Звонок Геннадия, моего давнего приятеля (через полтора месяца после ухода от Толи), застиг меня врасплох. Я тут же вспомнила о Толином романе, давшем повод Геннадию напомнить мне о себе, а главное - о предстоящем разводе. (Как раз на днях перед этим у меня возникли основания считать, что я забеременела, хотя абсолютной уверенности в том у меня не было.) Между нами состоялся короткий разговор. На его вопрос, почему мой муж не принес роман нашему общему знакомому, я ответила, что с некоторых пор не вмешиваюсь в дела постороннего человека, каким стал мой муж.
- Но мы-то с тобой не чужие. Я хорошо понимаю тебя, так как совсем недавно сам находился в таком же состоянии.
Я не стала уточнять, в каком именно состоянии. На его предложение встретиться и поболтать через столько лет, что мы не виделись, дала согласие. Испытывала потребность немного развеяться и избавиться от назойливых мыслей. Хотела перебить свое мерзкое настроение, и было любопытно взглянуть на давнего знакомца, которому нравилась когда-то. Он пригласил меня на "Виртуозов Москвы" в Филармонию.
- С каких пор ты полюбил классическую музыку?
- С недавнего времени стал нравиться Бах, а за ним - некоторые другие композиторы.
- А как относится к Баху твоя жена?
- Никак, но в связи с нашим недавним разводом не стану, пожалуй, уточнять ее музыкальные предпочтенья...
О намерениях Геннадия в отношении меня я не задумывалась: едва ли у него могли возникнуть проблемы с выбором партнерш. Он заехал за мной после работы, мы наскоро перекусили в ресторане, нашли друг друга не слишком изменившимися. Конечно, мой однокурсник с тех пор, как я его не видела, возмужал. И стал еще более интересным мужчиной. К тому же он был одет со вкусом, подчеркивающим достоинства его статной фигуры. На меня он смотрел почти теми же влюбленными глазами, что много лет назад. Я подготовилась к нашей встрече, не хотела выглядеть брошенной мужем. И хотя мало задумывалась, как Геннадий воспримет мой развод, все же не хотела, чтобы меня жалели. Мне показалось, мой давний приятель не разочарован. В ресторане он подозвал к нам цветочницу, купил у нее и вручил мне букет роз. Мы очень мило поболтали на отвлеченные темы как люди, свободные от всяких обязательств перед кем бы то ни было.
Уж не знаю, любил ли Геннадий Баха, но несколько коротких фраз, сказанных им в
антракте, показали его знакомство с классической музыкой и даже знание некоторых деталей, мне малоизвестных. Даже если он специально подготовился к нашей встрече, получив нужную информацию о Бахе и "Виртуозах", это не могло расстроить. После концерта он спросил, куда меня везти. Ко мне или к нему. Мы поехали к нему. Я могла себе позволить. Так даже легче разводиться с Толей. Уж он-то наверняка не сидит все вечера дома в полном одиночестве. Толя спокойно воспринял мое сообщение о намерении развестись с ним в ближайшие дни.
- Хорошо, когда получу повестку из суда, непременно приду и обещаю не чинить тебе никаких препятствий.
Я питала слабую надежду, в последнюю минуту он предпримет какие-то шаги, чтобы отговорить меня от развода. Мой муж уже достаточно наказан, и теперь даже без учета своей беременности я могу простить его и вернуться домой. Но, видимо, Толя считал себя пострадавшей стороной и ждал от меня других слов. Развод был неминуем, хотя у меня все еще тлела мизерная надежда на позитивный отклик мужа на формальное заявление судьи о том, чтобы мы примирились друг с другом. Впрочем, я хорошо знала строптивый характер Толи. Себе во вред, но, если он во что-то упрется, его не остановишь. А сама я не желала первой искать пути к примирению. Так что, кто из нас обоих больше упертый, большой вопрос. И все равно считала необходимым выдержать характер. В противном случае, навсегда сдам свои позиции мужу, и он еще больше сядет мне на голову. Конечно, ребенок обязывал меня ко многому, но постоянных, принципиальных уступок мужу я хотела еще меньше, чем стать матерью - одиночкой. И кто сказал, что я навечно останусь ею. В конце концов, располагаю всеми данными для вторичного замужества. К примеру, один из моих старых клиентов до сих пор заглядывает в нашу контору и предлагает мне руку и сердце, хотя знает про мое замужество. Он пару лет назад потерял жену (внезапная смерть), детей у них не было. Вдовец старше меня - всего на семь лет, вполне прилично смотрится, обеспечен, имеет хорошую работу - менеджер в довольно крупной компании. Не могу сказать, что он нравится мне, но не противен, как Кашкин, вообще не противен. Как мужчина. А как муж и отец моего ребенка, если у него нет аллергии на детей, тем более - чужих, вполне приемлем. Хотя, при всех своих многочисленных недостатках Толя подходит мне больше. Видимо, я все же люблю этого придурка. И он меня любит, не сомневаюсь. К сожалению, бабы липнут к нему, как мухи. А секс для него - главное в жизни. Так что одиночество ему не грозит. Всякие житейские мелочи, к коим он относит денежные и бытовые неудобства, его не так уж волнуют. Может питаться, чем придется, носить любую одежду, зарабатывать смешные деньги... Он женился на мне не ради денег, это точно. А жаль. Да, жаль. Тогда бы он сдался на милость победителя. И не артачился раньше, не довел нас до развода... Если уж рубить канаты нашего брака, так сразу. Такое было у меня настроение в те дни.
Как любовник Геннадий не уступал Толе. К моему удивлению, даже превзошел его. Мне казалось, никакой другой мужчина не способен соперничать с моим мужем, таким многоопытным и умелым он выглядел. Что до богатства Геннадия, оно меня не касалось. Но не считала преуспевание любовника недостатком, скорее, оно являлось еще одним достижением, которого никогда не удостоится Толя. Мы были с Геннадием одни, своего охранника он отослал - тот не появлялся. Ни вечером, ни утром. В доме - все необходимое, чтобы утром следующего дня я смогла привести себя в порядок перед тем, как он подвез меня на работу, не доезжая нескольких домов до моего агентства. Геннадий вел себя исключительно корректно, не говорил красивых слов о любви. Но когда спросил, не желаю ли я снова встретиться с ним, то, опережая мой ответ, заявил, речь идет не об интрижке, в какой я могу его заподозрить. А мне - все равно. И хотя Геннадий не разочаровал меня в постели, я не склонна повторять свидание с ним. К такому выводу пришла утром. Я убила один вечер. Но так же убивать второй желания не испытывала, и потому под предлогом плохого самочувствия от второй встречи отказалась. Он, умница, все понял и сказал только одно слово: "жаль". Мы расцеловались как друзья и расстались. Я разрешила ему при случае звонить мне. Все бы ничего, если б не одно обстоятельство. Между моей близостью с Толей и Геннадием прошло не так много времени, и в обоих случаях я не позаботилась о контрацепции. С Геннадием, так как перед встречей с ним меньше всего думала о том, что последует после концерта. Я находилась в прострации, хотя Геннадий ее не заметил. Его поведение не вызывало у меня никаких неприятных ощущений, более того... Но... Хотя он делал все, чтобы понравиться мне, был весьма хорош в любви, приятель не помог вычеркнуть Толю из моей жизни. Мало того, именно теперь до моего сознания окончательно дошло, он потерян для меня навсегда. Ни за кого другого я замуж не выйду, это ясно. Не захочу. Как раньше не хотела никого, кроме Тани. Ребенок? Разве не ради него я сблизилась с Толей и вышла за него замуж? Что ребенок может быть от Геннадия (на сто процентов такой шанс я исключить не могла), как-то не очень волновало меня. Наверное, это и есть состояние полной или частичной прострации.
