Аннотация: - Тот, кто любит,- сказала бабушка с грустью,- поймёт и простит, Лизонька. Поймёт и простит!
Холодные дожди пятнадцатого лета
За окном влажно шуршало. Неспешно постукивали о подоконник тяжёлые капли. Закрой глаза, и окунёшься в осень. Холодный воздух, влажные запахи листвы, мокрых шин, земли, асфальта; застывший в беспробудной непогоде мир.
Ничто не предвещало беды. Учебный год остался за спиной, успешно сданы экзамены, впереди ожидались: день рождения, обязательная ежегодная поездка в солнечную Турцию, и целое длинное, светлое лето...
- Пойдём на кухню, Лиза. Поставь чайник... Нам надо серьёзно поговорить.
Глаза мамы, внезапно печальные и строгие, отозвались растущим холодком в груди. Что-то случилось!
- Ты уже не маленькая, дочь. Нет смысла говорить тебе неправду и дальше,- пальцы, комкающие салфетку, крашенные прозрачным лаком ногти.- Папа не в командировке. Папа ушёл от нас. Насовсем ушёл. Навсегда...
- К-как ушёл? Куда? Почему?!
- У него другая женщина. В мае она родила ему ребёнка, девочку... Мы не говорили тебе. Чтобы ты спокойно сдала экзамены. Восьмой класс - это серьёзно.
Мир рухнул. Экзамены! Папа уехал в длительную командировку... Иногда звонил, говорил, что всё хорошо, но вернётся не скоро, много дел. Врал, всё врал. Уехал? Бросил, ушёл. Предал! При чём здесь какие-то экзамены?!
В уши ворвался тревожный свист закипевшего на плите чайника.
Ни в какую Турцию, естественно, не поехали. Решили сдать квартиру на лето туристам, а самим уехать к бабушке во Всеволожск. Материальный вопрос просел, как выразилась мама. Она принципиально не хотела ничего просить у отца, лично проследила в тот же самый вечер за казнью его номера в Лизином смартфоне, после чего вытащила оттуда и выбросила вон прежнюю сим-карту, заменив её новой. И разом отсекла всё, что касалось отца: память, чувства, фотографии. Стёрла, вычеркнула, выбросила. И продолжила жить дальше, невозмутимая, как слон.
Если бы ещё не рыдала по ночам в подушку, думая, что дочь её не слышит...
Лиза слышала. Сама спала очень плохо. Но подойти к маме почему-то не могла. Это страшно, когда взрослый плачет. Не знаешь, что с этим делать, и какие слова найти, и просто подойти - как? Если на звук шагов каждый раз мама затаивалась, не откликалась, притворялась, что спит...
Всю ночь шёл дождь, к утру он затих, но небо оставалось низким и серым. Сводки Гисметео надеждой не баловали: дождём зарядило на весь месяц...
Преимущества центра: всё рядом. Можно много жаловаться на старый фонд, на проблемы с водой, с парковкой, на куцый двор-колодец, на зимние сосульки... А можно просто пройти по улице Пестеля мимо Пантелеймоновской церкви к Фонтанке и попасть в Летний сад. Просто так попасть. Пешком.
Сад долгое время находился на реставрации, сейчас он открыт и по нему можно гулять всем желающим бесплатно.
Они раньше часто гуляли здесь, мама, папа и Лиза. Каждые выходные, если позволяла погода. Потом хотя бы раз в месяц. Потом почти перестали, отец каждый раз отговаривался занятостью, и теперь понятно стало, почему.
В висках било мигренозным пульсом: как он мог, как он мог, как он мог?! Врать, предавать, - каждый день, каждый раз. А про командировку! Это же вообще! Смотреть с экрана скайпа,в глаза смотреть, и врать, что...
Как он мог?!
Молодые деревья стояли вдоль шпалер как часовые в зелёных мундирах. Мелкий серенький дождик тихо плакал с листвы на землю, на яркую зелень газонов, на красный гравий дорожек, разноцветные зонты, капюшоны, на непокрытые головы тех, кому не посчастливилось угадать дневную погоду.
