Старый Джек жил на приличном расстоянии от города. Место, где стояла его хижина, нельзя было назвать лесом. Да оно и не было им в полном смысле слова -- так. Небольшое скопление деревьев где-то 500 метров в диаметре. Зато этот небольшой круг являл собой настоящую чащу, в глубине которой, а именно в самом ее центре, и обитал новый знакомый Сашки и Вовки.
Каждый вечер они преодолевали километровое расстояние от города, после чего пробирались еще около двухсотпятидесяти метров через прочное сплетение ветвей, царапая в кровь свое тело и сдирая начавшие заживать болячки от прошлой экспедиции к Джеку, - скважине, из которой мощной струей наружу вырывался нескончаемый поток ужасов.
Хотя нет, нескончаемым он казался поначалу, когда обведенных в кружок крестиков на столе Джека не стало больше тех, что еще не обвела красным фломастером его дрожащая рука, тех, которые еще не успел поведать молодым слушателям его дребезжащий голос.
И вот, казавшийся таким далеким, настал вечер последнего прослушивания. Ибо Старый Джек (так звучало прозвище, данное старику ребятами по аналогии со всем известным Джеком-Потрошителем) должен был рассказать о последних двух убийствах, совершенных им в течение жизни, не считая тридцати четырех уже рассказанных. Затем последует ритуал "округовывания" (выражение самого Джека) крестов. И все! Каюк -- скучные дни в тихом-маленьком-провинциальном-городке.
Если Сашку такая перспектива пугала, то Вовка сразу после первого посещения Джека подумывал больше не наносить ему визитов никогда ("Противно мне слушать бредни старого дурака!"), но удерживал его от этого поступка несомненный авторитет Сашки ("О, да ты у нас еще и трус, Вовик!"), который был старше него, одинадцатилетнего, на целых два года. Смущало, правда, то, что Сашка не просто хотел выслушать пару историй Джека, а делал это с каким-то фанатичным рвением. Как-то раз Вовка видел по телевизору, как мусульмане совершают паломничество к своим святыням. В случае с Сашкой все было до безобразия похоже -- тот же безумный взгляд, те же нервные, излишне торопливые движения, - только святыней был старик. А там, черт его знает, может и его истории.
Наконец они вышли к хижине Джека. Только сейчас Вовка заметил, что деревья отступают от дома на несколько метров и по какой-то странной причине не хотят подступать ближе. Может быть, старый пердун ходит, пока нас нет, вокруг дома и выкапывает свежие ростки? А что ему еще делать, ведь из этой чащи и тропинки-то никакой нет?
Сашке было не до размышлений, он уже взобрался на крыльцо и барабанил ногами в дверь, которую на первый взгляд можно было запросто снести неудачно чихнув, но она в очередной раз продемонстрировала обманчивость такого мнения о себе и стоически сносила столь бесцеремонное отношение, хотя ее повизгивания и поскрипывания говорили о том, что это стоит ей немалых усилий.
Когда Вовка подоспел к месту сражения и намеревался поддержать друга в нелегкой борьбе, бастион уже пал -- на пороге со своей неизменной вымученной улыбкой-ухмылкой стоял Старый Джек. Добрый скрюченный старина Джек собственной персоной!
Далее все происходило, как обычно: они входили в провонявшее мочой жилище, Джек усаживал их на шаткие табуретки возле стола, так, чтобы взгляд постоянно падал на крестики. Было в этом созерцании нечто мистическое. Ребята никак не могли отвыкнуть от мысли о том, что они находятся на кладбище. И пришли они не просто так, постоять, посмотреть, а за тем, чтобы насладиться эксгумацией историй.
Джек, покряхтывая, уселся на стул, который находился по другую сторону стола и, прижав большой палец к предпоследнему крестику, начал (как-то чересчур торжественно) рассказывать:
--
Мне было 50, когда я совершил это убийство...
И снова понеслись картинки. Сначала все происходило так, будто они просматривают фотографии, но по мере того, как рассказ подходил к концу, фотографии превращались в кадры и крутились все быстрей и быстрей. В конце все это смотрелось как кино. Что и говорить, Джек был великолепным рассказчиком.
Вот воображение ребят выдало финальную картинку-фотографию убийцы, мелкими кусочками шинкующего свою жертву. Кровь повсюду: на стенах, на полу, даже на потолке, и, конечно, на его мерзкой роже, где застыло само безумство.
