Наша первая встреча состоялась в 1978 году, когда я только начала работать в художественном музее. Тогда выставки куйбышевских художников устраивались в зале на улице Молодогвардейской, напротив цирка. Как-то декабрьским днем я зашла взглянуть на экспозицию, познакомиться с художниками. Сейчас трудно припомнить все выставленные работы, но три портрета ошеломили сразу - "Гуля", "Портрет девочки с яблоком", "Портрет молодого человека". Надпись гласила: И.В.Карпунов.
Там было все: Чувство счастья, покоя было явлено в них. Скупой язык рисунка, слаженность, и выверенность композиционного строя, и яркая красота живописных плоскостей, зачаровывали, останавливали.
Понимая, что в данных работах художник выразил свое мировосприятие, стремление к гармонии, я захотела с ним познакомиться более коротко.
Время было голодное, на хорошую качественную духовную пищу. Особенно после пяти лет обучения в Ленинграде, когда каждый день Эрмитаж или Русский музей, а каждые три дня Мариинка... Особенно голодно было в первые пять лет пребывания в Куйбышеве. Город закрытый, все культурные учреждения страшно разобщены, хорошие книжки распределялись по блату. Именно голод по чему - то искреннему привел в мастерскую к Ивану Васильевичу Карпунову.
Кирха, декабрь, слякоть. Мастерская на втором этаже, на хорах.
Вдоль стен стоят картины, На полу под мольбертом Бугрятся комья краски, Стекшей с полотен, Темно, и промозглый холод, пахнет гипсом, мочой, жареным гусем, А лесенка тащит на верх, и черный дощатый пол не мыт со времен революции. А молчаливый хозяин встретил внимательным взглядом.
К кирхе вели, по сути дела все центральные улицы в городе, От Красноармейской - все с революционными названиями - Молодогвардейская, Чапаевская, Фрунзе, они перекрещивались с писательскими- с улицей Толстого и Некрасовской; по ним можно было дойти до главной - Куйбышевской.
Большая, на тугой толстой пружине дверь, тесный проход во внутрь храма, да никто тогда его не воспринимал, как храм, справа лестница на хоры, под лестницей ведро для отправления нужды, с тяжелым аммиачным запахом. Когда я поднялась, хозяин стоял и глубокомысленно рассматривал холст на мольберте. Ступеньки сильно затрещали, а, взглянув и услышав мою фамилию, он подошел близко и спросил неожиданно для меня о здоровье моего родителя. Улыбнулся. Оказывается, мой непоседливый папашка, побывал и здесь.
Он оглянулся в движении своем, и я увидела еще одного посетителя, молодого бородатого человека, с длинными темными волосами, расчесанными на прямой пробор, с лицом, которое ничего не выражало.
- Молодости свойственны поспешность и категоричность, поэтому я сразу же предложила себя в качестве модели - позировать для портретов. Договорились встречаться один раз в неделю.
-Я хочу! Хочу вам позировать, я в восторге от Ваших полотен. Эта девочка с яблоком!! Она такая!
Иван Васильевич выглядел спокойным, только настойчивые глаза жили отдельной жизнью.
На другой день я поспрашивала о Карпунове музейщиков, ведь он уже тогда был на седьмом десятке лет. Как его знали? Точнее не знали. Никто даже его толком не представлял. Как будто и совсем его не существовало. Правда, в молодежном объединении КОСХ, в зале производственного комбината, молодые художники сходились у столов с планшетами и про всех сплетничали.
В то время у И.В. Карпунова был ученик - Сережа Кутяков (1947- 1998?). На областных выставках иногда появлялись его натюрморты, с изображением радиоприемника "спидола", - символом эпохи транзисторов. Лаконичные, упрощенные, словно лоскутное одеяло из квадратов и прямоугольников. Авторитетов в городе было много, и С.В.Кутяков периодически менял свои приоритеты, от реализма бросался в примитив.
Сережа Кутяков был уверен, что И.В. (Иван Васильевич) молод душой и добр, другие ребята думали - что раз И.В. нигде не учился, то не авторитет, он просто стар и глуп, а один знакомый искусствовед язвительно проронил:- СОКОЛ НА КОМОДЕ.
Но тот молодой человек с лицом из картины "Явление Христа народу", Анатолий Гунько (1954-1998), другой ученик И.В.Карпунова он, едва я вошла, воинственно встретил меня, он - то был уверен, что И.В. -дряхл, глуп, но гениален. Тогда при нашей первой встрече он настаивал на том, что нехристей, таких, как я, надо гнать в шею, Он до того разгорячился, возвысив голос, что ветер стал гулять по мастерской, дуть в глубокие черные щели на грязных досках пола и шевелить лохмотья паутины в темных углах. Он не скрывал своей неприязни ко мне, так был обеспокоен тем, что его Учителя могут переманить.
Вообще-то все художники, жили обособленно, мало общались. Внизу, огромное пространство занимали форматоры,- масса гипса, цемента и странные сверхествественные фрагменты отдельных памятников эпохи социализма; в алтарной части храма находилась керамическая мастерская В.А.Свешниковой, как-то я застала ее; она сидела за своим гончарным кругом.
