Мои родители женились в достаточно позднем возрасте. Матери в то время исполнилось не так много - четверть века, но отец перевалил за тридцатипятилетний рубеж. Он хотел иметь сына, и к моему рождению отнесся, мало сказать, без энтузиазма. А когда со временем увидел, что я, мягко говоря, не соответствую эталону женской красоты, просто игнорировал меня. Так нередко бывает - дети берут от родителей далеко не самые лучшие их черты. И тогда - как правило, отцы - даже не желая вымещать зло на своем неудавшемся, на их взгляд, ребенке, - не дают ему самого главного, в чем он больше всего нуждается - любви. Боясь рождения очередного "гадкого утенка" - к тому же, как я, в женском обличье, - родители долго не решалась повторять эксперимент. И все же рискнули - в надежде родить мальчика. Однако им опять не повезло - на свет появилась девочка, младше меня на целых четырнадцать лет. Смягчающим вину матери обстоятельством явилось то, что моя сестра оказалась красивой и хорошела с каждым днем. Поэтому отец все же сменил гнев на милость и относился к младшему ребенку снисходительно. Но к своей жене явно остыл. Мама как-то быстро постарела - особенно после вторых родов. И подурнела. А отец, хотя к тому времени ему было пятьдесят, все еще пользовался успехом у женщин, одна из которых сообщила ему, что должна от него родить. Он не нашел ничего лучшего как сказать ей, что готов порвать с семьей, если она произведет на свет ему желанного сына. Другого предлога уйти от нас он, видимо, не нашел. Мама знала о его похождениях, но ради сохранения семьи делала вид, что ей это неизвестно. Когда его любовница родила мальчика, он ушел от нас к ней. Так что мы с сестрой остались без отца, который, живя в том же городе, что мы, никогда не навещал нас. Его раздражало одно то, что из его жалкого заработка высчитывалась определенная сумма на наше содержание. Моя сестра отца мало помнит, хотя, когда он оставил семью, ей уже исполнилось три года. Я его уход почти не заметила, настолько мы были безразличны друг другу. Но мама после развода стала часто болеть, и, прожив всего сорок два года, умерла. Она сильно сдала и не хотела обращаться к врачам, полагаясь, как многие русские люди, на авось. Умерла она от инфаркта. Спасти ее не удалось. Так я, учась в десятом классе, осталась одна с трехлетней сестрой. Отец даже не явился на мамины похороны, хотя я о них его известила. На помощь отца, кроме скудных алиментов, мне рассчитывать не приходилось. Аню, мою сестру, хотели забрать в детский дом, но я с трудом отстояла право оставить ее со мной. После смерти матери я устроилась уборщицей в своей школе. Получив аттестат зрелости, поступила на заочное отделение педагогического института в Москве, а сама начала работать на фабрике. Жили мы с сестрой более чем скромно, но сравнительно дружно. Однако мне никак не удавалось ее воспитание. Она была полной мне противоположностью. Совсем еще маленькой девочкой осознала все преимущества своей внешности, отличалась легким, непоседливым нравом, за ней бегали мальчишки - при этом девчонки ее к ним не ревновали. Как это Ане удавалось, она сама не понимала. Впрочем, она никогда не задавалась подобным вопросом. Скорее всего, так получалось благодаря ее ровному ко всем отношению, когда она никого из своих приятелей и приятельниц не выделяла. И даже мальчику, по-детски влюбленному в нее чуть ли не с детсада, она уделяла не больше внимания, чем другим своим ровесникам. Так что все остальные хорошо относились к ней, хотя особых дружб она ни с кем не водила. Впрочем, складывалось впечатление, в дружбе как таковой она не очень-то и нуждалась. Меня она по-своему любила, но я не могла заменить мать, обожавшую ее до последнего своего дня. Мне от мамы и до рождения Ани перепадало немного привязанности, что вызывало с моей стороны не столько ревность к сестре, сколько сожаление и печаль. В конечном счете, я не знала любви, в которой нуждалась тем сильнее. Я рано привыкла к одиночеству, всем своим нутром сознавая собственное несовершенство. Недостатки внешности в раннем возрасте я не ощущала, но не без помощи посторонних и даже отца, не стеснявшегося говорить маме в моем присутствии неприятные обо мне вещи, очень скоро стала воспринимать их болезненно остро. И мама, пусть земля ей будет пухом, прижимая к груди свою любимицу Аню, в то же самое время смотрела на меня, уже достаточно взрослую девушку, с некоторой неприязнью. Отношение родителей ко мне отличалось безжалостностью отца и жалостностью матери, что одинаково ранило мою душу. Но, с другой стороны, все это закалило ее - я уже ни от кого милости и любви не ждала.