Произнеся свое "кхе-кхе, конец", Джек замолчал. Рты у Сашки с Вовкой, открытые от переизбытка впечатлений, потихоньку закрылись. Однако, закрытыми быть долго им было не суждено, так как старик сказал вдруг - как бы невзначай - такую вещь, от которой они вновь распахнулись.
--
Слушайте, ребятки, все, что я вот сейчас рассказал, вранье. Ну, конечно, если вы не хотите называть это таким грубым словом, тогда вымысел. И эта история, и много других, которые я вам рассказывал, родились вот здесь, - Джек постучал пальцем по своему виску. - Правдивая только первая. Вы помните?
Еще бы, разумеется, они помнили! Какая глупость спросить у ребенка о том, не забыл ли он чего-нибудь. Просто глупость всем глупостям! Дети помнят все: помнят, как мать поет им колыбельную; помнят (особенно ярко), как взрослые ребята из соседнего двора раскручивают кошку за хвост и с визгом "первый пошел" запускают ее в небо. Они помнят все, всех, всегда! И, скажите пожалуйста, возможно ли забыть когда-нибудь историю о том, как десятилетний мальчик до смерти забивает старика маленьким молоточком, каким обычно вколачивают гвоздики при смене стекол в окнах?! НЕВОЗМОЖНО!!!
Джек встал из-за стола и начал суетливо рыскать по комнате. Вскоре он остановился, многозначительно поднял указательный палец вверх, после чего, похлопав по карману, извлек оттуда красный фломастер. Перегнувшись через стол, старик обвел предпоследний крестик.
Все это время ребята сидели не шелохнувшись.
Первым из оцепенения вышел Сашка:
--
Ты, старый говнюк, нам все это время врал! - Он вскочил на ноги, вдавливая кулаки в поверхность стола. - Мы лазили через эти гребаные заросли, чтобы послушать очередное вранье! Если бы нам так сильно захотелось этого, мы просто включили бы телевизор.
--
Так, значит, ты ходил, чтобы слышать правду, - спросил Джек. - Ну, тогда все в твоих руках. Он выдвинул ящик стола и достал нож, перевернул его и с силой воткнул в сантиметре от Сашкиных кулаков. Острие пришлось в самый центр последнего креста.
--
Чего же ты ждешь, сосунок? Ты, наверно, боишься, - Джек уже не говорил, а орал. - Что, кишка тонка?
Только сейчас до Вовки дошел смысл сказанного стариком. Он вскочил со стула и ринулся к двери. Старик сделал шаг в сторону, преградив ему таким образом путь.
Сашка продолжал стоять на месте, тупо уставясь в место, где стоял секунду назад Джек. Уголки его губ дрожали.
--
Прикончи Этого мелкого засранца! - Голос старика наполняла неизвестно откуда взявшаяся властность и сила.
--
Санек, пошли отсюда. - А вот голос Вовки дрожал. - Ты слышишь меня, пошли!
Сашка опустил взгляд на пол. Брови его, как-будто от сильного изумления, взлетели вверх, а на губах внезапно появилась ухмылка, позавидовать которой мог сам Сатана.
--
Нет уж, надо продолжить историю.
Вовка не мог поверить своим ушам. Его друг говорит такие слова. Нет, он не просто говорит, он действительно хочет убить его. Друг, с которым они вместе смеялись в кинотеатре над особо удачными эпизодами комедий, с которым в первый раз попробовали курить. И этот друг хочет, на самом деле, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочет, убить Вовку.
Выдернув нож из стола, Сашка стал приближаться. Вовке ничего не оставалось делать, кроме как пятиться.
Джек стоял у стола, опершись на него рукой, и сверлил своими бесцветным взглядом Сашкину спину.
Вовка продолжал пятиться, изо всех сил надеясь, что сзади вместо бревенной стены окажется какой-нибудь потайной выход или щелочка, через которую он мог бы выбраться наружу из этого ужасного дома. А там уж он точно убежал бы. И чихать он хотел на то, что Сашка бегает гораздо быстрее него. Все равно убежал бы. Ох, как бы он бежал...
Ради Бога, случись хоть что-нибудь!
И "что-нибудь" случилось - Вовка наткнулся спиной на какую-то палку. Ружье! Интересно, а оно заряжено?
