Все говорят: "Тяжёл и тернист путь борца со злом!" - авторитетно отвечаю: - "Враки". Тяжелее всего вернуться к семье, от которой ты сбежал много лет назад. А мечом махать каждый дурак умеет.
Вот еду я по чисту полюшку. Под седлом — верный конь, над седлом — парень лихой. Ещё где-то был верный меч, но я его с собой не взял. Я больше арбалеты люблю и метательные ножи.
И бегать.
А конь мой... кхм... слегка изменился на вольных хлебах. Растолстел. По нему сразу видно, куда делись восемь гектар ежевики и целая популяция ящериц. Подпругу на нём удалось застегнуть только при помощи магии. Даже усидеть на нём получалось с трудом — и это мне-то, с моей растяжкой! Что уж говорить о любителях более консервативных методов тренировок, у них на Ветра даже залезть не получится.
А ещё в его гриве умудрились свить гнёзда птички, заблудилась пара мышей и запуталось как минимум полгектара кустов ежевики. Поэтому конь у меня нынче лысый. Нет, конечно Гуахаро, проржавшись, предложил расчесать его магически, но я решил, что хватит этой бандитской морде притворяться нежным пегасом, и обкромсал его к чертям собачьим.
Если ещё учесть сетку мелких шрамов по всей морде — ни ежевика, ни ящерицы просто так не сдались, — то внешность у него наконец-то стала под стать характеру. Увидев Ветра, Ашер басом пропел «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!» и предложил переименовать его в Бегемота. И тут же показал, что за бегемот такой.
Нет, не спорю, похоже, но... Ветер всё равно остаётся Ветром. И я его люблю. Но это не значит, что я не заставлю его похудеть! Хотя бы до размеров, когда он в стойло начнёт помещаться.
А я? Что я? Я себе гриву не сбрил, несмотря на то, что некоторые очень серьёзные древние боги повадились дёргать меня за косичку. Знаю я, как девкам нравятся длинные волосы. Наверное, какую-то солидарность чувствуют, мол, не только они мучаются.
Ещё я пограбил немного. Точнее, не пограбил, а поныл. Выпросил у Ашера тонкую цепочку в комплект к кольцу. Покапал слюнями в сокровищнице Гуахаро. Самая большая лужа натекла в отделе с драгоценными тканями, из-за чего теперь мне не надо вводить должность чесальщика, прекрасные паучьи шелка сами чешут меня при каждом движении.
А какое там было оружие! Эх... Увы, мне дали только цепь демонологов — наследство, однако, — два крохотных арбалета, один из которых пневматический, и пять удивительно сбалансированных метательных кинжала. Остальное Император Безлюдных Пустошей зажилил, оправдывая это тем, что за большим количеством железяк сложнее уследить и ими проще убиться.
Перед носом свистнула стрела.
— Эй, бла-а-агородный! Кошелёк или жизнь?
Перед носом Ветра выскочил плотный мужичок в кожаных доспехах. Переговорщик. Они обычно самые крепкие и защищённые, чтобы можно было отразить первый удар, а дальше спрятавшиеся в кустах лучники сделают своё дело. Если, конечно, жертва будет столь неблагоразумной.
С караванами и хорошо защищёнными отрядами так не поступают, их бьют сразу. А вот когда один на один... есть шанс заработать без мокрухи. Ну, или хотя бы поболтать.
Я отвлёкся от увлекательнейшего дела — отгрызания непослушного заусенца, — и развёл руками:
— Братан, хошь верь, хошь нет — я сам на мели. Ни одной монетки нет, даже пожрать не на что купить. Неудачная нынче зима вышла, штоб её.
И это была правда. Единственное, чего в сокровищнице Гуахаро не было — это денег. Ну нет у него торговых отношений с соседними странами, нет и монет. Зачем ему тогда нужен был казначей?.. Наверное, как и сама сокровищница. Для декоративных целей.
— А колечко у тебя... драгоценное, — разбойник указал кинжалом на мою левую руку.
— Увы, братан, проклятое, — охотно пояснил я, приподнялся в седле и коснулся перстнем ближайшего листочка.
Тот мгновенно иссох и отвалился.
— Совсем ничего нет?.. — расстроился разбойник.
— М-м-м... — Я заглянул в сумки. — Я в прошлом селе только вина стащил. Зато три будюка. Надо?
— Вино — это хорошо, — закивал разбойник, расслабляясь.
Я спрыгнул с Ветра. Эластичные рельефные подошвы почти бесшумно коснулись дорожной пыли, искусственная кожа плаща на мгновение изогнулась и упала как влитая. Не знаю, где Гуахаро раздобыл эти материалы, но я отказался уходить из сокровищницы без них. Непромокаемые сапоги. Точно по размеру. Мягко поддерживающие мою левую косолапую ступню. Не скользящие даже на самом ровном льду. Они воду отталкивают, прикиньте? И пыль на них не оседает. А плащик! Плащик, что не мнётся, куда его не засунь! Не грубеет, как настоящая кожа, от намокания. Не деформируется. Но при этом настолько эластичный, что нисколько не сковывает движений. Тоненький, лёгонький, но крепкий, тёплый и нежаркий.
