Его почему-то не любила бабушка. Мама отшучивалась детсадовской дразнилкой про жениха с невестой, которые тесто, и говорила, что с возрастом пройдёт. Я... Понимаете, это просто достало уже до самых печёнок! Ну почему, если девчонка дружит с мальчишкой, их обязательно лезут женить все, кому не лень?! Женьку я с детсада знала. Он в меня в первый же день шишкой кинул и в глаз попал, зараза. Ладно, к делу не относится.
Тепловозная улица, где жили Полесовы, тянулась вдоль железной дороги, разделявшей городок на две неравные части, старую и новую. Новая часть так и звалась в обиходе - задорожная. 'Пошли в кинотеатр на задорожную', и всем понятно, о каких местах речь. Тем более, что действующий кинотеатр в городе всего один. Был ещё 'Юбилейный', как раз в старой части города, но его не стало уже очень давно. Здание обветшало и полуразрушилось, стёкла выбили, крыша провалилась. Говорят, недавно выкупил землю какой-то застройщик, будет там небоскрёб строить. Синий забор вокруг уже поставили, но спецтехники что-то не видно и не слышно. Врут слухи, вот и всё.
Город - узловая железнодорожная станция. Здесь дорога разветвляется по нескольким направлениям. Нальчик и Алагир с Владикавказом - тупики, каждый в отдельности. Через Гудермес поезда идут на Буйнакск, затем, после Буйнакска, на Дербент. Через Червлёную - на Кизляр, дальше - на Астрахань... На вокзале висит огромная карта Северо-Кавказской железной дороги, изучена вдоль и поперёк: бывает, ждёшь электричку, а она опаздывает; делать нечего, - смотришь карту. Каждый раз что-нибудь новое находишь, между прочим. Кстати, терпеть ненавижу музыку c mp3-плеера через наушники. Она отвлекает, раздражает, мешает слушать дорогу ...
- Таисия!- доносится из гостиной.- Чем вы занимаетесь, Таисия?
- Ну, чего, бабуля...
Бабушка - учитель русского и литературы в прошлом, ныне - третий год как директриса Первой (и единственной) гимназии города. Понятно, гимназия для продвинутых. Я не продвинутая, но меня не спрашивали. Ни когда переезжали с Тепловозной на задорожную, ни когда переводили документы в бабулину гимназию. Когда папа шесть лет назад растворился в голубых подмосковных далях, он тоже меня не спрашивал. Мама тоже со своим дядей Жорой (блин, ну, и имечко, Жора! Сразу слово 'жрать' вспоминается!) того и гляди, распишутся без моего согласия. Такое вот я пустое место, на чьё мнение всем плевать.
- Мамзель Таисия,- строго выговаривает бабушка,- извольте выражаться литературно. Что означает 'ну, чего'?
Мамзель - это бабулин тараканчик.Я у неё мамзель с рождения. Маму зовёт мадамочкой. Младшую дочку, мою тётю Таню, - мадам Тáттиан. Папу не называла никак. Он ей тоже не нравился. Вот и доненравился, ага. Я думаю, свалил он от нас в том числе из-за бабушкиной неприязни, которую та не думала скрывать. Вот у тёти Тани хватило ума жить с мужем отдельно и даже в Минводах, за сотню с лишним километров от нас...
- 'Ну чего' в данном случае,- чинно говорю я, и тут же тонким писком врывается смс, от Женьки, - 'Привет, будешь?'. - Означает, бабуль, вот что,- а пальцы набирают ответ: 'Буду, привет',- лето в разгаре, ноль каторги, ноль напряга...
'Вискас захвати. Побольше'
'Опять?'
'Опять :-('
Шорох шагов едва слышен. Разговаривать со старшими и одновременно писать смски друзьям, разумеется, нельзя, но кто из нас не плюёт на запреты? Бабуле возжелалось поймать меня с поличным. Я успеваю сунуть телефон под попу, застать меня за преступлением не удаётся. У бабушки сердито перехватывает дыхание, но не пойман, не вор, и она ничего не может сделать.
