"Кто там бесконечно набирает?" - проснулся Борис и дотянулся до параллельного телефона.
Долгие гудки. Наконец, трубку подняли, и он услышал усталый голос мамы: "Алло!.. Слушаю вас...".
- Бабушка, позови Арка! - без предисловий попросил девятилетний сын Бориса.
- Славик, солнышко мое! - запричитала мама.
- Позови Арка! - дважды повторилось в ретрансляторах.
- Арк, Арк! Иди сюда! Это Славик звонит!.. Вот он подошел...
- Арк! Аркаша! Любимый! Как я скучаю без тебя!.. Аркаша! - заплакал Славик. На другом конце провода тоже раздался вой. Громкий, саднящий. Так они и плакали - его сын и его собака, разделенные половиной Земли.
"Надо же, шакал, где-то код раздобыл. Теперь понятно, откуда такие сумашедшие биллы... А как я ему объясню, если самому хоть плачь? Жену разбудить? Она что ли железная..."
- Славик, ты его слышишь? - вернулся голос мамы.
- Да. Спасибо бабушка, - сказал Славик и повесил трубку.
"Господи!.. Может, надо было хоть что-то сказать маме, поговорить, раз уж Славка дозвонился? Сам звоню два раза в месяц. Денег и так нет... Ну, Славка - шакал... И о чем бы мы с мамой говорили? Одна песня: какой Арк послушный и как они с папой его холят. Хороша песня - два доллара минута. Умный-то он - умный, а слушаются доберманы только строгого ошейника..."
И Борис представил себе, как отец с палочкой спускается с третьего этажа, добирается до ворот маленького дворика, закрывает их и дает отмашку маме. И через мгновение пулей вылетает Арк оросить мусорный ящик. Другого способа нет. Иначе выскочит на центральный проспект и если не погибнет, то насмерть перепугает прохожих. Никто ведь не знает, что добрей этой "пантеры" нет никого на свете.
Борис вспомнил, как до семи лет засыпал Славка, лежа на псе. А тот даже не шелохнется, пока сына в кровать не унесут. Как радовался пес гостям, крутя обрубком хвоста и подныривая длинной башкой. Жена ворчала: "И это полицейская собака? Смысл от него какой? От воров не защитит... Только полы истоптаны, мебель искромсана, да готовь ему жрать каждый день..."
У жены к Арку был особый счет: две пары итальянских сапог, две пары австрийских туфель, шуба... Почесал он свои зубки! Но и рыдала же она, прощаясь с ним, зацеловала его вытянувшуюся морду.
Знал пес, что его оставляют. Знал и беспомощно рычал на получившего ордер нового хозяина квартиры. Первый раз он рычал на человека, пришедшего в их дом, милого и порядочного, терпеливо ждавшего их отъезда. Ему Борис оставил две тысячи тогдашних рублей и цветной телевизор, и все то финско-чешское благолепие на кухне и в ванной и попросил, чтобы жил Арк в своем доме, на своем месте. Условились, что год - крайний срок, когда собаку можно будет забрать.
Год. Почему год? Это друг написал Борису о собаке: "Пусть поживет год "в отказе". Друг отчаянно возражал, чтобы везли в Нью-Йорк пса. Он писал, что с собакой никто не сдаст им квартиру, что нечем будет ее кормить. Друг звонил в Ташкент и призывал к ответственности. Он был неправ. Но что он понимает в семейных собаках.
Перед отъездом Борис разругался с отцом. Жестоко, до "имени твоего не вспомню!" Отец цеплялся за осколок их семьи, он хотел Арка.
"Ты не справишься!"
"Справлюсь!"
"Хорошо, возьми поводок, выведи его гулять..."
Арк, как обычно, рванул, и Борис поймал отца внизу лестничного марша.
Недооценил он отца: через день после их отъезда пес стал жить с родителями...
...Снова долгий набор. Снова Славка: "Бабушка, родная, не обижайся на меня. Я тебя тоже очень люблю и скучаю. Бабушка, приезжайте скорей... Бабушка, не оставляйте Арка!"
* * *
Родители прилетели по Новый год. Пластмассовую клетку с Арком вытащили на замерзший асфальт аэропорта Кеннеди, но Арк выходить не хотел. Славка вытащил его и целовал грязного и вонючего, а пес старался никого не узнавать и не понимал, что от него хотят. А, может, понимал слишком много и жалобно глядел на больную раком маму. А по дороге в Бруклин они уже смотрели в разные окна: пес - в сторону города, мама - в сторону океана.