Мужчина с коляской. Лиза прошла было мимо, потом будто толкнуло что, обернулась. А он как раз опускал прозрачный клеёнчатый полог, защищая спящего внутри малыша от редких капель. И его тоже толкнуло. И он обернулся тоже.
Жаром в лицо, ледяным холодом в сердце.
Два месяца друг друга не видели.
Встретились...
В голове всё смешалось пёстрым, больно ранящим водоворотом. И совместные прогулки по Летнему саду. И прежние походы, и поездки, и эта несостоявшаяся Турция, и будущее пустое четырнадцатилетие, и мамино судорожное дыхание по ночам в опустевшей спальне...
Развернулась и убежала. Как бежала, куда - не помнила. Очнулась на мосту...
Серое небо, серая Нева, серое половодье машин и зелёный айсберг учебного трамвая с колобками 'Добрых правил' на борту. Петропавловская крепость по правую руку, Марсово поле - по левую. Троицкий мост...
Долго стояла, вцепившись в ограждение, и дождь неспешно пропитывал волосы, одежду, мысли. Сорваться бы вниз, вниз, в свинцовые волны, и в них утонуть насовсем. Чтобы отец узнал. Чтобы понял, чтобы проняло его, чтобы осознал, как был неправ! Как не любил и не ценил свою Лизаньку... Он же её всегда называл именно так, правда? Лиза-Лизанька, Лизуша, золото моё и солнышко...
Солнышко.
Водолазы достанут разбухшее тело. В морге это тело уложат в гроб. И отвезут на Пискарёвку, в крематорий. Рентгеном на сетчатке проступила память: хоронили деда, полтора года назад. Привезли на кремацию. Там, во дворе, стояла очередь из гробов, каждый на специальной каталке на колёсиках. Два синих гроба, два жёлтых, один красный. Дедов синий поставили с краю, мать пошла в контору, оформлять документы, а остальные стояли во дворе... И открылись жуткие, гаражного вида, ворота. Сначала показалось, что за ними эта самая печь и есть. Но нет, там находилось нечто вроде зала ожидания, можно было увидеть 'очередников', заехавших туда раньше. Работник начал двигать туда каталки с гробами, одну за другой. Колёсики скрипели. Ветер трепал по воздуху специфичный запах, упорно пробивавшийся сквозь все эти чёртовы суперсовременные суперфильтры.
Вот пусть, пусть. Пусть так и будет. Махнуть через ограждение моста и - вниз... Отец придёт потом на Пискарёвку, и будет смотреть, и будет жалеть, что не уберёг, может, даже заплачет. Только ничего изменить, ничего поправить уже будет нельзя. И мама...
Мысли о маме хлёстко ожгли стыдом. Ох, и ду-ура... Маме-то за что?!
Она подняла голову к мокрому небу. Долго смотрела в серую хмарь, и дождь смывал с горячих щёк непрошеную соль.
***
Санкт-Петербург (Финляндский вокзал) - Мельничный Ручей.
Бабушка встречала на платформе. Бывшая гимнастка, она в свои под шестьдесят (восемнадцать плюс, как она сама выражалась) выглядела на отлично. Стройная фигурка, до сих пор - продольный шпагат без подготовки, и уголок на шведской стенке, по утрам бегала на стадионе и качала пресс. Кстати, Лизу гоняла насчёт физподготовки без пощады и без жалости, говорила внучке, что та ещё, время придёт, спасибо скажет старой бабке. 'Старая бабка' произносилось с отменной самоиронией. Тамара Игнатьевна, конечно же, была бабкой по факту наличия внучки, но вот уж 'старой' назвать её не поворачивался язык.
Лето во Всеволожске станет летом турников и кроссов, к гадалке не ходи.
***
Трудно сразу заснуть в другом месте, пусть даже это место - квартира родной бабушки, знакомая с ясельного возраста. Просто здесь, в комнате, всё, всё другое. Мебель, запахи, звуки, стены. Размеренное, старомодное 'тик-так' в коридоре. Влага из форточки, густо настоянная на запахе хвои: во дворе немало сосен. Белый орёл светящегося камня на тумбочке углового трюмо.
