Уважаемые читатели! Этот рассказ является продолжением рассказа "Красная метка" (http://samlib.ru/editors/c/chernow_p_w/2.shtml), но может рассматриваться и как самостоятельное произведение.
ИДЕАЛЬНЫЙ ПОТРЕБИТЕЛЬ
Небо над кладбищем заволокли искусственные серые облака. Изредка накрапывал мелкий эко-дождь. В зонтах не было нужды - этот дождь не мог серьезно промочить одежду, а погода стояла хоть и свежая, но мягкая, как ранней осенью.
Несколько капель с неба попали Эви на лицо, пробежали по щекам. Но Майк знал, что он не плачет. В миндалевидных глазах темнокожего парня таилась даже не боль, а какая-то безграничная потерянность и пустота. Эв стоял рядом с вырытой на его глазах могилой, и Майку казалось, что его друг застыл на краю бездонной пропасти, молча глядя туда.
Уж лучше бы Эв плакал. Майку было очень страшно за него. Страшно и больно. Всей душой парню хотелось разделить его горе, но он не знал, что может сделать, чем помочь. Сейчас он мог только тихо стоять рядом с ним на краю бездны. Если Эви вдруг оступится - Майк обязательно протянет руку и вытащит его. В этом, наверно, и состоит его роль сейчас: следить за тем, чтобы Эви не сорвался вниз, удержался на этом скользком краю. Майк понимал, как легко сорваться, ведь, несмотря на свои многочисленные знакомства и напускное легкомыслие, в глубине души он всегда был так же неутолимо одинок, так же уязвим. И всегда жаждал близости: подлинной, настоящей, затрагивающей самое нутро. Жаждал, даже когда не признавался в этом самому себе.
Свежевырытую могилу окружало несколько безмолвных фигур в строгих черных одеждах. Свинцовую, гнетущую, разлитую в воздухе тишину нарушали лишь слова молитвы. У святого отца, читавшего ее, была темная кожа африканца, доброе и мягкое лицо. Но падре не принадлежал к человеческому роду. После того, как наука ниспровергла веру в бога и в загробную жизнь, а религия перестала отвечать духовным и душевным чаяниям людей - церковь стала не более, чем еще одной отраслью сферы услуг. Сферы, наводненной антропоидами больше, чем любая другая область человеческой жизнедеятельности.
Священники иногда по-прежнему проводили траурные церемонии, совершали венчания и некоторые другие обряды. Особенно в благополучной, живущей в своем неторопливом ритме Зеленой зоне. Но все это больше не имело никакого отношения к вере, оставаясь лишь данью давним традициям. Внешние формы оказывались более живучи, чем то духовное содержание, которое когда-то наполняло их.
Когда прощальные слова антропоида отзвучали и в воздухе снова повисла густая, гудящая тишина - Майк обнял Эви за плечо. Несмотря на все свое обычное красноречие парню сложно было подобрать сейчас слова. Да и были ли нужны слова в этот момент?
- Эв, я хочу, чтобы ты знал, - он помедлил, собираясь с мыслями. - Я с тобой. Твоя боль - это моя боль. Ты всегда можешь на меня...
- Я знаю, Майк, - тихо перебил его Эв. Спасибо тебе.
Эви стоял неподвижно. Голос парня звучал тускло, отстраненно, взгляд был по-прежнему устремлен вниз. В гробу из прозрачного прочного материала лежала мать Эви - чуть полноватая темнокожая женщина, волосы которой лишь слегка тронула седина. Для уроженки Красной зоны она прожила не такую уж короткую жизнь - многие в этой бедной и перенаселенной части Земли с ее ужасающей экологией умирали, не дожив и до сорока. Валери Окуэке повезло больше, чем многим ее сородичам: они с сыном получили визы беженцев и перебрались в Зеленую зону, где она и провела последние свои годы, наблюдая, как ее мальчик становится совсем взрослым. Эви делал успехи в учебе и подавал большие надежды. Он уже заканчивал курс обучения в университете и в скором будущем, получив диплом эколога, намеревался вернуться в Красную зону.
Эв не мог оставаться равнодушным к тому, что творилось на родной для него земле. Он постоянно следил за новостями, держа руку на пульсе. Проблемы и бедствия Красной зоны казались ему более реальными, более осязаемыми, чем то, что происходило каждый день вокруг него.