Оставшись с сестрой, я не рассчитывала на будущую ее благодарность. Мне вполне доставало того, что существование Ани скрашивает мое одиночество. Ее радостное мироощущение, смешливый и веселый нрав действовали на меня успокаивающе, по-своему разбавляя мою угрюмость и замкнутость в себе. Аню, когда она подросла, эти мои черты раздражали, она не понимала, почему я не такая, как она. Став старше и серьезнее, она все равно не разделяла моего, как она говорила, вечного пессимизма. И объясняла свои постоянные отлучки из дома тем, что нахождение в нем рядом со мной вселяет отчаяние и тревогу. Она избегала всего, что противоречило ее натуре, старалась ничем не огорчать себя и тем более, чтобы никто не вносил беспокойство в жизнь.
На собственном примере, живя с младшей сестрой, я поняла, с одной стороны, целительность материнской любви к своему ребенку, а, с другой, ее разлагающее воздействие. В том, что Аня иногда эгоистично пользовалась моей любовью к ней, виновата больше я, чем она. Ребенок быстро привыкает ко всему хорошему, что делают для него. И, напротив, оказывает сопротивление тому, что ему не нравится или требует от него больших усилий. И совершенно искренне не понимает, что наши советы делаются во благо ему - воспринимает их как навязывание бесполезного, а то и просто вредоносного.
Аня видела во мне человека, которым хотела стать меньше всего. Соответственно извлекала для себя вывод - следует поступать прямо наоборот, тем более, именно противоположная линия поведения устраивала ее. Куда приятнее носиться с ровесниками по улице, играть с ними в разные игры, чем слушать и тем более выполнять советы старшей сестры - зануды и неудачницы. Когда вам говорят, что вы самая красивая и обаятельная, просто душка, чего еще можно желать? Во всяком случае, не старшей сестре учить ее жизни. Пусть сначала добьется чего-нибудь сама. А то сидит днями и ночами одна, никому не нужная, никого не интересующая. С самого своего детства Аня ни разу не видела меня с каким-нибудь парнем, даже самым никудышным. Жаль, конечно, старшую сестру, ей не повезло, что уродилась такой. Я не только не могла служить образцом для подражания, но, и не заслуживала с точки зрения сестры того, чтобы прислушиваться ко мне.
Аня настолько не принимала меня всерьез, что даже не возражала мне, пусть вещает - имеет право, что ни говори, хуже, если бы попала в детский дом; папочка даже носа не кажет...
Аня имела основания почти во всем считать себя везучей. Она была способной, ее отличала хорошая память - мгновенно запоминала то, чему обучали ее в школе. И училась она без троек, хотя дома почти не занималась.
Меня, естественно, беспокоило ее раннее физическое развитие, чем оно может обернуться, когда она постоянно пропадает вне дома. Мои попытки предостеречь сестру от поступков, угрожающих чести и достоинству, кроме смеха у нее, ничего не вызывали. Четырнадцати лет отроду она отшутилась как-то, что отдастся первому встречному, поскольку чувствует потребность в мужской ласке. И спросила, как с этим вопросом обстоят дела у меня. Я тут же замолкала. А она, поняв бестактность, бросилась мне на шею, прося прощения. Это еще больше ввергло меня, почти тридцатилетнюю старую деву, в еще большее уныние.
Хорошо понимая бессмысленность своих намеков и поучений, я не могла отказаться от них, так как чувствовала ответственность за сестру. Если не я, так кто еще может остановить ее, не позволить совершить то, из-за чего будет потом жалеть всю свою жизнь.
После окончания института, я стала преподавать русский язык и литературу в той самой школе, где училась сама. Моя сестра училась тут же, но у другого преподавателя. Ее учительницей была пожилая женщина, очень хороший педагог и человек, с которой у меня установились самые добрые, почти дружеские отношения. В свое время я сама училась у нее.
Однажды она в числе других пригласила меня на празднование своего юбилея - ей исполнилось пятьдесят лет. После многочисленных тостов в ее честь она после моего краткого выступления перевела разговор на меня, что я достойна самых высоких похвал, учитывая перенесенные тяготы жизни, включая воспитание сестры, имеющей своенравный и упрямый характер. Ее двадцатилетний сын, сидящий рядом со мной, тут же предложил тост в мою честь - за прекрасную и скромную женщину, молодую подругу его мамы. Я растерялась, так как вообще не привыкла к подобным словам, тем более что они прозвучали несвоевременно. Присутствующие зааплодировали, сын юбилярши налил вина, и мне ничего не оставалось, как произнести благодарственные слова в их адрес, и что любой на моем месте проявил бы себя никак не иначе. Но тут все начали заверять меня, что я, несмотря на небольшой преподавательский опыт, заявила себя, как прекрасный учитель, пользующийся заслуженным авторитетом и любовью учеников. Я постаралась как можно скорее избавиться от хвалебных слов в свой адрес, которые вкупе с выпитым вином подействовали так, что я с трудом сдержала слезы. Пожалуй, впервые в жизни в свои двадцать семь лет я почувствовала себя, громко выражаясь, в свете юпитера. Мне стало настолько не по себе, что, вставая из-за стола, когда все мы уже начали расходиться, подвернула ногу. Попытка скрыть промах не удалась. Сын юбилярши вызвался проводить меня до дома. Не желая усугублять положение, в котором оказалась, я возражала так робко, что в результате вышла из дома юбилярши, держась за руку молодого парня, ее сына.
