Из цикла "Ведьмостишья"
Русалка и поэт
Розовый жемчуг скользящей волны -
Сонный таится в нем свет.
Зыбко коснулась русалка струны:
Что ж ты, поэт?
Слезы предутренней песни звучат,
Отзыв протяжен в лесу:
Что же ты бродишь угрюм невпопад
И не к лицу?
Ловко колдует русалка струной,
Стелет уют и дурман:
Может, поэт, сядешь рядом со мной,
Сгоним туман?
Руки русалки длиннее волны,
Косы вплелись в облака,
В гул обратилось звучанье струны,
В накипь река.
Только в заплечном своем узелке
Оберег носит мудрец.
Кто так искусно поет на реке?
Где же певец?
Мнится поэту: то жар-воронок
С неба на гусли-струны
Сыплет по капле бубенчик-звонок -
Жемчуг волны.
***
Не ходи гулять в этот темный лес,
В этот темный лес не ходи -
Там бушует мрак, там выводит бес
Письмена на своей груди.
Там густой коктейль из лесной травы
Из недвижных и гулких вод,
Кто зайдет в тот лес, хоть и будет выть,
Но уже никогда не уйдет.
В лексиконе сна, по пустыне слез,
По пунктирам забытых строк
Не ходи гулять между тех берез,
Между трех заросших дорог.
Не ходи вперед, не ходи назад,
Не ходи вообще никуда.
Там налево - темь, а направо - смрад,
Ну а прямо - утопь-вода.
Не ходи гулять в этот смутный лес -
Я тебя спасти не смогу.
Символ веры - там, символ горя - здесь,
Розы все на том берегу.
Бабка-ежка - гордость леса,
Седовласая царица -
На щеках столетий плесень,
Груз веков на пояснице.
Где же носит тебя нечисть?
Вот и месяц. Уже поздно.
Может, ты русалок лечишь,
Или ловишь в речке звезды?
На дверях твоей избушки
Паутины ворох целый.
Жду давно тебя, старушка,
У меня к тебе есть дело.
Вот тебе мое колечко,
Вот тебе мои сережки,
Выйдешь в злате на крылечко -
Не узнают Бабки-ежки.
Все тебе, бабуле милой,
Все тебе, колдунье старой,
Чтоб своей нечистой силой
Ты мне средство отыскала -
Как в любовь свою поверить,
И сказать, что он - любимый?
Бабка-ежка, твои двери
С вечностью соизмеримы.
Не разгаданы как тонна
Рукописей, что сгорели,
Ты в лесу своем мадонна
В одичаньи Боттичелли.
Невидимка
Стой, чудовище! Я вижу:
Глаз мелькнул твой за корягой,
Растворилось платье в жиже,
Что цветет на дне оврага.
Стой, чудовище! Я слышу
Треск надломленных кореньев,
Стук зубов о ржавость крыши,
Скрежет жести о колени.
Стой! Я так хочу потрогать!
Стой! Я так хочу услышать,
Как ведьмята спят в берлоге,
Как твои ведьмята дышат.
***
Иду давно привычной темнотой,
Иду куда-то просто по привычке.
Луна плетется вечной запятой,
Мирской скобой, белесою кавычкой.
Наверно, с нею мы одних кровей -
Я и она - из тех, кто по дорогам
Идут за каждым - это тяжелей,
Чем ни за кем, и чем навстречу многим.
Иду, не зная, что такое враг,
Поскольку "за" вне этики и права,
Поскольку свет рассеивает мрак,
Неважно, где он: слева или справа.
Иду с тех пор, как желтая скоба
Мне указала истину слеженья:
Иди за каждым, ежели судьба,
Заложница земного притяженья,
Тебя зачем-то делает такой,
Как я, - не видящей земного света,
Венчает с непроглядною тоской
И заслоняет пленкою рассвета,
Зато дает стремление идти
Не выбирая, не давая знака,
И каждый, находящийся в пути,
Да будет ночью заслонен от мрака!
Утреннее размышление о лунном величии...
Фонарь глядел с презреньем на луну,
Возникшую сквозной небесной раной,
Недоосознающую вину
Своей непоглощенности туманом,
Своей несолидарности с зарей,
Бессилия пред каждой непогодой.
Ее не любят сонмы фонарей
Такие постоянные природой,
Такие неподвластные ветрам,
Не верящие в смысл исчезновений,
Смиренно гаснущие по утрам
Без таянья прощальных озарений.
