я, например, уже сейчас знаю, кого люблю, и буду любить всю жизнь... Тебя!
- Глупенькая. Пройдет время, сама будешь смеяться над собой. Полюбишь молодого человека, а он, в свою очередь, полюбит тебя. Но пока все это не слишком актуально для тебя.
- Любви все возрасты покорны, как знаешь.
- Пушкин меньше всего имел в виду таких молоденьких девушек, как ты, хотя возраст не имеет границ. И все же в твои годы лучше повременить с такими мыслями. Всему свое время.
- Я люблю тебя, как ты не хочешь понять! Не как друга. Мне никто, кроме тебя, никогда не будет нужен. Не выбрасывай меня, пожалуйста, на улицу, как бродячую собаку.
- Что ты такое говоришь?! Ты всегда останешься моим лучшим другом - и когда вырастешь, выйдешь замуж, и когда у тебя будут дети. И я стану почти что дедушкой.
- Станешь им, когда мне будет целых сорок лет. Но и тогда я буду любить тебя. Ты можешь меня подождать? Или я никогда не понравлюсь как та женщина, которая сейчас у тебя появилась?... Поцелуй меня, как целуешь ее.
- Кажется, мы зашли слишком далеко. Это очень опасная игра, Лена.
-Это не игра. Любовь. Конечно, я понимаю. Ты не можешь полюбить меня, пока мне так мало лет. Но я могу хотя бы надеяться?
- Лена, тебе вредно читать любовные романы.
-Это пустая отговорка. Ты прав, как может взрослый мужчина, у которого много любовниц, влюбиться в девчонку?! Но ведь та же Лолита не старше меня. А Гумбольдт старше тебя, что не мешало ему любить ее. Значит дело не в возрасте. У тебя есть другая. А надоест она, встретишь еще кого-нибудь, кто тебе понравится.
-И смех, и грех. Вот к чему приводит раннее чтение и телевидение. Оно забивает головы детей, зомбирует их. И тебя оно не обошло стороной.
-Такого тебя я не люблю. Иногда ты хуже папы. Читаешь нотации. Как называются такие люди, напомни?
- Моралисты.
- Раньше ты никогда не читал мне мораль. Хотя многому научил.
- Чему это ты смеешься? Чему плохому я тебя научил?
- Только хорошему. Я помню, как ты поцеловал меня в первый раз... Теперь моя
очередь!
Мы сидели рядом друг с другом. Я зашла ему за спину и в одно мгновение, не давая опомниться, запрокинула его голову и поцеловала в губы, не отрываясь. При этом мне удалось - уж не знаю, каким чудом, разжать его губы... Видимо, сработала интуиция вкупе с почерпнутым из фильмов чужим опытом. В этот момент у меня и мыслей не возникло, что я могу опозориться перед Витей по той простой причине, что целуюсь так впервые и вообще не умею целоваться (родственные и дружеские поцелуи не в счет - они ничего общего не имеют с поцелуями между влюбленными). Витя, остолбенел, сидел, как вкопанный, если такое выражение допустимо к человеку, сидящему, а не стоящему. Он не мешал мне затягивать поцелуй, что я положительно расценила для себя: во всяком случае, ему не противно, иначе бы он тут же оттолкнул меня. Значит, есть шанс - и он полюбит, если уже не любит, лишь притворяется, что не любит, поскольку намного старше меня и боится моих родителей - своих друзей, конечно, ему мало не покажется, если они узнают, что я с ним целовалась и объяснялась в любви, а он не очень-то сильно сопротивлялся всему этому. Такие примерно мысли владели мной, пока он приходил в сознание, или ж делал соответствующий вид. Он явно всполошился, на нем лица не было. Нет, было. Лицо влюбленного человека, не верящего ни моей любви в него, ни в свою любовь ко мне. Впрочем, я не уверена в том, что именно так все происходило между нами. Но таким образом расценила данный эпизод...
- Чтобы этого больше никогда не было! Не то мы поссоримся.
- Настолько тебе противно, да?
- Мы не можем себе позволить так целоваться, запомни раз и навсегда! В какое положение, в конце концов, ты ставишь меня перед моими друзьями, своими родителями?
- Если только это тебя смущает?... Пожалуйста, не злись. Прости меня. Я больше не стану приставать к тебе, навязываться со своей дурацкой любовью...