Не льётся в окна оранжевый свет уличных фонарей и не шумят привычно машины проспекта. Дом в стороне от трассы, во дворах, по ночам в квартире всегда темно и тихо. И тишина давит на не привыкшие к ней уши...
На кухне зашумел, нагреваясь, чайник. Дверь приоткрылась. Тихий м амин шёпот: 'Лиз, спишь? Чай будешь?'
Сплю, сплю, всем своим видом показывала Лиза. Лежу неподвижно, в обнимку с подушкой, значит, сплю. Отвечать не хотелось. Чаю не хотелось. Ничего не хотелось. И сна как назло ни в одном глазу...
Разговор на кухне из тихого полушёпота перерос в полновесную перепалку. Лиза навострила уши.
- Дура ты, Регинка,- сердито выговаривала маме бабушка.- Мало я тебя в детстве хворостиной потчевала!
- Мама, ты с ума сошла! Скажи ещё, этого выблядка себе забрать!
- Этот выблядок, как ты изящно выразилась - ребёнок твоего мужа. Любишь меня, люби и моих детей.
Отчаянный скрип стула, проелозившего ножками по кафельному полу кухни. Полувскрик-полурыдание:
- Мама!
- Регина,- вернулась в ответку насмешка.- Я тебе говорила, я тебя предупреждала, по-матерински, но ты упрямо сварила кашу по-своему. Расхлёбывай. И не забывай о Лизе.
- Вот уж о ком я помню всегда!- мамин голос звучал визгливо и зло.- В отличие от некоторых!
- Да? Тогда какое ты имеешь право запрещать ей видеться с отцом и сестрой? Она его дочь, в такой же мере, как и твоя. А та несчастная девочка - родная кровь. Кровь - не водица, Регина. Не водица!
- Мама! Хватит!!!
- Тише ты. Разбудишь...
Голоса свернулись в ватные шарики, забубнили на грани слуха. Лиза начала незаметно для себя засыпать. И вот уже приблизился мост над сумрачной Невой, пролетела над мостом с резким криком чайка. Ветер рвал волосы, не давал дышать. По мосту уходил вперёд мужчина с детской коляской, от неё, Лизы, уходил. 'Папа!'- крикнула она, но голос не прозвучал в сыром тумане, размывающем пространство между нею и мужчиной.
'Папа!'
Не обернулся. Сорвалась бежать, бежала из последних сил, сбивая ноги и дыхание, но при этом оставалась почему-то на месте, как приклеенная. Троицкий мост. Позади Петропавловская крепость, впереди Марсово поле. И уходящий, уменьшающийся на глазах силуэт. Туман перекрывал его, размывал, стирал, словно ластиком, капельками седого дождя, превращая мир в пустую непогожую серость.
'Папа!'
Тишина.
Лиза со всхлипом разлепила глаза, с трудом осознавая себя в комнате бабушкиной квартиры во Всеволожске.
В окно шарахнуло ливневым зарядом, забарабанило по подоконнику. В форточку ломанулось страшное чудовище, чёрное, как сама смерть. Ужас заметался по углам с диким визгом
Хлопнула дверь, зажёгся свет и чудовище на подоконнике обернулось здоровенным, промокшим под дождём до самых костей котярой. Это был не кто иной, как Васька собственной персоной, животное в высшей степени наглое и бесцеремонное.
- Паразит,- охарактеризовала кота бабушка.
- Напугал ребёнка, чтоб ему, - выразилась мама, присаживаясь к Лизе на кровать.- Сдать в мединститут на опыты...
- Ладно, мам, пусть живёт,- справившись с испугом, ответила Лиза; Ваську она любила.
Кота выкупали, вытерли полотенцем. Потом пили чай в молчании, а во дворе шептала, ругалась, стихала и взъяривалась вновь непогода.
Говорить было нечего и не о чём.