Вернувшись на родину, Эв рассчитывал оказаться там полезен: и как специалист, и как неравнодушный образованный человек. Помимо основной работы он грезил об общественной деятельности: хотел бороться с несправедливостью, невежеством, косностью и предрассудками. Ведь из-за этого на его дверях нарисовали красную метку. Из-за этого погиб пес, бывший ему единственным верным другом, а им с матерью пришлось бежать, оставив родной дом.
Рука Майка лежала на плече парня, и Эви знал, что это единственный человек, который пойдет с ним до конца. Майк разделял его убеждения, его интересы, его устремления. После окончания учебы он собирался поехать в Красную зону вместе с ним. Такое с трудом укладывалось в голове, ведь Майкл появился на свет в Зеленой зоне - этом экологически чистом земном раю, попасть в который представлялось неслыханной удачей. Неужели он всерьез намерен променять все это благополучие на возможность внести хоть какой-то вклад в благое дело, даже если этот вклад будет каплей в море? Неужели, как и Эви, готов положить на это всю свою жизнь?
Эви повернул голову к Майклу и, ни слова не говоря, посмотрел на него. У Майка были коротко стриженные русоватые волосы и щетина, которая очень шла ему, добавляя харизмы, мужественности и взрослости. Открытое и преданное лицо. Серо-голубые глаза, на дне которых, даже когда он улыбался, чувствовалась какая-то затаенная щемящая тоска. Мало кто видел ее за напускным весельем и говорливостью, но Эв замечал. Он знал, что любящий подурачиться Майк может быть очень серьезен, что ему все можно доверить и все можно с ним разделить: от самого глубокого счастья до невыразимой боли.
Майк ответил на взгляд Эви своим серьезным, прямым, участливым, почти по-собачьи преданным взглядом. Да, Майк действительно пойдет до-конца, не передумает, не свернет с намеченного пути. Вот только ради чего? Ради общего дела ли? Или желание приносить пользу - не главное, что движет им? Впрочем, это в любом случае его выбор, и он делает то, что делает, по собственному желанию, по собственной доброй воле. Эв не раз пытался отговорить друга от такого неоднозначного шага, но не сумел. Что ж, пусть поступает так, как считает нужным.
Когда подошло время бросать горсти земли в могилу - немые фигуры, стоявшие до того в некотором отдалении, приблизились к ее краю. Все они были антропоидами, принадлежащими Службе организации похорон. Если у усопшего отыскивалось слишком мало родственников и других близких людей, готовых прийти попрощаться с ним - их недостаток во время траурных мероприятий часто восполнялся механическими статистами.
Внешне антропоиды почти не отличались от людей, тем более в Зеленой зоне, где их делали очень качественно, на совесть. А у антропоидов, специализирующихся на ритуальных услугах, имелись даже слезные железы. Это была единственная разновидность роботов, которая обладала такой чисто человеческой способностью - плакать. Они умели выражать соболезнования и слова поддержки, хлопали по плечу, вкрадчиво предлагали звонить им в любое время, если вдруг понадобится поговорить. Но Эв, как и любой его современник, прекрасно знал, что за всем этим не стоит ничего, кроме сложных запрограммированных алгоритмов. Антропоиды - это машины, и они не могут сочувствовать, переживать за кого-то, разделять человеческое горе. Они и мыслить не могут, хотя умеют имитировать мыслительную деятельность и поддерживать разговор на определенном, чаще всего элементарном, уровне. Может ли кому-то стать легче от их симулированной поддержки?
Эв и Майк оказались единственными живыми людьми на этих похоронах. Порой им обоим казалось, что они - единственные живые люди на всем земном шаре. Подобно Робинзону и Пятнице, они лишь вместе могли выжить на глобальном необитаемом острове. Порой они шутили, что они братья, ведь у них всего пара родителей на двоих. И действительно: Эв никогда не видел своего родного отца, а Майк никогда не имел матери, да и отец умер от неизлечимой формы рака очень рано, когда мальчику не исполнилось и девяти. Впрочем, Джейкоб Фитч, которого Майк помнил, как отца, не приходился парню родителем в традиционном, исторически укоренившемся смысле этого слова. Предвидя неизбежно надвигающуюся старость и смерть, одинокий немолодой мужчина клонировал себя. Так на свет и появился Майкл.
Парень хорошо помнил свой последний разговор с папой, лежавшим на смертном одре. Помнил обстановку в палате, ее почти стерильную чистоту, обжигающе холодный свет ламп. И беспомощного отца, неподвижно распластанного под капельницей.