-Не нужно так шутить, Лена.
- Ты ведь совсем неглупый человек, Витя. Я не шучу. Я люблю тебя.
- Тем более... Бред какой-то...
- Что ты сказал?
- Ничего хорошего.
- Выругался?
- Только этого не хватало!
- После всего, что случилось, перестанешь к нам приходить, да?
- Это зависит не только от меня.
- В том случае, если я перестану напоминать тебе о своей любви, придешь еще?
- Мы с тобой как малые дети. То есть я веду себя хуже ребенка. Не хмурься, я приду и не раз. Но обещай, мы не будем впредь себя так вести.
- Ты вел себя прекрасно! Это я... Я совсем - совсем не нравлюсь тебе?
- Опять двадцать пять! Все, я ухожу!
- И пошутить с тобой нельзя? Где ж твой юмор? Куда он подевался? Все, все. Я обещаю быть паинькой и перестану любить тебя, раз ты такой...
И, приподняв платье, то ли для того, чтобы его не помять, то ли для того, чтобы отрезать себе (и ему?) пути к отступлению , я уселась ему на колени, прижавшись к нему. Он не знал, как себя вести. Боясь, что обидит меня, не отстранился, позволил себя обнять, и даже сам легким встречным движением обозначил пусть не страсть, но, по меньшей мере, дружеское расположение, которое при желании я могла принять - и приняла! - за добрый знак - шаг вперед к тому, о чем я мечтала. И, видимо, почувствовав то, что именно так я истолкую этот его жест, он смутился, осторожно обхватил меня за талию, приподнял, встал сам и поставил на пол. Он изо всех сил, как мне показалось, старался не обнаруживать свое волнение и желание. Так мне померещилось... Теперь я ждала наиболее благоприятного момента, чтобы развить свой успех. Или провал...
Когда нас позвали к столу, мы выглядели провинившимися школьниками. Мама спросила, не поругались ли мы за те пятнадцать минут, что оставались вдвоем. Витя покраснел и отвел глаза, а я, как ни в чем не бывало, заявила: "Ваш друг бывает иногда несносным. Но я его прощаю". И рассмеялась. Позднее отец попытался выяснить у Виктора, какая кошка перебежала нам дорогу. Витя пробурчал в ответ: "Кто вас просил обсуждать моих женщин? Лена интересовалась ими. Что я мог ей ответить?" Отец был обескуражен, стал перед ним извиняться. Но все это я узнала через много лет - от самого Вити...
Следующий момент для объяснения между нами представился не скоро. Виктор стал сторониться моего общества, старался не оставаться со мной наедине. Я решила, он испугался (и это еще не страшно) или, что куда хуже, просто ужасно, не испытывает ко мне никаких чувств, кроме дружбы...
" Прошла весна, настало лето". Родители пригласили Витю провести вместе с нами выходные под Выборгом. Мой отец давно дружил с бывшим лесником, у которого на отшибе, у самого озера, был когда-то маленький домик. В эти места, как охраняемую зону, практически "не ступала нога человека", тем более что довольно обширную территорию вокруг дома как частное владение хозяин обнес приличным забором. В результате получился собственный земельно-водный надел, обособленный от внешнего мира, населенного чужими людьми, которые и без того появлялись там редко. Домик давно превратился в полную развалюху, так что владелец снес его и на этом месте начал ставить новый сруб. Сам он в то время куда-то уехал, предоставив свою вотчину в полное наше распоряжение. Нам даже не пришлось везти свою палатку для ночлега. У него их было целых две - одноместная для него самого и многоместная для гостей.
Погода благоприятствовала нам. Отец взял с собой разную провизию, он любил разводить костры для жарки шашлыка, рыбалку и все, что украшает отдых на природе. Машину вел отец, мать сидела рядом с ним. А на заднем сидении разместились мы с Виктором, что вполне устраивало меня, не знала - как его. Я не слишком церемонилась и довольно скоро завладела рукой Виктора и положила ее к себе на колени. Он так взглянул на меня, что я тут же забрала руку назад и отвернулась к машинному стеклу. Я была обескуражена, озадачена - прежде всего, собственным поведением, вызванным желанием как можно скорее найти общий язык с моим возлюбленным. Хватило ума понять, что ставлю его в глупое положение, навязываясь, чуть ли не в любовницы... Впрочем, мой " любовник" - человек отходчивый, всегда умел радоваться любым проявлениям жизни, не слишком избалованный, даже если женщины примечали его. Поэтому он через какое-то время заговорил со мной, словно между нами ничего не произошло. И на самом деле не произошло. Все мы дружно и мирно беседовали, шутили, рассказывали разные истории, по ходу движения несколько раз выходили из машины, чтобы размяться.
