То ещё времечко наступило! Наступило и встало, замерев. И солнце замерло, присев за горизонт. Именно так - присев. Как человек, затаившийся в окопе, оно притаилось за линией неба, за самой кромкой. Приятные вечерние сумерки, когда прямых солнечных лучей уже нет, но ещё светло, длились уже третий час. Впрочем, жителей Деревни это не очень-то озаботило. Только старик Требеззубец чего-то там шепелявил про "конец света". Деревенские вообще были очень спокойными людьми: место обязывало. Место краше этого трудно было вообразить, при всём старании. В Деревне не было улиц; дома стояли в россыпь, соединённые извилистыми тропинками, между которыми росла густая короткая травка. По сравнению с этой изумрудной травой, любой разухоженный англицкий газон и рядом не лежал. Прогуливаться меж неё по тропинкам было одно удовольствие, а поваляться на ней - другое. Когда какой-нибудь приезжий спрашивал:
"А почему у вас нет прямых тропинок? Так ведь удобней и быстрей".
Ему отвечали:
"По прямым не так гуляется. Ну а ежели чего к спеху - дак ноги в руки, и аллюром, батенька, аллюром".
Такой же славной травкой был укрыт пологий, почти незаметный, спуск от Деревни к Озеру. Это было большое, слегка вытянутое, спокойное озеро. Вокруг Деревни и по бокам Озера росли небольшие группки берёз, по четыре-пять - в самый раз, чтобы заблудиться, если будет на то желание. На другом берегу Озера начинался настоящий, большой лес. Он пролегал до самого горизонта. По большей части лес был хвойный, но местами в нём росли берёзы и осины. Поэтому осенью, когда в тёмно-зелёной массе леса появлялись проседины красных и жёлтых листьев, зрелище было неживописуемое. Вот за этот лес солнце и присело.
Митька, стриженый ёжиком пацан, развалился на траве посередине спуска к Озеру. Он был слегка озадачен происходящим - стрелки часов уже подползали к двенадцати, а на улице засветлынь небывалая. Он ещё раз взглянул на небо. Там не было ни облачка; только самолёт... висел на месте как прибитый, превращая небо в огромную фотографию. Митька размышлял с лёгкой тревогой: "Если эта махина рухнет в озеро, пронеси лихая, умоемся мы тогда с купанием и с рыбалкой. Да и в лес если слетит - дров наломает немерено". О том, что самолёт может упасть на Деревню, думать вообще не моглось. Не хотелось думать и о тех, кто находился (или насиделся) в самолёте. Митька не представлял, что можно ощущать, находясь в самолёте, который вдруг тормознулся в полёте, как автобус у остановки. Сумбур мыслей: "Так не бывает! Щас упадём! Кто-то выходит? Мне через одну". Митька хмыкнул:
"Бред!"
Со стороны Деревни подошла Лиза - премилая девочка, одетая с кукольной аккуратностью. Она села рядом с Митькой и посмотрела на небо.
"Жуть, какая", - произнесла она тихо.
"Не то слово, - согласился Митька. - Не то слово".
Немного помолчав, Лиза спросила:
"Как ты думаешь, что происходит?"
Митька пожал плечами:
"Без понятия. Такое ощущение, что время остановилось, а мы не замерли. Странно всё это. Очень странно. - Потом он добавил: - А погодка - класс!"
Лиза хихикнула:
"Да уж. Клёво!"
Вскоре они встали и пошли к Деревне, откуда доносился гул возбуждённых голосов. Это старик Требеззубец поднял всё же бучу над всей Деревней. Где только силы взял. Брызгая слюной, старик орал что-то о покаянии, о дороге к храму, при этом, почему-то, тыча рукой в сторону водокачки, стоящей на краю деревни. В общем, веселил народ во всю мочь.
Неизвестно, кто первым прозвал старика Требеззубцем, но известно почему. По причине старости, у него осталось всего три зуба - два внизу и один вверху - которые, к тому же, объявили о полной автономности относительно друг друга. Из-за этого характер у старика был препротивный, и сейчас проявлялся во всей своей некрасе.
Наконец Гошка, здоровый белобрысый парень, гаркнул баском:
"Эй, старче, охолонь! Будя народ мутить. Ты глазёнки-то продери. Свет и не думает кончаться. Уже полночь, а свет вот он, туточки".
Требеззубец попытался оскалиться на нахального юнца, но только выронил язык. Затем он ткнул пальцем в небо и замерший на нём самолёт.
"А энтот чаво тута делает? Забыл куда летел?".