К счастью для меня и еще больше для Толи, ребенок все же будет от него. По всем расчетам, сделанным мной, когда я пришла в себя. Не вам, милые дамы, пояснять, что это за расчеты. Не прошло месяца, я успокоилась. Окончательно убедившись в своей беременности, посчитала постыдным ставить мужа перед свершившимся фактом. Бить на его жалость. Я постоянно надувала его. Если он узнает о ребенке, это доконает его окончательно. Он просто убьет меня и будет прав. Ни того, ни другого я допустить не могла. Теперь, когда я ждала ребенка, моя жизнь полностью наполнилась им одним. Ребенок стал главной моей целью. Иначе, зачем я прожила столько лет. Нет, уж лучше я воспитаю ребенка одна, чем навяжу его отцу. И какой он, Толя, - отец, не смешите меня, говорила я своим собеседникам в собственном лице. Это уже начинало походить на первые признаки тихого помешательства.
И все же я встретилась с мужем. За день до развода. Пришла за некоторыми своими оставшимися вещами, необходимость в которых у меня полностью отсутствовала. Я все еще надеялась, Толя даст мне сигнал к миру, расценит этот визит как попытку предотвращения развода. Но я сильно волновалась - не в последнюю очередь, по причине недавней встречи с Геннадием. И с точки зрения измены мужу (правда, смешно?), и - отцовства любовника, даже если его возможность чисто теоретическая. Все тут завязалось в один узел. И любовь к мужу. И скрытая от него беременность. И сам развод, которого я хотела избежать и который сама спровоцировала и организовала. И стойкость своего оловянного солдатика, так спокойно принявшего наш разрыв, независимо от степени вины его участников. Я старалась скрыть от Толи свое волнение, а он старался его не замечать, что подтвердило худшие мои опасения. Он вел себя так, словно на следующий день нам предстоял не развод с неприятной процедурой, а пустая формальность, констатирующая статус-кво в наших отношениях, сдвинуть которые с мертвой точки нельзя, да и нет в том никакой целесообразности. Я даже пришла к выводу - мой муж стал другим человеком, закаленным бойцом, приобретшим железную волю и характер. А то вообще влюбился в кого-то, и я ему стала помехой. Была любовь и вышла, вот и весь сказ. И зачем притащилась сюда? Завтра они расстанутся с тобой навсегда. Им с Миксом есть куда съехать с твоей гребаной квартиры, там их больше оценят и не станут лезть со своим уставом в Толин монастырь. К такому неутешительному выводу я пришла и еще больше расстроилась. Зря я сюда пришла! Дура! Так я еще никогда не унижалась. Жаль, мой ребенок будет не от Геннадия, а от этого деревянного истукана. Как только я могла не распознать в нем жестокость, безразличие, почти ненависть? Как ему удалось спрятать их под маской влюбленности, пылкости, легкомыслия, бесшабашности...Так мне и надо! Чего еще можно ожидать от мужчины? Как ты могла рассчитывать на то, что мужчина может заменить тебе Таню? Да они все уроды - физические и моральные. Достаточно их увидеть один раз в натуре. Сергей, Толя, Геннадий - все они одинаковые. С той лишь разницей, первый просто хотел тебя трахнуть на спор, второй - решил, наконец-то влюблен по собственному желанию, а третий - с некоторым запозданием решил старую задачку, странным образом не дававшуюся ему раньше. Если, не дай Бог, родишь сына, он вырастет и станет таким же тебе чужаком. Я собирала свои ненужные тряпки и спокойно рассуждала с мужем о том, как никому не позволим уговорить себя сохранить наш брак.
- Брак и есть брак, мы не первые и не последние, кто разводятся. Я освобожу твою квартиру, как только, так сразу...
Боже, и я могла любить это убожество, рожу от него ребенка - такого же недоразвитого, пустого, глупого?! Ни одной свежей мысли, идеи, ни одного дельного поступка. Даже в постели, оказалось, не такой уж большой умелец. Просто ты, моя дорогая, не знала мужчин. Геннадий доказал тебе, на что способны настоящие мужчины. И хотя тебя мало волнуют габариты мужских органов, пенис Геннадия впечатляет и не только сам по себе, а в деле. Смешно вспоминать, в нашу первую ночь ты поразилась величине Толиного члена - жалкой коротышки - по сравнению с Геннадиевым. Нет такого слова? Ты неграмотная. А как сказать? Да проще простого. По сравнению с членом Геннадия. Впрочем, ты не большая любительница мужских органов. Ничего уродливее в жизни не встречала. И чем они больше, тем уродливее. Вот уж чем смешно гордиться?! Не придирайся, Геннадий вовсе им не гордился, просто, что имеет, то имеет. Хотя не скрывал от меня свое мужское достоинство. Так или иначе, думаю, никто не испытывал сожаления по этому поводу. И ты, кажется, не страдала от избытка, данного ему природой, хотя в эстетическом плане пенис любовника тебя не очаровал. Так как ты до сих пор лесбиянка, тоскующая по одним женским прелестям?
Увы, мой муж спокойно отнесся к разводу. Мне даже показалось, доволен тем, что он исходило не от него. Настоящая размазня! Даже развестись и то толком не пожелал. Что бы он без меня делал, ума не приложу?! Тихое помешательство продолжалось и после того, как мы разошлись, угрожая мне и моему ребенку переходом в следующую стадию своего развития. (Легко и беспрепятственно нас развели. Судьи завалены разными делами, получают за свою противную работу жалкие деньги и разводят всех со скоростью звука. За нами стояло несколько разбегающихся пар. Толю хватило лишь на одно. Он сообщил мне, что ни он, ни Микс никаких территориальных претензий ко мне не имеют. Они могут переехать немедленно, но вся эта возня с пропиской и переездом утомительны, потому, с моего позволения, решатся на них, когда я надумаю жить в своей квартире. (Это уже нечто новенькое. Но я не возразила. Пусть поживут пока...) Да, еще. Он не понимает, почему я предпочитаю жить с родителями, когда у меня есть собственный дом. Что-то помешало мне послать их, Толю и Микса, подальше, а именно к Толиной матери, которая относилась ко мне неплохо, но в нашем конфликте, разумеется, фактически встала на сторону своего единственного сыночка. Узнав о разводе накануне суда, попыталась уговорить меня пойти на мировую с сыном.
- Мой сын так любит тебя, что простит все, даже измену, хотя, конечно, ты ему верна. Чего в жизни не бывает.
Ее сыночек не удосужился просветить мать о причине развода. Он никого, кроме себя, не любил. Хорошо, я хотя бы один разик изменила этому мерзавцу с Геннадием, не так обидно выслушивать Толину мамочку. Стоило бы родить от Геннадия, взяв алименты на ребенка от Толи, на тот момент моего законного супруга. Как докажет, что он не верблюд, во всяком случае, не отец? Кто, как не Толя, любил повторять фразу своего любимого Фрейда, отец недоказуем. Хотя с тех пор наука продвинулась далеко вперед, можно доказать все что угодно. Но мой Обломов скорее согласится отдавать треть своей нищенской зарплаты, чем доказывать свою непричастность к отцовству. Следовало бы наказать этого паразита за все сразу. Ведь ребенок мог быть и от Геннадия - от него б во многих отношениях даже лучше. Взять хотя бы деловые качества, напор, умение идти к цели... Но при всей своей тогдашней неприязни к Толе я не хотела другого отца своему ребенку. Опять помешалась умом, неужели все беременные бабы такие ненормальные?