- Не забывайте, мамзель Таисия,- сухо поджав губы, говорит бабушка,- У нас завтра поезд на Ростов. А у вас, милочка, конь не валялся. Не вижу энтузиазма в собирании чемоданов.
Это идиотическое 'вы' в последний год раздражало без меры. У всех предки как предки, а у меня средневековье какое-то! И энтузиазма нет, это точно.
В гробу я видела бабулину Испанию! В белых тапочках. Пофиг, что престижно сейчас это, модно. Прийти в школу в сентябре и этак небрежно веер фотографий: Мадрид, Венеция, Собор Парижской Богоматери... Да, да, собор не в Испании, как и Венеция, знаю, к чёрту!
Женька с отцом на Байкал ездит каждый год. Там своя компания из разных городов. Ставят палатки, ловят рыбу, варят уху на костре, расчехляют гитары... Вот где жизнь! Папа раньше тоже с ними ездил и меня брал, мелкая была, но помню, как там здорово. А эту вашу Барселону я видела...
'Зажралась ты, мать',- сообщил Женька, когда я рассказала о своём несчастье. Ну, с его точки зрения, возможно, и зажралась. С моей... Замнём, а?
Автобусом на Тепловозную улицу ехать через полгорода. Гораздо проще пройти наискосок, через лесопарк. Парк теснят новостройки, но 'козья тропа' вполне себе здравствует. Тропинка в лесу, вдали от широких дорожек для велосипедистов, мамаш с колясками и прочего гуляющего народа. С центральной аллеей тропа пересекается всего один раз, под железнодорожным мостом, и снова забирает вправо, через берёзки, к старой части города.
В парке, как всегда летом, живая тишина - шелест листвы, чирик воробьёв, долбёж дятла, карканье ворон... Лает вдалеке собака, с детской площадки несётся звонкий визг малышни, а то вдруг протяжно засвистит электричка. Так-так-так, так-так-так,- коротко простучат за деревьями колёса. И снова птичий гомон на фоне утихающего дробного эха.
За парком, через Тепловозную, стоят двухэтажные облупившиеся домики, лепятся к капитальному забору сортировочной станции гаражи. Низкие гудки большегрузных локомотивов приподнимают крыши, отдаются в распахнутых по случаю жары окнах глухим дребезгом. Голуби и вороны не шевелятся: привыкли.
Женьку нашла за гаражами, у древнего дуба, возле качелей, сделанных из верёвки и автомобильных камер, нашла по голосу. Женькин голос ни с чьим другим не спутаешь - бас линяющего тинэйджера, как он сам выражается.
- Тварь ты ушастая,- ругался друг.- Скотина безрогая. Самка кота!
Самка кота жмурила зеленущие глаза и зевала во всю пасть, демонстрируя отменное презрение. Неподалёку барахталось её семейство - шесть рыжих, в мамашу, милашек и двое чёрных бандитов. Чёрные были заметно крупнее и явно старше рыжих.
- Кис-кис,- сказала я, доставая вискас.
Женькина Мурка, зная подлую человечью натуру, прятала потомство в потайных местах и только потом ставила хозяев перед фактом: бегающих паразитов уже не утопишь. Котилась она исправно три раза в год. Дети у неё получались пушистые и красивые, их охотно разбирали люди.Но сегодня Мурка совершила неслыханное. Помимо своей шестёрки привела ещё двоих приёмышей, где только взяла.
- Погляди на них,- сокрушался Женька.- Абреки какие-то. Ты башкой думала, мать, за кого вписываешься?
'Мать' лениво чесала за ухом и дразнила хвостом 'абреков'.
- Дура блохастая,- в сердцах высказался Женька.- Привет,- это уже мне.