И да, я понятия не имею, что значит «искусственная кожа», но мне понравилось название.
— Чот выглядишь больно хорошо, — смерил меня взглядом разбойник. — Ты хто?
— Алхимик я. Из Вээртоге, — сказал я, и с удовольствием посмотрел, как враждебность сменяется почтительностью.
— А... а чего здесь?.. Если можно, конечно, спросить, — разбойник едва не поклонился. У города воров славная репутация.
— Женщины, — многозначительно произнёс я. — Даже воры не застрахованы от проблем с ними.
Тут закивал не только переговорщик, но и все лучники. Кусты вокруг затряслись, и они выбрались наружу.
— Так что? Пошли выпьем? — предложил я, встряхнув будюки. — Вино отменное, у барона стащил. У вас найдётся, чем закусить?..
— Да еды у нас навалом, — сказал один из лучников. — Местные... Ай! В смысле, у местных много еды.
Эт его сосед локтем пихнул. Я сделал вид, что не заметил оговорки.
— А чё ты выглядишь так? — один из лучников продолжал проявлять враждебность. Его кривая челюсть как бы намекала на причину неприязни к красивым людям.
Или нелюдям.
— А это, братан... — Я приобнял его за плечи. — ...чтобы баронов грабить.
Ветер согласно ржанул. Все засмеялись.
* * *
Разбойники оказались мужиками мировыми. Накормили, напоили, байки потравили, новостей порассказали. В разбойники подались не от жизни хорошей, просто местный барон вдруг решил заняться работорговлей и начал уводить из деревень всех работоспособных мужчин и женщин. А кто тогда в поле работать будет? Кто детишек малых покормит?..
— Ты пойми, — прижал руки к сердцу Переговорщик, когда второй будюк вина подходил к концу. — Я вообще кузнец. Я кузню люблю больше жизни, веришь, нет?.. Но у меня дети малые, пешком под стол ходят! Не могу я их бросить!
Я сочувственно кивал и грыз ножку куропатки. Здешние разбойники не столько путников грабили, сколько, собственно, барона, отстреливая живность по лесам, что тоже было незаконно.
— А я в поле работал, — грустно признал другой крестьянин. — Пшеница росла — колосок к колоску! А теперь мне туда и не выйти — сторожат люди барона, увидят — уведут. Кому работать? Детям да старикам?.. Эх...
Я разводил руками, клял судьбу-злодейку — Ха-ха! — и невозможность что-либо изменить. Сколько я таких историй слышал? Можно целую книгу написать, да только однообразной она будет. Мало кто на преступную дорожку вступает из-за злодейства натуры. Гораздо чаще — по-глупости или думая, что другого выхода нет. То есть, тоже по-глупости.
Когда все выговорились и упились, мы разбрелись баяньки. Мне, как дорогому гостю, предлагали место под тентом, но я отказался в пользу вожака, у которого от сырости болят суставы. Тот растрогался, обнял меня, назвал сынком и сказал, что если он мне когда-нибудь понадобиться — хоть как разбойник, хоть как кузнец, — чтоб я не стеснялся, обращался.
Ещё б я клятвам по-пьяни доверял.
Сторожем назначили одного доходягу, которому пить знахарка запретила. Да ещё я пялился в звёздное небо, пытаясь вспомнить, хмелел ли я хоть раз. С каждым днём я находил всё больше признаков мой нечеловечности, каждый раз удивляясь, как это я не замечал их раньше.
Утром мы тепло распрощались, я пообещал заехать на обратном пути. Если ничего не изменится — в этот же лесок, но все хотели надеяться, что в следующий раз навещу их в деревне.
А дальше дорога-дорога-дорога... Блин, кажется, я стану следующим Императором Безлюдных Пустошей только для того, чтобы научиться телепортироваться. Реально достаёт убивать дни и недели, а то и месяцы на путешествия. Интересно? Интересно первые раз тридцать. А потом уже и браво биться с разбойниками лень.
Пусть хоть покормят.
Телепортироваться хорошо... раз — и на месте! И нет необходимости раз за разом ловить себя на одергивании повода и замедлении шага. Да, я в эту область лет семь всеми силами обходил стороной, но... чёрт. Не думать, не думать, просто ехать.
И всё-таки надо было попросить Гуахаро меня телепортировать. Даром, что наши земли находятся на самом большом расстоянии от Пустошей. Дальше только Западная Империя.
* * *
Я так изнервничался попытками не нервничать, что когда я добрёл до знакомых мест мне уже было всё равно. Ностальгия, моё любимое озеро, поместье, город... всё побоку. Разве что заметил, что это всё стало не таким огромным. Да и люди на меня пялились сильнее, но тут главное не забывать таинственно щуриться и грозить пальчиком зевакам, чей взгляд ты успел поймать. Да, у меня ярко-синие, чуть светящиеся глаза, и я этого стесняться не собираюсь.
Сначала я малодушно хотел остановиться в городе, но быстро понял, что такими темпами буду ходить вокруг да около месяцами, так что усилием воли повернул к поместью.