У меня и в мыслях не было - и не могло возникнуть - что я могу понравиться ему. Однако в тот вечер сюрпризов Витя, как звали этого красивого, стройного юношу, прощаясь со мной, сказал, что я давно нравлюсь ему - еще с тех пор, как он впервые увидел меня во время первого моего визита к ним. И тут же назначил мне свидание. Я оторопела. Впервые? Сколько тогда ему было лет? Не больше шестнадцати. А мне - двадцать три. Я почти в полтора раза старше. А самое главное - кто я и кто он. Некрасивая, нескладная, с самой заурядной внешностью, почти старуха. И... нет, это полная нелепость, большей бессмыслицы не придумать. Уж не издевается ли он надо мной? Неужели разыгрывает старую дуру? Этого не может быть, так как не может быть никогда. Не может разыгрывать? Да нет же! Я не могу ему нравиться. Я вообще как женщина никому не нравлюсь. С ума можно сойти. А что если... Ненормальная, он тебе чуть ли не в сыновья годится... Он всего на семь лет старше твоей сестры...
-Не нужно так шутить, Витя. Мы сегодня выпили, но в любом случае...
-Я не шучу, Лена. Просто все так удачно совпало...
-Вы знаете, сколько мне лет?
-О какой ерунде вы говорите. Лучше скажите, я в вашем вкусе?
-Вы пьяны, молодой человек. И не будь вы сыном Татьяны Петровны...
-Можно вас поцеловать?
-Ни в коем случае! Прекратите! Нашли себе игрушку...
Он уже не слушал меня и впился в мой рот, не знавший до той поры мужского поцелуя. Я замерла и не знала, как себя вести. Мне решительно нравилось то, что он, этот мальчишка, делает. Черт с ним, пусть он хочет со мной позабавиться... Но он ее сын. Когда она узнает, возненавидит меня. Решит, я соблазняю ее сына. Тогда как на самом деле...
-Все, молодой человек, с меня довольно.
-Если обещаете снова встретиться со мной...
-Вот еще придумали... ставить мне условия...
-Не хотите?
-Вам не стыдно?
-Стыдно. Ведь я впервые столь решителен.
-Еще скажите, что никогда не целовали женщину?
-Грешен, целовал.
- Такой молодой и наглый...
-Вовсе нет.
-Все, идите домой. Я никому не скажу, что вы сейчас натворили.
-Не скажу маме?
-Очень смешно!
-Если я совсем не нравлюсь вам, так прямо и скажите.
-Мало ли кто кому нравится...
-Не будем ханжами, ладно?
-Вы, как ребенок...
-Я жду вас завтра в книжном магазине - том, что в центре города.
-Почему там? То есть... вы совсем запутали меня.
-Когда?
-Вижу, мне не отвязаться от вас.
-Уж, если я что-то решил, пойду до конца.
-Должно быть, у вас огромный опыт, несмотря на ваш юный возраст?
-Колоссальный! Так что вам некуда деваться. В семь?
-Хорошо, Витя. Но учтите, я не могу оставлять вечером дома сестру одну?
-Обещаю, вы вернетесь не за полночь.
- А что я скажу вашей маме?
-Что вы нравитесь мне.
-Нет, уж лучше сами скажите ей это. И тогда услышите, что она вам ответит.
-Мама знает.
-Что?!
-Я говорил ей.
-Вы шутите.
-Честное слово.
-И она не возражает?
-Говорит, вы можете хорошо повлиять на меня, ее непутевого сына.
-Вы не боитесь, что я завтра захочу получить подтверждение ваших слов из первоисточника?
-Буду только рад.
-С чего вдруг?
-Если спросите, значит, моя надежда видеться с вами и дальше не безнадежна.
-Хорошо, до завтра. Идите, нас могут увидеть.
- Пусть, мы ничего плохого не делаем...
И он обнял меня, прижав к себе.
-Идите!
-Сейчас. Вот только еще раз...
И снова впился в мой рот. Я уже ждала, когда это произойдет. Пусть будет, что будет! В конце концов, он достиг совершеннолетия. А я уже его передостигла. Знаю, нет такого слова в русском языке.
-Пожалуйста, Витя, иди домой...
-Можно и мне звать тебя по имени?
-Семь бед - один ответ. Зови.
-Лена. Лена. Леночка...
