Над поселком нависла ночь. Дома и деревья обратились в размазанные по земле черные силуэты. Где-то глухо лаяли собаки и громыхали на железнодорожном переезде редкие автомашины. На улицах почти не было прохожих, а если кто и был, то кто ж его увидит, в такой темноте...
У одного из рабочих бараков стоял грузовик - огромная, грязная, промасленная рабочая скотина с расшатавшимися бортами и изношенным тентом. В кабине, при свете запитанной от аккумулятора лампочки, выпивали два водителя. Легок ли, тяжек ли был день - в конце они всегда выпивали. Вот и сейчас, прикупив водки, они заливали стакан за стаканом - почти без разговоров - все сказано за день - заливали и не морщились. Когда водка кончилась, они вылезли из машины.
Обойдя капот, они встретились под самым носом с своего трудяги-КрАЗа - сказать пару слов на прощанье.
--
Дей.. Дей... - Никак не мог вспомнить один фамилию другого. - Егор! Будь здоров!
Егор схватил его за руку, сжал своими пальцами - тисками, сграбастал левой рукой, потом хлопнул по плечу:
--
Давай, шоферюга! До завтра! - И оттолкнул от себя. Тот ушел.
На душе у Егора было тяжело. И от выпитого, и от чертова сегодняшнего дня, и от того, что дней этих будет еще до черта. И, кажется, он что-то забыл сделать. Ну и черт с ним!
Егор двинулся домой. Вяло и не в такт шагам мотая головой, он преодолевал последнее на сегодня расстояние - до койки. Преодолевал, пока не наткнулся в темноте на два небольших белых пятна - сына и дочь.
--
А... Гуляете... - лениво протянул он и оценил, сколько метров осталось до кровати - пятнадцать, не больше, надо только влезть в крыльцо, а дальше будет проще. Застряв на половине лестницы, Егор, поскольку надо было собраться с силами, перевел дух, а заодно и спросил:
--
А где мать?
--
Мама в огороде, - ответил тихонько мальчик.
--
Она что там, грядки полет в темноте? - Криво усмехнулся Егор.
--
Она лежит на земле, у нее сердечный приступ.
--
Чего у нее? - Егор развернулся и сполз с крыльца.
--
Мама просила валерьянки принести.
--
Пошли в огород.
Ноги Егора почти уже не слушалась. Он шел перед своими детьми на полусогнутых, болтая для равновесия руками - как обезьяна.
В огороде между грядок виднелся светлый ситцевый халат жены. Егор отправился туда.
Жена лежала на левом боку, вжавшись щекой в тропу между грядок. Егор, вцепившись в ее плечо, грубо повернул ее на спину. Вглядевшись в темноте в напряженные черты ее лица, он вдруг полуткнул - полуударил ее в грудь:
--
Вставай! Позоришь меня!
Она, как бы очнувшись от сна, похлопала ресницами и слабо проговорила:
--
Оставь меня, я полежу немного и приду.
--
Что? - Не расслышал он.
На самом деле она не спала, а вслушивалась в себя. Где-то внизу грудной клетки, она не могла понять где, у нее скопилась тяжесть и мучила ее, не давала дышать. Она развернулась к земле и втянула вместе с пылью холодный и свежий, как ей казалось, воздух. Хотелось расплакаться, но она не могла - поперек горла стоял громадный ком, который надо было куда-то протолкнуть, но он не двигался с места.
--
Валерьянка есть? - Повернулся Егор к детям.
Мальчик молча протянул пузырек с желтенькими таблеточками. Егор, не веря ни в таблетки, ни в приступ, все же приподнял жене голову и дал ей две или три штуки. Та сглотнула их и снова припала к земле.
--
Черт, что люди про нас подумают? - сквозь зубы, в себя, проговорил он и сказал сыну:
--
Иди, двери открывай.
Дети ушли. Егор согнулся к супруге, обхватил ее под спиной и скомандовал:
--
Хватай за шею меня!
Она обхватила его за шею, он поднялся и потащил ее к дому, шатаясь от тяжести и от выпитой водки.
--
Черт! Ни хрена не видно! Ни хрена! - То и дело ругался он, спотыкаясь и натыкаясь во тьме на разные предметы. Наконец он поднялся на крыльцо и скрылся в глубине барака. На улице снова стало тихо и теперь пропало всякое движение, отчего ночь стала казаться еще чернее.
Только в кабине КрАЗа продолжала гореть, сажая аккумуляторы, лампочка.