В коридоре громко тик-такали часы, отмеряя время.
***
Утро занялось серым и хмурым. Всё тот же дождь, моросящий по-осеннему. Мама уехала в город: работу никто не отменял. Лиза с бабушкой чистили в четыре руки яблоки на варенье. Яблоки были мелкие, недорогие, иногда попадались с 'мясом', то есть, с червячками. Протеины в подарок, так сказать. Два больших мешка.
Слово за слово, Лиза сама не заметила, как начала рассказывать про встречу в Летнем саду... Бабушка слушала внимательно, никак не комментируя, и Лиза осмелела. Обида и гнев подсказали ей немало жёстких слов, и они были высказаны.
- Ты бы лучше так не говорила, Лиза, - невозмутимо сказала бабушка.- Это слова твоей матери...
- А я с ней согласна!- запальчиво выдала Лиза.- Мама права!
- Ты просто не знаешь всех обстоятельств...
- Да какие там обстоятельства! Бабуль, ты что, на его стороне?.. Ты скажи, ты за него, да? С ума сойти!
- Почти,- поджав губы, ответила бабушка.
Она аккуратно отложила разрезанное на половинки, яблоко. Строго посмотрела на Лизу поверх очков.
- Тебе не 'ещё четырнадцать', Елизавета Павловна. Тебе 'уже четырнадцать'. Через неделю поедем забирать паспорт. А ведёшь ты себя как избалованный ребёнок, у которого отняли конфетку. Или этот... смартфон. Кстати, всех оповестила 'Вконтакте', что у тебя в доме случилось? И все поддержали тебя, не так ли? Как это по-вашему... накидали кучу лайков...
- Откуда ты...
- Интернет и мозги,- объяснила бабушка источник своих знаний.- Нам с тобой выпало жить в удивительное время, внучка. Плоды технического прогресса доступны любому, кто захочет, и у кого ещё не остыло любопытство.
Изумление до глубины души, иначе не скажешь. Избитое сравнение, но очень точно передающее Лизины эмоции. 'Вконтакте' и бабушка - это не укладывалось в одну линейку никак.
- Мать балует тебя, не понимая, что время для баловства прошло... А суть дела в том, что женщина твоего отца умерла в родах. Такое иногда случается. Остался ребёнок, девочка, твоя сестра. Твой отец не смог бросить новорождённого ребёнка...
Подслушанное ночью начало обретать смысл. 'Понять, простить... Что, ещё и выблядка этого себе забрать?' Мама отказалась принимать в семью чужую девочку. А кто согласился бы?!
- Ну, и отдал бы в детдом,- сказала Лиза.- Что такого, подумаешь...
Бабушка умела совершенно по-особенному внимать. Ей достаточно было услышать что-либо, чтобы это прозвучало глупо. Сколько раз Лиза испытывала на себе это убийственное сочувствие! Неприятно. Когда тебя держат за слабоумную и скорбят по факту отсутствия в твоей черепушке мозгов...
- Но... но... но... Но у неё же тоже есть родня. Пусть забрали бы её предки! В конце-концов, это справедливо!
- Её предки, как ты изящно выразилась, отказались. И даже на похоронах не присутствовали. Вот такие, Лиза, у нас с тобой дела...
- Зачем папа вообще с ней связался!
- Почему и зачем изменяют мужчины, хочешь спросить,- бабушка пожала плечами.- Кто как, лично же я считаю, что танго танцуют двое. В семье нельзя тянуть одеяло на свою сторону. Всегда надо искать какой-то компромиссный вариант, который, пусть и частично, но устроит обоих. Иначе кому-то из двоих может показаться, что другой лучше и достойнее родного. Всё познаётся в сравнении. Бывает, изменивший очень сильно сожалеет о своей ошибке. Бес попутал, как говорится. Проблема в том, что иногда от подобных ошибок рождаются дети.
- Понять и простить?- переспросила Лиза давешними мамиными словами.
