Лучше бы я не рассказывал Маше о своем сне. Далеко не всегда следует поведывать свои исповедальные сны даже самым близким людям, так как они могут доставить им не слишком большое удовольствие, ставят их порой в положение хуже губернаторского, если иметь в виду питерского, который с помощью самых грязных выборных технологий расправился в свое время с предыдущим мэром, а позже попал под гусеницы федерального танка, выкашивающего одного за другим его замов так, что первый из них умер ненасильственной смертью, а это само по себе редкость на нашей родине.
Мне не слишком приятно вспоминать и тем более рассказывать о том, как Маша, в конце концов, призналась мне о своей связи с Геннадием, происшедшей, если ей верить, через месяц после ухода от меня, почти накануне бракоразводного процесса. Вместо того чтобы испытать, по меньшей мере, неловкость от своего вынужденного признания, Маша бессознательно избрала тактику оправдания своего поведения с Геннадием не только в прошлом, но в настоящем и в будущем. У меня впервые за то время, что мы снова зажили вместе, возникло и с каждым днем стало укрепляться убеждение в очередной трансформации Машиной любви ко мне. Часто с убытием любви у одной из сторон, у другой она прибывает, поддерживая прежнее суммарное равновесие. По принципу, чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей. (От перемены мест слагаемых сумма не меняется.) Но после странного и неприятного разговора с Машей я стал замечать ухудшение отношения к ней, с горьким удовлетворением отметив в себе угасание прежней страсти. Мне не хотелось показывать жене, что ее решение сохранить свои дружеские отношения с бизнесменом уязвило меня. Едва ли не больше, чем прозвучавшее вызовом в мой адрес - невыгодное для меня физиологическое сравнение с Геннадием. Я не привык проигрывать во мнениях женщин, мне небезразличных. Если им приходилось иметь совершеннее любовников, нежели я, они никогда не говорили мне о них. Маша не могла не понимать всю абсурдность продолжения встреч с бывшим любовником, свидетельствующих о явном игнорировании моих интересов и самолюбия. Видимо, связь с Геннадием привела к качественной метаморфозе ее любви ко мне, хотя, возможно, она в полной мере сама это еще не осознала, так как заявляла мне о том, что любила и продолжает любить только одного меня, доказательство чему ее жизнь со мной, а не с Геннадием. Однако я не желал доказывать свою любовь Маше подобным же образом и тем более искать ей замену у других женщин. А такая возможность у меня как раз была. С некоторых пор на меня положила глаз одна молодая девушка из другого отдела, делающая реверансы в мою сторону и явно не возражающая встретиться со мной вне институтских стен. Она хороша собой и могла составить для меня вполне определенный интерес, когда я испытывал явный дискомфорт в отношениях с женой. Я не хотел вступать с ней или с другой женщиной в интрижку только потому, что оказался в нынешнем положении. Это бы поставило меня перед собой в еще более унизительное положение, мелкая месть никоим образом не давала мне облегчения. Кроме того, я прекрасно понимал, на какой риск пошел бы в отношениях с женой. Может быть, именно этого она и добивалась, хотя едва ли стремилась избавиться от меня, - во всяком случае, сознательно.