Когда приехали на место, то, в первую очередь, не вынимая вещи и продукты, лишь скинув с себя легкую одежду и облачившись в купальники и плавки, бросились в воду. Вылезать из нее не хотелось, так она пришлась всем по нутру. Мы видели с Виктором друг друга без верхней одежды впервые. Я вдруг заробела, опасаясь того, что он найдет меня совсем не такой, как мне бы хотелось. Все-таки я - еще не настоящая женщина, хотя располагала всеми женскими атрибутами, как - пусть в шутку - выразилась незадолго перед нашей поездкой мать, когда я примеряла новый очень дорогой даже для нас купальник, купленный мне в подарок по случаю наступления лета...
Родители, словно маленькие дети, бросились в озеро, подняв брызги. Я поймала на себе взгляд Виктора, не то чтобы оценивающе мужской, но и не только дружеский.
- Как ты меня находишь?
- Очень симпатичная девушка.
- Только и всего?
-У тебя прекрасная фигура, купальник тебе очень к лицу.
- В меня можно влюбиться?
- Вполне. И что еще будет!
- Шутка?
- Я не умею делать комплименты, извини.
- Своим женщинам их не говоришь?
- Ты опять за свое? Прекрати! А то мы поссоримся.
- Тебе никто из твоих женщин не говорил о твоих плавках? Они малы тебе. Или им нравится, когда...Лучше вообще без них, если хочешь знать!
- Извини, если я чем-то не угодил тебе... Давай лучше догонять твоих родителей. Плавать-то умеешь?
- От тебя не отстану, не сомневайся.
Мы бултыхнулись в воду. Он как истинный джентльмен не позволил себе отрываться от меня. Мне очень хотелось хотя бы подурачиться с ним в воде - настолько я жаждала прикосновения наших тел. Но в страхе, что все испорчу, держалась рядом с ним, не рискуя... сесть, вернее, встать ему на плечи, чтобы нырнуть с них в воду...
После купания мы разобрали вещи, развели костер, приготовили еду, поели, потушили костер и разошлись - Виктор в свою палатку, мы - в свою. Родители заснули мгновенно, а ко мне сон не шел. Я никак не могла выкинуть из головы Виктора и думала только о том, каким образом расположить его к себе. И неимоверно злилась на себя за дурацкий разговор про плавки, теперь он думает, что я совсем дура, к тому же испорченная и развязная... Очень хотелось плюнуть на все, прийти к нему в его палатку и лечь рядом с ним. Больше ничего! Но я боялась окончательно отпугнуть или - еще хуже - разочаровать его. В конце концов, я заснула. Проснулась - уже совсем светало. Я даже не взглянула на часы - выспалась. Родители дрыхли без задних ног, они вообще любили поспать - особенно после тяжелой работы (им редко когда удавалось устроить себе такой отдых - на целых два дня).
Мне невероятно сильно хотелось видеть Виктора. Я направилась к его палатке и в нерешительности остановилась перед ней. Негромко позвала его, он не откликнулся. Я решила разбудить его и войти к нему. Но вдруг он спит обнаженным, и разметался во сне? И как только я войду, он проснется? Ничего - не ослеплю... Палатка оказалась пуста. На одеяле лежали его плавки. Я машинально спрятала их под подушку, решив, что он пошел купаться без них. Пошла к озеру и увидела Виктора, заплывшего далеко и возвращающегося назад, к берегу. Дальше я действовала мгновенно и решительно. Пан или пропал! Я не должна стыдиться своих чувств, я полюбила мужчину, хороша собой (пусть не врет, если это не правда). Лучшего момента не представится. Идти в воду в купальнике, когда он без плавок, просто нелепо. Я разделась и бросилась ему навстречу. Он плыл медленно, ловил кайф, как принято говорить. Пусть видит меня такой, какая я есть!...