Майку было восемь лет, он держал Джейкоба за руку и прекрасно понимал, что происходит. Понимал: когда последние слова прощания слетят с уст - папа закроет глаза и больше никогда их не откроет. Мальчику очень хотелось оттянуть этот момент, он готов был сделать ради этого все, что угодно. Но время неумолимо шло, секунды складывались в минуты, а минуты - в часы. Оттягивать дальше неотвратимое не имело смысла.
- Всегда помни, что я очень люблю тебя, мальчик мой. Мы с тобой - одно целое. Ты - это продолжение меня, - слабым сипловатым голосом произнес старик. - И я всегда незримо буду рядом с тобой. Буду жить в твоем сердце...
- Я тоже очень люблю тебя, папа. - Майк не хотел, чтобы его слезы стали последним, что отец увидит в своей жизни, но он не мог сдержать их, как ни старался.
Мальчика вывели из палаты, а старику ввели смертельную инъекцию, освободившую его от необходимости доживать свои последние дни в беспомощности и страданиях. Майка ждали впереди многочисленные приюты, макросемьи, обычные приемные семьи. К нему неплохо там относились, он ни в чем не испытывал нужды. Но парень очень рано уяснил для себя, что в этом мире он совсем один. У него никогда не будет больше настолько близкого человека, как Джейкоб. Человека, с которым он составлял бы одно целое. Человека, который не сможет сдержать слез, если он умрет, для которого он станет настолько же горькой утратой, как для него стала утрата отца.
Майкл хорошо умел ладить с людьми, легко находил с ними общий язык. Но та невосполнимая пустота, которая образовалась у него внутри в восемь лет, то пронзающее насквозь лезвие одиночества... парень никогда не надеялся, что сможет чем-то притупить эту боль. Да, он хорошо, очень хорошо научился прятать ее. Он научился жить с ней. Он повзрослел так рано, что не помнил себя ребенком. Но бездна внутри него время от времени напоминала о себе, готовая, словно хищный зверь, изнутри разорвать грудную клетку. Незаживающая рана начинала невыносимо ныть. На время забыться помогали тусовки, вечеринки, экстрим, не вызывающие физического привыкания наркотики, многочисленные беспорядочные половые связи, иногда с женщинами, но чаще - с мужчинами, к которым тянуло его гораздо сильнее. Что он хотел получить от них, чего и кого искал? Неужели Джейкоба? Так или иначе, Майкл очень хотел снова составить с кем-то одно целое. Хотя бы на одну ночь. Хотя бы на один миг. О большем он не просил. Большего он не ждал. Он никогда бы не подумал, что может всерьез кого-то полюбить, впустить в свою душу, обнажить полностью эту душу перед кем-то. Парня устраивала его жизнь, несмотря на то, что ноющая боль всегда преследовала его, и оставался уголок внутри него, из которого эту боль невозможно было изгнать. Оставалась пустота, которую ничем и никем не получалось заполнить. Но однажды случилось то, что изменило его жизнь, изменило изнутри его самого, словно заставив переродиться.
Майк хорошо помнил день, когда чернокожий парень-мигрант с утонченной, экзотической внешностью и необычным именем появился в их группе. Его нормально приняли, никто не стал над ним посмеиваться или проявлять даже завуалированную враждебность: в Зеленой зоне люди обычно со всеми держали себя ровно, доброжелательно и терпимо. Но за годы, которые Эв проучился в университете, он так и не сблизился ни с кем по-настоящему, кроме Майкла. Никто больше не разделял его интересов, никого настолько не волновала ситуация в Красной зоне, никто не горел этим наивным юношеским желанием менять устоявшийся мир. После занятий никто не звал Эви в свою компанию, да и сам Эв был довольно закрытым человеком, не любившим развлечения и пустую болтовню.
На первый взгляд их и с Майклом мало что могло связывать. Но на самом деле их роднило что-то несравнимо более глубокое, чем социальное происхождение, круг интересов, темперамент или стиль жизни. Эви тоже не понаслышке знал, что такое одиночество, пробирающее до костей. За всю жизнь у него было три по-настоящему близких живых существа: мать, которая всегда оберегала его, пес Лим, которого он выходил, спас от голодной гибели, и Майк. Двух из них он уже потерял...