О Машиной реакции на мой сон следует сказать подробнее. Она не только признала факт своей связи с Геннадием, которая, по ее словам, была единственной в своем роде, но и сказала мне о том, что приятель в очередной раз предложил жениться на ней. Тут концы с концами мало сходились, поскольку жених в то время состоял в браке. Его развод с американкой - второй женой - произошел позднее, именно после него он получил полную свободу и мог позволить себе сделать Маше серьезное предложение. (Впрочем, у меня устарелые представления о морали.) Прижатая к стенке, Маша вынужденно согласилась - Геннадий до сих пор не оставляет попыток склонить ее к разводу со мной и браку с ним, но - оговорилась она - с самыми чистыми намерениями и средствами. Мне ли не знать, что это за намерения, средства и приемы. Он располагает всеми необходимыми ресурсами, чтобы добиться своей цели. Ее поведение лишь разжигает Геннадия, женитьба на Маше встает у него в один ряд с крупными коммерческими схватками с мощными конкурентами. Он добивался согласия моей жены, чему содействовала бы крупная ссора между мной и Машей, а также серьезное расхождение и непонимание общих интересов, что собственно и произошло. Маша явно колебалась, так как ее природа не допускает попадания в зависимость от других людей. Она предпочитает навязывать свою волю, что, собственно, с нами и случилось (в некотором роде, я - подкаблучник, хотя время от времени сопротивляюсь). Я превратился совсем в другого человека, изменив свою сущность. С общечеловеческой точки зрения, возможно, я стал лучше и цельнее, больше соответствуя духу времени. Но утратил самого себя, превратился из легкого, даже в чем-то легкомысленного человека в зависимого и подозрительного, чем во многом обязан своей жене, любви к ней. И вот теперь я увидел, игра, если этим словом можно назвать мое чувство к Маше, не стоит свеч, высокопарно выражаясь, зажженных в свое время на алтаре.
Мне на работе показали желтый журнальчик, в котором со всеми подробностями рассказывалось о попытке соблазна Геннадием двадцатилетнего парня, нуждающегося в деньгах для участия в международном математическом конкурсе за рубежом. Якобы Геннадий влюбился в студента, повел его в ресторан, напоил и попытался путем подкупа склонить к сожительству, о чем тот рассказал журналисту. Очевидно, вся эта история была наспех состряпана, для пущей убедительности называлась фамилия студента. Я использовал эту сплетню, когда выдал ее Маше в виде исповеди одного из сотрудников моего института, о чем позднее пожалел, так как тем самым унизил самого себя. Маша, разумеется, сочла мой рассказ полным бредом. Но любопытно, она не исключила возможности гомосексуальной ориентации своего любовника - с кем не бывает? Лишь не допустила мысли, что такой деловой человек свяжется с каким-то неизвестным и непроверенным студентом, рискуя своим имиджем. Вот уж поистине законы джунглей, как говаривали в советские времена.
Видимо, Маша серьезно, используя жаргонное выражение, запала на Геннадия, коль скоро упорно и настойчиво настаивала на том, что не изменит дружбе с Геннадием, - даже вопреки нашим с ней общим интересам. Я смутно помню ее аргументацию, да и была ли она приведена вообще? Он, по ее словам, ничего плохого ей не сделал, чтобы беспричинно рвать с ним. Действительно, если мыслить строго логически, она права. Он спас ее от хандры, когда стал любовником, ублажил душу и тело, любил, чуть ли не отроком. И сохранил свое чувство по сию пору, предложил Маше руку, сердце и огромные капиталы, признал чужого ребенка, не выдал Машу со всеми потрохами мужу, чтобы ускорить в нужном для себя направлении развязку. Красив, умен, богат, деятелен, перспективен - при желании может стать депутатом Думы - среди заединщиков пользуется большой популярностью и располагает нужными деньгами для попадания в первую палату парламента страны. Любой здравомыслящий человек любого пола - мужского, женского и среднего - с необыкновенной легкостью разрешил бы Машины сомнения, но она не решается сделать окончательный выбор между мужем и любовником. Видимо, в чем-то я превосхожу Геннадия. Оно коренится не вне, а внутри моей жены, привязывая ее ко мне неразумными путами прежней привязанности. Может быть, тут также сказывается нежелание бросать на половине пути проделанную работу надо мной - своего рода труд Пигмалиона над Галатеей - статуей прекрасной девушки, оживленной Афродиты. Когда-то она полюбила, вышла замуж, почти целиком перелепила, добилась не мытьем, так катаньем от меня ребенка. Осталось вывести меня на дорогу жизни: она верит в мои мозги, и ищет им лучшее применение. Маша еще не отчаялась, готовя своего не слишком боевого коня к будущей переправе. Вот и не хочет менять на ней коней - мужей. Путь наименьшего сопротивления мало привлекателен для таких деятельных, в определенной степени авантюрных, но вполне рассудительных натур. Кто знает, как повернется к моей жене Фортуна через пять - десять лет, когда она перешагнет свой нынешний и без того немалый возраст? Останется ли она столь же обаятельной и привлекательной для такого мужа, как Геннадий, когда и в прошлые времена он легко находил для себя самых молоденьких и хорошеньких девушек? Соль земли русской, не надумает ли он со временем сменить очередную жену, ее самое, на молодуху? Никаких гарантий ей никто дать не мог, разве только Господь Бог, но у него и без нее немало забот.