Один из них особенно угрюм:
Наличие его в себя фонарьей веры,
Водоворот тяжелых мрачных дум -
Все говорит, что он умен сверх меры.
Он чист - не верит в помыслы души,
Он тепл - его не жжет вселенский холод,
Непуган - хулиганов нет в глуши,
А что чуть-чуть побит, так уж не молод.
Но этот странный свет над головой -
Вопрос без однозначного ответа.
'Зачем нам нужен ночью тот, другой
Источник столь непостоянный света?
Какого черта он вообще висит?
Мелькнет сквозь туч - затмит меня и прочих.
Но убери нас, фонарей, по всей Руси -
Кто ночью выйти из дому захочет?
Не побоится кто, пускай спьяна,
Идти куда-нибудь порою темной? -
Она обманет, ведь она - луна,
Тем более одна в стране огромной.
А нас - сто тысяч, нам не страшен снег
В его катастрофическом свечении'.
И вот задумал тот фонарь побег,
Чтоб доказать луне свое значенье.
'Да, я не Пушкин, чтоб тебя ругать
Пустою, глупою и круглой, как невеста.
Я ухожу, чтоб ты могла сиять
Без конкурента - нам ведь тесно вместе'.
Луна ему смотрела грустно вслед -
Она всем смотрит вслед без исключенья.
Погасли фонари, пришел рассвет,
Осталась только бледное свеченье
Совсем непрагматической луны,
Оно искало на земле осколки,
А ты в то утро спал и видел сны,
Я не спала, все видела, но толку...
***
Знаешь, в улицах вечерних,
В отражении заката
На деревьях и оградах,
В той игре ветров и жара,
Что подобна поцелуям
Незнакомых первовстречных,
И, конечно, невозможна
Ни в тени церковной арки,
Где скрывается лишайник
От назойливого солнца,
Ни у печки, где береза
Наполняет домик чадом, -
Там, где правы только тени,
Потому что солнце слева,
Есть предчувствие бессмертья,
Не того, что называют
Люди старостью извечной,
Не того, какого ищет
Для красы пустая дева,
А бессмертия разлуки,
Неуемности печали,
Невозможности быть рядом.
***
В городе, где тебя нет,
Часто замрешь, и не дышишь:
Чудится, видишь и слышишь,
Но удивляешься: бред.
Ветер ворвался в мой дом -
Это стихи, не разруха.
Город со сколотым льдом,
Муза, лишенная слуха,
Скрежет судьбы о стекло,
Шорох сожженых заметок -
Многое поистекло
С часа, когда вспыхнул ветер.
Ветер развеял листки -
Их на полу уже тонны -
Все он объял и постиг -
Все, только писем не тронул.
Все это бред о тебе -
Нет ни тебя, ни видений.
Эти полночные тени,
Как перепутья в судьбе.
Черные метки судьбы,
Черные метки без жизни...
Чудится - я тебя вижу,
Мыслишь, смеешься - кабы...
Бродит вдоль улиц успех,
Как мне везет на пустое!
Мне бы минуту с тобою!
Мне бы услышать твой смех!
Что же, придется весь свет
Злить, удивлять и морочить,
Чтоб не держал так уж очень
Город, где нас с тобой нет.
Лесной знахарь
Средь березок и осинок,
Среди трав лужаек,
Между речек и тропинок
Старичок блуждает.
Короб за спиной ветвяный,
На плече - совенок.
Лечит знахарь леса раны -
Рыженький тихоня.
Если сердце жмет от боли,
Если в жизни туго,
Не пойду я в чисто поле,
Не пойду к подругам.
Пойду дорогой - на дорожку выйду,
Пойду лесочком - в лес зайду,
Старичка найду.
Деньги возьму - стану убогой,
Травы возьму - стану красивой,
Молвлю слово - встречу дружочка,
Молвлю другое - все потеряю.
Смехом старичок зальется,
Повернется, кувыркнется,
Совенку - небо,
Коробу - овражек,
Старику - потеха,
Да и мне утеха.
***
Я повинуюсь грустным облакам,
Они текут с рекой в одну долину.
Туда стремится улететь листва,
Желая ветви скучные покинуть.
Я повинуюсь ветру и реке,
Я повинуюсь облакам и богу,
Я отправляюсь также налегке,
Как и они в бескрайнюю дорогу.