Несколько раз (уже после развода с Толей) Геннадий звонил и уговорил-таки встретиться с ним для очень серьезного разговора. О чем пойдет речь, не сказал, т. к. это, видите ли, не телефонный разговор. Словно у ФСБ только и дел, как подслушивать его. Все мужики одинаковы. Если у них начинается зуд, они готовы на все, чтобы он у них прошел. Толя меня кое-чему научил. Но почему мы всегда обязаны идти им навстречу? Особенно тогда, когда сами подобный зуд не испытываем? Но старая дружба и предыдущая встреча, во всех отношениях проведенная Геннадием на самом высшем уровне, без наличия малейших претензий с моей стороны, не позволили мне послать его подальше. Я его не любила, пусть так, но это не давало мне права вести себя с ним по-скотски. Я только сказала ему, что очень занята все эти дни, устала и потому после нашей новой встречи обязательно вернусь домой. Чтобы не терял даром время, должен понять сам. И хотя обычно мужики понимают все наоборот, я считала своим долгом предупредить бизнесмена. Геннадий даже не обиделся на меня - и это после той многообещающей ему встречи. Что он во мне нашел, никогда не понимала. А что я нашла в Толе? Вот уж кто полное ничтожество, а ведь меня к нему потянуло. Видно, не все в наших силах...
Меня ничуть не заинтриговало то упорство, с которым Геннадий добивался нашей встречи. Что нужно от нас мужикам, всем известно. Вы, конечно, не поверите, Геннадий предложил мне выйти за него замуж. Как будто достаточно одного его развода со своей олигархшей по неизвестным и мало интересующим меня причинам. А моего - с Толей - по известным вам. Все же у бизнесменов, влюбленных и совершенно искренне желающих предмету своей страсти добра, их бизнес не способен вытеснить мысль, что они могут далеко не все. Мне даже жаль было видеть его обескураженное лицо, когда я очень осторожно, чтобы не обидеть старого приятеля, отказалась от заманчивого предложения. Он не понимал, как его, такого блестящего во всех отношениях человека, могут не любить. Он, видите ли, судил по моему поведению в постели и разговору с ним, подумал - пришелся мне ко двору. Не могла же я сказать ему, местами и временами он напоминал мне Толю и даже был лучше его? Разве я неблагодарная свинья, когда меня любят вообще и, в частности, такой мужчина, как Геннадий? Просто удивительно, до чего ж они примитивны, эти мужики?! Если они встречают с нашей стороны должное, на их взгляд, отношение к ним в постели, значит, наша любовь не только не уступает их чувству, но и превосходит его по своей глубине. Полный абсурд! Если б мы так судили о любви, нас надолго не хватило бы... Пришлось сказать Геннадию, все мне в нем любо-дорого, но я беременна от Толи. Думала, уж это остановит его. Так нет же! Он чуть ли не обрадовался. Только спросил, на каком я месяце - совсем незаметно. Мне бы сказать, на третьем, а я ляпнула, на втором. Он тут же смекнул, не зря преуспевал в бизнесе, отцом ребенка, по странному стечению обстоятельств, может оказаться сам. О чем тут же сообщил мне. Я не стала посвящать его в наши женские секреты, в принципе, известные взрослым мужчинам, особенно женатым, и особенно тогда, когда они непосредственно не касаются их самих, но заявила, ребенок абсолютно точно от Толи, а не от него. Не знаю, почему сразу не сказала, предохранялась с ним, потому понести от него никак не могла. Почему не солгала? Впрочем, чего уж там. Наверное, в моем подсознании нашлось место мысли подстраховаться при случае, коль скоро меня так любят. На Толю как мужа и отца я, естественно, уже не рассчитывала. Да мне и не нужен такой муж и такой отец ребенка - ни богу свечка, ни черту кочерга. Нет, я не воспользуюсь слабостью его характера. Один раз попробовала и обожглась. Слабые люди имеют обыкновение проявлять неслыханное упрямство тогда, когда их интересы диктуют прямо противоположное поведение. Они словно компенсируют свою вялость и апатию в обычной жизни. Они придумывают для себя некий фетиш. Например, принципиальность, самость, независимость от кого-либо другого и пр. Но чем черт не шутит? Вдруг этот тип образумится и не успеет жениться на другой такой же дуре, как я? Может быть, придет ко мне с повинной, и я сумею его простить. Я в это не верила, потому не солгала Геннадию. Геннадий заявил, ему безразлично, от кого у меня будет ребенок, он любит и меня, и ребенка, готов жениться на мне немедленно. И полез тут же доказывать свою любовь. После предыдущей нашей встречи мне показалось сплошным лицемерием отказать ему в поцелуях, на которые сама не отвечала. Он все понял. И лишь попросил меня не спешить с окончательным отказом...
Через два месяца я прислала ему поздравление по случаю его удачной женитьбы на какой-то американке. Не сомневалась, его знание английского позволит им найти общий язык не только в постели... Вот и верь этим мужикам - их любви! Впрочем, и этот брак у Геннадия не сложился. Но это произошло позже. А тогда...
Как-то я сказала своим родителям, скоро переберусь от них к себе. Они возражали, так как все еще надеялись на мое примирение с Толей. Но когда я сообщила о своей беременности, а от кого, умолчала, они однозначно решили - от Геннадия. Они знали его еще с наших студенческих времен. Благосклонно отнеслись к моей встрече с ним на "Виртуозах". И даже тогда, когда "Виртуозами" дело не ограничилось, верили в порядочность Геннадия и в мою верность мужу, пусть фактически бывшему. Но наше дело молодое, почему бы и нет, коль скоро никакие узы - уже после разводов - ни меня, ни Геннадия не связывали. Родителям и в голову не пришло, что в моем будущем ребенке может быть повинен Толя. Ведь он всегда был против него. Я умышленно не ставила родителей в известность о Толином отцовстве, так как боялась их невольного или вольного вмешательства в свою личную жизнь. Моя мать, узнав, кто зачал моего ребенка, помчится к Толиной матери, с которой продолжала поддерживать прежние отношения, а та стремглав понесется к сыну. Станет давить на совесть - самое болезненное его место после хорошо вам известного. Когда Толя женился на мне, свекровь радовалась больше сына, надеясь с моей помощью поставить своего шалопутного и непутевого сыночка на ножки. Мечтала не меньше моих предков о внуке - и она туда же. Ее действия были предсказуемы, моя жизнь могла превратиться в сущий ад. Уж пусть лучше отцом ребенка окажется другой добрый молодец. Все бы ничего, но Геннадий, будучи в отчаянии от моего упорного нежелания иметь с ним общего - пусть даже не его - ребенка, перетянул на свою сторону моих родителей. Зная меня, они с трудом сдерживались, чтобы не давить на мою к тому времени не слишком здоровую психику, дабы склонить к замужеству с Геннадием, коль скоро с Толей оно не сложилось. К тому же Геннадий ну никак не был хуже Толи, ну никак! При прочих своих достоинствах, коими Толя не обладал даже в зародыше, Геннадий, недолго думая, просто играючи, как считали мои предки, захотел и сделал мне ребеночка. А Толя, может быть, вообще несостоятелен по данной части. Лишь притворялся, будто не хочет иметь детей. Геннадий умел работать с людьми, этот маркетинг использовал в общении с родителями, обрабатывал их вовсю, не щадя живота своего и времени. Он летал самолетом, чтобы выкроить лишнюю пару часов времени на нелегкий бизнес, но не жалел драгоценного времени на свидание с моим отцом. У меня за спиной плелся заговор, но он не дал результата. Я была непреклонна. Когда родители поняли - я люблю Толю, хотя он того не заслуживал, - они сменили тактику. Как честные советские люди сообщили моей свекрови, что я беременна от Толи. (Не от другого же, о Геннадии они не проронили ни звука.) Свекровь настояла на встрече со мной.
- Я прекрасно тебя понимаю. Твой возраст и положение не позволяли ждать у моря погоды, и никакая золотая рыбка не сделает тебе ребенка, раз мой великовозрастный дурак не хотел его. (Видимо, у матери с сыном еще раньше заходил разговор на эту тему.) Но ничего, теперь он не отвертится. Ты обязана немедленно поставить его перед фактом: забеременела от него тогда, когда он спал с тобой в последний раз.