Бабушка кивнула. Снова взялась за очередное яблоко. Большая кастрюля уже заполнилась на треть. Лиза на автомате взяла сахар и засыпала нарезанные ломтики. К утру яблоки дадут сок. Поставить на огонь, вскипятить, дать остыть. Потом снова довести до кипения. И снова позволить остыть. А уже на третий раз - вскипятить, разложить в стеклянные баночки и закатать крышки. Зимой с блинами или просто так, на хлеб с маслом, яблочное варенье - самое то...
- Я не могу,- сказала Лиза через время.- Не могу!
- Твой отец поступил по-мужски: он не бросил своего ребёнка в беде. А это дорогого стоит...
- Он бросил меня!- выкрикнула Лиза, и слёзы брызнули.- Предал, бросил! Из-за какой-то...
- Тебе четырнадцать. У тебя мама есть, и я...
- Тебе легко говорить, ба! А если бы дедушка изменил тебе?!
Деда Лиза помнила очень хорошо. Они с бабушкой прожили сорок пять лет вместе, и жили бы дальше, если бы он не скончался скоропостижно два года назад: не выдержало сердце... Они были образцовой парой, все об этом говорили неоднократно.
- Тот, кто любит,- сказала бабушка с грустью,- поймёт и простит, Лизонька. Поймёт и простит!
Она вновь принялась чистить яблоки. Лиза смотрела на неё в немом потрясении. Это что же получается тогда? Получается, и дед тоже?.. А как же тогда - сорок лет вместе, образцовая пара, непременные цветы на день рождения, на восьмое марта, бесчисленные фотографии, где они вместе, такие счастливые оба?..
- По молодости наломала дров,- нехотя призналась бабушка.- Хватило ума, опомнилась. В жизни, оно по-всякому бывает, Лиза. По-всякому. И очень хочется, чтобы хотя бы ты не наступала на те же самые грабли. Теперь у тебя есть сестра, Лиза. А вот кем она станет для тебя, наградой или наказанием, решать тебе. Не матери твоей и не мне. Только тебе самой.
***
Жгучее нежелание видеть отца переплавилось в такое жгучее желание его встретить. Получив паспорт, в тот же день Лиза уговорила бабушку пойти в Летний сад. Они долго бродили по гравийным дорожкам, но, ясное дело, не встретили никого. Попали под дождь, промокли до дрожи, но не встретили никого.
Отчаяние принимало на редкость неприятную форму. Лиза вдруг осознала, насколько огромен город: один человек в нём что иголка в стоге сена, встретить его, намеренно разыскивая, невозможно. Только если случай сведёт снова, только если тот самый, один на миллион, случай.
День рождения прошёл как под наркозом. Мама слышать ничего не хотела о примирении, пару раз Лиза пыталась поговорить с нею, и - без особого толку.
Несколько раз ездила электричкой из Всеволожска в Петербург. Пустые попытки... Город прятал отца и новорождённую сестру с той же непринуждённой лёгкостью, с какой свёл в тот памятный день.
И однажды на мосту, на Троицком мосту, над серой Невой и под плачущим небом взмолилась: помоги... Помоги, я же немного прошу! Всего лишь встретить дорогого человека, всего лишь встретить, поговорить. Соединить разведённый собственной глупостью мост...
Сквозь тучи на мгновение - впервые за два месяца нынешнего лета!- проглянула пронзительная синь и луч солнца упал на лицо, испаряя со щёк непрошенные капли. Сердце толкнуло радостной волной. Город услышал!
Ноги сами привели в один из укромных уголков Летнего сада. Он был там. Мужчина с коляской. Отец...
Обернулся на звук шагов. Смотрел печально и строго. Изменился за май-июнь-июль сильно. Поседел. Постарел...
Два быстрых шага. Заготовленные заранее слова так и не выговорились. Лиза ткнулась лбом в отцовское плечо, боль выплеснулась потоком слёз.
Ветер разодрал, расшвырял повисшее над городом серое одеяло, и солнце залило мир радостным теплом, изгоняя дождь и слёзы.
***
Через четыре года мама с папой подарили Лизе вторую сестру.