Одновременно бросив горсти в могилу, парни встретились взглядами, а потом Майк взял выпачканную в земле руку Эви в свою. Они еще постояли рядом какое-то время, пока могила не была засыпана полностью, а потом Майк проводил Эви до его жилого модуля.
Эв испытывал к Майклу огромную благодарность, их связывало чувство какого-то невероятного единения, родства. Большинство людей казались парню роботами, не способными на подлинную близость и понимание. Не потому, что они были глупы - в Зеленой зоне он встречал и очень интеллектуально развитых людей. Но они не вызывали у него неподдельного и неугасающего интереса, не затрагивали в нем те струны, которые мог затронуть Майк. Самые глубокие, настоящие, самые важные струны.
Бывали особые моменты обжигающий близости, когда Эв и Майк прекрасно понимали друг друга без слов. Они никогда не делили постель - Эв никого к себе не подпускал, хотя понимал, какие чувства Майкл к нему питает. Но все-таки их отношения не были и дружбой в чистом виде. Они словно балансировали на краю пропасти, рискуя вот-вот туда сорваться.
Эв не делал тайны из того, с какой мутацией он родился. Он не принадлежал до-конца ни к мужскому, ни к женскому полу, совмещал в себе оба этих начала, существовал на их пересечении, был живым свидетельством странной природной алхимии. И хотя такая аномалия встречалась нечасто - в Зеленой зоне с ее терпимостью и свободными взглядами к подобным вещам относились совершенно спокойно.
И все-таки Эви ни с кем не обсуждал эту тему подробно и откровенно. Ни с кем, кроме Майкла.
Еще в начале их сближения Майк однажды спросил его:
- Эв, а как ты понял, что ощущаешь себя больше парнем? Ведь ты говорил, что до четырнадцати лет тебя воспитывали, как девчонку. Что изменилось в тебе потом?
Эви потер пальцем возле носа, ненадолго задумавшись, и снял очки.
- Это все очень непросто, Майк. Я сам никогда до-конца не понимал, кто я и что я такое, - он тяжело вздохнул. - Я вырос в месте, где таких, как я, принято умерщвлять в младенчестве. Меня спасла лишь твердость и упрямство моей матери, - Эв усмехнулся сам себе. - Меня били, оскорбляли, кричали вслед, пытались изнасиловать, рвали одежду, срезали волосы, плевали мне в лицо, шептались за спиной. Никто не хотел дружить со мной. Да я и сам не мог никому доверять, не хотел никого близко к себе подпускать. Я всегда чувствовал себя уродом. Или инопланетянином. Кем угодно, но только не обычным человеком, заслуживающим нормальной жизни. Я никому об этом не говорил, но я не раз думал о том, чтобы покончить с собой. Покончить со всем этим кошмаром раз и навсегда.
Эви опустил голову. Сидящий рядом с ним Майк был в замешательстве. Его красноречие, как и множество раз после, подвело его.
- Господи, Эв... как же..., - парень протяжно выдохнул сквозь сжатые губы. - Нет, я не питал иллюзий относительно Красной зоны. Я всегда понимал, каково там жить, особенно если ты отличаешься чем-то от остальных. Но... блин..., - он сглотнул. - Мне так жаль. Так жаль, что я не мог оказаться рядом тогда...
Он взял руку Эви в свою ладонь и погладил ее.
Спустя какое-то время Эв продолжил:
- А когда мне было четырнадцать - они нарисовали на моей двери красную метку. Это предупреждение, Майк. Знак того, что ты должен убраться подальше из этого места, иначе тебе не поздоровится. Я понимал, что это серьезно и нужно бежать. Я уговаривал мать, но понимаешь, - парень неловко замялся, - нам некуда было идти, некуда уехать. Мать не хотела, чтобы я бросал школу. И мы остались...
Майк смотрел на него в напряженном немом ожидании.
- И тогда они убили моего пса, Лима. Ты не представляешь, Майк, что он значил для меня. Я подобрал его на помойке за два года до этого - это был исхудавший, голодный, больной щенок. Он бы погиб, останься там еще на несколько дней. И я взял его в дом. Мать возражала поначалу, но потом поняла, что я правильно поступил. Я кормил, ухаживал, играл с ним. Он очень привязался ко мне. А потом эти подонки перерезали ему горло и он умер, захлебываясь кровью, у меня на руках. Им нужен был я, но они почему-то решили убить Лима. Он погиб за меня. Из-за меня. Я долго не мог себе этого простить...
- Эв, ради бога, - с трудом проговорил Майк. - В этом нет твоей вины.
