Аннотация: Собственно, это пародия на многочисленные американские фильмы ужасов, в которых все начинается с похода милых деток ночью на кладбище, ну или куда там им родители ходить запрещают.
- Спорим, тебе слабо одному на кладбище пойти, − наседал на соседа по участку тринадцатилетний Гришка - самый старший в кампании подростков.
− А вот и не слабо, − в тон ему ответил одиннадцатилетний Петька, первое лето гостивший у бабушки в деревне.
Стоявшие в стороне близняшки Тася и Ася поежились. Про местное кладбище ходили страшные истории. Будто кто-то там ночами бродит между могилок. Временами, когда в деревне пропадала живность, останки ее находили все на том же кладбище. А как-то раз проезжавший мимо с вызова ветеринар Иван Савич клялся и божился, что собственными глазами видел там каких-то людей, пировавших на одной из могилок.
Впрочем, авторитет Савича в этом вопросе был весьма сомнителен - мало ли что привидится после двух стаканов самогона, который в соседней деревне гнала тетя Груня, корову которой и ездил врачевать ветеринар. А кур и кроликов вполне мог таскать сторож Митрич, получавший от государства копеечную пенсию и еще меньшую зарплату.
− Значит пойдешь? - удивился Гришка.
− Пойду, − не сдавался Петька.
− Когда?
− А хоть сегодня!
− Заметано! Серый, разбей, − мальчишки пожали друг другу руки.
Весть о том, что Петька собрался ночью пойти на кладбище, мигом облетела всю деревушку. Причем облетела она ее выборочно. Знали об этом только ребята от девяти до тринадцати лет. Все остальные даже не догадывались, что замышляли этой ночью их чадушки. Видели, что ребятня к чему-то готовиться, да решили, что пойдут на луг костер жечь. На том и успокоились. Потому и не спрашивали ничего, когда детушки просили вечером с собой хлеба и картошек.
Еще днем Гришка сбегал на кладбище и привязал к центральному кресту веревку с колокольчиком. Проверил, что бы можно было легко найти, и при этом не заметил ее Митрич, совершавший обход владений несколько раз в день. Убедившись, что все в порядке, он так же незаметно смылся.
Наконец, стемнело. Ребята собрались на дальнем лугу, развели костер и стали ждать. Пока жарили хлеб - рассказывали по очереди страшные истории. Наконец, Гришка дал команду, и Петька пошел в темноту.
− А вдруг не дойдет? − через пару минут высказал мучивший всех вопрос десятилетний Шурка. - Вдруг он еще вечером колокольчик нашел и перепрятал?
Собравшиеся ребята переглянулись и, не сговариваясь, отправились вслед за ушедшим Петькой.
Вампир Иван Никитич Салтыков выбрался из своей могилки и потянулся. Прислушавшись к себе, решил, что есть ему пока не хочется. Значит, можно просто полюбоваться на развалины старой церкви - все, что осталось от его имения.
В стороне что-то завозилось и из другой могилки выбрались обер-офицер немецкой армии фон Грайс и советский полковник комиссар Сидоров, пристреленный солдатами за пьянство и неуставные отношения. Волей судьбы оба оказались похоронены рядышком, и лишь по воле случая отделявший их друг от друга сантиметровый слой земли обрушился уже после того, как тело полковника предали земле. Непримиримые враги при жизни, после смерти гули сдружились и частенько вспоминали боевое прошлое, ругали Сталина и Гитлера и прикидывали, как бы они поступили на их месте.
Гулей Иван Никитич не любил. Фон Грайса за то, что он был захватчиком, Сидорова за коммунизм. Куда ближе ему был упырь Фока Фокич, бывший церковный священник, убитый крестьянами во время революции. С ним можно было повспоминать, как хорошо было раньше, поругать коммунистов и демократов, а то и просто оприходовать случайно забредшего в эти края туриста, кости которого потом утаскивал в свое логово оборотень Данила - молодой парень, укрывшийся в лесу от военкомата и вместо посылаемых в Афганистан частей пополнил ряды местной нежити.
− Идет, идет... − завыла Агафья Лукерьишна, жена старосты, прозрачная дама необъятных размеров, родившаяся в год казни декабристов и ставшая привидением потому, что дети похоронили ее в двадцатом году по новомодному без креста и отпеваний. - Молоденький, мяконький. Кровушка буйная.