Такая осведомленность делала честь матери Толи, но не ему самому. Он, оказывается, еще и трепло. Мы в свое время договорились и держали слово - не ставить своих родителей в известность о нашей интимной жизни. Теперь он посчитал себя свободным от всяких обязательств и по всему свету растрепал: я не выдержала разлуки и прибежала к нему. Я окончательно перестала уважать своего бывшего мужа и даже чуть не уступила натиску отца, методично работавшего со мной по просьбе Геннадия. И если б сомневалась в Толином отцовстве, скорее всего, сдалась бы. Но человеческий фактор, который был, что называется налицо, хотя личика ребенка я видеть не могла, а так же поддержка свекрови придали мне силы поверить в более светлое будущее...
Прошло три месяца. Мне до жути не хватало Толи. Уже плевать на то, что он обо мне подумает. Может, я действительно в чем-то не права? Я ж не стану его неволить. Скажет, катись колбаской по Малой Спасской, тем лучше. Туда мне и дорога.
Изредка я приходила в свою старую квартиру. Многие мои вещи там оставались. Периодически, в Толино отсутствие, я туда заезжала и забирала некоторые из них. На этот раз у меня выработался план действий. Я решила вовлечь Толю в игру с ним. Ничего лучше не придумала, как стащить у него какую-нибудь его вещь, которой он хватится. Я взяла одну из оставленных им дома зимних перчаток и написала записку, в которой некто обещал вернуть ему, если он отгадает кто, когда и где ее нашел. В противном случае, он должен отдать мне оставшуюся перчатку. Вся эта глупейшая операция осуществлялась через консьержку, которая с полным сочувствием относилась ко мне. Разумеется, он не такой дурак, чтобы не понять, кто за всем этим стоит и хорошо подготовится к моему возвращению. Но уже не жены, а любовницы. Всю эту операцию я проделала с необыкновенной легкостью, расшевелила Толю, погрязшего в своих тупых работе, приятелях и, надо думать, девках. Он явно тяготился всеми ими и включился в игру - ответил в том же дурацком стиле и получил свою драную перчатку.
На следующий день после получения от консьержки звонка - перчаточная наживка Толей проглочена, - я сказала матери, с работы не вернусь, ночую вне дома. Как раз накануне Геннадий передал через отца билет на французский балет, и родители решили, я клюнула на приглашение Геннадия. А я передала ему - к сожалению, не смогу воспользоваться его любезным предложением, - и с его согласия отдала билет коллеге, которая должна была отдать ему деньги в том случае, если он придет в театр. Он не пришел. А я, дрожа от страха, вернулась с работы в свой дом...
Приготовленное заранее жаркое жгло Толе не только ноздри. Я согласилась с его просьбой раз в неделю приходить к нему в качестве любовницы. Я нуждаюсь в мужчине, а он, что ни говори, им является. И если не возражает, могу уже сегодня испытать с ним прежнее счастье. Ничего другого мне от него не надо. Я была почти искренна - нуждалась в его теле. Толя, в свою очередь, выказал радость по случаю моего решения стать его ненавязчивой любовницей и тут же, не сходя с места, приступил к делу. Но я остановила его, у нас еще все впереди, сначала нужно подкрепиться. И после легкого ужина сама повела его к постели. Не знаю, как ему, мне еще никогда не было так хорошо. Потому впервые в своей жизни добровольно сделала то, отчего мой Толя попал в рай. И я подумала, как же мало раньше давала ему счастья, если такая небольшая милость с моей стороны наполнила его им. Он никогда не осмеливался просить меня о ней, хотя неоднократно доставлял мне похожую радость. Нужно было прожить с мужем два года, чтобы развестись с ним и почувствовать собственное желание так ему угодить... ( Тут следует добавить еще одно: я избавилась от своего комплекса, связанного с предметом, который совсем недавно вызывал у меня малоприятные эмоции - во всяком случае, в плане зрительного восприятия.) Хотя, уверена, другие женщины баловали его тем же неоднократно. Когда мы отдыхали, он признался - очень боялся, я стану жалеть о том, что сделала. Более нежного и благодарного мужчину трудно представить. Мне показалось, он действительно до сих пор любит меня, и безоговорочно верила его словам любви. Хотя на этот раз все между нами продолжалось совсем недолго. Толя даже извинился за то, что слишком быстро иссяк. А я испытала оргазм еще раньше его и абсолютно всем осталась довольна. Утром сказала Толе - приду через неделю, как мы договорились. Он, чуть ли ни на коленях, стал уговаривать меня остаться с ним - никуда от него не уходить, во всяком случае, в этот день, тем более что он выходной. И тут со мной произошла очередная метаморфоза. Согласившись, я, словно все еще его жена, поставила перед ним обязательное условие - он позвонит Кашкину и узнает, сохранились ли у него шансы стать начальником отдела. Разумеется, до того я уже связывалась с Кашкиным и узнала про плачевное положение института. Должность начальника отдела оставалась вакантной. Кашкин исполнял его обязанности до того времени, когда ему подыщут замену. Толя в свое время отказался от написанного заявления, о чем предупредил директора в устной форме и принес свои извинения. Была бы честь предложена, никто не выяснял подробностей.
Услышав мои слова, Толя понял меня так, будто я затеяла с ним очередную грязную игру. Но, очевидно, ссориться, упускать возможность продолжения наших любовных свиданий не захотел. Он смирился со своей горькой судьбой и созвонился с Кашкиным. Толины дела оказались не так хороши, как он ожидал. Его пригласили на собеседование, которое он прошел. Оставалось уволиться с прежней работы. Я радовалась так, словно в моей судьбе произошли крутые перемены к лучшему. Но нас ждали большие испытания.
Когда он с трудовой книжкой в руках возвращался домой, на лестнице здания предприятия зацепился ногой за ногу и полетел кубарем вниз. В результате попал в больницу с серьезной травмой позвоночника. Долго рассказывать тут нечего. Та еще больница. Те еще больные. Те еще врачи. Хотя я сделала все возможное, чтобы Толя попал в лучшую больницу и к лучшему врачу. Не приведи вас Бог туда или в другую нашу больницу попасть. Кому из нас, Толе или мне, приходилось там особенно тяжко и тошно, трудно сказать. Если он чувствовал сильные боли в спине, то я - в душе. Все у меня складывалось самым идиотским образом. Я добровольно ухаживала за больным - всего-то моим любовником. Находилась от него на четвертом месяце беременности, о чем он не имел ни малейшего представления. Мои родители и даже его мать не понимали, зачем я истязаю себя и не позволяю последней приходить ухаживать за ним. Но она недавно перенесла на ногах инфаркт, никому об этом не сказала, я случайно узнала о нем от ее соседки по этажу. Более нелепой ситуации представить невозможно. Я взяла отгулы и ухаживала за бывшим мужем, едва ли не самым тяжелым больным в палате из шести человек. К другим больным приходили на несколько часов, а я, как проклятая, почти весь день сидела возле Толи и обслуживала его. Вы думаете, он чувствовал ко мне особую благодарность? Всем своим видом показывал, если б я не вмешалась в его спокойную холостяцкую жизнь, он был бы здоров, как бык. Но чувствовал себя, мало сказать, неловко. Мне пришлось все же сказать ему, его мать не совсем здорова, и ему не следует принимать ее помощь. Больные - народ удивительно эгоистичный. Он не слишком настаивал, чтобы я сказала, что с матерью. Единственно, когда она его навещала, отказывался от ее услуг, с необыкновенной легкостью ссылаясь на меня. Его мать все порывалась сообщить ему о моей беременности. Мне стоило огромного труда удержать ее от такого "своевременного" заявления. Толя принимал мое полное его обслуживание как само собой разумеющееся - оно не шокировало, но было мне мало приятно. Этот человек открылся новой - и не самой приятной - своей гранью. Он оказался неблагодарным даже в таких жизненных ситуациях, когда целиком и полностью зависел от других. Иногда мне хотелось послать его подальше и больше к нему не приходить. Особенно после одного пошлого инцидента, о котором не то, что говорить, вспоминать противно...