Вообще-то это был замок. Изначально. Потом с соседями помирились, моя прабабушка додумалась расширить окна, снять ворота и поселить в ров карасей. А потом со стен перестали убирать плющ, по которому я и сбегал в детстве... в общем, замком это теперь назвать ни у кого язык не поворачивается.
Не поворачивался.
К моему удивлению, плющ убрали, ворота поставили, закрыли, да ещё и мост подвесной сделали. Я озадаченно почесал в затылке. О войнах в этом регионе я не слышал, иначе бы давно прибежал бить обидчиков. Дьон в брутального мачо играет, что ли?
Я постучал в калитку.
— Кто? По какому делу? — откликнулось грозно с той стороны.
— Морин. Домой, — лаконично ответил я.
— Шта?!
— Доложи, придурок.
Послышалось смутное ворчание и удаляющееся шаги. Не то, чтобы я ожидал встречи с фанфарами... Но стражники могли, как минимум, что-то слышать обо мне. А не «Шта?»
Впрочем, через пять минут ворота распахнулись во всю ширь, а во внутренний двор, сбежал, запыхавшийся Дьон. Я узнал брата — сводного, как оказалось, — но с трудом. Он изменился как мой Ветер на корме из ящериц. Потолстел, стал солидным дядечкой. Для своих двадцати восьми — даже слишком солидным. Впрочем, что не изменилось — так это печать занудства на его лице.
— Морин, братишка! — заулыбался Дьон. — Ты вернулся!
Я спрыгнул с Ветра, кинул поводья слуге. Судя по тому, как побледнел мальчишка, он наверняка подумал, что этот монстр его съест.
Брат едва заметно, но подался назад, и я передумал его обнимать. Хотя, казалось бы, что может быть естественнее?
Во двор вышло пяток стражников и некий подозрительны субъект, с ног до головы обвешанный амулетами. То ли колдун, то ли просто мастер амулетов. Ничего себе встреча.
Дьон посмотрел на колдуна. Тот едва заметно пожал плечами и покачал головой.
— Э-э-э, Морин... — осторожно начал брат. — Не мог бы ты снять защитные амулеты?
Я хотел было сказать, что я лох и нищеброд, который никогда не беспокоился о своей защите и у которого ни разу не было толкового защитного амулета, но вовремя вспомнил, что выцыганил у Ашера цепочку с неизвестными свойствами.
— А что такое? — насторожился я. — Не помню, чтобы ношение защиты осуждалось.
— Нет, конечно нет, просто... мне бы хотелось убедиться, — неловко заулыбался Дьон. — Времена нынче неспокойные. Тут уже приходил один Морин, чуть не ограбил нас. Я просто хочу удостовериться.
— Не знал, что мы настолько богаты, чтобы на нас охотились мошенники, — задумчиво произнёс я, наматывая на палец цепочку. Это действительно была только цепочка, безо всяких кулонов, но колдун об этом не знал. Да и в одной верёвочке бога гораздо больше силы, чем в самых больших амулетов колдунов.
— Я хорошо веду дела, — натянуто улыбнулся брат. — Так как?.. Снимешь?
— Защитные амулеты защищают человека, а не чары... — задумчиво проговорил я, теребя цепочку. — Их наличие вы бы уже обнаружили. Значит, ты меня не узнаёшь...
— Ты вырос! А тот парень был действительно похож!..
— ...и вы хотите проверить мою кровь, — закончил я, опуская руку. — Знаешь что, Дьон? Иди ты к чёрту со своей жадностью и паранойей. Я пришёл увидеть мать.
Я двинулся вперёд, собираясь пройти мимо. Дорогу загородили пятеро воинов, взяв меня в клещи. В груди заныла обида. Фанфар не ждал, объятий не ждал. Скорее — упрёков и оскорблений. Но не так, чтобы не узнали и наставляли на меня оружие.
— Морин, просто сними амулет, — попросил Дьон, прячась за спинами воинов. — Не усложняй ситуацию ещё больше.
Я пристально посмотрел на него, выкинул руки в стороны, схватил двух стражников за отвороты кирасы, сделал шаг назад, столкнул стражников шлемами до громкого «Бум!», швырнул их в стороны. Трое остальных схватились за мечи, начали доставать их из ножен. Дёрнуть двоих за низ кирас, с силой отшвырнуть назад, чтобы они упали вверх тормашками. Пнуть пятого под колено и, когда он завалится в бок, пнуть по животу, прибивая к земле. Я сделал шаг вперёд, наступая на него, чтобы и не думал подниматься.
Вжикнул арбалетный болт и беспомощно замер в миллиметре от моего уха. Я бросил стрелу на мостовую, чуть наклонился, чтобы наши с братом лица оказались на одном уровне, и произнёс только:
— Нет.
Дождавшись, пока у него на лице появится страх — люди иногда пугаются медленнее, чем достают меч, — я выпрямился и лёгкой походкой прошёл мимо, вглубь здания. Сзади раздавались изумлённые шепотки, но идти за мной дураков не было.
Сильф я или не сильф?