Гошка пожал плечами:
"Техника. Мало ли чаво".
Какой-то пацан хихикнул:
"Ну да. У него горючка кончилась, а до заправки он не дотянул, заглох. Его бы с толкача завести, да..."
Ещё немного погалдев, люди начали расходиться. Митька и Лиза были отловлены родителями и, несмотря на все доводы, мол "ещё светло", отволочены по домам. Там их ткнули носами сначала в часы, потом в ужин, а затем уложили спать, поплотнее занавесив окна. Несмотря на светлость на улице, все деревенские полегли спать. Только старик Требеззубец сидел у окна в ожидании то ли знамения, то ли пришествия. Но, в конце концов, он закемарил, и проспал таки пришествие.
А с утречка к Деревне пришествовал Дракон, и заявил о себе жутким рёвом. Немолодая женщина, спозаранку работающая на огороде, с напряжением разогнула поясницу, подняла голову и раздражённо спросила:
"Чё орёшь, аспид? Чаво надо?"
"Созывай народ, бабка, - проревел Дракон. - Будем мой вопрос решать".
В ответ женщина возмущённо завопила:
"Ты каво энто бабкой назвал, охальник?! Рожа ты бесстыжая! Вот я тебя щас!", - она замахнулась на Дракона граблями.
Дракон раздражённо ударил хвостом по земле; так сильно, что женщина аж подпрыгнула.
"Зови!"
Но народ уже сам начал собираться, с интересом разглядывая Дракона. Когда людей набралось достаточно, по мнению Дракона, он кашлянул и начал:
"Значица так. Я пришёл обложить вас данью. Это значит, что теперь вы должны кормить меня дважды в день, а раз в месяц приносить мне в жертву красивую девушку".
"А под хвостом тебе не почистить, ящер? - крикнул Гошка. - Ишь ты, на девок он губёнки раскатал. Перетопчешься".
"Не хами, - спокойно сказал Дракон, - заломаю".
"Ну да, - буркнул Гошка, - если догонишь".
Тут вперёд вышел Семёныч - староста (хоть и не очень старый). Сплюнув себе под ноги, он спросил:
"А ежели мы откажемся платить такую дрань, чё тады?"
"Всех сгною", - мрачно пообещал Дракон, но получилось как-то не очень убедительно. Поэтому для пущей убедительности он снёс хвостом старую водокачку. Семёныч хмыкнул:
"Ладно. Насчёт хавчика мы чево-нибудь принадумаем. А насчёт девок - оближись и забудь. Самим мало. - Он хотел отойти, но потом снова обернулся к Дракону. - Да, кстати, за водокачку - спасибо. Давно её снести надо было", - сказал он ошалевшему Дракону, и пошёл к остальным мужикам. В ответ Дракон только громко сглотнул.
Действительно, у деревенских всё никак руки не доходили снести эту рухлядь. А тут один момент - и осталось только мусор подмести. Поклон в пояс.
Вдруг к Дракону, слегка опасаясь, вышла Лиза (видела б её мама - головёнку бы отвинтила) и, смущаясь, спросила:
"Господин Дракон, а чем вы до этого питались?".
"Что попадётся, тем и питался. Чем попало, в общем, - вздохнул Дракон. - Я на таких харчах язву себе нажил".
"Болит?", - сочувственно спросила Лиза.
"Иногда, - признался Дракон. - Особенно после острого".
Что имелось в виду под "острым" Лиза выяснять не стала. Вместо этого она спросила:
"А девушки вам зачем?".
"Ну, так, это, - смутился Дракон, - деликатес. Говорят". - Он кашлянул.
Ему очень хотелось признаться этому милому созданию, что на самом деле он в жизни не съел ни одной девушки. Правда, ему довелось однажды понюхать одну девицу; после этого он полдня не мог прочихаться от её духов. И ещё ему было стыдно. Очень стыдно. Он стыдился того, что пытается запугать таких милых людей. Он очень стеснялся признаться, что на самом деле он предпочитает питаться капустой и сладкой тыквой. Он был - неправильный дракон. Изгой. Из-за вегетарианской диеты он не мог пыхать огнём. За то, что рыцарям и их дамам он предпочитал кабачки с укропом, сородичи выгнали его взашей. И вот уже пять веков он был, так сказать, драконом с волчьим билетом (или, скорее уж, с заячьим, но с таким тем более - никуда).