- Я знаю, - ответил Эв. - Теперь знаю. Но тогда я чувствовал вину за собой. А еще я очень хотел отомстить. У меня вырвали сердце, разрубили, растоптали его, размазали по земле. Я не имел права быть слабым тогда. Я должен был стать сильным, чтобы поквитаться с ними, чтобы защитить себя и свою мать.
Майк помолчал немного, а потом спросил:
- И тогда ты понял, что больше не хочешь быть девчонкой, да?
- Тогда я окончательно это понял. Но я не чувствовал себя девчонкой и до этого. Просто плыл по течению. К тому же, был еще слишком мал, многого не понимал. И не хотел разочаровывать мать.
- Но ведь она приняла твой выбор?
- Да, Майк. Она сказала, что любит меня любым. Что я - ее кровь. И для нее главное, чтобы я был счастлив.
На лице Майка впервые за время их разговора проскользнула робкая улыбка. Он посмотрел на Эви очень пристально.
- Я тоже люблю тебя любым, Эв. И для меня главное, чтобы ты был счастлив.
Эви посмотрел на него и тоже тепло улыбнулся. Парень редко это делал: мало кто мог вызвать в нем улыбку. Только Майклу, наверно, и удавалось это время от времени.
Майк придвинулся к нему ближе и хотел поцеловать, но Эв отпрянул. Какое-то время они оба смотрели друг на друга испуганно, почти не моргая.
- Ничего, - отозвался Эв. - Просто... давай не будем... Я не хочу этого....
- Как скажешь, Эв. Я не знаю, что на меня нашло. Блин, прости меня, ладно? - Майк казался совсем потерянным и его взгляд извинялся больше, чем могли сказать его слова.
- Да все хорошо, Майк. Успокойся.
Это было в первые месяцы их знакомства. С тех пор прошло четыре с лишним года, и Эв то приближал к себе Майка, то отталкивал его даже как друга, как человека.
- Дело не в тебе, Майк, - говорил он в таких ситуациях. - Мне просто нужно время, чтобы разобраться в себе. Я устал от общества. Устал от людей. Мне очень нужно побыть одному, утрясти мысли в своей голове.
- Да, конечно, Эв. Без проблем. Скажи, если я буду тебе нужен.
Каждый раз Майклу очень непросто давались эти слова. Чем дальше заходило их общение с Эви - тем больше он прикипал к парню. Майку быстро становилось скучно с другими людьми, он не мог говорить с ними на таком уровне, он не ждал от них настоящего понимания. Он чувствовал себя смертельно, невыносимо одиноким. Весь мир словно вымирал, терял цвета, терял смысл. Ему все труднее было переключиться на те вещи, которые обычно отвлекали его. Но он понимал, что не вправе предъявлять никаких претензий. Эв не обязан постоянно находиться рядом с ним, постоянно поддерживать их общение. У каждого может возникнуть потребность уединиться. В этом ничего страшного нет. Это не ставит крест на том, что связывает их. Просто Эви нужно чуть больше свободы, чем ему. Нельзя душить даже близкого друга постоянным вниманием.
Эви не был ровным огнем, у которого можно греться. Он не мог давать тепла постоянно. Иногда он был обжигающе близок - настолько близок, что казалось: такое понимание, единение, такое глубокое общение в принципе невозможны в нынешнем мире. Наверно, если бы люди могли воплощаться на Земле несколько раз - память о минутах такой всепроникающей близости они проносили бы сквозь многие воплощения...
Когда после этих трогательных, сакральных моментов Эв отдалялся - Майк словно оставался один в пустоте, с переполняющими его чувствами и невозможностью с кем-либо их разделить. Никто другой не мог понять его так, как мог понять Эв.
Эви обладал очень красивым, завораживающе глубоким голосом. Обычно он произносил слова серьезно, размеренно, с расстановкой, иногда даже с какой-то напускной важностью. Но бывали моменты, когда парень говорил с Майком совсем по-другому. Сколько же душевной теплоты ощущалось тогда в его голосе. Сколько оттенков эмоций, нюансов смыслов.
Порой Эв начинал болтать много и взахлеб, часто извиняясь за несвойственное ему многословие. Порой говорил задумчиво или с какой-то невыразимой грустью, протяжно вздыхая. Порой невесело, но как-то очень мило усмехался сам себе.