И тут мне пришла в голову следующая мысль. Когда он окажется рядом со мной, притворюсь, будто силы оставили меня. Что ему останется? Спасать утопленницу...
Он не сразу увидел, что я без купальника (равно как я, что он - в плавках). Лишь тогда, когда я легла на спину при его приближении. Если он не онемел, то дар речи потерял. Он ожидал от меня всего чего угодно, но все же не столь очевидного предложения или, если хотите, наглости. Я соблазняла его, ничуть не стыдясь этого. Так он мог подумать. Не знаю, что подумал на самом деле, но сказал только одно: " Ты прекрасна еще больше, чем я ожидал!"
У меня все поплыло перед глазами, тело ослабло (я ничего подобного от него не ждала), захлебнулась и пошла под воду. К счастью, он успел подхватить меня снизу. Я тут же всем телом прильнула к нему, покрывая все участки его тела, выступающего над водой, своими поцелуями. Он уже не мог скрыть восторга и желания, хотя сказал менторским тоном: "Ты настоящая сумасшедшая! Что это пришло тебе в голову"?
- Я проснулась и решила искупаться. Только и всего.
- Только и всего! И тебе нисколечко не стыдно? (Тон выдавал его с головой, да и в самих словах сквозило такое лукавство, что я гордилась собой.)
- Это тебе должно быть стыдно, а не мне.
- Новый поворот. Можно подумать, это я плаваю нагишом.
- Здесь никого, кроме нас нет. И ты бы мог купаться без плавок.
- У меня пока крыша на месте. Хороши мы будем, если твои родители застукают нас здесь и сейчас. ( Такая мысль пришла мне в голову еще раньше. Но я не сомневалась в том, что они так рано не проснутся. А если случайно кто-нибудь из них все же проснется и хватится меня, что ж? Я пошла купаться. Издалека не увидят, в купальнике я, или без него.)
- Они спят мертвым сном. Их пушкой не разбудишь. А если б даже они проснулись и увидели нас, ничего страшного.
- Ты хотя бы понимаешь, что говоришь. Что они подумают?!
- Что ты глупый. Они, между прочим, не такие ханжи, как ты. Без тебя мы купались бы голыми. Не захотели смущать своего друга (я бессовестно врала, наговаривая на родителей).
- То есть ты хочешь сказать, в следующий раз...
- Могу им сказать, что ты заодно с нами. Тогда мы сбросим с себя все, и станем теми, кем сотворил нас Господь.
- Но Господь не призывал тебя тонуть у меня на глазах.
- Только и дел у него, чтобы следить за каждым смертным. Извини, если я тебя шокировала своим видом, и ты оказался спасителем поневоле.
- Не замерзла? Вода холодная - не успела согреться.
- Тогда согрей меня. Из простой любви к ближнему...( Я не отлипала от него.)
- Тебя отшлепать мало...
- Отшлепай. Прямо сейчас - я не возражаю, только приветствую.
- Хватит трепаться. Плыви рядом со мной, а то действительно придется спасать тебя.
-Не придется. Можешь не бояться. И нечего отводить глаза, из-за меня не превратишься в соляной столб. Я уже поняла, мои чары на такое не способны.
- Всыпать тебе по первое число мало. (От волнения его заклинило на одном и том же, видимо, сам желал меня отшлепать.)
- Выйдем из воды - можешь всыпать.
- Как-нибудь в другой раз. Когда подрастешь.
- Подрасту - так я тебе всыплю.
- Поговори еще у меня...
Обмениваясь подобными репликами, мы доплыли до берега. Витя шел к себе, в свою палатку, впереди меня, не оборачиваясь. Я шла вслед за ним, не отставая.
- Что ты надумала? Пошутили, и хватит.
- Можно я отдохну у тебя, согреюсь, всего пол часика и уйду. Пожалуйста.
- У меня нет таких прав, Лена. Я не располагаю собой.
- Скажи проще, не хочешь.
- Если б не твой возраст...нет, не то. И дело даже не в твоих родителях - моих друзьях... Нам нельзя ошибаться...
- Я не ошибаюсь. Я люблю тебя.
- Что ни говори, ты - ребенок...