Однако вскоре все его кулинарные наклонности прояснились, когда его спросили о том, что он хочет на завтрак. Это всех успокоило и даже развеселило. Гошка, смеясь, говорил:
"Так сразу бы и сказал, что вегетарианец. А то навёл понтов по самое "некуда". Запужать хотел. Да у нас с прошлой зимы две кадки квашеной капусты стоят. Пробовал когда-нибудь?". - Дракон отрицательно мотнул головой.
"Во! - продолжил Гошка. - Распробуешь, так потом тебя от неё за хвост не отволочёшь. Паль...". - Тут он замялся, не очень представляя, какие это "пальчики" оближет Дракон.
Митька, стоящий рядом с Лизой, спросил Дракона:
"Как по вашему, что происходит? Кажется, что всё, кроме нас, остановилось".
"Даже не знаю, - ответил Дракон. - Никогда такого не было. Да и вас тут не бывало. Или меня здесь. - Он взглянул на висящий в небе самолёт. - Признаться, мне не понятно, как это летает; а уж как оно умудряется висеть на одном месте, не махая крыльями, ума не приложу". - Ребята сдавленно хихикнули.
И вот тут понеслась нелёгкая.
Ну конечно это был старик Требеззубец. Проснувшись и увидев у околицы такую зверюгу, он вооружился кухонным ножом, и огородами пробрался в тыл Дракону. И вот он сиганул ему на спину, крича что-то про "адова зверя", которого надо "изгубить". Конечно, ножик тут же обломался об драконью чешую, от чего старик пронзительно завизжал. Дракон встряхнулся, и старик слетел с его спины и шмякнулся о землю. Дракон наклонился к нему и спросил:
"Чего тебе надобно, старче?".
Услышав такое от "такого", старик в предел обезумел. Он начал истово креститься и шептать:
"Чур, меня. Чур, меня".
Дракон не понял и переспросил:
"Чего тебя?".
Старик отползал от Дракона задом, отталкиваясь ногами от земли. Потом его пытались убедить, что всё путём, что Дракон как бы в гости зашёл. Но Требеззубец продолжал твердить, что Дракон их всех, слабых духом, околдовал, и что теперь Деревня во веки веков будет под гнётом этой тварины. Когда же он увидел как Дашка, первая раскрасавица в Деревне, подносит зверюге капустку, он вообще вошёл в мозговой штопор, и порвал все связи с разумным миром. Его оттащили домой, где он, не приходя в себя, стал вылёживать планы изгнания "беса нечистого".
А "нечистый", тем временем, немного перекусил, поболтал с Семёнычем, полюбезничал с Дашей, прокатил на себе Лизу с Митькой, и, поблагодарив всех за угощение, простился до вечера.
Днём (если верить часам) странности в Деревне продолжились. Когда вся молодёжь была у Озера, а все остальные сидели по домам да торчали по огородам, в Деревню пришёл гном. Он походил по извилистым тропинкам, посидел на травке, гладя её руками, вежливо спросил у обалдевшей бабки Стеши который час. Когда та умудрилась проквакать, что уже три часа, гном вежливо сказал:
"Благодарствую. - Добавил: - Славная у вас деревенька", - и пошёл дальше на юг.
Это видели все, кто был в Деревне, кроме старика Требеззубца. Тот видел совсем другое. Он сидел с ногами на кровати, с ужасом глядя в "красный" угол, где, аккурат под иконами, устроился... чёрт. Самый настоящий чёрт, с рожками и копытами. Он ёрзал задом по лавке и издевался над стариком:
"Ну что, Фролушка. худо тебе, бедному?".
Старик зло просипел:
"Кому Фролушка, а тебе, рогатый, Фрол Кузьмич".
"Как скажешь, Кузьмич, - согласился чёрт, - как скажешь. Всё едино. Зарвался ты в своём праведстве дальше некуда. Ошалел совсем. На дракошу бедного набросился, ха-ха, с кухонным ножиком! За что? Он же безобидное травоядное животное. Толку от него, правда, как с козла молока, но угрозы, однако ж, тоже никакой".
"Ну да! - не согласился старик. - Зверюга такая. Хвостом маханёт - мало не покажется".
"А ты к нему под хвост-то не лезь, - хмыкнул чёрт. - Чё ты там не видел? Ты совсем мозгой заплохел, старинушка. Ты хоть помнишь лицо своей жены-красавицы в молодости? Даже себя забыл?".
Кузьмич задумался и понял, что забыл, как выглядела его Алёнушка, когда была молодой. Он помнил лицо покойной жены только в старости. Забыл, что сам был первым парнем на деревне. Забыл, что они были ладной парой, и любили друг друга ненаглядно. Ему взгрустнулось. Потом он встрепенулся и заорал:
Кузьмич охнул, и принялся размашисто креститься, отчего чёрт заржался диким смехом, топая копытами по полу.