Я шёл по знакомым коридорам, одновременно узнавая и не узнавая их. Форма та же, картины те же, но окна намертво забиты ставнями, а свечи, насколько бы много их ни было, никогда не сравняться с солнцем. Гобелены запылённые, ковры убрали. Растения... никаких больше растений внутри. Всё стало каким-то тёмным и... пустым.
Дверь в комнаты моей матери оказалась закрытой. С замиранием сердца я постучал, втайне боясь, что уже опоздал. Дьон достаточная сволочь, чтобы не сказать мне сразу.
— Да-да? Кто там? Цветочек, это ты?
Я невольно улыбнулся. Цветочком она называла свою служанку, яркую и светлую, действительно похожую на цветочек.
— Нет, это... это я, мам, — проговорил я, открывая дверь.
В её покоях тоже было темно. Ставни, плотно задёрнутые шторы. Лишь одна свечка в замысловатом светильнике давала мягкий свет. А мама... мама сидела в кресле и смотрела на портрет отца в полный рост.
— А, малыш... — она совсем не удивилась. — Ты долго меня не навещал, негодник. Что, на улице было интереснее?
Я хотел спросить: «Какая улица? О чём ты вообще, мам? Меня не было семь лет!» — но я остановился, наткнувшись на её взгляд. Она расфокусировано смотрела в пространство где-то на уровне моего пояса, и я с холодком понял, что именно меня она не видит.
И что я всё-таки опоздал.
— Мама, — я осторожно подошёл к ней. — Как ты себя чувствуешь?
— О чём ты говоришь, малыш? Конечно же, прекрасно! Каждый день прекрасен, не так ли?..
— Так, — согласился я, присаживаясь рядом на корточки. — Он становятся особенно прекрасным, если провести его с тобой.
Я и забыл, какая она красивая. Точнее, никогда и не знал. Для ребёнка его мама — всегда самая красивая. Но я уже взрослый, я уже видел достаточно лиц, чтобы увидеть, насколько у неё утончённая и нежная красота. Мягкая. Магия в её крови откладывала старость, она сейчас казалась ровесницей Дьона, молодой женщиной, но никак не той, кому бы уже можно было ждать внуков. Если бы её дети не были столь нерадивыми.
— О, да ты флиртуешь, — разулыбалась она. — Помяни мои слова, лет через десять ты будешь пользоваться большим успехом у дам.
— Конечно, мам, — с трудом улыбнулся я и взял её за руку. — Очень большим.
— Ты со мной не споришь, — удивилась она. — Ты не заболел? И что с твоими глазами? Они светятся в темноте! Ты опять трогал вещи Риваши?
— Да... извини, мам, я знаю, что это опасно, но... они такие интересные!
— Магом надо было родиться тебе, — сказала она с показным недовольством. — Ты бы, как минимум, дочитал бы тему прежде, чем использовать заклинание на практике. Ты плачешь? Что случилось, малыш?..
— Это просто глаза... из них льётся. Марроу сказал, что ничего страшного, через пару дней пройдёт.
— Марроу? Ах да... Он тоже ко мне давно не заходил.
— У него много работы, ты же знаешь, — слабо улыбнулся я, но тут же вскочил, осенённый идеей. — Что ты сидишь в темноте? Может, откроем шторы, полюбуемся на мир.
— Не стоит, милый, — она удержала меня за руку. — Он этого не любит.
— Кто этот «он»?
— Он, — она кивнула на портрет. — Твой отец не говорит со мной при свете.
— А сейчас... говорит? — я осторожно присел обратно.
— Конечно. Ты разве не слышишь?
— Наверное, эта штука не только на глаза повлияла. И что он говорит?
— Он рад тебя видеть. И журит, что ты опять брал вещи Риваши. Мы же беспокоимся, сынок... вдруг в следующий раз это будет необратимо? — она ласково погладила меня по щеке. — И всё-таки ты плачешь.
— Это просто... глаза.
— Не обманывай маму. Я всё вижу.
— Просто больно немного. И стыдно, — я уткнулся в пахнущую пылью и духами юбку. Ослабевшая рука неловко погладила меня по голове, но это было прекраснее всего на свете.
И больнее.
— Мам... я, наверное, пойду, — сказал я с трудом приподнимая голову. Хотелось разреветься, но я понимал, что это вызовет кучу вопросов и может её напугать. — Глаза ещё надо промывать.
— Конечно, милый, иди. Но обещай ещё навестить нас с папой.
— Разумеется, как иначе...
Я ободряюще сжал её руку, улыбнулся. Отошёл на два шага к двери. Мать перевела взгляд на картину, и её глаза стали совсем пустыми.
Из комнаты я практически выбежал, но убежать далеко не смог. Сел на пол прямо за дверью, с трудом заставляя себя дышать. Опоздал. Всё-таки опоздал. Кто знает, насколько? Муж умер, сын пропал без вести... это могло кого угодно подкосить.
— Извини, я должен был сказать заранее... — раздался рядом голос Дьона, в котором не слышалось ни капли вины.
— Но ты предпочёл сначала натравить на меня своих солдат, — огрызнулся я. — И зачем? Показывал, кто в доме хозяин? Как это на тебя похоже...
— Есть определённые правила, которые даже ты должен уважать.