Руки его метнулись за спину, схватили ружье... и вытянули вперед то, что на поверку оказалось маленькой саперной лопаткой. Ничего, тоже оружие.
Сашка, пожалуйста, не делай больше ни шагу, потому что я раскрою тебе череп этой маленькой лопаткой! Пожалуйста, не подходи!
Но он подходил. На лице играла все та же ухмылка - зловещая... и вместе с тем идиотская.
Вовка поднял свое оружие над головой, но и это не произвело должного воздействия, - Сашка все упрямо шел вперед.
Внезапно он резко дернулся. Это и решило его судьбу. Лопатка вонзилась в то место, которое у грудных детей называется родничком, и довольно плотно засела в черепе.
Сашка упал на колени, выронив нож отчего-то прижав ладони к ушам, выдал нечто, вроде "укх", закатил глаза и завалился на бок. Некоторое время его грудь прерывисто вздымалась и опускалась, потом дыхание прекратилось.
Вздрогнув, и по всей видимости, как и Вовка не веря в только что произошедшее, Джек ринулся в атаку голыми руками. Пока старик неуклюже бежал, Вовка успел поднять нож, выпавший у Сашки из рук и, сделав шаг навстречу, выставил его вперед в чуть согнутой в локте руке, но, видя, что Джек и не собирается останавливаться, а прет напролом, как-будто в руках у Вовки и нет никакого ножа, воткнул его тому в живот со всей силой, вложив в удар свой страх.
Нож вошел почти по самую рукоятку. Однако старик и не думал умирать, истекая кровью. Он вцепился своими пальцами в шею Вовки и начал душить его.
В глазах у Вовки сразу потемнело, но он по-прежнему не хотел расставаться с жизнью. Легким каким-то чудом удавалось протискивать через горло немного воздуха.
--
Да сдохни ты, сволочь мелкая! Сдохни! Сдох-ни! Сдо-хни, - кричал старик, колотя Вовкиной головой об стену.
--
В голове Вовки слова старика звучали то растягиваясь, приобретая басовую насыщенность, то и вовсе исчезая. И все это сквозь гул в ушах. Боже, какой неимоверный гул!
Джек немного ослабил хватку.
Вот тот Вовка и осознал, что нож все еще у него в руках, и это его единственный шанс выжить. Он начал тыкать им в пузо старику. Но сил оставалось слишком мало, поэтому нож входил где-то на два-три сантиметра, не больше.
Руки старика снова сдавили шею.
Вовка, прижатый к стене, через полузабытье, куда он опять погрузился, считал удары. Раз, два, три...
Очнувшись, он огляделся по сторонам и увидел два тела, лежавшие рядом с ним на полу. Горло невыносимо болело.
Джек все еще был жив, хотя дышал уже как и Сашка перед смертью.
В комнате воняло парным мясом и дерьмом. Вовке сразу вспомнилось, как он с отцом разделывал свинью. Запах был абсолютно одинаковым.
Вовка сглотнул. Слюна прошлась по горлу наждачной бумагой.
Пошатываясь, он встал и пошел к двери. Каждый шаг отзывался тупой болью в голове, в глазах рябило.
Подойдя к двери, он услышал сдавленный шепот. Обернувшись, Вовка увидел, что голова Джека повернута в его сторону, а губы старика шевелятся.
Вовка зачем-то кивнул, постоял немного, облокотившись на дверь, и пошел обратно. Приблизившись вплотную, он оглядел пространство вокруг истекающего кровью старика и, увидев, что возле него нет ничего, что могло быть использовано в качестве оружия, сел на корточки. Теперь шепот Джека стал отлично слышен.
--
Слушай меня внимательно, - прошептал старик. - Там, в углу, люк... в подвал. Там... у меня большой подвал... хватит еды...
Вовка чуть не рассмеялся. Неужели старик думает, что он будет праздновать свою победу? Подумаешь, слазил в подвал, достал жратву и закатил пир в одной комнате с трупами.
Старик улыбнулся, словно прочитав мысли Вовки.
--
Поставь еще один крестик на столе и закопай нас. - Джек судорожно вдохнул. - Там, за домом, яма. Правда, одна. Ну ничего, я не обижусь, а ему, - он махнул головой в сторону Сашки, - уже все равно... Закопай. Ты же не хочешь, чтоб твоя мать узнала, что ты стал... Джеком.
Старик захихикал, подавился собственным смехом, закашлялся и умер...