Конечно, я сам нарвался на ответ, каким она нашла любовника в постели. Каков вопрос - таков ответ. Но он больно задел мое самолюбие. Мне впервые дали понять, есть мужчины в русских селениях лучше меня. Им не нужно входить и без того в горящие избы своих женщин, чтобы испепелять их своей страстью. Достаточно физической одаренности и места в нынешней людской иерархии. Унизительно не то, что любовник статью превосходит меня, а то, что я не скрыл от Маши свою зависть ему в этом. Хороший урок для будущего. Мне его не достает. Если женщины вас не бросали, значит, они были не те. А я возомнил о себе невесть что. Вот и получил по морде. Но главный мой недостаток - я по-прежнему зарабатываю сущие гроши, особенно на фоне нынешней российской действительности, когда молодые и наглые львы делают целые состояния за несколько дней. Во всем остальном я почти идеальный муж. Не пью, не курю, не изменяю жене, люблю своего ребенка, помогаю по дому... Другими словами, вполне приличный семьянин. Но и это может являться причиной моей несостоятельности как мужчины?!
Так или иначе, но с тех пор я заметно охладел к жене. И скорее делал из этого секрет, чем не делал. Мне не хотелось, чтобы Маша заподозрила меня в мстительности или в бешеной ревности. К тому же я почти не испытывал их. После нашей долгой и продолжительной, как болезнь, беседы моя былая страстность умерла, и интерес к жене как к человеку угас. Возможно, решимость Маши игнорировать мои законные интересы стали последней каплей, напомнившей остаткам моей гордости, что в одночасье от нее не останется даже руин. Можно все что угодно говорить о слабости моего характера и воли, но в данном случае они принесли мне пользу. Видимо, такова природа некоторых людей, не будучи борцами, они достаточно легко уступают дорогу сильным и властным. Это своего рода самосохранение. Моя умная Маша - на самом деле умная, без всякой иронии, - возможно, учла эту особенность моего характера и подготовила нужную ей почву для нашего развода. Но я не желал инициировать его, допуская другую интерпретацию ее поведения. Что ни говори, трудно исключить великое множество иных вариантов. Главное, во мне выработалось, само собой, без усилий с моей стороны, своего рода антитело против ее тела, как бы это глупо ни звучало. Передо мной встала задача - постараться, как можно деликатнее, уклониться от прямой демонстрации нынешнего моего состояния. Чтобы у Маши не сложилось мнение, будто я обижен ее поведением. Моя гордость не допускала такого оборота дела. Никакое лицедейство меня не устраивало. Я хотел максимально естественно спустить на тормоза наши отношения, подвести жену к разводу и устройству ее счастья так, как она его, если не мыслит, то подсознательно чувствует. Устраивать трагедию из несостоявшейся любви никто из нас не должен. В мире куда больше несчастий. Я ощущал себя флегматиком, и был рад своему новому состоянию...