— Да в жопу твои правила, — я поднял голову и в упор посмотрел на брата. — Где Марроу?
— Умер. Давно, причём. Ты же знаешь, он уже был дряхлым, когда родился я. Да что там, он стариком был, когда родилась наша мама.
— Ты знаешь, что с ней?.. Когда я уходил, у неё была всего лишь болезнь сердца.
— Не всего лишь, а автомагического происхождения.
— Чёрт.
— Да.
Автомагическими болезнями называют случаи, когда магия человека вредит ему самому. Чаще всего бывает у молодых магов, от неосторожности, но иногда... иногда это как попытка самоубийства, только ни верёвки, ни кинжала, ни яда не надо.
— И поэтому её... так?.. — уточнил я.
— Она сама. Лекари просто блокировали её магию, надеясь, что она справится, а она... справилась. Просто уничтожила часть жизни, которую она не хотела знать.
Закусив губу, я с усилием закрыл глаза. И по чье это вине — уточнять не надо. Может быть, с гибелью мужа она бы и справилась, но если к этому прибавить исчезновение сына... Да и не стоит забывать, что именно я принёс ей дурную вещь.
— Как Риваша? — спросил я, ожидая и тут дурной вести.
— Получает второе высшее в Столице и делает всё возможное, чтобы не приезжать домой.
— Логично.
Я снова замолчал, сосредоточившись на дыхание. Только ещё одной автомагической реакции не хватало этому дому.
— Останешься? — вдруг спросил Дьон.
— А как же проверка на подлинность? — фыркнул я.
— Вряд ли кто-то будет нервно выламывать себе руки из-за совсем чужого человека. — Я, наконец заметил, что моё запястье вот-вот сломается, и прекратил. — Да и хамить мне тот парень не отваживался, всё разыгрывал большую братскую любовь.
Я снова фыркнул. О да, конечно. Какая может быть братская любовь между сорванцом и занудой? Да я над ним даже издевался! Несмотря на то, что был младшим.
— Оставайся, — повторил он. — С женой моей познакомишься... Я же женат, ты знаешь?.. У нас ребёнок недавно родился, кроха Доетти. О себе расскажешь, а то я столько небылиц слышал... а после сегодняшнего даже не уверен, всё ли из услышанного — небылицы. Маму навестишь... хотя бы ещё раз. Я стараюсь к ней заходить, но... у меня просто сил не хватает делать это чаще, чем раз в неделю.
— Конечно, — я сглотнул вязкий ком в горле. — Конечно, я останусь... ненадолго.
* * *
Моя комната осталась... моей. Того, прошлого меня, который бегал с деревянными мечами, спорил с сестрой-ведьмой и крал её вещи. Который в раздражении кидал азбуку в стену, отчего однажды её металлический кончик высек искру о каменную стену и вызвал пожар. Того, кто катался на деревянном коне, считал кровать роскошью для слабаков и поэтому спал в гардеробной на специальном одеяле. Того, кто мог часами любоваться на доспехи моего воинственного пра-прадедушки.
Нынешний я перешагнул через крохотную деревянную лошадку, хмыкнул, глядя на явно декоративные доспехи пращура и с удовольствием развалился на кровати. В одежде.
Ну, хоть что-то не меняется.
С доспехами у меня не сложилось. Они, конечно, красивые, но мешали использовать западные техники... да и стрелы в меня никогда не попадали, так что практического смысла я в них вообще не видел.
А ещё они дорогие. А я как бы нищий странствующий рыцарь. Только это мне не помешало приобрести самого крутого коня в Живом Кольце. Если бы я поискал, наверняка бы нашёл доспехи, тоже страстно желающие пойти со мной. Хотя по заверениям Гуахаро, моя рубашка прочнее кирасы. Но от синяков она меня явно не защитит.
О чём бы ещё подумать, чтобы не думать о матери.
— Ваша милость, — в комнату вошла служанка и присела в услужливом реверансе. — Желаете чего-нибудь?
— Нет, спасибо, — ответил я, а сам попытался вспомнить, какой у меня там титул.
Моя мать — графиня Ёль-Ншели, носительница титула. Отец — сэр Сильвестр, второй сын графа де Басоля. Кажется, до свадьбы он был бароном. Потом они поженились, отец принял титул графа Ёль-Ншели, как бы вошёл в управление землями... но на деле всем занималась мать. Потом отец умер, мать получила титул Вдовствующей Графини... или нет? Если титул изначально принадлежал ей? Графиня-мать? Или это только с королевами? Ладно, не об этом речь. Собственно, Дьон, как старший сын, стал графом, Риваша, как младшая дочь с магическими способностями осталась со своим титулом ведьмы, а я... барон, вроде как? Или всё-таки виконт, раз граф теперь Дьон?..
Чёрт. А как я умудрился столько времени проторчать в столице и ни разу не засветить свой титул?.. Реально ведь в первый раз об этом задумываюсь!
— Ваша милость, может, желаете ванну принять? — снова подала голос служанка. — Вам бы освежиться с долгой дороги, пыль стряхнуть...