Да, я забыла. По моей настоятельной просьбе, чуть ли не в начале болезни, Толя позвонил по мобильнику моему мальчику-редактору. Мне звонить ему было неудобно. Задавать лишние вопросы Геннадию, навязывавшемуся мне в мужья, я не решалась. Но свой интерес к продвижению Толиного романа не утратила. Не понимаю, чем я собственно руководствовалась, когда воспользовалась незавидным положением Толи и убедила его сделать этот звонок. Не иначе, как в моем организме свили гнездышко нехорошие силы. Им угодно было уравновесить мой альтруизм, а как еще можно назвать уход за человеком, который был мне никем в то время. Я понимала, полным бескорыстием тут не пахло, но, хотите - верьте, хотите - нет, я бы при любых обстоятельствах оказала Толе помощь. И вовсе не потому что любила жертвовать собой ради других. Все дело, видимо, заключалось в любви к этому человеку, заслуживающему противоположного чувства. Да, от любви до ненависти один шаг. Не врет русская или нерусская пословица или не пословица.
Толя, как понимаете, позвонил редактору лишь в награду за мои труды, испытав ко мне далеко не родственное любви чувство. Выяснилось, мой мальчик за прошедшие месяцы оказался на грани банкротства, спасти роман мог только Геннадий. Что ж, если на то пойдет, решила я, обратимся и к нему. По старой дружбе. Если удастся уломать моего неизвестно кого. Это было необходимо не столько мне, сколько моему больному - по совместительству отцу ребенка, которого я выхаживала. Сами понимаете, кого. Ребенка. Впрочем, можно сказать, в некотором роде - и его отца...
Именно Кашкин, когда он пришел к своему будущему боссу с дружеским визитом, явился причиной нашей новой ссоры. Толе что-то померещилось, когда мы с Кашкиным переглянулись, не расслышав друг друга. Видимо, в отместку Толя отмочил финт - добро б ушами... И, хотя клялся, вся эта история явилась чисто случайным следствием физиологических особенностей его организма, думаю, тут связь можно уловить. Он, по его словам, и без того слишком долго терпел присутствие Кашкина, и вообще находился на пределе. Я не совсем верно истолковала нечто, похожее на гримасу крайнего нетерпения изменение на Толином лице. И когда Кашкин, наконец, покинул палату, поспешила подать больному утку, откинув верх одеяла. Я торопилась и забыла, где нахожусь. Эти придурки, лежавшие в палате, сдыхали от безделья и тупости, жаждали зрелищ, - к сожалению, хлеба им хватало. Иначе б не услышала с соседней койки оглушительное ржанье и восклицательное одобрение, не сразу поняв, в чем, собственно, дело, так как сначала услышала хохот соседа, а лишь потом увидела то, над чем вся палата надрывала животы. Оказалось, Толя в очередной раз изволил шутить - ему впору было вместо утки подать нечто другое. Но пока я оглядывалась по сторонам, силясь понять, Толя безуспешно - все еще поверх одеяла - пытался выполнить миссию, напрямую связанную с поданной ему, куда не надо, как он позднее острил, уткой. Созданная мной по неведению ситуация усилила восторженный рев мужиков. Тем из них, кто ничего не видел, во всех красках рассказывали немногие счастливчики, словно им довелось, преодолев земное притяжение, видеть Землю из Космоса. Лишь один человек из палаты - гей - возмутился поведением соседей, но лучше бы принял их сторону. Он негодовал, как могут мужчины в присутствии женщины развлекаться видом одного из них, попавшего впросак, не имея возможности регулировать свое поведение в виду непредвиденных им обстоятельств, сложившихся к тому же не по его вине. И вообще никто не виноват в том, что он таков, какой есть. Хохот еще больше потряс палату. Прибежала сестра. Толя, к счастью, с грехом пополам закончил, наконец, свою малую нужду. Сестру мало чем можно смутить, она всякого навидалась и наслышалась. Я же выскочила из палаты, как ошпаренная, и вернулась в нее только тогда, когда в ней установилась относительная тишина. Толя лежал так, словно он здесь совсем ни при чем. А когда я выразила свое отношение к пошлому эпизоду, виновником которого он был, Толя оправдал его "незавидным положением, в котором не так легко полностью контролировать все свои члены, - некоторые залежались настолько, что начали бунтовать. Конечно, если б я предвидел подачу ненужной в тот момент утки, к тому же, не под одеяло, то, во всяком случае, успел бы во время убраться под него". Все это говорилось совершенно серьезным тоном. Но мне было не до шуток, тем более таких примитивных. А коллег по палате он и вовсе взял под защиту.
- Тебе, Маша, трудно понять наше состояние, над которым смеяться, право, не грешно, хотя и не особенно смешно.
За моим бывшим мужем водился грешок - использовать известные выражения, переиначивая их смысл. Видимо, он полагал, так яснее высвечивается его чувство юмора, столь высоко им ценимое...
- Что с нас всех взять, народ подбирался здесь не в результате конкурсного отбора.
У меня создалось впечатление, он заодно со своими болванами, более того, насмехается надо мной. В отместку за все то, что связано с его новым трудоустройством, и особенно моими маниакальными планами напечатать его роман... Ведь без них не случилось бы и падение с лестницы. Такие горькие мысли пришли мне на ум, когда он с усмешкой все же признал виноватым во всех своих бедах, включая последнюю, только одного себя.
- Я не устоял против твоего присутствия. Конечно, невольно поставил тебя в глупое положение, прости еще раз, но оно - следствие реакции моего организма на изменение внешних условий.
Разумеется, я другого мнения на этот счет. И высказала ему свои претензии.
- Подумаешь, тут одни мужики и ты, моя жена, так что ничего страшного не случилось. Не нужно делать из мухи слона.
Что я ему уже давно не жена, и даже если б жена, то женщина? Меня удивила его толстокожесть и нежелание считаться со мной. За кого я борюсь, зачем мне такой муж, не стоит ли, пока не поздно, согласиться на брак с Геннадием и послать к чертовой матери этого скобаря? Я не понимала себя. Чем он приглянулся мне с самого начала? Тем, что объяснился в любви и говорил нежные слова? Когда это было?! Или все потому, как он биологический отец моего ребенка? Но ведь тот же Геннадий готов принять даже чужого ребенка, лишь бы я стала его женой. А этот, когда узнает о своем ребенке, обвинит меня во всех тяжких. И то удовольствие, которое я доставила ему, когда мы занимались любовью в последний раз, сочтет за ловушку, за приманку, за очередное вранье, преследующее одну цель: навязать ему себя и нежеланного ребенка, зачатого им путем моего обмана. И я сижу здесь с ним - все тот же самый обман, заманивание его в свои сети. Нет, мне не видать этого мерзавца, как своих ушей. Неужели он прав? Я ухаживаю за ним, выслушиваю его пошлости, смех других самцов только затем, чтобы окрутить его, заполучить отца своему ребенку таким гадким способом? Или все же я люблю этого паразита, совершенно никчемного человека, умеющего более или менее сносно делать (как выяснилось, ничуть не лучше других) только то, что когда-то казалось совершенно немыслимым для меня. Неужели я так опустилась, стала таким же животным, как он? Нужно бежать отсюда без оглядки, пропади он пропадом.