Майкл очень любил, когда Эв так говорил с ним. Говорил, как с особенным, очень близким человеком. В эти моменты ему ничего больше не нужно было от Эви. Только слушать, как он говорит. Казалось, Майк мог бы бесконечно наслаждаться музыкой его голоса.
Но потом Эв опять отдалялся, его голос становился каким-то чужим, тусклым, сухим и холодным. В этим моменты Майклу хотелось тряхнуть друга за плечи и прокричать ему в лицо: "Эв, очнись! Что с тобой, блин?! Это же я, Майк!". Но чаще всего он тихо отстранялся и сам начинал избегать Эви до тех пор, пока тот не станет прежним, настоящим, живым, родным. Он опять искал спасения в вечеринках, в наркотиках, в случайных связях, способных хоть на один вечер изгнать это всепоглощающее чувство одиночества и тоски.
Обычно Майк страдал молча. Но однажды он высказал Эви то, что накипело в его душе.
- Знаешь, Эв, мне всегда не хватало глубины в людях. Неосознанно я всегда тянулся к ней, отчаянно искал ее. Мечтал встретить человека, который сможет понять меня на таком уровне, как понимаешь ты. И вот теперь, когда я встретил тебя, знаешь, что я понял?
- Ну? - Эви вопросительно мотнул подбородком, глядя на Майка сквозь линзы своих очков. Он стоял, опершись спиной о стену и сложив руки на груди.
- Я понял, что глубина, которая есть в тебе - это на самом деле пропасть. Бездонная пропасть. В эту пропасть очень тянет заглянуть. Но беда в том, что в нее нельзя заглянуть одним глазком, нельзя долго балансировать на краю. Она затягивает в себя. Затягивает, как черная дыра. Глубже и глубже, глубже и глубже. И потом... потом ты уже жалеешь, что попал в эту ловушку, хочешь как-то выбраться оттуда, но не можешь. Тебе не за что в этом мире больше зацепиться. Ты камнем падаешь вниз.
Эв помолчал недолго и снял очки. Парни посмотрели друг другу в глаза. Твердо, серьезно, прямо. Майка переполняли чувства, которые он едва сдерживал. Эв, кажется, лучше контролировал себя. Но оба они прекрасно понимали один другого. Каждый видел эту разверстую пропасть в глазах напротив. Пропасть, стремящуюся полностью поглотить.
Какое-то время друзья молча стояли друг напротив друга. Через несколько секунд Эв наконец подошел к дивану и сел. Майкл сделал то же самое. Ничего не говоря, они просто сидели рядом, и в этом безмолвии, кажется, таилось больше, чем могли бы выразить слова любого из существующих в мире языков. В нем странно смешались дружба и вражда, любовь и ненависть, близость и одиночество, понимание и эгоизм, притяжение и страх. Но главным, что повисло в воздухе над их головами, словно готовое вот-вот опуститься лезвие гильотины - была обреченность. Они оба понимали, что летят в пропасть, и ничего не могли с этим поделать.
Эв и Майк не раз еще вспоминали тот вечер и тот разговор. Люди-бездны... да, наверно они оба - именно такие. Никакие другие люди не могут быть настолько же остро близки, не могут так неотвратимо притягивать друг друга. Но бездна - это и бездонный эгоизм, погруженность в собственную трагедию и одиночество.
Встретив Эви, Майк отрекся от своего эгоизма, позабыл о себе. Он зачарованно смотрел в бездну, открывшуюся перед ним, и не мог оторвать взгляда. Он готов был нырнуть туда, отдать себя без остатка. Он не учел, что такие люди, как Эв, способны лишь на короткие мгновения впускать в свой мир кого-либо. В эти моменты в них столько одухотворенности, столько наполненности и богатства, сколько не может быть ни в ком другом. Но потом люди-бездны забирают все это, оставляя в смятении и непонимании перед закрытой дверью. Они делают так не со зла - они не могут поступить по-другому. Но ощутив такую глубину, такую острую близость с кем-то - уже невозможно удовлетвориться меньшим. Уже невозможно по-настоящему полюбить кого-то другого, по-настоящему дружить с кем-то другим.
Прошло несколько дней после похорон, а Эви не выходил из жилого модуля, не появлялся в университете, не отвечал на звонки. Майк места себе не находил, хотя знал Эви давно и уже привык к его периодическим погружениям в пучину самокопания. Наконец он не выдержал и, разбив дверь, вломился в Эвин дом. Эв, вскочив с кровати, ошарашено смотрел на него. Майк бросился к нему и обнял.