— Нет, спасибо, — повторил я, на этот раз с нажимом. — Можешь идти.
Ну, не объяснять же ей, что у меня одежда не маркая, кожа не потливая, а для удовольствия я купаюсь в холодных ручьях?..
— Приличествующая вашему положению одежда будет подана к обеду.
«Её и есть будем?» — чуть не ляпнул я, но вовремя вспомнил, что слугам вообще-то не обязательно владеть навыками красноречия.
— Приличествующая моему положению одежда сейчас на мне, — отозвался я. — А куда Дьон может засунуть свои брульянты, я тебе не скажу, чтобы не ронять его авторитет. Можешь идти.
На этот раз служанка послушалась и, укоризненно прошуршав юбками, удалилась. Вот поэтому я слуг и не люблю. Вроде как главный ты, а всё равно все пытаются заставить тебя делать по-ихнему.
Побродив по комнате, попинав игрушки и посожалев о моём любимом плюще, я скоротал время до обеда и, услышав гонг, бодренько поскакал навстречу еде.
Дьон уже сидел во главе стола, на кресле, подобном трону, и милостиво улыбался. Да так качественно, что хотелось ему садануть. Справа от него был трон равный по пафосности, но пустующий. По правую руку — стандартный стул, пустующий. Потом шло немного пустого пространства, на два-три места, а затем штук десять — занятого знатными людьми. Все в одеждах, расшитых драгоценными камнями и золотым шитьём, чтоб их, не дай боже, с плебеями не попутали.
Один я, как чмо, в одежде, действительно достойной императора.
— Рад тебя видеть, Морин, — заулыбался Дьон. — Присаживайся.
Он указал на стул справа от себя. Ну хоть не в общую толпу, на том спасибо.
Ах, подковёрные игры и интриги благородных!.. Помню, как в столице на меня смотрели... Настороженно, как на неизведанное существо, от которого неизвестно, чего ждать. А я виноват, что ли, что попытки использовать меня замечаю на раз, — полагаю, тут замешана сильфийская кровь: с людьми-то у этих «благородных» пройдох всё получалось, — пресекаю, а потом пру к своей незамысловатой цели?
Наверное, будь я немного менее... детектором лжи, я бы мог втянуться в процесс интриг. Но а так... увы, это как с игрой в кости — скучна!
Я поулыбался всем и сел на своё место. Друзья у Дьона какие-то... ему под стать. Лично я бы с этими типами на одном поле бы не сел. Не то, что они какие-то особо подлые, или рожи у них зверские, просто... побитые они какие-то, искалеченные. Шрамы на мордах у некоторых — фигня, атрибутика. Но такое ощущение, что им больно двигаться, больно дышать, больно смотреть. И вообще, вся жизнь — боль.
Однако о вкусах не спорят. Нравятся ему такие — да пожалуйста. К тому же, я почти уверен, что с моими друзьями братец не выдержит и получаса.
— Её Светлость, графиня Ёль-Ншели! — объявил церемониймейстер.
М? Мама?!
Но нет, в зал вошла молодая брюнетка. Эффектная, наряженная, прямо как со столичного бала телепортировалась.
— Альбигис, любовь моя, — заулыбался Дьон, поднимаясь на ноги.
Все остальные тут же вскочили. Пришлось и мне, хотя я бы этой пигалице, занявшей титул моей матери, ещё бы и напинал. Не, я понимаю, что она теперь графиня, она имеет право так называться... но могла бы из уважения пока и своим именем. К тому же, оно не такое уж и страшное, а красивой девушке и вовсе не нужны титулы.
— Дьон, ты выглядишь всё краше, — певуче отозвалась девушка.
Я с трудом сдержал смешок. Кажется, она имела в виду то же, что и я.
— Милая, позволь представить моего брата, Морина. Он погостит у нас некоторое время. Морин, позволь представить Альбигис, мою прекрасную жену.
— Рада, что вы решили нас навестить, — чарующе улыбнулась она.
— Рад, что мой брат в таких надёжных и прекрасных руках, — поклонился я и поцеловал ей ручку, краем глаза отметив, как Дьон позеленел.
А что такого-то? Обычная вежливость.
Все расселись и началось то, что по недоразумению называют приёмом пищи. Это стоило бы назвать светской беседой в сидячем положении с редкими перекусами. Меня всегда изумляло, почему некоторые физически не способны просто поесть. Почему всегда надо из этого творить что-то другое?.. Еда им не вкусная, что ли?..
— Мы многое о вас слышали, — стрельнула глазами Альбигис. — Всякое невероятное.
И кокетливо повела плечом.
Чёрт. Она меня либо соблазняет, либо по жизни ведёт себя... как девица не очень тяжёлого поведения.
— Да ладно, у меня совсем неинтересная жизнь, — отмахнулся я. — А вот вы, прекрасный цветок... Из какого вы рода?
— Из Джефферсонов, — с вызовом произнесла она. — Какие-то проблемы?
Ы!
Конечно, проблемы! Джефферсоны были кланом купцов. То есть неблагородными, но амбициозными, из-за чего хотели любой ценой заполучить титул. Плюс, как и все купцы, они обладали страстью к неконтролируемому собиранию злата. На кой чёрт оно им в таких количествах, ни один купец мне внятно ответить так и не смог.