- Вот и позволь ребенку пойти к тебе. Я даже не дотронусь до тебя, если не захочешь. Честное слово. Считай это простой ребячьей прихотью...
Он понял, я от него не отстану. Его бил озноб. Я не знала природы состояния Вити, но мне так хотелось, чтобы причиной тому была я. Потянулась к нему - он остановил меня.
- Ты понимаешь, чем я рискую? Своей совестью, долгом перед друзьями, полностью доверяющими мне. В состоянии представить себя на моем месте?
- Если б ты любил меня, то не размышлял и не разглагольствовал перед любящей тебя обнаженной девушкой.
- Хорошо, Лена. Полчаса, не больше. Просто зайдешь ко мне, и никаких вольностей между нами. И если родители нас застукают, вся вина лежит на мне.
- Никаких вольностей, и не застукают. Они будут спать мертвым сном не меньше трех часов... Хорошо, хорошо, вся вина на тебе. Но в случае чего я встану на твою защиту, скажу им, что ты вел себя со мной образцово-показательно, не тронул меня ни одним пальцем...(Я рассмеялась нервным смехом, мгновенно поняв, что он может подумать.)
Мы вошли в палатку. Он стоял в нерешительности, не зная, что делать дальше.
- Ты не хочешь снять с себя мокрые плавки?
- Отвернись.
- С какой стати. Ты же видишь меня голой.
- Я тебя о том не просил.
- И я не прошу. Если хочешь, я могу выйти из палатки, пока ты переодеваешься. Хотя не вижу в том никакого смысла.
- Черт, куда-то исчезли другие плавки.
- Что ж теперь, мы так и будем стоять? Я околела от холода. У тебя есть полотенце?
- На, возьми.
- Вытри меня, пожалуйста. (Я повернулась к нему лицом.)
-Ты сводишь меня с ума. (Он стал медленно вытирать меня, боясь прикоснуться к интимным местам моего тела.)
- Своей настырностью? Вот тут, пожалуйста, - здесь еще вода не стекла... Хорошо!
- Ты думаешь, я из железа?
- А кто тебя знает? Надеюсь, из живой плоти.
-Дьявол в юбке!
-Скорее, дьявол во плоти... Спасибо. Я сама, раз уж ты не решаешься тут... Теперь настала моя очередь...
- Нет, спасибо. Уж я как-нибудь обойдусь собственными руками.
- Ладно, обходись, я лягу под одеяло, у меня мурашки по всему телу... Только не вздумай ложиться в мокрых плавках!
- Она еще ставит мне условия! Найду себе другое место, подальше от тебя. ( Он вытирался тем же полотенцем.)
- Иди сюда, глупенький. Вот твои сухие плавки, если они так нужны тебе. (Я вытащила вторые плавки из-под подушки.) Переодевайся - и мигом. Время пошло!
Он повернулся ко мне спиной и снял плавки, отбросив их в сторону. После чего, не оборачиваясь, потянулся за другими, но напрасно. Я снова спрятала их.
- Настоящее дитя! Ладно, все одно. Пропадать - так пропадать.
Он нырнул под одеяло и отодвинулся подальше от меня, повернувшись ко мне спиной.
Я своими руками обхватила его сзади, прижавшись всей своей - уже разгоряченной - плотью к его - ледяной.
- Ты, как кусок льда. И что только твои женщины находят в тебе? Разве что это? (Я и не собиралась прикасаться к тому, что он больше всего скрывал. Но он мгновенно прикрылся руками.) Пока что твое мужское достоинство мне ни к чему. Пусть отдыхает, если оно чуть не умерло от страха. (Я никакого смысла не вкладывала в свои слова, но явно задела самолюбие Виктора, который тут же повернулся ко мне лицом, и сильно, со всей страстью, на которую был способен, прижал меня к себе так, что я насмерть перепугалась, как бы он не собрался доказать свои намерения перестать играть со мной в детские игры.)
- Извини, Витя, ты не понял. Иначе нам не миновать беды.
- Наконец-то, дошло!