После многотрудной беседы над нами витала ее тень. Мы довольно рано для нас легли спать. Как всегда я разделся и не отвернулся к стенке, хотя именно этого хотел больше всего. Более того, я обнял жену, как обычно. Она, в свою очередь, прижалась ко мне. Сказать, что желание обошло меня стороной, ничего не сказать, но оно позволяло мне достаточно легко обойтись без близости. Это оказалось вполне уместным, учитывая нашу привычку вступать в половые сношения не чаще трех - четырех раз в неделю. (Слова "половые сношения", которыми я никогда бы не назвал то, чем мы занимались в постели раньше, сейчас вполне подходило под определение того, во что надлежало нам входить и выходить, извините за грубость.)
Пресловутый человеческий фактор оказывает большое влияние на наше поведение не только днем, но и ночью. Все же мы - высшие животные - даже с учетом истребления друг друга в войнах и убийств, ставших чуть ли не нормой жизни, особенно в крупных городах... (Ни один вид других животных не уничтожает себе подобных.) Так вот, благодаря этому фактору людям удается бороться с похотью. Мне всегда нелегко давалась борьба между духом и плотью. Женщины знают наши слабости не хуже нас самих, и используют их тогда, когда считают нужным, чтобы решить некоторые проблемы, которые не удалось разрешить раньше. На эту наживку попадает немало мужчин, и я - не исключение. Но, видимо, на этот раз мой дух был оскорблен так основательно, что телу не удалось сломить его. Он выдюжил и не поддался жалким уловкам жены, почувствовавшей дискомфорт, несмотря на мои старания вести себя, как обычно (в конце концов, и раньше мы далеко не всегда напрашивались на любовь друг друга, что ни у кого из нас не вызывало особенных нареканий). Не знаю, что именно побудило Машу (скорее всего, чувство вины) уже утром, за час до звонка будильника, проснуться. И без каких-либо подстрекательств со своей стороны понять - у меня достаточно пороха в пороховницах, она может сохранить его сухим, не дав ему совсем засохнуть, как гласила одна реклама по другому поводу. Короче, Маша застала меня врасплох, когда я спал и наблюдал самые лучшие сны, по своему содержанию отнюдь не эротического свойства, что вовсе не означало полного отсутствия моего присутствия, надеюсь, дальнейшие пояснения, о чем речь, не требуются. Делать вид, что я сплю, когда моя жена не ослепла и слегка (обычные нежности) способствует тому, чего от меня ждет, нелепо и противоречило новой моей "доктрине", суть которой вам известна. Да, я ни в коем случае не должен вести себя, как униженные и оскорбленные. Потому не стал изображать из себя неприступную крепость, приступив без всяких проволочек к вполне ожидаемым Машей действиям. Не знаю, что тут сказалось в первую очередь: строптивость моего доброго духа или нетерпение неблагородной плоти, только я разрядился слишком быстро. Маша не придала этому особого значения, так как, хотя и не часто, в нашей практике случались подобные весьма печальные прецеденты, да что я вам рассказываю, сами помните. Я принес свои извинения, которые были приняты, не искушая судьбу попыткой реабилитации. Смущения при этом не испытал, посчитав лишним расстраиваться из-за такого пустяка. И чем хуже, тем лучше... Мой гордый дух парил в облаках, одержав верх над жалким телом, павшим так низко именно тогда, когда это первому - не второму - было нужно...