− Хорошенький хлопчик, − присоединилась к ней Аннушка, дочь крестьянина, повесившаяся после того, как понесла от помещика, одного из потомков Ивана Никитича.
Нежить замерла. Данила высунул из кустов голову и принюхался, потом спрятался обратно. Гули прервали спор о том, какая из форм диктатуры была лучше - коммунизм или фашизм. Фока Фокич и Иван Никитич отступили в тень. На залитой лунным светом прогалине было пусто и тихо. Лишь ветер шевелил ветви деревьев, да шелестели цветы и трава на могилках.
Петька вышел на прогалину и огляделся. Днем он внимательно следил за Гришкой из кустов, чтобы запомнить, куда тот привязывал колокольчик. Но ночью все неуловимо изменилось. Мальчишке стало казаться, что он свернул не туда, и теперь придется возвращаться к дыре в заборе и идти заново. Вот только проверит он крест, что возвышается над прочими, и, если там окажется пусто, начнет поиски заново.
Китайские сандалии прошлись перед самым носом Фоки Фокича. Брошенная в кусты шишка больно ударила Данилу по носу, и оборотень с трудом сдержал обиженный вой. Гули довольно улыбались - жертва сама шла прямо к ним в руки. Но в последний момент мальчишка остановился и полез через оградку к кресту. Несколько минут он копошился там, наконец, нащупал веревку, отвязал ее и поднял наверх. Колокольчик засеребрился в лунном свете. Нежить опасливо попятилась.
− Смотри-ка, не сдрейфил, − раздалось из-за кустов.
На прогалину выскочило около полутора десятка ребят разного возраста. Отброшенная одним из них палка ударила Данилу по лбу и он, не сдержавшись, завыл. Иван Никитич морщился от запаха лука и чеснока, шедшего от другого. Кто-то наступил на ногу Фоке Фокичу и тот запрыгал, тряся в воздухе покалеченной частью тела.
− Привидение! - завизжали Ася и Тася, заметив Аннушку.
Гули попытались тихонько ретироваться, но были замечены самым младшим участником похода.
−Дядьки! - палец Шурки уперся практически в нос фон Грайсу.
Дети остановились. Первым нагнулся Гришка, поднимая с земли увесистый дрын. Как предводитель он просто обязан был показать пример остальным.
− Держи их! - он замахал палкой.
Остальные спешно похватали кто камни, кто палки. Тася и Ася вытащили откуда-то пакетики с молотым перцем. Петька раскручивал над головой серебряный колокольчик на веревке. И только Наташка, которой вот-вот должно было исполнится четырнадцать лет, смущенно косила глазами в сторону вылезшего из кустов Данилы. Ее не смущал даже тот факт, что у парня был хвост, а на голове торчком стояли волчьи уши.
− Ах ты педофил проклятый, − заметив взгляды сестры, кинулся на ее защиту двенадцатилетний Вовка, опуская палку пониже спины оборотня.
Завязалась свалка. И лишь с первыми петухами нежить исчезла. Довольные победой, не обращая внимания на помятые цветы и покореженные могилки, ребята возвращались к костру. На востоке занималась заря.
На следующую ночь.
Иван Никитич осторожно пошатал языком клык. Зуб болел, шатался, но выпадать не хотел. Может, прирастет обратно, думал вампир. Без зубов ему будет совсем несладко. Фока Фокич горестно потирал затылок, на котором после удара колокольчиком образовалась плешь. Данила в который раз ощупывал укороченный хвост. Гули рыдали на плече друг у друга, лишившись половины пальцев на руках и зубов во рту. Аннушка и Агафья Лукерьишна с тоской рассматривали отверстия в призрачных телах.
− Все, − вздохнул Иван Никитич, − закончилась жизнь наша спокойная. Придется переселяться на старый погост.
− А может обойдется? - Фоке Фокичу не хотелось уходить с обжитого места.
− Не обойдется, − хором озвучили общую на всех мысль гули.
− Да, − Данила оставил в покое хвост, − надо продержаться до первого сентября.
− Идут, − испуганно закачались призраки.
Заслышав в отдалении шаги, нежить потянулась с десятилетиями обживаемого кладбища.