Я присела на качели, толкнулась ногой. Еле слышно заскрипела верёвка, мир поплыл, закачался... У Женьки круглое лицо, нос картошкой, крупные точки золотых веснушек на щеках и серые глаза. Он очень похож на отца, Петра Евгеньича, машиниста-инструктора, старательно ему подражает во всём, в разговоре в том числе. Эта его фирменная 'мать' оттуда же, от папы.
- На карьер?- спрашивает Женька и улыбается.
- Ага,- соскакиваю с качели.
Старый выработанный карьер давным-давно залили водой, получился пруд. Самое то по жаре. С обрыва кинуться в холодную воду, скребануть пальцами по дну, потом вверх, к солнцу, к воздуху... и обязательно повторить сначала! Главное, потом мокрый купальник тишком в стиральную, чтобы бабуля не просекла... Карьер - Место Ужасное, и за купание в карьере мне вломят порядочно. Я подумала об этом и забыла. Легче получить прощение, чем разрешение, верно?
Обходить сортировочную станцию было лениво. Всегда лениво и всем. Поэтому в заборе зияла дыра и народная тропа к той дыре вела широкая, утоптанная, по всему видно, зарастёт очень не скоро. На самой станции - вагоны, вагоны, вагоны, маневровые старенькие ЧМЭЗы, дальнобойные трёхсекционные большегрузы. Я всё гадала, чтó перевозят на платформах без верха, но с высокими стенками из сетки-рабицы. Воображение рисовало лошадей, коров, африканских жирафов... Пару дней назад увидала что. Автомобили. Обыкновенные легковые автомобили...
- По третьему пути проследует локомотив, будьте внимательны и осторожны,- сообщает динамик.- По третьему пути проследует...
Локомотив уже свистит, но его пока не видно за поворотом. Однако звук нарастает стремительно: скорость у локомотива что надо.
- Эй! Стой!
- Бежим!- дёргает меня Женька.
И мы бежим, подныривая под вагоны. Азартно ёкает сердце. Страшно, если вагон вдруг поедет, ещё страшнее, если поймают. Женьке батя всыплет ремнём, а мне... Мне бы лучше тоже ремнём, если честно. Но бабуля за то, что девочек бить нельзя. Бить нельзя, зато уничтожать тотальным бойкотом можно... Бойкот может длиться неделями, и всегда первой не выдерживаю я. Что, естественно, воспринимается как моё поражение; ненавижу!
Мы зажимаем рты ладонями, нас мучит адреналиновая одышка, но дышать в полную силу страшно. Вагон крупно дрожит: по третьему пути летит локомотив.
- Грёбаные мальчишки!- раздаётся злобный мат.- Лазят по вагонам! Чтоб их всех... Мать их перемать... и бабушку тоже!
Мужик ещё долго ругается, а мы загибаемся от нехватки кислорода. Лязг, тишина, снова лязг. Вагон дёргает, потом начинает плавно тащить.
- Женька!- перепугано шиплю я.
- Тих, мать, пусть отъедет подальше, там и спрыгнем,- шипит он в ответ
Тадах. Тадах-тадах.
- Да ну тебя, дурак, пошли!
- Сейчас, ещё чуток...
Тадах-тадах, тадах-тадах. Скорость растёт.
- А-а-а!- ору я, хватаюсь за дверь, и... не могу сдвинуть её с места, тут же липким холодом по спине, - неужели заклинило?!- Что зеваешь, помогай!
Женька бросается к двери. Вдвоём мы кое-как откатываем её и шарахаемся назад, в тёмное нутро вагона. Состав уже набрал скорость, не спрыгнешь.
- Женька, скотина!- убить его готова!
- Да ладно,- храбрится Женька.- На Заготзерно пошёл. Или на кирпичный... Не парься.
- А как я выбираться оттуда буду?!!
- Выберешься, не дрожи. Главное, чтобы не застукали!
Это точно. Чтобы не застукали... Колёса стучали, вагон кренило на поворотах. Пол был грязный и холодный, я подсунула под попу свою пляжную сумку, Женьке пришлось сесть так. Ну, ему проще, у него штаны, а вот мне...