Анатолия Гунько я видела раньше, - на портрете с выставки работы ИВ. Хорошая была работа, где она, кто знает? Этот бесспорно интересный художник проявлял в своем искусстве черты некрофилии - всегда, писал покойников в гробиках, утопленников и висельников. К сожалению, он умер в 1998 году от передозировки наркотиков.
В Союзе всегда существовала разобщенность, - даже в отдельных гнездах мастерских (возле "Шанхая", или у кинотеатра "Старт", или ресторана "Океан"), - художники работали, закрыто, обособлено. Увидеть всех сразу, можно было на вернисаже, или на обсуждении... Тогда полагалось их делать.
Примерно через месяц, в выставочном зале в "Шанхае" назначили на вечер обсуждение выставки портрета. Зал был напротив цирка, по пути ко мне домой. Я тогда жила в гостинице "Цирк".
Мы собрались в небольшом пространстве, где было полутемно, горели люминесцентные лампы, стояли выставочные щиты на "курьих" ножках и цементный пол белел кусочками мраморной крошки. Художников было много, почти все незнакомые, кроме членов Молодежного объединения: Андрея Кондрашова (г.р.1952), Алексея Бандуры (г.р.1952), Юрия Скачкова (г.р.1952), Евгения Бутенкова (г.р.1951) Они все сгруппировались вокруг В.З. Пурыгина (г.р.1925), только что приехавшего из Москвы.
Шел 1979 год. В зале пахло продуктами, рядом находился магазин "Продукты", стеклянная дверь была приоткрыта, и ветер-сквозняк гнал из ресторана "Нептун" аппетитные рыбные запахи. Мы сидели на банкетках и рассматривали друг друга. Руководитель нашего объединения - кудрявый и красивый И.Е.Комиссаров (1929-2009) слегка заикаясь, начал обсуждение. И.Е. всегда по - отечески относился к молодым, поэтому, обращаясь именно к нам, многозначительно отметил важность портретного жанра и настойчиво призвал всех не игнорировать его. Художники либо слушали, либо переговаривались друг с другом, а кто-то делал наброски с натуры.
Потом дали слово молодому искусствоведу. Это было похоже на вызов к доске в школе. Назвали фамилию, все сидят, а я, стоя на холодном полу, переминаясь с ноги на ногу, стояла, глядя в незнакомые лица, и мучительно долго подбирала слова, чтобы в нескольких предложениях выговорить только одну мысль:
- Понимаете! Вот тут на этой выставке есть много хороших портретов. Одни изображают ударников Социалистического труда - документально! Здесь есть портреты мотогонщиков в инопланетных шлемах, Я назвала их - "спортивные портреты". Есть замечательные рисунки - портреты студентов. Но у всех у них - одна цель, быть актуальными сегодня, здесь и сейчас...
Здесь на выставке есть только один художник, для которого вопросы формы важнее всего. Он ставит задачу создать не физиономический портрет, а художественный образ вне конъюнктуры и актуальности, тот образ, где частное растворено, в общем, и спрятано на плоскости и цвете.
О, художники. О, люди! После моей длинной тирады о проблеме художественного образа, я стояла растерянно, не зная, чем успокоить их, этих хороших людей, понимая, что обидела их.
Стояла тишина.
-Внимание! - сказал тихим вкрадчивым голосом В.З.Пурыгин.
- Я обращаюсь к молодым, И.В. стар, у него своя дорога, он сам выбрал ее. Но вы, если не хотите потерять мое доверие к вам, и если вы все хотите стать профессиональными художниками, - запомните: никто не должен брать пример с И.В. и учиться у него!! Он произнес это угрюмо, со скрытой угрозой в голосе. И тут я посмотрела на И.В. и увидела его. Не припомню что, какого цвета была одежда не нём, но это всегда были пиджак, и рубашка, заправленная в брюки, - все до крайней степени заношенное и покрытое многочисленными мелкими пятнышками масляной краски. В тот момент, сидя посередке банкетки, после слов В.З., казалось, он и не сидит вовсе, а висит над полом, опустив седоватую голову, чему-то улыбаясь и пристально разглядывая белые кусочки мрамора в цементном полу, он изо всех сил сохранял приветливую улыбку на лице. Рука его коснулась кармана, нащупывая коробку папирос и спички. Видно, ему хотелось встать и выйти, но он устоял.Мягко сутулясь в своем стеснении, он глядел в пол, а я всматривалась в глаза и не находила поддержки.
- Да что это такое твориться!! Что такое? Вскричал разгневанным голосом невысокий полнотелый мужчина. Работаешь, работаешь, мучаешься. Он достал из бокового кармана вязаного пуловера мятый платок и тщательным образом протер свою рыжую редеющую лысину. Он сильно был взволнован.
- Приезжают всякие соплячки откуда-то, выскочки, та припечатывают тут честных людей. И еще, - он прибавил,- я и не думал, что художники, находящиеся здесь, способны спокойно слушать весь этот вздор про художественный образ.
О, гневный дяденька! Я и не знала тогда, что это был Василий Егорович Панкратов (1928-2001) - маститый портретист. Я чуть не плакала , была растеряна, и никто не заступился за нас с И.В.Я посмотрела искательно всем им в глаза. Глаза были и серые, и карие, и безучастные и насмешливые, но все за полосой отчуждения. А мне хотелось сказать им всем: - Дайте время, потом видно будет, кто из нас прав вне регалий и званий.