Нет ничего более вероятного, чем невероятное. Для таких не наделенных достаточной силой воли людей, как ваш верный слуга, господа, обстоятельства играют едва ли не самую главную роль в их жизни. И потому нет ничего парадоксального в их поступках, которые, на первый взгляд, кажутся дикими и невероятными...
Это только присказка, сказка - очередная метаморфоза - впереди. Казалось, все в моей мало - многострадальной жизни пришло в равновесие. Я любил себя, жену, дочь, работу, почти всем доволен. Недостаточное (не то слово) материальное благосостояние моей семьи досаждало, но многие в нашей стране жили еще хуже, чем мы, и не жаловались Богу на свою судьбу, сравнивая ее с другими судьбами и теми, что сложились или до 1913 года, или после 1917, 1936, 1941 годов, или в 1994 и по сию пору годы. Я жил в своей стране, хотел жить именно в ней, вместе и порознь нести наш общий крест. Всякие доброжелательные советы, исходящие от разных друзей и недругов, проявлявщих трогательную заботу обо мне и моей семье, что нас ждет манна небесная в Германии, Израиле и особенно в Штатах, если я проявлю характер, до сих пор спавший летаргическим сном, мною шутливо отвергались. Хотя сказать, я вовсе не воспринимал их или не задумывался на эту тему, неверно. Особенно, с учетом того, что моя весьма скромная зарплата не выплачивалась месяцами, приватизация привела к невероятному обогащению отдельных господ, совсем недавно состоявших в разных правящих эшелонах КПСС и называвших друг друга товарищами. Перед моими глазами яркий пример. Нет, не моя жена. Она в свое время зарабатывала честным трудом, хотя некоторые ее доходы, даже основная их часть, уходили от налогообложения, чему были объективные причины - не мне вам о них рассказывать. Когда наше государство, независимо от социального строя, грабит своих подданных, те отвечают ему не менее изысканно. Так наша страна и существует. Но ведь нужно же знать меру! И беспределу должен быть положен какой-то предел. Или это нонсенс?! Сколачивать многомиллионные и даже миллиардные - в иностранной валюте - состояния за считанные месяцы - это слишком даже для моей страны. А пример, который я имею в виду, как нетрудно догадаться, связан с именем Геннадия, отнюдь не самого худшего и злостного из нынешних хозяев России. Он хотя бы унаследовал кое-какой капитал от папаши - не столько денежный, сколько в связях и возможностях, дарованных ему его социальным происхождением. Эти возможности плавно перетекли из одного - коммунистического - сосуда в другой - капиталистический, когда партбилеты за ненадобностью сжигались или о них напрочь забывали, но их носители - из верхов - воспользовались всеми властными полномочиями, которые умудрились сохранить. Не нужно забывать, в стране произошла "бархатная" революция, в результате чего власть из рук правящей коммунистической элиты под трубы и фанфары перешла в руки второго ее эшелона... Идут годы, в России по-прежнему богатеет меньшинство и нищает большинство.
Впрочем, оттуда, откуда я пишу эти строки, ничуть не виднее то, что сейчас происходит в моей стране, где остались те, кто советовал мне покинуть ее раньше, и кому я тогда не внял, так как любил Россию, многое в ней ненавидя. Этот парадокс известен.
