Гамлет и Дон Кихот - если соответствовать разделению Тургенева. Того бьют - этот сам себя терзает. Воля как рефлексия и рефлексия как воля и представление. В отличие от Гамлета познающего, рефлексирующего, что требует покоя и удерживает от радикальных действий, Андрей, как и его отец, беспокойный, одержим невероятным желанием получить истину - лучшую победу, лучший результат - что делает его беспокойным и побуждает к действию, к разговору о действии - не брать пленных - так лучше, потому что лучше. Как и его отец предполагал идеальное и практическое - не с немцами, а с французами заключить союз против Наполеона. Почему лучше? Почему не нужны школы для крестьян? Почему не надо их лечить? Дон Кихот не будет взвешивать все за и против - это его особенность. Но это не Дон Кихот идеализма - это Дон Кихот прагматизма.
Андрей Болконский - это некая внеисторическая сущность, не член семьи Волконских, не дядя Толстого, хотя книжный брат матери Марии Болконской. У Толстого склеенная из объективного и абсолютного духов исторического идеализма семья: у Ростовых - дедушка - Английский клуб, у Болконских - другой дедушка - "Прусский король" - никакой не Английский клуб, а далекие Лысые горы.
Андрей - сущность гегельянская, самопознающая себя в действии, всегда не равная своей форме, свобода-равенство-братство воплоти, выпирающая из всего, из своего скромненького тела, из Наполеона с его Тулоном, из дуба, из бесконечного неба, из Наташи, из Пьера, из Сперанского, он выше и Библии, он мог найти свою подлинную форму лишь в смерти - и там он Дон Кихот - вера во всепрощение ничуть не лучше веры в бесполезность больниц для бедных.
Пьер - совсем другое дело - это сущность, самопознающая себя в себе. Он нашел свое подлинное воплощение через осмысление Толстым лекций Гегеля - "Человек достоин наивысшего", через античных в своем духе Терпсихору-Наташу и Диогена-Платона Каратаева - это ли не дух народа.
Невозможно одному человеку быть шире и абсолютнее всего духа народа. Поэтому Пьер нашел свою подлинную форму в жизни как таковой - особенной, далекой от первоначального замыла Толстого - описать жизнь будущего декабриста. Пьер не станет декабристом, его глобус жизни - диалектика индивидуализма и антропоцентризма, согласного с историей, а не противостоящего ей. Так Толстой обыграл абсолютный дух Гегеля. Субъективный дух - чувственность - семья Курагиных. Объективный дух - гармония - семья Ростовых, Абсолютный дух - семья Болконских. Но семья Пьера и Наташи - это нечто другое. Там нет Андрея - и упоминание о нем запретно. Но вот Платон Каратаев... Поступают лишь так, как он бы посоветовал, как он бы одобрил. Кто он - простой солдат с простотой Диогена и перевертыванием в своих фразах поговорок на свой лад. Он - недостижимая в высшем свете гармония?
Если бы Толстой оставил Пьера таким, каким он был на первых страницах романа, то он непременно стал бы декабристом. И вышел бы на Сенатскую площадь, затем, согласно замыслу стал бы седым и мудрым - но наслоились мудрости так, что вторая мудрость не станет лучше той, что он уже понял, глядя на крестьянина- Диогена в плену - Платона Каратаева. Но то, что произошло с ним потом, никак не совместимо с цареубийством, протестами. Как человек сомневающийся, Пьер, похожий на Гамлета более, чем Дон Кихота. И на Сенатскую площадь вышел бы не Петр Кириллович, а Андрей Николаевич - тот переменился именно так, что стал в мужике видеть то, чего не видел ранее и вполне представляется защищающим интересы мужика - в противовес себе молодому. Но Пьер - нет. Платон Каратаев бы не одобрил- из всего извлекающий промысел божий. Диоген в плену чувствовал себя хозяином, и Платон хозяйствовал в плену, нимало не тяготясь трудностями. Странный человек, философ простоты. Сама простота, сама жизнь - вот чему научил Каратаев Пьера. И как художник Толстой пришел к выводу, что как художник он не может ничего добавить к той простой народной мудрости. Если бы Петра Кирилловича позвали протестовать, бунтовать, убивать царя, он вряд ли бы пошел, потому что всегда советовался мысленно с этим странным чудаковатым солдатом - и тот бы не одобрил.