- Что, милая? Прости меня, я обидел тебя. Так низко пал. Все это пустая бравада. Боюсь, стану инвалидом, не вылезу отсюда здоровым. И потому позволяю себе гнусно шутить над собой. Да, да, именно над собой. А попадаю в тебя, самого близкого мне человека. Все, случившееся со мной, - расплата. Я ее заслужил. Как допустил наш развод? Почему не слушался тебя? Одно больное самолюбие и ничего больше. Прости меня, если можешь. И эта последняя моя пакость... Но я, правда, не хотел, так получилось... Идиот, выставил тебя, свою жену, прежде всего женщину, черт знает кем перед этими скотами... А сам я, сам, чем лучше их?
Я чувствовала себя на грани рева. Только слез моих тут не хватало. Пришел представитель профсоюза из Толиного института. Вот уж кого мы не ждали. Принес хорошую весть. Толю дождутся, директор просил передать ему самые лучшие пожелания в плане скорейшего выздоровления. Как же во время он явился! Даже Толя обрадовался ему, взял себя в руки, понял, в наше время нельзя расклеиваться и выворачиваться наизнанку. Мужики - удивительный народ. То, чего от них больше всего ждут, они изо всех сил стараются скрыть. Обнаружить собственную слабину для них - смерть. Всегда хотят выглядеть мужественными людьми. Именно - выглядеть!
Профсоюзный деятель разговаривал с Толей, а я погрузилась в горькие мысли. Как легко я перехожу от полного непринятия одного и того же человека к его обожествлению! Женская логика? Но лучше она, чем мужская, не позволяющая сильному полу проявлять свои чувства. Можно только представить себе, что бы творилось в Толиной душе, если б он был несостоятелен в постели?! Малейшие промахи в ней - такие, конечно, случались - становились для него огромной бедой. Неужели уж так важно для людей, как они выглядят в постели? Почему секс правит миром, во всяком случае, мужским? От него войны, преступления, почти все мерзости. От него и от властолюбия. А ты, милочка, разве ты сама, не стремишься подчинить своего Толю? И не говори, будто стараешься ради одного его блага. Так мостится дорога в ад, моя дорогая. Нет, нет, все это моя беременность. Я становлюсь плаксивой, впечатлительной, слишком нервной. Возьми себя в руки. Твой муж... Твой Толя... Какой он мой? Хорошо. Просто Толя, самый близкий твой человек... Это оспаривать не станешь? Слава Богу! Он не должен видеть тебя плаксивой дурой. Ты должна быть сильной. Хотя бы потому, как сейчас он нуждается именно в твоей силе, а не в слабости. Слабость свою можешь оставить до той минуты, когда он выйдет из больницы и обнимет тебя. Тогда можешь реветь в три ручья. Даже если он не захочет признать своего ребенка, узнав про него. Боже, как я скажу ему, как решусь сказать? Он меня убьет, и будет прав. Это пощечина ему, все прежние наши разногласия покажутся мелкими неприятностями. Нет, я должна нести этот крест сама, не пользоваться его положением. Если б не болезнь, он не произнес бы те слова, что ты услышала перед приходом работника института. Он будет недоволен тем, что опустился до такого признания. Вот уж поистине одна из самых гигантских глупостей: даже перед самим собой человек больше всего на свете боится выглядеть человеком. Я и не заметила, мы остались одни.
- Что с тобой, милая? Ты даже не попрощалась с гостем. Какой - никакой гость, правда? Ты хотя бы слышала, о чем он говорил? Или все еще под впечатлением моего гадкого поступка? Ты сможешь простить меня?
- Я давно все забыла. И что твой гость?
- Ты, действительно, целиком ушла в себя. Так устала. Из-за меня! Сколько неприятностей выпало на твою голову, родная. Дай руку. Какая она холодная. Ты здорова?
- Абсолютно, не беспокойся, любимый. Ничего, что я так назвала тебя?
- Просто замечательно, мое сокровище. Мы ведь будем вместе, если я выйду отсюда здоровым?
- Любым, каким выйдешь...
- Нет, только не больным. Я сейчас принимаю твою помощь, так как не теряю благодаря тебе надежды остаться здоровым и компенсировать тебе то, что до сих пор не додал. Знаешь, о чем я больше всего мечтаю?
-Догадываюсь.
-Убери, пожалуйста, руку. Они смотрят...
- А нам плевать. Или тебе несладко?
- Очень сладко, милая... Но только я иное имел в виду...
- Такое тут невозможно, как понимаешь...
- Я совсем про другое. Знаешь, о ком я сейчас мечтаю?
- О ком?!
- О нашем ребенке. Первое, чем мы займемся, если я выйду отсюда здоровым, ребенком. Я тут многое передумал. Ты права, надо было сделать его раньше. Я хочу иметь сына. Чтобы он был похож на тебя... Но прежде я должен выйти здоровым. Иначе все мои планы - пустышка.
-Конечно, ты выйдешь из больницы здоровым. Врачи не сомневаются в этом. Но сделать ребенка можно и не совсем здоровым. Как могла убедиться шестая палата, некоторые силы у тебя сохранились.
- Я с самого начала, едва познакомился с тобой, оценил твое чувство юмора. Рад, что ты нашла в себе силы простить меня и палату....
Я заметила, сосед прислушивается к нашему разговору. И решила перевести разговор в нейтральное русло. Вспомнила, не уделила должного внимания Толиным гостям. Сказала, Кашкин, какой - никакой он есть, все же не так плох. Именно ему, в конечном счете, мы обязаны новым Толиным назначением. Скорее всего, именно Кашкин, пусть даже сам в этом заинтересован больше всего, делает все, чтобы в институте дождались его выхода из больницы. Толе мои слова не понравились.
- Если б не Кашкин, я не лежал бы тут в состоянии, едва ли не в худшем, чем инвалиды. Как ты можешь отзываться об этой букашке с придыханием. Может быть, выйдя отсюда, если вообще когда-нибудь выйду, я обязан поклониться Кашкину в ножки?
- В таком случае в твоей болезни следует винить больше меня. (Такая железная логика доставила ему удовольствие.)
- Ты права, моя дорогая, но я тебя ни в чем не виню. Ты - мой ангел-хранитель, а Кашкин - порядочное дерьмо, хотя все мы приложили руку к случившемуся с нами...
Соседи Толи услышали слова про Кашкина - порядочное дерьмо, сказанные им слишком громко, они без всяких на то оснований вызвали горячее одобрение. Все стали обсуждать Кашкина, словно съели с ним пуд соли и объелись ею до отвала, на всю оставшуюся жизнь. Толя, со своей стороны, охотно им поддакивал и подбрасывал поленья в огонь их хулы. Вот она черная неблагодарность! Я тут же перенесла всю эту ругань на себя. Эти кретины взбесили меня, и я исторгла из себя в их адрес все ругательства, какие знала, за исключением ненормативных. Резонанс, однако, оказался обратным ожиданию. Мои слова встретили восторг и бурные, долго не смолкающие аплодисменты всех присутствующих, включая Толю, - и товарищу Брежневу такие не снились, когда он выступал перед своими членами ЦК КПСС. Правда, тогда все вставали и аплодировали, до боли отбивая ладоши. А эти придурки - по смягчающей вину обстоятельствам - лежали. Встать не могли. Мне бы посмеяться над собой вместе с ними. Но я обиделась - меня поняли совершенно превратно, я сорвалась с цепи.
- Толя нужен мне так же, как вы, его товарищи; поэтому, когда он выйдет отсюда, увидит меня разве что на том свете. И меня, и своего ребенка...
Повисла полная тишина. Толя, выкатив глаза, с ужасом уставился на меня и на мой живот.
- Не нужно так шутить.
- Мне не до шуток, коль скоро я беременна, и при том давно.
Он побоялся спросить, от кого. А палата всем скопом стала возмущаться засранцем, за которым денно и нощно ухаживает его беременная жена, он же, мало того, что ни ухом, ни рылом, так и вообще знать не желает, что ненароком обрюхатил ее. А когда я в запальчивости крикнула, что я ему никакая не жена, палата вмиг притихла. И стала шептаться, кем же тогда прихожусь этому выродку. И как совесть ему позволяет не только принимать мою помощь, но и выставлять себя в таком состоянии, которое не принято в общественном месте - даже при одних мужчинах. Как же надо не жалеть человека, хотя бы и женщину. Это то, что я слышала...