В его голосе звучала не столько злость, сколько досада. Прежде всего - на себя. Я злилась на нас обоих. Совсем иначе представляла свое первое постельное приключение. Он понял, что сказал грубость, сам прижался ко мне. Мне только это и надо было. Я начала жадно и в то же самое время робко обшаривать руками его тело. В ответ он тут же стал целовать меня повсюду - с ног до головы. Я никак не ожидала от него такой пылкости и жара, мы отбросили одеяло, наши тела сплелись вместе и не расплетались до тех пор, пока я не почувствовала потрясение и жуткую усталость. Я была благодарна ему за то, что он не воспользовался моей слабостью. И вовсе не потому, что так ценила девственную чистоту. Я хотела прежде убедиться в его любви, в которой все еще сомневалась... В своей любви - я колебаний не знала...
И полчаса не успело пройти после этого нашего сближения. Не только я насытилась им. И он - мною. Хотя мы не дошли до самого конца, чувствовали себя раскованно и дали себе не меньше воли, чем через четыре года, когда Витя, наконец, признался мне в любви. И когда мы полностью обладали друг другом....
Ближе к вечеру погода резко испортилась, родители приняли решение вернуться домой. Виктор их поддержал. Меня никто не спрашивал. Я рассталась с мечтой повторить то, что произошло у нас ранним утром.
Я рассчитывала на то, что после такого интима мы станем ближе. Но все вышло с точностью до наоборот. Витя испугался. Его цельная - в общепринятом понимании - натура взяла верх над влюбленным человеком. Если он и любил меня, то не настолько, чтобы сохранять верность мне. Он искал любви без риска, без страха, без того, чтобы нарушать разные табу, наложенные фальшивой моралью. Он стал приходить к нам реже, стараясь не оставаться со мной наедине. Я поняла, он избегает меня и не желает больше связываться со мной, ребенком...
Весть о женитьбе Виктора стала для меня громом среди ясного неба. Как же он мог?! Я еще могла как-то понять его исчезновение, неуверенность во мне и в себе, страх из-за родителей. Ведь он мог ожидать от меня любого выверта. Но я еще больше любила его после того, как он своими неуемными ласками разжег во мне женщину, которой я не стала с ним по чистому недоразумению. Теперь я поняла, какую ошибку совершила, не отдавшись ему. Я не понимала тогда, в сущности, насколько неважно, осталась я девственницей или перестала ею быть. Я считала, что как женщина, хотя мне нет даже пятнадцати лет, имела бы все права на него, он не посмел бы уйти от меня к другой, хотя мог изменять мне с ними. И пусть редко, встречался бы со мной на какой-нибудь квартире, которую мог найти (у него есть приятели), и мы бы занимались с ним такой любовью, которая не только ему, никому из мужчин всей нашей планеты не снилась. При такой мысли я горько смеялась над собой, представляя наши сплетенные тела...
Решил жениться - даже не предупредил меня, только - родителей, что встретил-таки свою единственную. И когда?! Мне уже целых пятнадцать лет. Я еще не в полной мере любовалась перед большим зеркалом своей женской фигурой, но некоторые мои формы уже отвечали лучшим стандартам. Некоторые (мальчишки - старшеклассники и даже студенты) заглядывались на меня, провожали мою стройную фигуру взглядами, которые приятно - совсем даже не стыдно - замечать. Чего уж там, мне назначил свидание один второкурсник Университета, куда я собиралась поступать. Я даже пришла на него, но от дальнейших встреч отказалась, хотя он нравился мне, и вел себя пристойно, всего лишь поцеловал в щечку, правда, этот поцелуй несколько затянулся, но не могу сказать, что это вызвало мое неудовольствие и тем более возмущение. Однако я любила другого мужчину, пусть он неверен мне и изменял с другими, но ведь все это не всерьез и вполне простительно для взрослого мужчины, еще не готового любить меня - в его глазах - все еще ребенка.