И такое чудище рядом с моим братом. Нет, конечно, о вкусах не спорят, и они могли действительно влюбиться. Нашли друг друга два зануды. Но более вероятно, что он женился на ней ради денег, а она вышла замуж за него ради титула. А теперь он сосёт деньги из её семьи, а они на него наседают, чтобы он делал им поблажки и вообще был послушным пёсиком.
Если это зовётся здоровой семьёй, то я пойду лучше, Ашера поцелую.
Кхм...
— Никаких проблем. Просто это... слегка неожиданно, — кивнул я и отхлебнул из кубка. — Такая прекрасная женщина, и ещё не голубых кровей. Моему брату повезло, что он успел вас поймать.
Альбигис зарделась, Дьон позеленел. М-да, надо прекращать флиртовать. Точнее, научиться разговаривать другими способами, не флиртом и не угрозами.
— У вас такой интересный костюм, — хлопнула она ресницами. — Никогда не видела таких тканей. Откуда они?..
— М-м-м... — я попытался вспомнить объяснения Гуахаро. — Рубашка из сильфийского паучьего шёлка. Камзол из синтетических наноматериалов соладоров.
— Ни те, ни те не делятся своими технологиями, — заметила она.
— Со мной вот поделились, — я пожал плечами, и подумал, что по этому разговору очень заметно, кто в семье главный.
Снисходительные улыбки окружающий как-то резко потускнели.
Да, я очень люблю свою новую одежку, которая одновременно очень и очень практична, но в то же время обладает почти бесконечным свойством к уеданию модников. Сказывается моё нищебродское прибывание в Столице... Хорошо, что мне тогда хватило ума не обвешиваться брульянтами, а отыгрывать роль бунтаря, презирающего всю эту мишуру. И работало же. Не на всех, конечно, некоторые дамы продолжали считать деньги даже во сне, но они-то мне и не были нужны. Всегда предпочитал романтичных особ.
Мы посидели ещё часа так полтора. Меня всё пытались развести на хвастливые байки, а я всё пытался поесть. В слухах, обычно, фигурируют самые постыдные вещи, причём, преувеличенные до невозможности. Я совершенно не хотел знать, как именно они все обо мне наслышаны.
После обеда я решил снова навестить мать, но не смог заставить себя пройти те три шага, что разделяли лестницу и дверь в её покои. Я просто... видеть эту бледную тень матери, застывшей во времени, когда всё было хорошо... хотелось закрыть глаза и представить, что она сейчас выйдет сама, такая красивая, солнечная и деловая. Строго отчитает за долгое отсутствие, посмотрит взглядом «Ты очень, очень плохой мальчик», а потом не выдержит, улыбнётся счастливо и обнимет.
Но я понимал, что такими мечтами я делаю себе только больнее и... это немного похоже на то, что делает сейчас мама — отрицает реальность, оставаясь в мире, где всё комфортно, где всё... как надо. И перспектива казаться запертым в прошлом казалась мне откровенно жутковатой. Проблемы можно решить, потери — пережить, а вот как год за годом радоваться одним и тем же воспоминаниям?..
Так и не дойдя до заветной двери, я отправился вниз, к конюшням. Надо проследить, чтобы Ветра обильно не кормили, да заставить его ленивую задницу сделать хотя бы десяток кругов по внутреннему двору.
Когда я пришёл, в пасти Ветра мелькнул крысиный хвост. Я укоризненно посмотрел на коня. Конь нагло рыгнул мне в лицо.
Враки, что травоядные едят только траву. Они в основном едят траву, но если где-то попадётся зазевавшаяся мышка, ящерица или жук, ей не побрезгую ни обычные кони, ни овцы, ни коровы. То, что у меня конь необычный означает только то, что он сам теперь охотится на вкусный белок, а не ждёт, пока кто-нибудь зазевается.
— Ну что? — Я недовольно упёр руки в бока. — Доволен? Наелся? — Конь кокетливо отвёл глаза и шаркнул ножкой, намекая, что можно было бы ещё поесть. — Куда тебе больше? Ты на себя посмотри! Ты толстый, слышишь? Толстый! — Я показал руками насколько. — Скоро бегать не сможешь, только перекатываться!
Ветер оскорблённо ржанул и стукнул копытом, мол, он-то ого-го и то, что он в два раза больше первоначальных размеров вовсе не мешает ему скакать, аки зайчику.
— Всё, дождался, сейчас сам увидишь, насколько ты жалок, — пригрозил я и накинул на него попону. — Сам мышей будешь избегать и грустно кушать три зёрнышка овса в день.
Конь фыркнул и в нетерпении переступил с ноги на ноги.
Подумав, я решил, что лучше не травмировать местных зрелищем коня, у которого от галопа жир идёт волнами, грозя смести всё на своём пути. Предупредил стражей, чтоб не подумали, что я сбегаю — хотя они всё равно так подумали, — и почесал гонять боевого бегемота.