Сама не понимаю причину моего взрыва. Думаю, сказалась усталость. От всего сразу. Я оказалась в нелегком положении, отнюдь не деликатном, как называют его некоторые в подобных ситуациях... Носила ребенка, в отце которого уверена, но не на все сто процентов, так как даже расчеты нашего правительства, к сожалению, оправдываются далеко не всегда. Им никто не верит, несмотря на полное доминирование официальной точки зрения в СМИ. Беременность сама по себе, как бы легко она у меня ни проходила, действовала мне на нервы, хотя я страстно желала ее в свое время, и ни о чем не жалела. У любого человека нервная система исключительно чувствительна к любым переменам, даже если они так же позитивны, как окончание эры коммунизма и начало новой эры капитализма в нашей стране. Мне было далеко не безразлично, останусь я матерью-одиночкой или воспитаю своего ребенка в двойном одиночестве - с отцом ребенка. И хотя хорошо известно, какие отцы - мужчины, все же очень трудно отказать им называться отцами не только на словах. Как это ни печально, но без них зачатие ребенка представляется, по меньшей мере, затруднительным. Далее, не нужно забывать об огромной ответственности, которую я несла на своей работе. Деньги, дорогие мои, просто так у нас не платят, а мне они - нужны, да еще как, учитывая желание иметь их всегда - и чем больше, тем лучше, особенно теперь, когда у меня должен родиться ребенок. Забот, хлопот и усталости прибавлял уход за Толей. И хотя я взяла отгулы, клиенты (пусть умозрительно) не давали мне покоя даже тогда, когда я подавала судно своему бывшему мужу. Клиенты не могут ждать, пока он выйдет из больницы более или менее на своих ногах. На меня постоянно давил страх, как отнесется Толя к рождению своего ребенка, хотя сохранялась надежда: больного удастся приручить, чтобы повторно женить на себе, коль скоро ему ни с кем, судя по всему, не станет лучше, чем со мной. И дело тут не в словах, произносимых всеми мужиками, когда они находятся в угаре. А в их потребности жить с определенной женщиной, даже если она у них не одна. Волею судеб, не для того они однажды положили глаз и по-настоящему запали на какую-то женщину, чтобы освободить ее от их притязаний. Тут и право собственности играет не последнюю роль. Другими словами, при любом строе мужчина как избиратель и собственник просто так, без боя, если только у него сохранился к ней интерес, свою добычу не отдаст. Я не сомневалась, Толя свой интерес, и не малый, все еще питает ко мне. Но что произойдет с этим интересом, когда он узнает, как я его облапошила, меня весьма беспокоило. И тут все работало против меня. И его прежнее нежелание обременять себя ребенком, и стремление быть свободным вообще - не зависеть от кого бы то ни было, даже от меня, даже тогда, когда это в собственных его интересах. И сам обман, который мог уничтожить все следы моего влияния на него... Каково это знать, что тебя надули, воспользовавшись твоей мужской слабостью, чтобы направить всю ее силу совсем не туда, когда ты самозабвенно занимался любовью с предметом своей страсти. По правде говоря, окажись я сама на Толином месте, ни за какие коврижки не простила б человека, так низко обманувшего меня. Толя с его чувством достоинства и мужского самолюбия не простит меня, как бы он меня ни любил. В конце концов, он может избрать себе другую, менее лживую и не менее привлекательную и обеспеченную даму сердца. Такая задача ему вполне по силам, уму и способностям - при всей его лени и бесхарактерности. Я так подробно объясняю свой срыв в палате Љ 6, чтобы ни у кого не возникло вопросов, какая муха укусила меня в тот момент, когда контакт между мной и Толей сложился едва ли не самым благоприятным. И кроме того, стараюсь передать свое состояние, когда одни и те же мысли преследовали и ни на миг не оставляли меня в покое. Понимаю, со стороны это выглядит очень скучно. Но мне было тогда не до скуки, которую я могу вам, милые дамы, доставить. Простите меня великодушно, но я думала тогда только о себе. Как, впрочем, и поныне...
Шок, в который я повергла Толю, оказался куда ощутимей, чем шоковая терапия Бельцеровича в Польше и Гайдара в России. Вся его, Толина, конечно, не Гайдара же, жизнь оказалась на грани пропасти. О спине и говорить нечего, она чуть было не согнулась в три погибели, когда и одной - предостаточно, чтобы свести если не в могилу, то в инвалидную коляску ее хозяина. Но ему стало плохо и с сердцем, за которое он мгновенно схватился одной рукой, в то время как другая карающим мечом опустилась на место, невольно ставшее пособником злодейства, о котором он узнал в самый неподходящий момент своей жизни. Мало того, что он прикован к кровати своей болезнью, так вдобавок к тому же, находился в ней в расслабленном состоянии, не ожидая никакой подлянки от мира и тем более от меня. Мы так славно и трогательно разговаривали друг с другом, можно сказать, объяснились в любви, катализатором чему явилась ссора из-за такого пустяка, как не слишком удачная и своевременная подача ему утки. А ничто так не содействует любви, как ерундовая ругань. По контрасту с ней даже не слишком привлекательные и прекрасные вещи видятся, чуть ли не возвышенными. Чего, к сожалению, никак не скажешь о моем чудовищном обмане, столь внезапно раскрывшемся... Я предала всю его любовь.
Самое удивительное в этой истории - Толя довольно быстро пришел в себя, справился с суровой действительностью, мужественно принял удар судьбы и выбрал из двух зол меньшее. Как понимаете, выбор - не так уж велик. Либо я с его ребенком, либо свобода со всеми вытекающими отсюда последствиями. Неведомо как выйти из больницы без моей помощи, куда идти работать, так как свобода предполагала отказ от сотрудничества с институтом, становящегося в таком варианте в его честных глазах своего рода нонконформизмом. Это равносильно преданию идеалов демократии и переходу в стан коммунистов с их бреднями о свободе, равенстве и братстве. Мужские мозги иногда обладают свойством соображать. Особенно в критических ситуациях, когда целостности и суверенитету их хозяев приходится сталкиваться лоб в лоб с реальной жизнью. Мужская логика почти всегда отдает предпочтенье сытости и здоровью, даже если ради них приходится испытывать страдания и муки совести. (Не только любовь требует жертв.) А если к жизненным удобствам примешивается еще и любовь, как со всем этим совладать?
Так или иначе, но Толя достойно принял удар и устоял. Его руки приняли обычное положение, гнев и немилость сменились на расположение и благосклонность. Он, выяснилось, сам многое давно уже понял, мечтал о ребенке, сделать которого ему мешало нездоровье и товарищи по несчастью, чье свидетельство все-таки излишне при зачатии. В подтверждение своей готовности стать отцом нашего ребенка он сослался на свой боевой дух. Что-то раньше этот самый дух направлялся совсем на другие цели, но я не стала расставлять ненужные акценты. Если сейчас ему угодно думать иначе, чем раньше, это нужно только приветствовать, и я порадовалась благостной перемене. Счастлив был и мой малыш, который просигналил мне о своем состоянии по поводу обнаружения им первых признаков Толиного отцовства не только на генном уровне.