Когда же Витя решил жениться, нас стала разделять целая пропасть. Нужно было что-то предпринять. Я никак не могла начать серьезный разговор с ним. И лишь перед самой его женитьбой попыталась объясниться с ним, напомнив о том случае, о нашей страсти. Он сказал, что стыдится того, что вовремя не сумел остановиться, просит простить его, а, когда я приняла всю вину на себя, не согласился со мной. Он как взрослый человек повел себя легкомысленно, мы наломали дров. (Я почти ненавидела его в этот момент за фальшь, он разрушал то, что дал мне.) Он обещал по-прежнему испытывать ко мне самую нежную привязанность, а когда я обняла его, мягко отстранился, сказав, что ему, уже фактически женатому человеку, не пристало обниматься с другими женщинами и девушками. Мое лицо покрылось краской стыда. Тогда он притянул меня к себе, обнял и с грустью сказал, что очень сожалеет о том, что я родилась несколько поздновато для него, вернее, он родился слишком рано. Поняв, что навсегда лишаюсь надежды быть любимой им, я не сдержала слезы. Он растерялся, не зная, как вести себя со мной дальше. Мне уже было все равно, я прижалась к нему и стала страстно целовать его. Понимая всю безнадежность этих прощальных поцелуев. Он стоял неподвижно, в ожидании, когда я оставлю его в покое. Большего срама в своей жизни я до того времени еще не знала...
За те долгие годы, что прошли с нашего знакомства, Виктор сохранил свой природный оптимизм, хотя успел сменить три места работы, многих женщин, женился по любви и разлюбил жену. Другой бы на его месте рвал на себе волосы, но он держал удар и никогда не жаловался на свою судьбу. Его дружба с моими родителями только на первый взгляд выглядела своего рода мезальянсом, так как они нуждались в нем никак не меньше, чем он в них. Да, Виктор не оправдывал своего имени как победитель, но нельзя сказать о нем, что он потерпел крах. Казалось, ничто не в состоянии сломать этого по-своему мужественного человека. Больше того, тот образ жизни, который он избрал, вполне отвечал его нраву и характеру. Он не знал зависти к чужому успеху. Зависть, говорил он, это такое чувство, которое испытываешь лишь к тем, кто достиг той вершины, которой хочешь достичь ты сам, если у тебя есть необходимые данные превозмочь все препятствия на пути к успеху. Такую зависть он еще понимал, но и ее не ощущал...
Жена, очевидно, любила Витю, во всяком случае, он не имел с ней никаких проблем. До тех пор, пока не понял, что любил и любит только меня. Повзрослев и отнюдь не подурнев, я уже держала себя в руках и при случайных встречах с ним старалась не подавать вида, что по-прежнему люблю его. И продолжала надеяться - в конце концов, он поймет, что и я ему не безразлична. Женское чутье подсказывало мне это. Чем больше он старался не замечать меня, тем четче проступали контуры того чувства ко мне, которое в нем зародилось далеко не вчера, но которое он изо всех сил пытался в себе подавить. Это лишь усиливало его интерес к той женщине, в которую превращался не самый гадкий утенок, каким я выглядела в его глазах даже в первый день нашего знакомства. Конечно, в то время я была совсем ребенком и никаких сексуальных эмоций вызвать у него не могла. Но с каждым годом - пусть не днем - я постепенно развивалась в женщину, на которую он взирал уже не без интереса. То, что я - пусть давно, еще, будучи ребенком, - призналась ему в любви, никак не гасило его чувство ко мне. И нашло подтверждение под Выборгом, когда он, несмотря на все свои страхи и сомнения, не устоял против наших чувств...
После женитьбы Виктор с женой бывали у нас редко. Я и хотела, и не хотела видеть изменника, уходя из дома. Но потом решила, что он не стоит того, чтобы из-за него пропадать черт знает где. Он не заслужил комфортабельного пребывания в моем доме. Пусть принимает родителей у себя, если ему стыдно смотреть мне в глаза. Но так сложилось, что чаще Виктор с женой приходили к нам, так как мы жили в центре города.
Родители уже считали меня достаточно взрослой. Я подавала надежды, оканчивала гимназию одной из лучших учениц. Я не сомневалась в том, что выдержу конкурс и поступлю в Университет без того, чтобы залезать в родительский кошелек. В моем присутствии они обсуждали многие темы, в том числе касающиеся наших общих знакомых и друзей. Так я услышала о том, что супруга Вити призналась матери в невозможности забеременеть от мужа, притом не по своей вине. Из этого я сделала вывод, либо Витя не хочет иметь ребенка, либо, вернее всего, не может. Оба варианта меня вполне устраивали, хотя я почувствовала определенную неловкость от радости чужому горю, а значит, своей не безгрешности. Впрочем, я была повинна и в других проступках, количество которых с годами перешло в новое качество (согласно законам диалектики, о которых я имела смутное представление). Философия не значилась у меня в любимых предметах познания мира...