- Слушай,- сказала я.- По-моему, он давно уже мимо просвистел. И мимо Заготзерна, и мимо кирпичного...
- Да ну,- отозвался Женька, но неуверенно.
Я схватилась за сотовый. Вне зоны доступа... Блин! Блин!!!
- Тормозит! Татка, тормозит!
Мы кинулись к двери. Вечерело. Воздух наполнился синевой, сверчали в траве насекомые. Это, знаете ли, длинное такое: 'Спать пора, спать пора, спа-а-ть пора'. Состав со скрежетом затормозился. Длинная кишка вагонов образовала порядочную дугу, подсвеченную алой зарёй: поворот. Далеко-далеко, у локомотива, горело багровое око семафора.
- Пошли,- решительно сказала я.
- Стой,- Женька едва успел ухватить меня за руку, я сердито выдралась, зла была на него до чёртиков.- Стой, Татка! Нельзя.... Давай сначала до станции доедем.
- Да иди ты!- обозлилась я.- Кто орал, что - подождём чуток, подождём, спрыгнем потом? Спрыгнули! Больше не надо!
- Дурак был,- легко согласился Женька.- Ты погляди, мать, это же перегон какой-то, степь. Пропадём!
- Ну тебя!- меня заклинило.- Езжай дальше сам, а я пошла!
Состав дёрнуло, потащило вперёд. Я сунулась в дверь. Женька перехватил, а руки у него что клещи. Вцепился, как бульдог, намертво. Я заорала, стала брыкаться, ругаться, Женька держал. В распахнутую дверь брызнуло синим - мимо пронесло семафор.
- Урод страшный, из-за тебя всё, из-за тебя!
Хрясь! Мне залепили по физии. Вагон дёрнуло, я с воплем шмякнулась на пол. (А могла бы и на обочину, рыбкой, башкой в насыпь, н-да...) Женька с натугой захлопнул дверь. И обрушилась темнота.
Не выдержала, разревелась. Ревела, ревела и ревела. Женька потом сознался, что тоже плакал. Только молча, и чтоб я не слышала. Врал, наверное. А может, и не врал. Он ведь перепугался не меньше меня.
Вагон несло всю ночь без остановок. Изредка проносились мимо шумные встречные, мелькал в щелях тревожный свет ночных фонарей. Состав не сбавлял скорость, явно не собираясь останавливаться. Мы с Женькой съели всё, что прихватили с собой на карьер - бутерброды, чипсы, печенье. Выпили пиво, головы слегка задёрнуло. И стало казаться, море по колено, трын-трава, остановится же этот проклятый вагон когда-нибудь! Тут-то мы и слезем, сядем в электричку и отправимся домой...
Женька включил фонарик на своём сотовом. Неверный белый свет метал на стенки нашей нежданной тюрьмы чёрные тени. Женька делал из пальцев всякие рожи, и мы смеялись, смеялись.
Потом села батарейка. Женька, обалдуй, вечно ходит с разряженным телефоном! У моего с зарядом оказалось получше, но мы решили его поберечь, мало ли куда приедем, без связи лучше не оставаться. В гулкой, холодной, мгновенно ставшей огромной, темноте глухо рокотали колёса. Я вытащила из сумки полотенце, набросила на плечи. Жаль, ноги слишком длинные, не укроешь их, как следует! А потом вскинулась: Женька!
- Замёрз?
- Не-а.
- Врёшь!
Короче, опять поругались. Потом сели спина к спине, попытались растянуть несчастное полотенце, насколько его можно было растянуть на двоих половозрелых, по женькиному выражению, оболтусов. Женькино короткое полотенчико подсунули под ноги.
Наверное, я задремала. Это был нехороший, муторный сон, я то проваливалась в него, и мне становилось хорошо и славно, потому, что снилось, как нежусь в своей собственной мягкой постели, а за окном - солнечное утро, вставать лень, но из кухни слишком вкусно пахнет, так что вставать надо... То вновь выныривала из дрёмы в тарахтящую по железной дороге реальность.