Толя трезво принял неизбежное, чем даже обескуражил меня. Казалось, мы столько раз в ходе нашей истории натыкались и натыкаемся до сих пор - и так без конца - на неизбежное, на те же метаморфозы в общественной жизни, что пора бы перестать удивляться. Тем более, неизбежное зло далеко неоднозначно воспринимается разными людьми как зло. Возьмем Зюганова. Кем бы он стал при товарищах Брежневе, Андропове или Черненко? А так он генеральный секретарь все той же партии народных заступников. О Ельцине и говорить нечего. Кем бы Толя был без меня? Кем он без меня был? До меня? Никем! Он все же не глуп, чтобы не понять все выгоды, сулившие ему моей любовью, моим ребенком и моим умением делать карьеру в наше трудное время. И вообще Толя нуждался в такой женщине, как я. Мало, кто способен сделать из него человека, достойного нашего времени. Я - не дура, чтобы не осознать перемены в Толе от состояния, близкого к инфаркту, до смирения. Его эпикурейское начало не позволило ему впасть в аскезу. Мало кто из мужчин захочет отказаться от жизненных благ. Я со своими сомнениями и страхами как-то не сразу это учла. Толя проникся любовью к будущему ребенку, признал все свои ошибки и даже согласился на продвижение романа в читательские массы, буде это мне по силам. Я торжествовала и праздновала полную и сокрушительную победу над своим слабовольным мужем.
Затем Толя попросил рассказать во всех подробностях, каким образом я проделывала с ним все свои "делишки", дабы наставить на истинный путь, и я поведала ему без всякого вранья почти все. Конечно, ему незачем было знать о моей прошлой личной жизни, до замужества, о моих интимных встречах с Геннадием. Толя не без интереса выслушал мою исповедь, и остался доволен. Надо отдать ему должное. Даже не слишком выгодно отличающие его ситуации он воспринимал с присущим ему чувством юмора и некоторой отрешенности: чему быть, того не миновать. Между нами, казалось, установилось еще большее доверие, чем до этого. Моему настроению могла позавидовать любая женщина. Но иногда, милые дамы, преждевременная радость ничуть не лучше преждевременных родов. Я утратила бдительность и втуне произнесла имя Геннадия как спонсора возможной публикации Толиного романа. (Не помню, говорила ли я вам, Толя уже слышал от меня о Геннадии. Геннадии - таком умном, богатом, красивом и влюбленном в меня. Предлагавшем себя когда-то в мои мужья? Такими не совсем правдивыми словами я как-то встретила мужа, однажды загулявшегося до утра и севшего за стол есть, как ни в чем не бывало.) Вот уж поистине, поспешность нужна только при ловле блох. Толя, услышав имя спонсора, сник, его энтузиазм куда-то испарился, и он уставился на мой живот. Словно в нем была заключена разгадка всего мироздания. И сосед, самый злостный наблюдатель, едва не поссоривший нас с Толей на всю оставшуюся жизнь, оказался тут, как тут, также с подозрительностью уперся своими зенками в мое чрево. Вся шестая палата бросила свои болезни к ногам моей беременности. Мне стоило огромного труда сохранить хладнокровие и тихо сказать Толе, мы становимся предметом всеобщего внимания. Толя продолжал смотреть на мой живот, и я ощутила, как мой ребенок сигналит мне о грядущей перемене в настроении отца.
- Что-нибудь случилось, дорогой?
- На каком ты месяце, милая?
- Забыл, когда мы встречались перед тем, как разбежаться и развестись?
- Как можно-с? Такой незабываемый вечер-с и незабываемая ночь-с. Ты превзошла тогда самое себя. Чего только не сделаешь ради ребенка!
- Ребенок тут совсем ни при чем, дорогой. Всего, что между нами было, я хотела сама, так как любила и люблю тебя.
- Приятно слышать такие слова. И все же, согласись, любовь и ложь несовместны, как гений и злодейство.
- Ты прав, милый. Мне не следовало таким путем обзаводиться ребенком. Но ведь я хотела иметь его от тебя все два года, прожитые нами вместе. И только тогда, когда я поняла, нет никакой другой возможности заполучить именно твоего ребенка, я пошла на все это. В конце концов, у тебя нет никаких обязательств передо мной, ты вправе не признавать своего отцовства, я ни в коем случае не стану претендовать на него. Да, я умышленно не воспользовалась контрацепцией, но пришла к тебе не из-за ребенка, мне разлука с тобой после ссоры была сплошным адом, так как я нуждалась именно в тебе самом. Но поскольку у меня не могло быть никакой уверенности, я решила не медлить...
- По принципу, сделала дело - гуляй смело. Ловко меня обвела, ничего не скажешь.
- Ты не сможешь меня простить, я так и знала. Я все равно ни о чем не жалею. У меня будет от тебя ребенок. Это совсем немало. Как только выйдешь отсюда, я обещаю никогда больше не напоминать о себе. Ребенок - моя забота, ты его не увидишь и ничего о нем не узнаешь. - Мелодрама в самом лучшем виде. Может быть, перейдем к ее второму акту?
- Я не понимаю, о чем ты говоришь. Что ты имеешь в виду?
- Конечно, я полный профан в этих родильных делах, но, по моим дилетантским представлениям, женщина на четвертом месяце беременности выглядит несколько иначе.
- Как это понимать, Толя?
- Понимай, как знаешь. Надеюсь, лучше меня знаешь, на каком ты месяце.
- У тебя, мой друг, свихнулись мозги, если ты заподозрил меня в желании навязать тебе чужое отцовство...
- Почему бы тебе ни назвать имя настоящего отца? Или он не пожелал стать им, узнав от тебя, что вы сотворили?
Тут я в негодовании, без всякого умысла, совершенно непроизвольно, со всего размаха занесла над Толей руку, чтобы ударить неблагодарного мерзавца, сказавшего чудовищную ложь, оставлять безнаказанной которую - равносильно признанию его правоты. Моя рука остановилась в считанных сантиметрах от его лица, наблюдавшего за мной с неподдельным интересом. Казалось, он просто мечтал о том, чтобы я даже убила его, лишь бы он оказался бессовестным негодяем, посмевшим заподозрить меня в таком неблаговидном поступке, как зачатие ребенка не от него, а от кого-то другого. Во всяком случае, мой жест сослужил мне неплохую службу. Толя успокоился, его ожесточенное лицо смягчилось. На нем появилось выражение смирения перед судьбой и покорности. Ввиду отсутствия каких-либо доказательств, он нехотя признал свою неправоту. Ему ведома презумпция невиновности.
Нужно сказать, когда значительно позднее Толя вернулся к этому эпизоду, ставшему переломным в нашей жизни, он запомнил его совсем не так, как я вам его поведала. Он, видите ли, не поверил в ту чушь, которую я несла про Геннадия - альтруиста, и до сих пор не может понять, почему это я так взбесилась. Тут нужно признать правоту его любимого Фрейда, как бы к нему ни относиться (я - плохо). Коль скоро Толя заинтересован в том, чтобы не было другого отца у нашего ребенка, тем более Геннадия, олицетворявшего в своем лице успех и благополучие, такой типаж должен исчезнуть. Это могло произойти, если бы Толя сумел выкинуть из своей головы Геннадия. Но Толя хотел сохраниться в прежнем своем непритязательном виде, без потери самого себя, - пусть такого - никакого. И сохранился. После долгих колебаний между полной неизвестностью и славой он гордо отказался от успеха, тем более сомневался в нем, если его роман опубликуют. Представил себе: мало того, что нужно пойти на поклон к близкому приятелю жены, так еще роман с треском провалится. Не иначе, приятель, издавая роман, специально подкладывает ему такую жирную свинью... Какие мысли бороздили чело моего мужа, можно только догадываться. Но одно, несомненно, черные тучи веяли не только над ним одним. Иначе бы Россия не вышла из капитализма в семнадцатом году и не вернулась к нему через семьдесят лет так, словно не существует ничего слаще...
После того, как моя рука застыла в воздухе и не опустилась так низко, чтобы дать по физиономии моего больного, я поняла, первая гроза, нависшая над моей головой и нашего ребенка, прошла стороной. Следующие опасны, но не так. Я их ждала. Но что они в сравнении с радостными ожиданиями, связанными с рождением долгожданного дитя...