Я покинул Россию и уехал в Израиль вовсе не потому, что искал для себя лучшей жизни, или, как говаривали с презрением в мои молодые годы (когда уехать в чужую страну было почти невозможно, и только отчаянные смельчаки или отчаяние пробивали стену ОВИРа) о тех, кто менял одну страну на другую, из-за курицы, т.е. ради одних материальных благ. Нет, я уехал, о чем иногда жалею (хотя бы потому - иногда, что в наши новые времена сохранил российское гражданство и теоретически могу вернуться в родное пепелище - без кола, без двора), совсем по другой причине, впрочем, не менее банальной. Из-за любви... Да, да. Именно из-за любви к жене, оставить которую мог только таким способом. Конечно, тому способствовали обстоятельства. Как же без оных, если ты сам не можешь круто изменить собственную жизнь. Есть такое понятие - критическая масса. До тех пор, пока наше терпение справляется с максимальными нагрузками и не наступает момент перегрузки, мы держим удар. Но когда возникает пресловутая критическая масса, именно тогда многие люди - особенно слабохарактерные, слабовольные, нерешительные способны на то, на что даже сильные и телом, и духом, и волей не пойдут, руководствуясь высшим мотивом, коим является, например, извините за пафос, любовь к отеческим гробам. И не обязательно к тем, что лежат в земле и принадлежат их предкам. Здесь, в Израиле, так много наших, русских, евреев и прочих, что и я, и моя вторая жена, и мой сын - даже они, родившиеся на Земле Обетованной, - знают и никогда не забудут язык, на котором произнесли первые свои слова. Более того, именно тут я по-настоящему стал интересоваться историей своего народа - своего, русского, к которому, пусть наполовину, принадлежу. Но заметил, большинство уехавших из России, даже глубоко обиженных ею чистокровных евреев, - еще больше полюбило ее - не за народ и тем более не за государство российское, а за корни, которыми они связаны с нашей страной (никак не этой и уже не нашей). Чтобы закончить эту ностальгическую тему, скажу только одно. Худо-бедно обосновавшись в Израиле, я перво-наперво приобрел право на просмотр российских телевизионных каналов, многие передачи которых остались такими же идиотскими, как раньше (взять хотя бы телешоу, когда в считанные минуты кто-то за ответы на глупейшие вопросы получает тысячи рублей при том, что зарплата и пенсия половины населения страны составляет ничтожно малую сумму). По случаю купил тома Карамзина, Ключевского, Соловьева, и читаю их, стараясь понять умом ту страну, в которой родился и в которую все еще верю. Такой я болван неотесанный.
Давно пора перейти к прозе своей жизни. Несмотря на все свои корни, любовь к жене, дочери, я уехал. Уехал, так как Маша предала меня, и я должен был ее оставить, коль скоро не хотел окончательно похоронить свое человеческое достоинство. Сейчас, через много лет, оглядываясь назад, я готов поставить в кавычки слово "предала". Конечно же, Маша хотела как лучше - по Черномырдину, который в свое время при своей чудовищной для премьера неграмотности очень точно охарактеризовал российский жизненный уклад: " Хотели как лучше, а получилось как всегда". Можно и так сказать: "Хотели как лучше, а получилось хуже, чем всегда".
Маша всего лишь скрыла от меня тот факт, что новое место работы, на которое я перешел по ее наводке, не только рекомендовано Геннадием, но и напрямую связано с ним - совладельцем фирмы, где я оказался. Я наивно полагал, она принадлежит одному израильтянину - бывшему советскому подданному, своевременно уехавшему из СССР и ставшему бизнесменом в той же оборонной отрасли, в которой за гроши трудился я в России. Как очень скоро выяснилось, этот гражданин в свое время учился вместе с Геннадием и Машей в одном институте. Когда еще в горбачевские времена перестройки и ускорения отношения между нами и другими народами и государствами, ранее недружественными и даже злейшими врагами, к коим, "естественно", принадлежали сионисты, существенно улучшились, Жора - так звали и зовут до сих пор моего благодетеля - быстро смекнул, что к чему, и подался в Израиль. Зная о не слишком благоприятном положении дел с автоматикой в нашем авиастроении (а именно на этой ниве он построил свой успешный бизнес), имея сведения о наших быстрорастущих в гору бизнесменах, включая своего бывшего однокурсника Геннадия, он в ту пору, когда родилась моя дочь, приехал в Россию и встретился с Геннадием. Не сразу, но все же нашел с ним общий язык и организовал с ним всего лишь одно из тех совместных предприятий, кои появлялись еще раньше и поначалу росли, как грибы по осени. (То было славное время, когда по инерции Запад верил в деловые обязательства стран СНГ и надеялся с прибылью вернуть потраченный капитал. Но, увы, просчитался. Позднее и Жора убедился в "надежности" инвестиций в нашу экономику и продал все свои акции Геннадию, чтобы не потерять все, что вложил в России.)