С лендлордом были проблемы. Он крутил пейс и, оттопырив нижнюю губу, утверждал, что собака обязательно кого-нибудь покусает, доберманы вообще злобные. Медали Арка на него впечатления не произвели. И тогда пес подошел поближе, посмотрел лендлорду в глаза и, повернувшись, ушел на место. Вопрос был исчерпан.
Арк гордился своими медалями. Там в дни выставок ему надевали золоченую цепочку с ними, и он шествовал, как отставник на параде. Здесь же, когда Славка, решив похвастать, вывел его на Оушен-парквей, пес осторожно стряхнул цепочку: другая жизнь- чего лезть со своими медалями.
И еще долго он никому не доверял. Разве что - когда шли с ним к родителям, когда он подходил к маминой постели, лизал ей руку и понимал, что все здесь - одна семья, у которой горе.
Мама так и не увидела ни Америку, ни Нью-Йорк. Она умирала в Маймонидес-госпитале, а из окна ее палаты, с ее койки был виден повисший между небом и землей мост Верразано. Она смотрела не него, не отрываясь. Тридцать лет она инженерила, занималась металлоконструкциями - а эти были для нее непостижимы и уже недостижимы. А любила она российские дубы - те, у которых большие жолуди. На памятнике ее - дубовая ветвь, но с дуба, у которого желуди маленькие.
Арк привык к этим желудям. Осенью, идя на поводке по Оушен-парквею, он с удовольствием разбрасывал их лапами. Борис гулял с ним рано утром - к семи нужно было на работу, Славка - вечером. Каждый раз Борис встречал на проспекте чету стареньких китайцев - они делали свою особую гимнастику и поначалу не обращали никакого внимания на него с собакой. Потом стали здороваться, а Арк вилять им обрубком хвоста. Китайцы улыбались, говорили "гуд дог", потешно - даже в этих двух словах слышался акцент.
Год. Два. Три, четыре... Славка подрос. Арк постарел. Желуди уже не замечал и не рвал поводок, увидев белку. "У собак год за семь, Арк - мой ровесник, - приговаривал отец Бориса, - только у него нет проблем с сердцем".
У Арка оказались те же проблемы, что у мамы - рак желудка. Он страшно страдал, а семья все надеялась его поднять. Но пришел день - и завернул Борис пса в одеяло, повез в клинику. Арк лежал на железном столе, не шевелясь и даже не моргая. Рыжебородый ветеринар, видно, забыв всяческий этикет общения с клиентами, смотрел на Бориса с неприязнью и совсем не по-американски приговаривал: "Вам бы его мучения!.. Его давно нужно было усыпить...". И Борис поцеловал печальные глаза Арка.
Дома Славка на сутки уткнулся в мокрую подушку. Борис глушил водку. Отцу не говорили, он потом догадался сам.
* * *
- Хочу щенка! - заявил Славка. - Хочу, чтобы в доме опять была собака. Вам все равно, вы на работе.
Борьба была долгой. Славка действовал методом кнута и пряника. То устраивал родителям бойкот, то вдруг начинал хорошо учиться и мыть полы. "Я буду убирать за ним, я его всему научу...". Да кто ж ему верил! Каждый день Славка выпечатывал из Интернета объявления о продаже щенков-доберманов, вырезал из газет и оставлял на обеденном столе. Достал-таки, добил... Поехали, и положил Славка глаз на первую попавшуюся доберманшу в Стэйтен-Айленде, лопоухую и неуклюжую - куда ей до медалиста Арка. А еще и сука...
И ведь, действительно, сука! - Совсем щенок, а знала, как понравиться: сразу стала облизывать Славке лицо, покусывать ему пальцы, ложиться на спину, прося Славку почесать ей живот. В общем, он так увлекся, что смекнувший хозяин даже торговаться отказался: "$800 и ни цента ниже. Бери и уезжай!".
По дороге домой сука стала Астартой, Астой. А утром, в шесть, "сукин брат" Славка уже отказался просыпаться, чтобы ее выгулять. И пошел с ней Борис на Оушен-парквей по, наконец-то, выпавшему снегу.
На известном месте увидел он делающую свою особую гимнастику китаянку. Одну... Она сначала Бориса не узнала, а потом грустно улыбнулась и сказала со своим акцентом: "New one?" (Новый, да?). Борис растерялся, кивнул и поспешил мимо. Вдогонку услышал: "Happy New Year!".
"С новым счастьем!" - добавил он про себя по инерции.