И я, безумная, сама прижалась к нему и неумело поцеловала его в щеку. Моя сестра не права, утверждая будто жизнь - не роман. В ней происходит всякое.
Я всю ночь не могла заснуть, перебирая и так, и этак свое приключение. Иначе расценить признание Вити я не могла. То, что он значительно моложе, не очень расстраивало, так как я ни на что серьезное с ним не рассчитывала. И меньше всего думала о том, что между нами может завязаться любовный роман. И все же такая мысль не могла не возникнуть, ведь я знала настроения среди нынешней молодежи. Но зачем такому симпатичному парню связываться со мной, когда он в любой момент может найти себе интересную женщину, а не такую, как я, дурнушку. Быть может, его признание следует рассматривать, как желание встречаться с человеком, чей духовный мир богаче, нежели у тех, с кем он проводил время раньше. Но как же тогда расценивать его объятья и поцелуи? У меня отсутствует опыт, что если все это такая игра в любовь, или желание заинтересовать меня в нем, правда, непонятно с какой целью, или жалость - наверное, мать говорила ему обо мне, какая хорошая женщина, но совсем одна, никто не заглядывается на нее... Только не это! Все что угодно, но не сочувствие. Но как же быть с его матерью? Я напрасно дала уговорить себя встретиться с ним. Нет, не то. Нужно быть до конца честной хотя бы перед собой. Я сама себя, ненормальная, уговорила, так как желала встреч с ним. Уж не влюбилась ли я, такая рационалистка, с первого взгляда? Никогда не верила в существование такой любви. И в саму любовь верила с трудом. А тут - влюбилась в мальчишку, как девчонка. Ненормальная - она и есть ненормальная! И что я скажу сестре, когда она увидит его? Вот уже до чего размечталась?! Первая встреча станет последней, он поймет, что ошибся, и нового свидания мне не назначит. Так что сестра никогда не узнает, какие я строила сумасшедшие планы. Однако, так или иначе, прежде всего, необходимо поговорить с Татьяной Петровной. Она должна знать, что замышляет ее сын. И если она станет возражать, я откажусь от свидания. Только того и не хватало, чтобы вставать попрек его матери. Я слишком хорошо отношусь к своей учительнице и коллеге и не могу допустить никаких недоразумений между нами. Татьяна Петровна будет совершенно права, если вместо ответа просто в знак удивления поднимет брови или пожмет плечами. Достаточно для меня - я все пойму. Но насколько верно это мое решение? Мы с Витей, хотя он на целых семь лет младше меня, не дети, чтобы испрашивать разрешения у мамы на простое, ничему не обязывающее свидание. Подумаешь, большая беда, он поцеловал женщину. Наверняка у него уже случались куда более серьезные вещи. Да что там, он занимался любовью уже не раз и не два. Мерзкие слова - занимался любовью. Но как, должно быть, это занятие приятно и интересно с таким парнем. Так и помру старой девой, не узнав, что представляют собой близкие отношения между мужчиной и женщиной. Мне уже целых двадцать семь лет, а я всего лишь впервые удостоилась мужского поцелуя - и не куда-нибудь, а в губы. И не просто так, а страстно. Или я настолько не смыслю в этом деле, что приняла его поцелуй за нечто необыкновенное? Возможно, мне все показалось. Если чего-то сильно желаешь, принимаешь желаемое за действительное. Это уже трюизм. Жила себе спокойно, горя не знала. Так вот, пожалуйста, теряю покой, не в силах заснуть. Завтра в растрепанных чувствах, не выспавшись, плохо проведу урок. Мысли будут витать в облаках моего надуманного и вместе с тем приземленного романа, тогда как я должна лучше донести до детей смысл великого романа Достоевского. Мало того, со страхом стану ждать предстоящего разговора с Татьяной Петровной. Самое меньшее, чего стоит опасаться с ее стороны - недоумения, когда я признаюсь в том, что должна встретиться с Витей в книжном магазине. Нет, у меня не все мозги в порядке. Какая разница - где он назначил свидание. Про магазин лучше не говорить. Что я отвечу, если она спросит, как я отношусь к Вите? Нельзя дать ей застичь себя врасплох. Не смогла отказаться от встречи, так как...
