Алеша еще не проснулся; он лежал с полуоткрытыми глазами и досматривал растворяющийся в заоконном тумане сон. Так было каждый день, пока они жили здесь, в Сокольском.
В первые дни ему снилось, что его зовет гулять друг, Ромка. Во сне он вставал, одевался (в доме никого почему-то не было) и бежал на улицу. Он выскакивал за дверь, забывая закрыть ее (так же он делал и наяву, и ему за это попадало), а потом они вдвоем с Ромкой бежали куда-то... В туман... И он просыпался в промозглом, отсыревшем поселке Сокольском на берегу Горьковского моря; в холодной горнице в доме дедова брата, Николая Ивановича.
Потом его вытаскивали из кровати, одевали, поили чаем, и они (Алеша, его дедушка и бабушка) шли по бесконечным гостям; - к каким-то старушкам, в коммуналки, где хозяева сушили воблу прямо в комнатах, в аккуратные домики с цветочными горшками на окнах, к милым старушкам, разноюродным братьям, сестрам и просто знакомым. И там тоже наливали чай, мазали булки вареньем, и Алеша ел и слушал скучные взрослые разговоры...
Но сегодня, в день отъезда, ему снился укроп; те самые простенькие потемневшие зонтики, которые были чуть видны в окне... Сон почему-то был сказочный, и, просыпаясь, он никак не мог понять, из сказки тот укроп, который он видит, или настоящий, который в огороде...
Окончательно проснувшись, он почувствовал, что не хочет уезжать, - впервые за то время, пока они были здесь. Он хочет всегда просыпаться в этой комнате с бревенчатыми стенами, старомодным резным комодом, на высокой древней кровати с железными набалдашниками... И пусть разговаривают старушки, кормят его вареньем, пусть в домах сушат воблу, будто нет чердаков, пусть...
Нет, дед точно сегодня уедет. Скажет: "Закончился административный отпуск" или "Тебе через неделю в школу!" Каких только не придумают отговорок...
Он растер отсыревший, призамороженный нос, ткнулся им в одеяло и стал смотреть в окошко.
Забор. Укроп. Груша-дичок. Туман. Соседка идет домой. Проехала машина - тихо, почти без звука. Почему же так хорошо? И зачем уезжать? Надо все это запомнить - эти тесаные бревна, мох между ними, комод, белый крашеный подоконник, укроп, туман... И потом вспоминать... И снова будет хорошо...
Вошла бабушка.
--
Алеша, спишь?
--
Нет.
--
Собирайся, скоро ехать.
Она принесла теплую Алешину одежду. Старики спали в избе, у печки. Места было мало, они еле укладывались. Но у всех были какие-то болячки, из-за которых спать в горнице было нельзя, - и поэтому там спал Алеша. На ночь его постель нагревали, а одежду грели на печи.
Алеша оделся, почти не вылезая из-под одеяла, и они с бабушкой зашли в избу.
Вещи были уже собраны. Все сидели по лавкам и смотрели на Алешу и бабушку.
--
Уезжаешь, Лешка? - Спросил Николай Иванович.
Алеше на мгновение показалось, что сейчас скажет: "Да что-то не хочется", - и они останутся.
Но нет. Этого не будет.
--
Уезжаю, - ответил он.
--
Что вздыхаешь-то? Чай, приедешь еще... Садись, ешь.
Все давно позавтракали, и жена дяди Коли, баба Лена, накрыла одному Алеше. На столе были чай, хлеб, яичница. Алеша сел и стал есть.
Потом как-то само собой получилось, что они оделись, наскоро, без лишних слов, попрощались и ушли.
Дом дяди Коли оставался все дальше и дальше, таял в тумане, а потом и вовсе скрылся за поворотом. Счастливый мирок, в котором Алеша проснулся полчаса назад, уходил куда-то, исчезал вместе с печным избяным запахом на их одежде, и на самом деле скоро его будет трудно вспомнить... И у Алеши на душе стало тоскливо...
--
А хорошо здесь, в Сокольском, - сказал он.
--
Да чего же хорошего, - сказала бабушка, - вон мокреть какая, тоска, солнышко не глянет... У нас хоть посуше будет.
--
Передавали, что и у нас дожди, - поддержал разговор дедушка. - Однако, надо ехать.
--
Укроп здесь хороший, - сказал Алеша, - вот бы у нас такой посадить...
Взрослые засмеялись, а дедушка сказал:
--
Да, укроп наш, Сокольский, - будь здоров!
И Алеша понял, что не сможет объяснить, почему же здесь, в Сокольском, так хорошо. Он стал припоминать все, что было здесь интересного.
Сначала - да, было плоховато. Потом они ходили на огород. Там стоял огромный якорь, который кто-то из Алешиных предков-бурлаков до этого огорода дотащил на спор. Еще они гуляли по берегу моря. Там вода подмыла кладбище, и прямо на берегу валялись кости. В какой-то день они ходили по подвесному мосту через речку. Потом приехали две Алешины троюродные сестры из Ленинграда. Они жили "на проспекте", их папа ловил форель в каких-то "карельских" болотах, и, вообще, они, конечно, зазнавались. Но у них были фломастеры! А фломастеры такие яркие!
" - Дедушка, - сказал тогда Алеша, - ты бы купил мне фломастеры, а то Света и Таня мне рисовать не дают.
--
Да где же я тебе их куплю? Надо в Москву ехать. Да и рисовать-то надо красками - акварелью, маслом.
--
От красок бумага коробится. И потом, они серые...
--
Что, по-твоему, Васнецов и Суриков, Левитан рисовали серые картины?