Где-то между этими провалами я вдруг осознала, что вагон больше не качается, не гремит и не скрипит, что стоит он ровно, без привычной дрожи, свойственной любому движению.
- Татка, вставай. Вставай, Татка,- тормошил Женька.- Станция! Большая станция!
Он спрыгнул первым, помог вылезти мне. Рядом с нашим составом стоял второй товарный, сплошные бочки. Из-под колёс бил тревожный оранжевый свет станционных фонарей. Над поездами, в синеющем утреннем небе, косо висел жирный месяц.
- Х-холодно как,- выдавила я, зубы стучали.
- А ты попрыгай,- предложил Женька и тут же подал пример.
Несколько минут мы бешено прыгали. Помогало не очень. Гудок, лязг, наш состав тронуло и плавно понесло мимо нас. Мы помахали 'нашему' вагону вслед, скатертью, мол, дорога.
- Где это мы, Жень?- спросила я.
- Не знаю,- отозвался он.- Поглядим...
- Электропоезд, следующий на Минеральные Воды, прибывает на четвёртый путь,- включился вдруг станционный динамик.- Электропоезд, следующий на Минеральные Воды...
- Женька, бежим!- подхватилась я.- Нам на Минводы надо!
- Погоди, а вдруг Минводы - это в обратную сторону?!
- Да ну нафиг, нет! Вспомни, вагон пёр всю ночь... а на какой скорости?
- Ну, шестьдесят км в час средняя... но, по-моему, там больше было...
- Ну! А сколько мы ехали? Сколько сейчас, по-твоему?
- Около пяти, электрички раньше не ходят.
- Во! Помножь на скорость! Нас далеко за Минводы вынесло! Бегом на четвёртый путь!
Нас спасло только то, что подбежали мы с хвоста электрички, и что народу была толпа... Контролёр изначально торчала где-то в первых вагонах. И на каждой станции перебиралась из одного в другой, по направлению к хвосту поезда.
Коноково, Овечка, Богословская, Зеленчук.
- Ваши билеты, молодые люди.
Я хватанула рукой сумку, чтобы достать кошелёк и заплатить за проезд. Рука загребла пустоту. Белые от ужаса глаза Женьки. Я забыла сумку в товарном вагоне!
Железнодорожная станция Невинномысская встретила солнцем, терпким, настоянным на запахах вагонов, электровозов и пирожковых воздухом. Электричка унеслась на Минводы, победно вереща. 'И скажите спасибо, что полицию не вызвала, попрошайки хреновы!'
- Сука,- выдохнул Женька, тоже, видать, вспомнил.
Я села на лавочку, уткнулась в рукав, больно, до солоноватой влаги, закусила губу,- не помогло! Слезы сжимали спазмами горло. Да что же это за невезуха такая! Ведь почти доехали! Ещё пара станций, и Минводы! А там тётя Таня нас бы встретила...
- Что, отстали от поезда?- сочувствующий женский голос.
Я даже не пошевелилась. Ну, отстали и отстали, какая разница... Пусть отстали, всё равно никто про теплушку не поверит.
- Вам куда надо-то?
- Станция Прохладная,- помявшись, ответил Женька.
- Пошли. Да пошли, чего сидите! Стоянка поезда сокращена...
Женька, не веря удаче, дёрнул меня за руку.
Наша внезапная фея не пожелала назваться. Была она худа, груба и не то, чтобы некрасива, просто - никакого макияжа, длинное лошадиное лицо, глаза красные от хронического недосыпа... Остервеневшая в бесконечных разъездах тётка. Я таких повидала в детстве, когда мы ещё ездили в плацкарте пассажирских поездов вместо люкс-СВ в скоростных.