Сочла отказ непедагогичным поступком. Большую глупость трудно придумать. Витя - не мой ученик. Студент. Ему двадцать, дорогая, а не тринадцать, как твоей сестре... О чем я? Что скажу Татьяне? "Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была, и я любила Вас..." И что же? А то, что я, кажется, схожу с ума. Я влюбилась в мальчишку. С того самого первого его взгляда, как только он сказал, что я нравлюсь ему. Или с первого поцелуя? Неважно. Вот уж не думала, что я обыкновенное животное. Да, животное! Только животное, наделенное некоторым интеллектом. Я хочу Витю, мне нравится его тело, сильные руки и объятья, в которых вижу себя в момент любви. Размечталась, старая корова. О чем я? Почему я не отказалась от встречи? Бестактность - не могла допустить ее к человеку, который пожелал меня видеть. Кажется, так лучше. Татьяна не станет спрашивать, как мы вели себя вчера. Она - тактична и умна. Да, я встречусь с вашим сыном, но ничего страшного с ним не случится. Не волнуйтесь. Мы всего лишь поговорим, вы же не считаете меня полной дурой? Напротив? Вот и я того же мнения. Не вы ли говорили давеча, что хотели бы поднять культурный уровень сына. Не говорили? Простите, видимо, я неправильно вас поняла. В любом случае мое знание классической музыки и живописи ему не повредит. Слышала, у него хороший слух. Нет? Да. Что вы сказали? Обещаю ли я? Просто смешно. Он со мной? Такое немыслимо. Я плохо знаю нынешних молодых людей? Совсем не знаю. Но смею предположить, ваш сын не принадлежит ни к золотой молодежи, ни к последним из ее рядов. К серебряной? Шутка. Но зачем ему я? Чтобы развлечься, для этого я подхожу меньше всего. То есть - не подхожу вовсе. Именно с такой, как я? Конечно, вы лучше знаете своего сына. Если он решил посмеяться... Или проводит эксперимент. Из чистого любопытства. Как себя поведу, если он? Не позволю... Но, предположим, всего лишь... Я ему ни в чем не отказала. Нет, не потому, что влюбилась. Самим смешно. В него невозможно влюбиться? Вы не поняли. Он мне почти в сыновья годится. Не говоря о прочем. Прочее? Моя внешность... Встречают, знаете, по одежке...И ума я самого обыкновенного. О чем мы? Вспомнила. Итак, предположим. Мне немало лет. Но я не знала мужчин. И могу, наконец, позволить себе немного расслабиться. Никакого вреда Вите не принесу - ведь я не какая-то уличная девка. И если, предположим, у нас состоится несколько встреч, это всяко лучше для молодого мужчины, чем развлечение с какой-нибудь смазливой девицей, умеющей только одно - умело раздвигать ноги... Вот скажу Татьяне так, и все кончено. Я совсем сошла с ума... Между прочим, Татьяна Петровна никогда не опустится до подобных расспросов. Я пойму, если наши встречи ей не по душе. Тогда их не будет...
Но у меня не хватило смелости говорить с матерью Вити. Не ума. Я решила встретиться с Витей, понять его намерения, и лишь затем обратиться к Татьяне Петровне.
Утром я предупредила сестру, что вечером уйду из дома. Аню мои дела никогда не интересовали - она не стала задавать вопросы. Как специально, ближе к вечеру хлынул дождь. Хорошо, я предусмотрительно захватила с собой зонт. А Витя, добираясь до места нашей встречи, промок до нитки. Увидев его, я с трудом удержалась, чтобы не привести в порядок его растрепавшиеся волосы. Мне просто хотелось найти повод прикоснуться к нему.
-Лена, куда пойдем?
-В такой ливень?
-Что если ко мне - тут рядом?
- Татьяна Петровна дома?
- Нет, она ушла.
- Так совпало?
- Если честно, нет.
-Она в курсе нашей сегодняшней встречи?
-Я же говорил, ей известно мое отношение к тебе.
-Не помню...
-Она никогда не считала тебя дьяволицей.
-Ей не кажется, что нам с тобой не по пути?
- Мы с нею больше, чем мать и сын. И чаще всего мы во всем заодно.
-Слышала, вы - друзья. С самого твоего детства. Она очень гордится этим.
-А что у тебя с сестрой?
-Мы - слишком разные. Но живем достаточно мирно.
-Сколько ей сейчас лет?
-Тринадцать.
- А выглядит на все пятнадцать.
-Пожалуй. Ты видел ее?
-Случайно. В театре. С тобой.
-И как она тебе?
-Красивая девчонка. Но ты интереснее сестры.
-Благодарю за комплимент. Но в другой раз постарайся не лгать мне. Я не люблю лесть.
-Прости, но я сказал то, что думаю. Ты - очень интересная женщина и не менее интересный человек. У тебя есть свое лицо.
-Не слишком привлекательное.
-Напротив. Иначе бы я не увлекся тобой.
-Что ты во мне нашел?
- Это трудно объяснить.
-Тебе понравилась моя внешность?
-Мне импонирует твоя полнота.
-Поняла, ты, как Рубенс, любишь пышных женщин.
- Я еще ни кого не любил.
-И даже не влюблялся?
-Разве что в детстве. Но то было давно и неправда.
-Но тебе хотя бы нравились те девушки, с которыми ты встречался?
-Мама не говорила, что я домосед?
-Нет, мы тебя не обсуждали.
-Значит, я что-то напутал. Извини.