- Эв, ты соображаешь, что ты делаешь?! Я с ума сходил! Я так боялся за тебя. Почему ты отключил коммуникатор, не предупредив? Что с тобой происходит, блин? Ты мог хоть мне сказать, что с тобой все нормально?!
Эв отстранился и пробурчал:
- Я хотел побыть один, Майк. Какого черта ты сломал дверь?
- Вот как? Один хотел побыть, значит? А обо мне ты подумал? Подумал, каково мне будет? Ты что, идиот, Эв? Ты не понимаешь, что ты для меня значишь?!
- Я пережил утрату, Майк. И мне нужно справиться с этим. Самому. Я позвоню тебе, когда у меня будут силы. А сейчас уходи, пожалуйста. Со мной все нормально, правда.
Эв отвернулся и прошел в другой конец комнаты. Обойдя стол, он наполнил стакан водой и залпом осушил его.
Майк сделал несколько резких шагов ему навстречу и, опершись руками о разделявший их стол, прокричал:
- Эв, ты не можешь прогнать меня сейчас! Только не сейчас, пожалуйста! Ты очень нужен мне. Я так хочу тебе помочь. Скажи, что я могу сделать? Ты знаешь, я сделаю для тебя все! Только скажи.
- Ты ничем не можешь мне сейчас помочь, Майк, - покрутив пустой стакан в руке, Эв поставил его на стол. - А впрочем, знаешь, на время оставить меня в покое - это тоже помощь. Пожалуйста, сделай это для меня, друг. Ладно?
Майк подошел к стене и, прислонившись к ней, в немом бессилии ударил кулаком по холодной тверди. Эв молчал. Наконец, не оборачиваясь к нему, Майк вышел из Эвиного дома, не проронив больше ни звука.
Когда Майк ушел, Эв долго неподвижно сидел на диване, не включая свет. В глубине души он был благодарен другу. Никому, кроме Майка, не было до его горя никакого дела.
И все-таки Эв не хотел видеть сейчас Майка рядом. Не хотел чувствовать его близость. Он ни с кем в этом мире не хотел ощущать связь в этот момент. Ведь когда эта связь разрывается - от сердца словно отрывается очередной кусок плоти. Хватит... Неужели там еще есть, что отрывать?
Майк искал утешения в капсулированных наркотиках. Никогда еще он не употреблял их столько, как в эти дни. Его ум, кажется, постоянно был затуманен. Едва начиная отходить от одной дозы - Майк принимал следующую.
Парню виделись удивительно яркие сюжетные сны наяву. В одном из таких снов они бежали с Эви по лесу. Эв убегал, а Майк догонял его. Они смеялись, им было очень хорошо. Периодически Эв пропадал среди деревьев, а потом появлялся в самый неожиданный момент. Наконец Майк поймал его в свои объятья и повалил на траву. Расстегнув на Эви рубашку, он стал целовать и ласкать его. Эв отвечал ему. Но потом, освободившись, снова побежал прочь. Майк, смущенный и счастливый, погнался за ним. Лес был удивительно зеленым, солнечные лучи красиво играли на листьях. Пробираясь среди деревьев, Майк наконец выбежал к пруду. Он растерянно огляделся по сторонам, ища Эви, но того нигде не было. Подул свежий ветерок. Внезапно Майка как ножом пронзило осознание, что Эв там, под водой.
Майк с детства панически боялся воды и не умел плавать. Пруд был глубоким. Если прыгнуть в него - придется сразу плыть. Придется даже нырять, чтобы вытащить Эви из под воды. Ведь он там. Майк всем своим нутром чувствовал, что он там. Медлить нельзя - если он не прыгнет сейчас, может стать уже слишком поздно...
Майк сделал глубокий вдох и прыгнул в воду. Когда он оказался в мутной пучине, первым невольным порывом, который овладел им, стал порыв вынырнуть на поверхность. Вынырнув, он залпом сделал несколько отчаянных глотков воздуха, словно дышал им в последний раз, и снова ушел под воду. Там было холодно, темно и очень страшно. Майк ничего не видел. Уши заложило, легкие распирало. Дикий, неконтролируемый страх все больше растекался по жилам. Сердце колотилось так, что готово было взорваться. Вдруг Майкл почувствовал, что какая-то невидимая сила неумолимо влечет его вниз, на глубину, в черную бездну, не давая всплыть. Он инстинктивно попытался закричать, и ледяная вода моментально хлынула в него стремительным бурным потоком.