Осмелиться и действовать. И таким действием, мало логичным - Наташа только что потеряла Андрея- стала его женитьба на Наташе. Нет страданиям, сомнениям, не совет да любовь - а совет, по-каратаевски, по-русски. Гамлет, пришедший к смирению.
Как все-таки много общего у Андрея Болконского с рыцарем столь же печального образа Дон Кихотом! Ему бы не умереть, а стать задуманным Толстым декабристом. Идеалист и критикан одновременно. Идеалист-прагматик. Оба персонажа - люди чести. Оба выросли в книжном мире, и по книгам того времени можно с уверенностью судить дела их. Да, мы можем сколько угодно смеяться над Андреем, как он хотел стать вторым Наполеоном, над вторым Тулоном, над тем, как смешно стукнули его по голове, когда он негодовал по поводу того, что все не так красиво на поле боя, как в книжках написано. Но ведь те книжки писались под диктовку начальства, в них не больше правды чем в сказках про рыцарей и драконов. Много общего и в их пути - оба со временем отсекали от себя книжность, оставаясь людьми в высшей степени благородными, но немного воинствующими.
Как, впрочем, и отец Андрея, тот еще больше напоминал рыцаря, воюющего с ветряными мельницами, но не печального образа.
И Санчо Панса - как этот образ не менял Толстой, Пьер у него получился чисто такой же неуклюжий, добрый и рассудительный.
Пожалуй, капитан Тушин - это первая встреча книжного человека с реальностью земли. Так вот кто на самом деле делает победу, а не генералы, о которых написано. Но долго и упорно красивый, но печальный рыцарь оставался романтическим страдальцем, невзирая на поток хлынувшей на него реальности. И он действительно верит, что собаку, поступившую с Пьером не по-рыцарски, Долохова, не грех и убить. Интересно, что последний сон в романе- сон Николеньки - указывает на продолжение этого рыцрства - быть лучше. А что, если у Толстого и не было никакого мистицизма и масонства в использовании чисел в "Воскресении" и "Войне и мире"? А это просто сны-проекции пространств войны и мира? Он сам всегда открыто выступал против всего этого нагромождения чудес, художеств и глупостей, но они его атакуют - вот и сны героев в "Войне и мире" многие пытаются мистически обосновать, хотя их можно и не обосновывать. Все они так или иначе - вариации его детских знаковостей, когда он увидел на беду (и предугадал) смерть матери. Из сна-впечатления проглядывает реалность, улавливается трансляция бытия. А последний, 12-й сон, Николеньки Болконского, вероятно, следует рассматривать не по Каббале, а по Гегелю. В нем встречается ОД с АД. В нем узнается отец- Дон-Кихот - отец всех рыцарей умного и печального образа: "Все узнают, все полюбят, все восхитятся мною". Николенька со своими стремлениями, достойными той стадии, в которой пребывал его отец, князь Андрей, в самом начале романа, когда не находилось к нему других характерных эпитетов, кроме как "красивый", переходит в стадию АД, доверившись Пьеру. "Пьер был отец - князь Андрей". Он весь - продолжение семейной истории нового времени, указанного Гегелем как стадия абсолютного духа. А предыдущие сны - телесные, болезненные, где все сопротивляется всему, как нарастающим каплям в глобусе Пьера - другими нарастающими. Мы не можем думать, что первоначальные представления Андрея были хуже его последующего представления о мире уже потому, что к ним же возвращается его сын.