Аннотация: "Беженки белки" - поперечная перспектива... Что все это напоминает?
Хельга Ольшванг. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПАРК
Центр - соединение верхнего и нижнего мира, дикой природы и цивилизации... Кинематограф нашего времени. Полифония. Голоса. Все в одном.
ХЕЛЬГА ОЛЬШВАНГ ЛАНДАУЭР родилась в Москве. Окончила сценарный факультет и аспирантуру Вcесоюзного государственногоинститута кинематографии. С 1996 года живёт в США.
Моя статья о ней написанная после выхода ее книги "Тростник" распространилась по всему интернету. На ее сайте нет ссылки на эту статью, там другие критики, демонстрирующие непонимание того, что такое Хельга Ольшванг и мне жаль. Основная метафора - "человек-растение": "Чую превращенье в дерево руки". Исходя из традиционной образности, мыслить себя растением присуще именно женщинам, поэтому поэзию Хельги Ольшванг я тогда назвала сугубо женской. Эпитеты, применимые к поэтике - аристократическая, салонная, изящная, гибкая, как тростник, и спокойная, как древесный мир.
Прошло много лет, и я соскучилась по ее поэзии. В грубом мужском и испорченном мужчинами мире мне сегодня не хватает ее глубинного рыбьего спокойного и холодного взгляда. Это пейзаж внутри цивилизации, возможно, в самом ее центре "Центральный парк". Три части стиха соответствуют ведению утки, человека и деревьев. Их диалога с себе подобными. Все вместе - полифония природы. Ее разрозненные голоса.
Дно водоема устлано медяками,
Поверхность -- сором и лепестками,
Хлебными корками. Тут как тут
Утка (утке, тихо):
-- Переплыви, посмотри --
падают к нам
мякиш, обертки цветов,
двойники платанов,
двойницы лип.
Кинематографичность древесного письма Хельги Ольшванг вводит нас на сей раз в лотмановскую усеченную бинарную оппозицию верха и низа - людей и рыб, преломленную в сознании мира и выведенным в нем средним звеном - уткой, для которой обитатели низа имеют свое наименование - рыбы. Мусор детализирован. Но уже здесь "двойницы лип" - иллюзия, дающая возможность погружения в мутное сознание. Верх, люди, названы существами. Их местоположение - края воды.
Стихотворение дает образец разума на границе миров.
Рыбы, сначала отпрянув, туда спешат, разевая рты
и мелькают шаги существ по краям воды.
Переплыви, вернись, наклонись,
нырни,
мир под водой продолжается, под крылом,
он залегает внутри, облекает нас по бокам,
наверху повторяется, но крупней,
пруд, и в нем разбухает дым.
Рыбы там плавают по прямой, оставляют следы. Мы не можем туда нырнуть-
мы бесследно летим,
недолго живем
и не можем себя вернуть.
Синтетическое состояние: соединение нижнего мира с верхним, оба мира облегают середину между ними - уток. Их "я" - центр мироздания, что кореллирует с названием "Центральный парк". Все пространство пронизано коммуникацией.
Однако есть разница между тем, как воспринимает пейзаж человек, вышедший на экскурсию, и водоплавающая птица, погруженная в онтологию созерцания своей неизбежной бесследности, невозможности той яркой судьбы, которую взыскует человек, вышедший на экскурсию. Он находит лишь свои инпланты во рту, ему неинтересно проходящее. Если бы это были гуси, что спасли Рим, или яблоня, что уронила яблоко на голову Ньютона... Но ничего этого нет.
...экскурсовод:
-- Перед вами сейчас цветут
все, практически все растенья.
Виды птиц, доступных для наблюденья -- слева и справа
нашей тропы. Мост " дуга" называется -- bow.
Или "бант". Основное дерево -- клен, смотрите...
(Оправы блестят,
старик осязает зубной инплант кончиком языка.
Солнце в зените.)
Но дерево - совсем другое дело, оно шелестит нам своими аллюзиями, и там пошел женский философкий разговор.
Дерево (дереву):
Да, они существуют, но так недолго, и так быстры,
Что кажутся рябью цветной на склонах
Нашей жизни. У них
мякоть вместо коры, мало веток и громкие гнезда в кронах.
Они, нападая, вонзаются в нас, крушат
и мы сокрушаемся. Видишь пятна,
полосы? Это они. Есть ли у них душа? Мне говорили, но я не помню...
Деревья могут действительно не помнить, есть ли у человека душа, не слишком ли он быстро двигается, чтобы ее осознать? А что она без осознания себя?
Солнце летит обратно
за навес летних веток попасть, ветвей,
вензелей, скрыться за парком в сени вилочек ветхих и войлочных потолков промеж телец в корявых телах
ив. И в линзах становится тесно
лицам, листьям и беженкам-белкам и бликам и полчищам тесно травы, и оравам бродить поперек, посредине природы, во веки ее,
тесно, и древкам знамений бесшумных. И слишком еще светло,
чтобы сняться на фоне природы, пруда, уток, стволов, навести
на резкость последнее зрение наше, даже весло занести
некуда - всюду миры, свет контровой.
Экскурсовод озирается. Мост за его головой.
"Беженки белки" - поперечная перспектива... Что все это напоминает?
В завершение хочу сказать, что я по-прежнему люблю этого поэта, люблю мягкую прозрачную философию его древесности. Деревья - это женщины. Они вели ту мудрую восточную перекличку, что показана в третьей части стиха. А четвертая часть мне представляется дискурсом Абсолюта в центре мироздания.