Фантазия
Фаталисты пишут время,
Никогда о нем не споря,
Ничего о нем не зная -
Время сущно, сути нет.
Возраст времени указан
На песчинке среди моря.
Не найти песчинку в море,
Не узнать начала лет.
Даже светопреставленье,
К фатализму изготовясь,
Что-то приостановилось,
Призапамятовав года.
Кэгэбэшник жжет улики,
Летописец прячет повесть,
Только на одной песчинке
Весь ответ на все "когда".
Был растерзанный Дионис
С первой мировой слезинкой,
С первой вестницей вселенской
Необузданной тоски.
Время - следствие распада
На булыжники, песчинки,
На минуты и секунды -
Дионисовы куски.
А когда распалась вечность
На разбитых весен груду,
Первовесенка-песчинка
Затерялась, но на ней
Сохранилось все, что было,
Все, что есть, и все, что будет,
Но найти ее, чем дальше,
Тем, наверное, трудней.
Каждый опус наш - подделка
Этой надписи старинной,
Мы хотим увидеть вечность
В грудах битого стекла,
Но мерещатся руины,
Запах гари, запах винный,
И растерзанный Дионис,
И вселенская тоска.
***
Не хочу видеть света,
Мрак уж больно хорош.
Все слова еще где-то,
Сразу и не найдешь.
Все в унылом мерцаньи,
Все бесцветье и тьма.
Я влюблюсь на прощанье -
Бог мне не дал ума.
Расписным многоточьем
Звезды встыли во мглу.
Рядом громко хохочут,
Мимо быстро бегут.
Кто бутылки сбирает,
Кто резину жует.
Ночь грохочет и лает,
Бомжам спать не дает.
Ночью стало прохладно,
Твой не греет пиджак.
Вот и поезд мой, ладно,
Будем жить как-никак.
Лионилла
Я обидела намедни
Грубым словом Лиониллу.
Лионилла - это ведьма.
Лионилла, Лионилла...
Позову, она смеется:
"Ты зачем меня дразнила?"
Что мне делать остается,
Если грустно, Лионилла?
Лионилла - ведьма грусти,
Полуночная подруга.
Сядет рядом - не отпустит.
"Вижу, - скажет, - дело туго!"
Но когда она исчезнет,
Все забудется, что мило.
Грусть уйдет - и нет болезни:
Память - ведьма Лионилла.
Звон с высоких колоколен.
Ты иди, иди к обедне,
Чти святых и будь покоен:
Лионилла - это ведьма.
Добрые вести
Гости добрые вести
Приносили с поклоном,
Да с отменным вином.
В ночь их долгие песни
Доносились с балкона -
Вести праздновал дом.
Я стояла уныло,
Невпопад отвечала -
Что мне гости, когда
Поздней осени думы
Болью жгут запоздало -
Не отходит беда.
Она крыльями машет,
Черным вороном вьется,
Хлещет спины гостей -
Гости пьют, гости пляшут,
Каждый громко смеется
Над удачей своей.
Без надежды, без лести
И не зная о горе
В мой распахнутый дом
Гости добрые вести
Приносили с поклоном,
Да с отменным вином.
***
Люблю врагов своих -
Считай зловредных бесов -
Все можно объяснить
Расстройством бытия:
Они глядят в глаза,
Но всколзь, из-под навесов,
Они кого-то ждут, а может быть, и я...
Мы с ними за одно,
Одно разъединенье.
Нам тесно на земле, тем более в ладу.
Всяк дельный человек,
Всяк доброе виденье
Ждет правды на земле,
А истины в аду.
Не целься - не промажешь-
Летят себе недели:
Что делать со врагом?
Промозгло и темно,
А на стене висят сплошные акварели.
Наверное, Моне...
Или пейзаж в окне.
Чахоточный, чумной подходит к изголовью,
Он ловит мысли и
Уносит растрепать.
Люблю врагов своих, но странною любовью:
Мне разрешил господь,
Но запретила мать.
Все просто: есть петля, веревка есть и шея,
И даже не одна,
Когда ты трехголов.
Любовь к своим врагам
Надежней и вернее
Слезинки над святым
И прихоти полов.
Ударь, любимый враг, меня по той слезинке -
Она оставит след в ладошке шерстяной.
Я вышла из игры.
Лед. Белые снежинки,
Улыбка, а в груди -
Лишь холод ледяной.