Новое совместное предприятие нуждалось в специалистах, я пришелся ко двору, тем более что Геннадий совместил полезное с приятным (не всегда же приятное с полезным). Разумеется, Маша была осведомлена об истинном положении дел. Не столько о нашей и чужеродной авиационной промышленности, сколько об общем бизнесе Жоры с Геннадием, которому с известных пор я перекрыл доступ в наш дом. Она узнала от Геннадия, совладельцы нуждаются в хороших парнях, знающих дело. Так как я совершенно случайно оказался именно таким парнем, мне предложили провести переговоры с Жорой, оказавшиеся, к общему удовлетворению, успешными. Я ушел из своего института - руководство поняло мои мотивы и не стало ставить мне палки в колеса, да и не могло, хотя высказало сожаление о потере - не первая такая и не последняя, дай Бог. Уже тогда, после вступления на трон второго президента, стало модно поминать всуе первого, назначившего первого. Второй через своего министра пообещал своим подданным уже в 2019 году ( какая точность!) жизненный уровень французов 200З года. Другими словами, опять наши внуки будут жить при коммунизме. Только недавно мечтали догнать самую бедную страну Запада Португалию, а уже замахнулись на Францию. Чуть-чуть подождем, будут Штаты, Япония, Швеция. Старая песня...
В конце концов, я при всем своем желании не мог сказать: государство это я. Более того, моя любовь к стране не простиралась на государство - ни на прежнее, ни на нынешнее. Я вообще считал и считаю, любить надо не государство, а близких, как бы далеко они ни жили. А государство - оно везде государство, что в России, что в Америке, что в Израиле, хотя существенно отличаются друг от друга. Государство таково, каков его народ. А народ и государство, как я уже говорил, это еще не страна, не ее язык и культура. Это у вас внутри. Как деньги. Или они есть, или их нет. У меня до конца моей жизни сохранится ощущение той самой ауры, что рождена великими языком и культурой. Так выспренно я еще не выражался, господа. Простите меня. Наверное, прав Володин: "С любимыми не расставайтесь". С любимыми, с любимой - страной, женщиной... Даже если они ведут себя не так, как вам бы хотелось... И все же я ни о чем не жалел и не жалею. И не потому, что, снявши голову, по волосам не плачут... Может быть, чтобы не жалеть о самой голове - том немногом, что отличает нас от низших животных. Хотя кто из нас - высшие, кто низшие - большой вопрос. Взять, к примеру, Микса. Расставание с ним для меня оказалось довольно тяжким. Но я оставил его дочери, без меня она обойтись еще могла, но не без кота, хотя к тому времени он был далек от лучших своих кондиций. И кошачье племя не красит старость...
Многие осудят меня. Как это я мог бросить ребенка, оставить его навсегда? Представьте, смог. Конечно, лучше любой непьющий и не ругающийся матерными словами папаша, чем никакой. И для дитяти, и для себя. Но лучшее - враг хорошего, не я это придумал. Быть номинальным отцом ребенка, оставаясь при том униженным и оскорбленным (без всяких кавычек) его матерью, я не мог. Уж лучше бы она мне изменила - изменяла. После такого унижения, когда я становился не просто наемным работником Геннадия - современным рабом, попадающим в полную зависимость от него, - я не мог поступить иначе, как круто изменить свою жизнь. И это вовсе не вопрос самолюбия. Элементарного самоуважения. Даже самосохранения.
Когда я сказал Маше, что ухожу от нее, она не приняла мои слова всерьез.
- Если ты любишь меня, то простишь, обещаю впредь никогда больше не вмешиваться в твою жизнь, хотя плохо представляю себе, как это возможно, когда два человека живут вместе и небезразличны друг другу.
Просто есть пределы такого вмешательства. Машина конституция не позволяла ей терять лидерство в отношениях со мной. Видимо, она просто недостаточно сильно любила меня. Или одновременно любила Геннадия. Или... Так или иначе, у меня не было другого выхода, как оставить страну, жену, ребенка и согласиться на предложение Жоры занять хорошую должность в его фирме в Израиле. Как бы я повел себя, не предложи он мне это место? Не знаю. Но с Машей не остался б наверняка. Тем более что после моего нового трудоустройства Геннадий снова зачастил в наш дом. Претендуя на словах только на дружбу с нами. Он прекратил домогаться моей жены (если ей верить). Но я не так глуп, чтобы не понимать его намерений, тихой сапой окончательно и бесповоротно вытеснить меня из Машиного сердца, как говорили в старые добрые времена, проливая не одну слезу глубочайшей печали. Я не стал дожидаться возвращения тех времен, безвозвратно оставшихся в прошлом. Маша не глупее меня, и по части проявления сантиментов особенно после того, как стала матерью, научилась держать себя в руках. Поэтому мы обошлись без лишних эмоций. Как только до нее дошло, что на этот раз мне не до шуток, она согласилась со мной: мы исчерпали терпение и кредит доверия друг к другу. Думаю, ей помогла прийти к такой мысли, если не любовь к Геннадию, то уверенность в том, что она не останется соломенной вдовой. Чуть ли не в тот же день, когда мы подали на развод, она начала оформлять брак с Геннадием. Все остались, в конечном счете, довольны: я, Маша, Геннадий, Жора. Марина была еще слишком мала, чтобы понять замену отцов. Тем более что Геннадий, если верить Маше, стал лучшим отцом, нежели я. Может быть, новый муж Маши на самом деле верил в то, что он - настоящий отец. Возможно, я недостаточно любил Марину, зачатую без моего согласия и ведома. Может быть, подсознательно во мне сидела заноза сомнения в подлинности собственного отцовства. Однако, когда я оформлял документы на выезд, в моей душе по Маше, Марине, родителям и Миксу довольно болезненно скребли кошки.