-Я солгала, это ты меня извини.
-Давай договоримся - не лгать впредь друг другу.
-До лжи дело не дойдет. Сегодня мы видимся наедине в последний раз.
-Но почему? Я настолько не нравлюсь тебе?
-У меня нет морального права...
-Что за чепуха?! Мы нравимся друг другу - такие вещи я чувствую.
-Мне неловко перед Татьяной Петровной.
-Она доверяет нам обоим.
-Что ты во мне нашел?
-Я хочу видеться с тобой - разве этого мало?
-Забыл, ты целовал меня в губы.
-Я и сейчас хочу тебя целовать - и не только в губы. Жду, не дождусь, когда мы придем ко мне.
-Хорошо, предупредил. Я не готова идти к тебе.
-Отчего?
-Мне не пристало...
-Ты совсем не хочешь меня?
-И это - элемент доверия твоей матери нам?
-Не самый последний.
-Она догадывается о такой возможности?
-Я догадываюсь, что она догадывается, что мы оба догадываемся.
-Но почему именно я?
-Я уже давно мечтаю об этом.
-С десяти лет?
-С шестнадцати. Как только увидел тебя впервые.
-И потому не глядел на других женщин.
-Глядел. Но хотел тебя.
-Так сильно хотел, что не стал таиться от матери?
-Я говорил, мы с ней друзья.
-И у тебя нет никаких тайн от нее.
-Есть - сугубо мужские.
-Понятно...
-Дождь кончается. Идем.
-У меня есть зонтик.
-Мне он не нужен. Я промок насквозь...
Уже в лифте мы стали целоваться. И сразу, войдя в квартиру, стали раздевать друг друга. Я удивлялась себе, что нисколько не стыжусь его. А он - меня. Впрочем, мы не теряли времени даром...
Наши близкие отношения продолжались два года. Мать Вити любезно предоставляла нам квартиру, покидая ее в часы наших любовных свиданий. И я чувствовала себя до такой степени счастливой, что не испытывала никакой неловкости перед ней. Мы обе не касались этой щекотливой темы, за что я была ей благодарна.
Я любила Витю, но о своем чувстве к нему даже не заикалась. Ждала его признания. Избегала беременности, хотя очень хотела родить от него ребенка. Даже в том случае, если мы не поженимся. В свои двадцать - двадцать два года он вел себя как настоящий взрослый мужчина. Не говорил ничего лишнего. Не лгал, не притворялся. И я еще больше любила его за это. Мы оба получали максимальное удовольствие друг от друга. Из него, как из пластилина, я лепила то, что хотела, но... Он был увлечен мной, ему нравилось заниматься со мной любовью (тот самый случай, когда такие слова уместны), посещать со мной концерты, спектакли, выставки, кинофильмы, но его чувства ко мне так и не переросли в любовь. Я мечтала об одном - продлить наши отношения как можно дольше. Испытывала подлинное счастье, когда научила его любить серьезные книги и музыку, а он - в свою очередь - привил мне любовь к природе. До Вити я не могла отличить ни птиц, ни трав, ни деревьев. Он распознавал птиц по их щебету, свисту, пению. И в парке, и в лесу говорил, как отличить их друг от друга.
Первое время я не знакомила Витю с Аней - стеснялась сестры. Чувствовала неловкость перед ней, насмешливой, иногда ехидной - что она скажет относительно разницы лет между нами. Однако, спустя несколько месяцев, я привела и представила его сестре как сына Татьяны Петровны, с которым мы вместе проводим досуг. Аня не расспрашивала меня, в каких отношениях мы состоим, не ставила в тупик. Витя в ее присутствии вел себя безукоризненно - как мой младший товарищ. А к сестре относился как к младшей подруге.
Могла ли я представить себе, что пятнадцатилетняя Аня увлечет его. Должна была - понимая, на что она способна. Когда живешь рядом с человеком, не замечаешь больших изменений в его облике и характере. Хотя видела, сестра становится еще более красивой девушкой, на нее заглядываются мужчины. Однако ее возраст не позволял мне ревновать сестру к любовнику даже тогда, когда они дурачились, слушали поп - музыку, говорили на далекие от меня темы. Я не замечала, что тем самым Витя становится ближе к сестре и дальше от меня. Умом я понимала, когда-нибудь Витя отдалится от меня, встретит другую женщину, полюбит ее, и тогда мы расстанемся. Чего я никак не ждала, так это его связи с Аней. Я любила их обоих, доверяла им и не понимала, что доверие и страсть лежат по разные стороны. Не Добра и Зла, нет. По разные стороны чувств.
Когда моей сестре с необыкновенной легкостью удалось увести у меня не просто любовника, а любимого мужчину, я и тогда не желала ей зла. Не потому, что считала нормой любое непротивление. Любовь зла...