Нам принесли булки. Что это были за булки! Самые вкусные булки на мире. Нет, самые вкусные булки во всей Вселенной и всех параллельных к ней мирах, вместе взятых! Мы с Женькой в них буквально впились. Жадно ели. Оказывается, успели проголодаться до потери пульса, но заметили это только сейчас. Горячий железный подстаканник обжигал, чай норовил выплеснуться на колени. Верхние боковушки после холодного железа теплушки казались царскими перинами. А плед? Я говорила про плед? Клетчатый, колючий, пахнущий так, как только и пахнут пледы в плацкартах. Самый лучший плед в мире...
Я теперь чётко понимала, что такое счастье. Это когда тебя унесёт в товарном вагоне к чёрту на рога, потом из электрички выпрут как безбилетника, а волшебная фея подберёт, накормит булочкой и уложит на мягкое, под тёплое одеяло...
Так-так, так-так,- негромко соглашались колёса.
- Спасибо,- поблагодарила я добрую женщину.
- Передай дальше,- отмахнулась она.
- Что?
Видно, у неё было хорошее настроение. Она подоткнула мне плед и пояснила:
- Получила добро, передай его дальше. Потом сама кому-нибудь вот так же в безвыходной ситуации поможешь...
Я уже не слышала её, глаза слипались. На соседней боковушке устраивался Женька... Отчего-то вагон шёл на Нальчик полупустым, мест было много.
Не знаю, как Женька, а лично я благополучно проспала всю дорогу. Разлепила глаза от грубого голоса проводницы:
- Прохладная. Станция Прохладная... Как постель складываешь, идиот? Кто так складывает? Скомкают, как в задницу, а ты потом разбирай!- и грянул скандал.
Тамбур пах сыростью, темнотой и почему-то кошками.
- Приехали,- бледно улыбнулся Женька.
- Влетит тебе,- посочувствовала я.
- А тебе не влетит?
Я только вздохнула. Сегодня поезд на Ростов и самолёт в Испанию. А может, бабуля меня накажет и в Испанию с собой не возьмёт? Отправит, скажем, в Минводы, к тёте Тане... Вот было бы хорошо!
Я стояла в коридоре, держалась за поручень. У бабули сработала интуиция садиста, она решила не оставлять меня на попечение тёти Тани. Сказала, едем в Испанию, вот мы, провались всё сквозь землю, и едем в Испанию. Вагон скоро тронется... Хороший вагон, фирменный. Купе - люкс, двухместное. Ковры на полу, светильники под старинные фонари. Туалеты наверняка вылизаны до зеркального блеска. И проводницы такие подтянутые, стройные, фотомодели вежливые, улыбаются. Такие ни за что не подберут на вокзале отставших от поезда подростков. Как же! Оскорбить атмосферу фирменного вагона какими-то беспризорными грязнулями...
В атмосфере нашего с бабулей купе легко можно было морозить тамбовских волков. Антарктида! Градусов этак на минус девяносто. Представляете теперь, что ждёт меня в Испании? Даже думать не хочется. Только бабуля зря полагает, что я сдамся первой, как всегда. Я же слышала её разговор с тётей Таней...
- Нет, мадам Тáттиан,- чеканила в скайп бабуля.- Я не могу оставить у вас Таисию. Вы, простите, беспозвоночное, милочка. Из вас совьют верёвки, Таисия же пропишется в комнатах у этого быдла... Принесёт ещё в подоле, наплачемся.
Это Женька в её понимании быдло. Женька, мой друг, друг, можно сказать, с пелёнок, Женька, который всегда поддерживал меня, как бы плохо мне ни было, Женька, который... Женька, которого... да просто Женька и всё! И вообще, что-то раньше, когда мы сами жили себе на Тепловозной, быдла вокруг никакого не наблюдалось. Правильно говорят, хочешь испытать человека, дай ему богатство и власть.