--
Ну, я же не могу как они...
--
А ты учись".
Вот всегда дедушка так: "Научись", "Потерпи", "Потрудись". Нет, чтобы просто купить фломастеры!
Вот если бы их здесь продавали! Но откуда они в Сокольском...
Уже был виден берег, речной вокзальчик, уйма чаек над бухтой. Вот-вот они пройдут мимо последнего магазина, низенького одноэтажного бревенчатого дома.
--
Зайдем в магазин! - Потащил деда Алеша.
--
Ну, пойдем, пойдем, только не тяни...
В магазине было пусто. Тут было кое-что для рыбалки - дешевые катушки, лески; какие-то детали к велосипеду; фотопленки.
Ничего хорошего тут нет... Видимо, так же думала и молодая продавщица в накинутом на плечи ватнике. Она стояла, сложив руки на груди, и в полузабытьи смотрела сквозь зарешеченное окно куда-то вдаль, за белесые взгорки, домики и перелески; возможно, она видела тот самый Ленинградский проспект, на котором жили Света и Таня... Или дорогую сердцу каждой продавщицы Москву с ее ГУМом, ЦУМом, кавалерами на черных и белых "Волгах" и иных, неведомых шикарных машинах... Не удержавшись, она зевнула, запоздало прикрыв ладонью рот, и скосила глаза на прилавок.
Алеша проследил за ее взглядом и увидел маленькую, круглую, серебристую батарейку, блестевшую даже в полусумраке этой укутанной приволжскими туманами комнаты.
--
Бабушка! Дедушка! Купите батарейку! - Почти закричал он.
Дед подошел и посмотрел на прилавок.
--
Да на что она тебе?
--
На память.
Дедушка стал думать, что бы такое ответить на это "на память", но тут вмешалась продавщица:
--
Мужчина, купите мальчику батарейку!
Дед зыркнул на нее так, что у той сразу пропало желание уговаривать.
--
Давай лучше "Крону" купим, - пригодится. - Наконец сказал он.
Алеша обрадовался, что ему купят хоть какую-то батарейку, и снова сунулся к прилавку, чтобы посмотреть на "Крону". И увидел невзрачную серо-коричневую коробочку с двумя пупырышками сбоку.
--
Нет-нет, дедушка, надо блестящую.
--
На что она, блестящая-то нужна? Нам ее и вставить некуда!
--
Ну, купи... И у Алеши на глаза навернулись слезы.
--
Нет. - Отрезал дед.
--
Ты скупой. - Сказал Алеша и заревел.
Дед схватил его за шиворот и выволок на улицу. А там сказал прямо в рыдающее Алешино лицо:
--
Не нужна нам эта батарейка! Понял?!
Они молча доплелись до причала. Здесь дедушка оставил с вещами бабушку и всхлипывающего Алешу, а сам пошел за билетами на "Метеор".
Увидев невдалеке от берега несколько толстых "солитерных" лещей, плававших то боком, то спиной кверху, Алеша быстро успокоился и стал следить за ними. Иногда казалось, что один из лещей плывет прямо к берегу, и тогда Алеша думал: брошусь в воду, поймаю руками! Но рыба отворачивала в сторону и возвращалась к собратьям по несчастью. Скоро на берегу появился человек со спиннингом и стал забрасывать к лещам блесну с огромным тройником, пытаясь кого-то из них подцепить. "Правильно делает", - подумал Алеша, но ни одной пойманной рыбы так и не увидел, потому что вернулся дедушка, и они пошли в вокзал. Оказалось, что "Метеор" задерживается примерно на час.
В вокзале они расположились на сиденьях у окна. Дед достал газету и стал читать, а Алеша с бабушкой сидели просто так, смотрели в окно. Потом бабушка сказала:
--
Давай-ка спи, рёва, - рано встал сегодня. - И склонила его голову себе на колени.
В доме почему-то никого нет. За окном, в тумане, его друг Ромка кричит:
Алеша приоткрывает глаза и видит за окнами дома бескрайнюю беспокойную массу воды.
--
Сейчас - сейчас, - говорит он и что-то ищет. Он заглядывает в ящик с игрушками, в стол, но дом гудит и трясется, - и от этого непонятно, есть это "что-то" в ящиках стола или нет. Он сует руку в нагрудный карман рубашки, но... кармана нет. Тут он понимает, что уже надел пальто, искать надо сбоку, - вот, есть! Он бежит к двери, с ходу распахивает ее и видит вместо воды кусок родного огорода, забор с белыми кирпичными столбами, родные луковые грядки с кустиками укропа. За забором стоит его друг Ромка и говорит чужим взрослым голосом:
--
Городец, Городец, шлюзы, шлюзы.
Что же это такое он говорит?! Но Алеша так рад Ромке и укропу в огороде, что не обращает внимания на странный голос и странные слова. Он вынимает руку из кармана и кричит:
--
Ромка, у меня батарейка! У меня батарейка! - Он задирает вверх руку со сверкающей батарейкой. - У меня батарейка!
--
Да батарейка, батарейка, - говорит ему Николай Иванович.
Но у Николая Ивановича лицо широкое, а волосы седые, а это лицо - узкое, волосы черные... Хотя голос похож... Это же дед!
--
Да не маши ты руками! - Говорит он.
Алеша перестает махать. У него в руке - батарейка из магазина. Он сидит у деда на коленях. Справа задумчиво смотрит в окно бабушка. Вокруг улыбаются люди. Они едут на "Метеоре".
Ни Городца, ни шлюзов впереди не видно. Только туман.