Галоп Ветер держал достойно, если не считать того, что седло всё норовило уползти, качаясь на волна жира. Проблемы начались в попытке перепрыгнуть бревно. Вместо грациозного скачка у него вышло что-то вроде чуть более длинного «шага» галопа, из-за чего конь запнулся, нелепо мотнул задом и грохнулся на бок, придавив меня.
Ну, хотя бы мягонько.
— Слезай с меня, скотина неуклюжая! — я стукнул коня по шее, а сам с холодком понял, что я себе всё-таки сломал.
Ветер испуганно вскочил, оставив меня на земле, и начал обеспокоенно обнюхивать.
— Морда ты бессовестная, — посетовал я. — Отойди, я пытаюсь вспомнить, как должны идти тазовые кости. Кажется, так... ой, нет, что-то не туда гнётся. А если ты в бою так запнёшься, а? Ты хочешь, чтобы я умер, да? Тогда ты спокойно уйдёшь в Лес есть ежевику? Мешаюсь я тебе, да?
От обиды, что и собственному коню я не нужен, я разревелся. Мне так стало жалко себя, бедного, одинокого, никому не нужного, что слёзы полились сами собой, а ослабевшее тело неконтролируемо затряслось.
Блюх-х-х!!!
Я изумлённо хватал ртом воздух, глядя на внезапно образовавшуюся подо мной лужу. С волос стекала вода, макушку ощутимо пришибло.
— Ещё? — послышалось откуда-то сверху.
Обернувшись, я увидел невозмутимого Ашера держащего наготове ведро.
— Пф-ф... ты откуда?
— Ветер позвал. Он очень испугался, когда ты упал и начал истерить. Ещё водички?
Конь, в подтверждение его слов, высунулся из-за спины Смерти и виновато на меня посмотрел.
— Ветер?.. Позвал? — тупо переспросил я.
— Ну да. Мы договорились поддерживать связь. А что, какие-то проблемы?..
— Э-э-э... — Я представил, как перекосит высокомерных магов, если они узнают, что конь, в отличие от них, имеет прямую связь с богами... — Давай ещё водички. Ух! Холодненькая!
Второе ведро я всё-таки почувствовал, прочувствовал и вскочил из лужи, начав судорожно отжимать волосы и одежду.
— А... а чего это было? — уточнил я.
Ашер внимательно меня осмотрел, что-то для себя решил и позволил ведру исчезнуть.
— Боль, — просто ответил он. — Ты же ногу сломал. Кстати, тебе не кажется, что ты как-то не так стоишь?
Чёрт.
— Иди сюда. Да не бойся, я же целитель, помнишь?.. Я хотя бы помню конструкцию тазового отдела и знаю про законы симметрии.
Пришлось ковылять. В самый ответственный момент нога подвернулась, и Смерть поймал меня за шкирку. Затем положил ладонь на грудь и сделал отрешённо-задумчивую рожицу. Я почувствовал, как внутри что-то зашевелилось, с щелчком вставая на место. Причём, не только в ноге, но и в позвоночнике. Напоследок Ашер схватил меня за кончик носа и немного оттянул вправо.
— Нос поплыл, — спокойно пояснил он. — Попробуй встать.
Я встал. Прошёлся. Пробежался. Попрыгал. Нога была как новенькая, точнее, не подумаешь, что с ней что-то случалось.
— Э... Спасибо? А всё-таки, что это было?
— Говорю же, боль. В сильфийском понимании, — приподнял брови Ашер, почёсывая Ветра между ушами. Конь нервно дрожал и мотал хвостом. — Тело для вас вторично, и вы почти не чувствуете физической боли. Но если вовремя не пресечь, физическое повреждение может ранить энергетику. А её боль воспринимается как душевная.
— Э... то есть, я ушибу пальчик и буду плакать о несовершенстве мира?
— Примерно. Пока не научишься это контролировать. Но в стабильном физическом теле есть свои плюсы. Стабильность. На способности воина-человека его настроение влияет незначительно. А ты, если сильно расстроишься, можешь буквально развалиться на части.
— Эм... Но раньше же такого не было! — возмутился я.
— Ты меняешься. Входишь в силу. Обычно это происходит после того, как сильф в первый раз поранится о собственную силу.
— Я не ранился!
— Инквизиция, — напомнил Ашер.
— Э-э-э... а почему тогда оно так долго ждало, чтобы активироваться? Целых полгода!
— Потому что тогда ты спал с открытыми глазами. Не жил, а существовал. Выживал. Ладно. Мирись со своим конём, и я пойду. Всё-таки не я твоя нянька.
Мы с Ветром виновато посмотрели друг на друга. Он подошёл первый, ткнулся мордой. Я успокаивающе почесал его по короткому ёжику гривы.
— Спасибо за помощь... — начал было я.
Но Ашер уже исчез.
* * *
Ветер согласился худеть, и мы гонялись с ним до самой темноты. В конюшне я его расседлал, почистил, почесал между ушей и рассказал ему, что он самый-самый замечательный и быстро похудеет.
Так что я успешно избежал светского ужина и заперся в комнате с купленной в городе едой. Даже на кухне её просить не стал, со слуг брата станется ответить мне: «Не по правилам».