Бабуля испытание не прошла, очевидно. Как и мама. Мама на меня так орала... Страшно вспомнить. Не знаю даже, что лучше, бабулино ледяное молчание или мамин истошный ор. А, главное, они всё про меня лучше меня самой знали! В подоле принесу, блин. Как будто я ничего не знаю о средствах контрацепции, это раз. А два,- будто я в самое ближайшее время непременно собираюсь заняться тем, от чего дети бывают! Сейчас прям. То есть, надо будет - займусь, не проблема. И спрашивать никого не буду, тем более, мама у меня тоже не спрашивает, когда Жору своего ненаглядного принимает, но блин, блин, блин, блин! Блин!!! До вас не докричишься, дорогие мои, родные люди! Между мной и вами железная стена. Броня! Не прошибёшь. И ставила её не я.
Поезд плавно тронулся. Поплыл мимо перрон с встречающими и провожающими. Я знала очень хорошо, как будет дальше. Вынырнет из города автомобильная дорога, пойдёт параллельно, потом пересечёт нам путь переездом, а дальше потянется Тепловозная улица. Знакомые жёлтые домики, гаражи, сортировочная станция. Женька наверняка выйдет за сортировочную, к насыпи, чтобы помахать рукой... Он же знает, когда отправляется скорый на Ростов.
Он и вышел. Я увидела его заранее, потому что смотрела по ходу поезда. А дальше...
Дальше, наверное, судьба. Иначе не скажешь. Я бы никогда не решилась на то, что сделала в следующий миг.
Я дёрнула стоп-кран! Визг тормозов разодрал уши в клочья. Мотнуло по коридору к тамбуру. Я ждать не стала, выскочила, распахнула дверь и сиганула вниз, не глядя. Побежала по камням, спотыкаясь, роняя тапки:
- Женька! Жееенькааа!
Скорый тяжко вздохнул, выпуская воздух из тормозной системы. И тронулся дальше, стремительно набирая ход...
Мы сидели на обрыве, свесив ноги, и внизу под нами рябил солнечными бликами пруд, сотворённый из старого карьера. В траве трещали воробьи, дёргая жёсткие бодылки, на воде гагакали налетевшие с домашних подворий гуси. А над горизонтом, за синими холмами предгорий, горел ледяными вершинами Кавказ - вся горная цепь, от Эльбруса до Казбека...
- Слышь, Женька,- сказала я, болтая ногами.- Я тут подумала... Уговорить тётю Таню отпустить меня с вами на Байкал! Деньги попрошу взять из того, что бабушка перечислила на моё содержание до конца лета... Она-то нормальная! И вас прекрасно знает.
- Ага,- согласился Женька, осторожно ёрзая на свёрнутом полотенце,-Здорово будет, мать, если ты с нами двинешь!
Сидеть ему ой как неприятно. По той же причине он не купается сегодня вместе с остальными ребятами, и я не лезу в воду тоже, из товарищеской солидарности. Наворотили оба, обоим и отвечать.
- Только с тётей Таней пусть твой батя договаривается,- предупредила я.- Меня она слушать не станет. Они её наверняка накрутили...
Они - мама с бабушкой, естественно. Легко как-то так получилось у меня это 'они'. Страшновато сосало под ложечкой: они. Вот теперь есть они, а есть я. И это уже не склеишь.
- Тат, к бате пока лучше не подходить,- предупредил Женька.
- Злой?
- Ещё какой...- его рука невольно дёрнулась к пострадавшему месту.- Надо подождать. На Байкал мы поедем только в августе...
- Ага. А помнишь, как ты в вагоне говорил, что подождать надо?
- А ты сдуру в степь едва не ломанулась!
- А ты тени своей испугался!
- Кто испугался, я?
- А не помнишь будто? Когда фонарик включил!
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались как ненормальные, до слёз. Пережитый ужас уходил в прошлое, превращался в приключение, в иронию судьбы, в нечто донельзя смешное.
Мы поехали с Женькой на Байкал в то лето. Потом ездили ещё, раза четыре. Каждый год ездили, полесовская традиция, однако. А вот этим летом останемся. Но, право же, скорое рождение Марии свет Евгеньевны - УЗИ показало, что будет девочка,- причина вполне себе уважительная...