Мой брак с Машей распался на удивление легко и быстро. Словно мы сами желали положить ему конец и начать новую жизнь. Я не исключаю, Маша умышленно пошла на обман, когда скрыла, кто является хозяином фирмы, на которую она меня направила. Она не разыгрывала из себя невинную овечку, убеждая меня в полном неведении относительно роли Геннадия во всей этой афере. Позднее в своих письмах она частично упрекала себя в неумышленном сокрытии от меня правды. Но, как всегда, подчеркивала побудительный к тому мотив: желание делать добро. Как тут не вспомнить, писала она, о старом изречении относительно того, чем вымощена дорога в ад. Впрочем, тут же оговаривалась, ее нынешняя жизнь ничем ад не напоминает...
Я же до сих пор, при всей любви к моей новой жене и сыну, с теплом вспоминаю Машу, стараясь забыть все дурное, что мешало нам жить вместе, чуть ли не с начала нашего брака. Конечно, я ее любил. И не разлюбил...
Уже в Израиле я женился на той самой девушке, влюбленной в меня еще в институте, где мы вместе работали. Через полгода после моего переезда в Израиль мы списались, и без всяких авансов с чьей-либо стороны относительно будущего наших отношений она переехала туда же, где жили наши далекие предки. Правда, я не вполне уверен, что они жили именно в Хайфе, где я поселился и трудился на Жориной фирме, более чем достойно оценившей мою квалификацию. Я не мог жаловаться на свое материальное положение, зарабатывая на порядок больше, чем в России, занимаясь к тому же более интересной и творческой работой. Увы, я - для израильтян русский, вольно невольно старожилы дают мне об этом понять, хотя внешне ведут себя со мной вполне пристойно. Я не в обиде на них. Занял их место. С рабочими местами здесь не намного лучше, чем в новой России. Анекдотично, фирма, где они трудятся, принадлежит бывшему русскому. В Израиле евреев по крови, конечно, больше, чем лиц других национальностей, но большинство населения страны составляют новоприбывшие в страну, созданную в пустыне и на камнях теми, кто приехал в нее до и сразу после второй мировой войны. Мы прибыли на все готовое. И нам это не могут простить. Хотя в то же время большинство "аборигенов" помогает, чем может, новичкам, не только на первых порах постоянно сталкивающимся с многочисленными трудностями. И не только потому, что страна находится в состоянии перманентной войны с арабами...
Довольно скоро после того, как встретил в аэропорту Лину (мою нынешнюю жену) и помог ей с устройством на новой родине, я предложил ей переехать ко мне и стать моей женой. Недолго думая над проблемой нашего семейного будущего, мы сыграли свадьбу по местному обычаю, хотя, к сожалению, оба далеки от религии (но сам обряд нам пришелся по душе). Наша семья пополнилась сыном, который, хотя совсем мал, оправдывает пока мои надежды и не вызывает у меня сожалений. Так что теперь у меня двое детей - дочь в России и сын в Израиле. Я надеюсь когда-нибудь увидеться с Мариной, пока она еще не совсем забыла своего родного отца. ( Геннадий усыновил ее сразу, как только женился на Маше, я не возражал, коль скоро нахожусь так далеко от дочери). Впрочем, сами понимаете, никто моего на то согласия не спрашивал. Но в известность меня поставили. Любопытно будет когда-нибудь узнать, как сама Марина, повзрослев настолько, чтобы разобраться во всем, отнесется к двойному отцовству...