Я находилась в шоке, когда Витя оставил меня ради сестры. Я хорошо помню начало этого конца. Он пришел ко мне, после обеда они уединились в Аниной комнате и вернулись минут через пятнадцать совсем другими людьми. После того злополучного дня Аня стала исчезать из дома, не говоря, куда она уходит. Наши с Витей встречи прекратились сами собой. Его мать старалась обходить меня стороной, словно это я ушла от ее сына, а не он от меня. Думаю, Татьяна Петровна не одобрила выбор сына. Едва ли она оставляла их наедине. Мы с ней никогда не обсуждали короткий роман Ани и Вити, приведший к рождению ребенка и разрыву между ними, немалую роль в котором сыграло, прежде всего, поведение сестры. Она никогда не любила его. Конечно, и Витя не святой. Он не имел права предлагать ей избавиться от ребенка - несмотря на подозрения, что этот ребенок родится не от него. Мало того, что до него Аня потеряла невинность, так к тому же не скрывала, занимаясь любовью с Витей, встреч с ровесником.
В четырнадцать лет, за год до связи с Витей, она преподнесла мне первый "сюрприз", когда ее в полупьяном виде поздно вечером привела домой чуть более трезвая "подружка". Не замечая меня, шатаясь, Аня проследовала к себе, скидывая с себя и разбрасывая одежду, а затем рухнула на диван и тут же заснула. Когда я вошла в Анину комнату и подняла с пола ее майку, увидела ... Я решила, ее изнасиловали. Однако утром сестра, как ни в чем не бывало, сообщила мне, что, кажется, потеряла девственность, что рано или поздно в любом случае это должно случиться. Тогда я ударила сестру. Она посмотрела на меня без всякой злости и обиды, отчего мне стало еще страшней. Всю вину я приняла на себя - не сумела воспитать, внушить, что лежит за гранью добра, сама увлеклась любовью с Витей и упустила сестру из виду. Она догадывалась, какие отношения связывают нас, решила, и ей позволено то, что мне. Если я (в физиологическом смысле) стала женщиной поздно, то она - рано. Существенная разница - для меня, но не для нее. Между нами, родными сестрами, всегда лежала пропасть, но только я, слепая, старалась ее не замечать.
К счастью, то ли Аня оказалась травмирована, то ли образумилась, то ли не встретила своего "принца", но все относительно обошлось. Вначале я хотела провести расследование, случилось ли изнасилование, кто его совершил или она добровольно в нетрезвом виде уступила какому-нибудь подонку, но позднее поняла, такие действия к добру не приведут. Дорожа сестрой и нашими с ней отношениями, я отказалась от своего замысла. Мы постарались забыть этот эпизод. Тем временем мой роман с Витей протекал уже менее бурно, чем в его начале, но все равно оставался ярким событием в моей жизни.
Уйди он к другой женщине, я бы постаралась понять его. К такому исходу я была готова. Но связь Вити с Аней стала для меня ударом - ударом по моему чувству, самолюбию, вере в людей. Видеть сестру в то время, когда она возвращается домой от любовника, совсем недавно моего, заставляло меня страдать. В один миг меня предали оба самых близких мне человека. Мне казалось, я этого не переживу. Однако человек способен вынести все - даже смерть родителей и детей. А что может быть хуже этого?
События развивались стремительно. Когда Аня отказалась от замужества, предложенного Витей, последовал отказ и от ребенка, сколько я ни уговаривала сестру и ни предлагала свою помощь. В результате ее сын стал моим. Мы оформили все документы, после чего она покинула Калугу. Уехала в Москву, о чем позднее сообщила мне, даже не спросив, как я назвала ребенка. Своего адреса Аня не оставила - просила не разыскивать ее. Целых семь долгих лет она не давала о себе знать...
Витя объявился у меня в самые первые дни после Аниного отъезда и сказал, что он не только признает ребенка своим, чей бы сын он ни был, но будет помогать мне материально в его воспитании. Сначала я приняла его предложение в штыки, но затем согласилась с ним. Я делала все, чтобы разлюбить его, но это оказалось мне не по силам. И он стал периодически навещать нас. Его мать в моем доме не появлялась. Отношения между нами окончательно разладились.
Своего сына она простила, но не меня. Так бывает часто. Страдают невинные, а виноватые получают индульгенцию.
Когда через год Витя предложил жениться на мне, я дала согласие на брак. Я не переставала любить и желать его, и у нас был сын. Те шесть лет, что мы прожили вместе как супруги, прошли относительно спокойно, без потрясений. Мы оба любили нашего сына. Конечно, я желала иметь и своего ребенка от Вити. Но когда однажды завела с ним разговор на эту тему, он выдержал значительную паузу, словно обдумывая мои слова, а потом заявил, что пока с этим вопросом нужно повременить. Я поняла, второй ребенок ему не нужен. Он не любит меня и не желает усложнять свою жизнь. Кроме того, очевидно, он и сам не знал, как долго продлится наш брак.