Надо отдать должное Маше. Она осталась верна своим принципам, ни на йоту не изменив своего решения сохранить отношения с бизнесменом на прежнем уровне. Во всяком случае, мое неудовлетворительное поведение утром не оказало на нее никакого влияния. А оно, между тем, имело продолжение. Я ничего не предпринимал для того, чтобы неубедительно выглядеть в постели, но и не старался избегать подобного состояния. Пожалуй, впервые в жизни я так мало задумывался об интересах своей партнерши, хотя ничуть не форсировал пересечение финишной ленточки. Конечно, Маша не испытывала в этой связи приятных чувств, но еще больше ее огорчило мое почти безучастное отношение к ребенку. Я сам не понял, как такое произошло. Странным образом свое отношение к жене я распространил на Маринку, менее всего виновную в охлаждении привязанности между родителями. Меня самого раздражала холодность к девочке, которую я совсем недавно обожал, и надеялся, в самом скором времени данное положение изменится в лучшую сторону. Но ошибся, меня к ней не тянуло. Что тут сказалось? Маринка являлась для меня продолжением Маши, вне связи с ней ребенок не мыслился. Кроме того, вновь всколыхнулись подозрения, которые выявил описанный мной сон. Машино нежелание рвать с Геннадием их лишь подпитывало. Желание Геннадия удочерить Маринку после женитьбы на Маше могло оказаться далеко не случайным. Машин уход за мной в больнице и согласие стать женой после рождения дочери могли объясняться любовью ко мне и отсутствием уверенности в отце ребенка. Чужая душа - потемки, говорит русская пословица, трудно с ней не согласиться. Но еще большие потемки - наша собственная душа, которую терзают сомнения и подозрения, основанные на любых химерах и самых причудливых фантазиях. Мнительность, порожденная фантомами, как раковая опухоль, дала метастазы повсюду, и довела меня, в конечном счете, до равнодушного отношения к ребенку. Становилось ясным, если в течение ближайших дней ситуация в нашем доме не изменится, мне ничего другого не останется, как рвать из него когти, а не ждать у моря погоды, когда Маше самой заблагорассудится указать мне, где Бог, где порог.
К тому же на моих глазах стала рушиться выстроенная мной поведенческая система: мне явно не удавалось вести себя с Машей так, словно ничего не случилось. Расчет на усиление охлаждения не оправдался. Моя былая страсть к ней отнюдь не исчезла, но трансформировалась в эгоистическую потребность обладания женой чуть ли ни ежедневно, не слишком утруждая себя действовать во благо и ей. Мое поведение уже мало устраивало дух, явно переоценивший свои первые успехи на поприще искоренения недостатков той телесной оболочки, в которую он заключен. Он чувствовал себя в тюрьме...
Если бы Маша хоть как-то сопротивлялась моим проискам, так нет же, она играла со мной в поддавки, чтобы лишний раз убедиться в непреложной истинности избранного пути: стоило какое-то время пострадать ради великой цели. Так мнилось мне отсутствие Машиного противодействия моей грубой чувственности, не желавшей знать никаких преград и приличий. По моему представлению, Маша тем самым демонстрировала мне как мужу свою холодность, так как уступала, не проявляя никакой активности со своей стороны, что, впрочем, было излишним при моем игнорировании интересов жены. После скорого завершения того, что по праву можно было б назвать случкой, если б кто-то заставлял меня совершать половой акт с женой для получения приплода, я довольно быстро засыпал, не интересуясь состоянием жены. Она спала урывками, так как постоянно вставала к ребенку. А я, раньше подменявший жену, теперь позволял ей самой нести крест, избранный против моей воли. Я стал противен и омерзителен сам себе. Этому нужно было положить конец. И поскольку Маша молча сносила мое поведение и ждала от меня того, чего я наверняка не знал, мне пришлось собрать в себе последние остатки мужества и заявить жене, что нам лучше какое-то время пожить порознь. Сказал, на короткое время вернусь к матери, дам нам обоим возможность разобраться в своих чувствах и мыслях. Она вправе избрать любую линию поведения, вплоть до развода, я нуждаюсь в передышке от всего того, что пришлось испытать за последние годы перемен в мире, стране и своей собственной жизни. Она сама видит, я с каждым днем все больше и больше деградирую, в чем виню одного себя. Возможно, одиночество позволит мне остановиться и оглянуться, как в читанном в древние времена романе Жуховицкого. Такой вот юмор...