Устав от галлюцинаций, которые становились все более осязаемыми и пугающими, Майк разыскал контакты Миранды - психотерапевта-консультанта, к которой он уже обращался несколькими годами ранее. Снова увидев Майка в своем украшенным зеленью просторном светлом кабинете, Миранда расплылась в приветливой, ослепительно белозубой улыбке.
- О, Майкл Фитч! Как же давно мы с вами не виделись! Присаживайтесь, пожалуйста, - она указала рукой на удобное мобильное кресло.
Лицо Миранды обрамляла пышная темная шевелюра, прикрывавшая уши. Пленяли своей красотой широко распахнутые васильково-синие глаза. На вид женщине можно было дать лет тридцать - тридцать пять. Ей очень шла васильковая блузка, хорошо сочетавшаяся с серым жакетом и такого же цвета узкой юбкой до колена. Завершенность образу придавали изящные туфли на тонких шпильках.
Майк прошел к креслу, а Миранда уселась напротив него, забросив ногу на ногу.
- Ну, Майкл, рассказывайте, что привело вас ко мне в этот раз? Снова злоупотребляете "пилюлями счастья"? - Миранда посмотрела на парня чуть искоса. - Будь моя воля - я бы законодательно запретила продажу этих пилюль без специального рецепта, ей-богу. Пусть они не вызывают физического привыкания и не причиняют вреда организму, но при неумеренном употреблении могут негативно сказываться на психологическом и социальном благополучии.
Майк промолчал, ненадолго бросив взгляд за окно. Он пытался привести в порядок мысли и сформулировать запрос емко и точно, чтобы Миранда могла корректно подобрать для него терапию.
Миранда была антропоидом высшей категории сложности, способным имитировать эмпатию, непринужденно поддерживать разговор на достаточно широкий спектр тем, грамотно назначать лечение. И все же создатели не могли наделить ее ни разумом, ни душой. Будучи творением рук человеческих, Миранда умела лишь более или менее правдоподобно имитировать осмысленное понимание и участие.
Майка это вполне устраивало. Он не привык доверять другим людям свои тайны, по-настоящему личные и значимые для себя вещи. Только одному человеку он мог действительно открыть душу. Но каков итог?...
Майк кашлянул и посмотрел в глаза Миранде. Визуальный контакт улучшал понимание - помимо слов Миранда могла распознавать и интерпретировать невербальные сигналы: мимику, жесты, позы, выражения лица.
- Я полюбил одного человека, - начал Майк, тщательно выверяя слова.
- Правда? - улыбнулась Миранда. - Это же замечательно, Майкл! Я очень за вас рада. Правда! Интересно, кто же этот счастливец или счастливица? Может быть, этот человек есть в нашей базе данных...
Погодите секунду, - оборвал ее парень. - Эти отношения... они разрушают меня. Я не хочу больше этого. Нельзя настолько прикипать к другому человеку. Я не в силах больше терпеть. Я готов остаться этому человеку другом. Помочь, если ему потребуется моя помощь. Но я не хочу испытывать к нему тех чувств, которые испытываю. Это обоих нас тянет в пропасть. Понимаете меня? - он посмотрел на Миранду вопросительно и с надеждой.
- Оу, Майкл, - Миранда взглянула сочувственно на своего визави. - Конечно, я понимаю вас. Разрушительные отношения - непростая и очень деликатная тема. Но я рада, что вы решились поговорить об этом, и обратились за помощью именно ко мне. Это смелый шаг, Майкл. И я обязательно помогу вам. Не отчаивайтесь. Мы вместе с вами найдем оптимальное решение этой проблемы.
- Хорошо, - Майк сглотнул. - Что вы можете мне предложить?
- Для начала нам с вами нужно точно решить: действительно ли стоит избавляться от этих чувств? Ведь любовь - это дар, который дается не каждый день. Почему вы хотите разлюбить этого человека?
- Послушайте... ему не нужны эти чувства. Никому они не нужны. И сам я никому нахрен не нужен. Блин, я просто хочу покончить со всем этим поскорее. Не хочу больше этих бессмысленных страданий.
- Может быть, эти чувства нужны вам, Майкл? Может быть, имеет смысл рассматривать их, как ценный и новый для вас психоэмоциональный опыт, от которого не стоит так легко отказываться?