То, что он не любит меня, я приняла как непреложный факт. И в равной степени - его поздние иногда возвращения домой. Я понимала - он изменяет мне. Все свое внимание и любовь я отдавала сыну. А муж - спасибо ему и за то, что он любит ребенка, не бросает семью и изредка занимается со мной любовью. Более того - иногда произносит любовные слова, которые не следует принимать всерьез...
Нашу жизнь осложнило внезапное возвращение в Калугу Ани. Мы с мужем единым фронтом выступили против ее предложения вернуть ей сына под предлогом возможности дать ему лучшее образование. Я так и не поняла тогда, вышла она замуж или нет. Но, видимо, ее материальная жизнь сложилась удачно. Она разбогатела, получила высшее образование. Когда я сказала, что она может еще не раз родить, она заявила, будто после неудачного аборта стала бесплодной. Она стала просить нас переехать в Москву, где она, чтобы иметь возможность видеться с сыном, купит нам трехкомнатную квартиру. И, в конце концов, добилась того, что мы дали обещание подумать. Я - из жалости и желания вернуть себе сестру, а Витя - скорее всего, из-за любви к ней. Если мне суждено расстаться с мужем, я его в любом случае удержать не смогу. Правда, есть опасность того, что Аня - хотя бы ради их ребенка - может предпринять попытку снова увести Витю от меня.
Аня пробыла в Калуге пять дней, хотя могла вернуться в Москву раньше. Она уже поняла, что мы согласны на переезд в Москву. Мне ничего не оставалось, как пойти ей навстречу. В противном случае я могла нарваться на конфликт с мужем, который только делал вид, что желает остаться в Калуге. Совершенно неожиданно для меня под предлогом того, что Аня владеет нашей квартирой в равных со мной долях, он предложил ей на время пребывания в Калуге занять комнату нашего сына. В результате Аня не стала спешить с возвращением в столицу. Нельзя исключить того, что она усиленно продолжала обработку Вити, и они умудрились переспать друг с другом. Не думаю, что мой муж упустил бы такую возможность. А то, что в дни пребывания сестры он чаще, чем раньше, занимался со мной любовью, могло быть всего лишь прикрытием их связи. Или он, сдерживая свою страсть к Ане, искал замену ей во мне. И то, и другое не радовало меня. Поэтому я не испытывала большого удовольствия от того, что мне меньше всего представлялось любовными отношениями.
Прошло примерно полтора месяца после того, как Аня вернулась в Москву. Она часто звонила нам и писала по электронной почте, интересуясь тем, как мы живем. А еще через две недели пригласила нас провести у нее майские праздники, чтобы познакомить с мужем, показать столицу, которую мы недостаточно хорошо знали. Я отнеслась к этой идее прохладно, но Вите она понравилась. Он сказал, что такая поездка будет полезна для сына, и мы быстрее поймем, следует ли нам перебираться в Москву. Рекогносцировка на местности, пошутил он, позволит нам лучше понять, стоит ли держать дальше глухую оборону. Я сдалась. Мне и самой хотелось как можно скорее разрубить этот гордиев узел, так как находиться в постоянном напряжении стало для меня уже серьезной проблемой. Что должно случиться, то в любом случае случится. Все же определенность казалась мне лучше подвешенного состояния, в котором я находилась в последнее время. Я знала одно - сына ей не отдам. И старалась не думать о ситуации, описанной у Брехта в "Кавказском меловом круге".
Осталось меньше месяца до нашей поездки в столицу. Какой она будет? Смогу ли я противостоять очередной попытке сестры отвоевать у меня сына? Пусть даже забирает себе Витю - я согласна. Однако положение сестры станет тогда менее уязвимым. Они оба - сестра и мой муж - станут сообщниками, и мне придется, говоря словами Вити, занять глухую оборону. Впрочем, едва ли из одного желания отнять у меня сына Аня выйдет замуж за Витю, к которому не испытывает особых чувств. Зная характер сестры, могу предположить, она не станет портить свою жизнь. А Витя, в свою очередь, при всей любви к сестре, много раз подумает, следует ли идти на риск, связывая свою судьбу с непредсказуемой женщиной. Он достаточно осторожен. Однажды уже обжегся. Понимает, в итоге может остаться ни с чем. Ане ничего не стоит, добившись возвращения ребенка, развестись с нелюбимым мужем. И есть надежда, что все же она замужем, любит супруга и не захочет оставить его. Вариантов много. Приехав в Москву, я лучше пойму, чего ждать от сестры. И - от мужа. Так что, возможно, не так уж плохо, если такая поездка в мае состоится. Я не суеверна, надеюсь, маяться после возвращения в Калугу мне придется не больше, чем сейчас...