Маша не уговаривала меня остаться дома, приняла мои доводы. И, разумеется, не дала никаких обещаний что-либо изменить в своих отношениях с Геннадием, на что я, впрочем, и не рассчитывал. О Маринке речь вообще не заходила. Так, словно ее не существовало. Я обещал позванивать и справляться о делах жены. Эти слова прозвучали насквозь фальшиво. Нам обоим было ясно, исходя из прошлого опыта, я появлюсь в этом доме лишь затем, чтобы забрать свои вещи. Конечно, можно вывезти их одним разом, но никто из нас не спешил столь круто рвать отношения друг с другом, оставляя открытой маленькую щелочку в двери дома, который я покинул. Навсегда ли?.. Зарок в этом я дать себе не мог. В день своего с Миксом ухода из нашего дома я ни о чем другом не помышлял, как об обретении покоя, в котором нуждался больше всего...
Когда-то я вычитал у американского писателя Шервуда Андерсена, что потребность в чужой любви сильнее потребности любить (возможно, я ошибаюсь, все обстоит наоборот, иначе трудно объяснить прежнее мое состояние, в период прочтения, состоящее как раз в сильном желании полюбить, а не оказаться любимым). Но в нынешнем своем положении я больше нуждался в Машиной любви, чем в своей к ней или кому бы то ни было. И утрата моей любви к ней была скорее кажущейся, чем действительной. Я находился под прессингом униженности тем разговором, от которого, как я ни старался, оправиться не смог. Сколько я ни убеждал себя в том, что у меня с женой мало общего, мы - разные люди, девушка с работы и моложе, и интереснее Маши, во всяком случае, с нею обрету необходимое чувство равновесия и покоя, забуду Машу, если не навсегда, то хотя бы на время, ничто не помогало. Мне не хватало именно Маши, никто не мог ее заменить. Но еще меньше я хотел возвращаться назад. И не только потому, что такой возврат выглядел бы полным поражением и позором для меня. Главным образом, по причине острого нежелания превратиться в раба своих и чужих желаний. Больше потребности в Машиной любви я испытывал желание вернуть того себя, которого потерял с женой. Если я ничего не ждал от внешней среды, включая коренное изменение условий на работе, так как прекрасно понимал, в какой стране мы живем, кто нами правит, голосуя за Жириновских, Шандыбиных и прочих, то все еще питал надежду измениться внутренне, выдавливая по капле из себя раба. Мы - не рабы, рабы - не мы, как писалось в букварях страны рабов...
Одиночеству вдвоем я предпочел собственное. Я ничуть не сомневался - рано или поздно (скорее, рано) Маша свяжется со мной относительно развода, который понадобится ей для оформления брака с Геннадием, использующим мой уход с супружеской сцены самым наилучшим для себя образом. Во всяком случае, по данному поводу не возникало никаких сомнений, Маша станет жить с бизнесменом, что делало невозможным наши будущие отношения. Чего я собственно ждал?! Я понимал, что не оставил Маше никаких других вариантов, раз толкал жену к Геннадию. И должен пенять только на себя. Но не пенял. И поступил правильно. Машина коса нашла на мой камень. Он оказался маленьким камушком, но затупил косу так, что потребовался мастер для ее заточки. И он появился. Геннадий охотно взялся за дело. Но...
Не прошло и года (на самом деле - месяца), как Маша попросила меня о встрече, прошедшей в теплой и дружеской атмосфере и ликвидировавшей все разногласия между нами. Я не знаю и не желаю знать, что именно произошло между ними, только Маша попросила меня вернуться к ней и к нашему ребенку, обещая впредь забыть о существовании бизнесмена. Такой вот "хэппи энд"! Вы, господа, ожидали чего угодно, только не его? Я и сам ждал совсем иного для себя исхода. Но разве евреи, пошедшие по своей доброй воле за Моисеем из Египта, рассчитывали на то, что он сорок лет будет водить их по пустыне? Или четыреста? Чем мы хуже их? Я со своей женой собирался шагать по ней никак не меньше времени... Увы, я ошибся. Но об этом как-нибудь в другой раз....