"Плечо не вывихни, бедолага! Старость - не радость", - измывался чёрт.
А Кузьмич судорожно пытался сообразить - почему это чёрт спокойно сидит под иконами, и даже не почешется. Потом он присмотрелся и с ужасом узрел, что иконы стоят вверх ногами. Кузьмич вспомнил, что когда они с Семёнычем последний раз "хорошо сидели", он, в пылу спора, смахнул иконы рукой на пол. Видать, с залитых глаз он и примостил их так непотребно. Его прошиб холодный пот.
"Дошло, доходяга?", - усмехнулся чёрт.
"Сгинь", - буркнул Кузьмич, закрыл глаза и начал спокойно читать все молитвы, какие знал. От этого чёрт явно заскучал, зевнул, и с лёгким хлопком исчез.
Кузьмич-Требеззубец тут же кинулся выправлять иконы, посшибав все стулья, сдвинув стол, саданувшись коленом об лавку, и чуть не вышибив об печку последние зубья.
А у Озера стоял галдёж - там гуляла молодёжь. Хоть купаться не сезон, но и киснуть не резон. Так, куда это я? Н-да. В общем, молодёжь собралась у любимого озера, разбилась на группки, и обсуждала невесть куда текущие события. Всё было спокойно, не считая Анки-хулиганки, которая шныряла туда-сюда по берегу, изредка звонко взвизгивая от восторга вольности. Вообще-то в Деревне было две Ани; одна - постарше, года на четыре, посерьёзней, постепенней. И вот эта игозистая непоседа, которая и посидеть спокойно не могла ни минуты, и передвигалась только бегом. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, они приходились друг дружке - тётей и племянницей. Бывает же. Вот младшая и подняла очередной кипиш. Указывая на середину Озера, она закричала:
"Смотрите! Ещё один динозавр!".
Все обернулись к озеру. И правда, посередине озера из воды торчала длинная шея с маленькой головой. Ни дать, ни взять - Лохнесское чудовище.
"Вот только Несси нам на сегодня и не хватало", - тихо сказала Даша.
А Гошка, стараясь быть серьёзным, как бы задумавшись, произнёс:
"Что-то ихтиозавры всплывать начали. Не иначе, к дождю".
Все машинально посмотрели на безоблачное небо, которое никак не становилось "безсамолётным". Аня, та, что постарше, глядя в небо, сказала:
"Нам теперь осталось только птеродактиля дожидаться".
Митька развил тему:
"Точно. Надо следить за небом, и если он появится, надо крикнуть "воздух!", и всем прятаться. А то мало ли чё он там поел". - Лиза немного возмущённо фыркнула. Остальные громко рассмеялись.
Этот смех был слышен далеко в лесу, где два тролля пытались устроиться на ночлег. Всю прошедшую ночь (?) они не спали, удивляясь тому, что происходит и происстоит. Они только-только умастились на ельнике и придремали, как их разбудил этот хохот. Тролли вскочили, и с тревогой посмотрели в сторону, откуда доносился смех. Потом раздражённо вздохнули, улеглись на другой бок, и тут же уснули.
Дракон, как и обещал, вернулся к ужину, после которого побеседовать - святое дело. Как оказалось, у Дракона даже было имя - Гектор. Ребята спросили Дракона о том, где он раньше обитался, и он рассказал им, что жил в пещере небольшой горы, вокруг которой стоял лес вековых дубов. Митька задумчиво покачал головой:
"У нас в округе гор нет, только холмы. А из дубов - только дядя Ваня".
Дракон удивился:
"Дядя Ваня? Дуб?".
"Дуб дубом", - утвердил Митька.
Лиза, смеясь, закивала:
"Точно".
Вскоре подошёл Семёныч, узнать у дракона, где он собирается ночевать. Дракон сказал, что для него это не проблема, и что он уже присмотрел себе местечко недалеко от Деревни. Подошли другие деревенские; постояли, погадали, долго ли из Озера будет торчать "эта", и как теперь будет с рыбой. Постепенно люди начали расходиться, пожелав Дракону и друг другу "спокойной неночи".
"Спокойной неночи" не получилось. Когда часы показывали половину третьего, задрожала земля, в домах задребезжала посуда и стела в окнах. Люди выбегали из домов, сонно гадая: "Землетрясение? (С чего бы?) Извержение вулкана? (Какого?) Дракон бьётся? (Да с кем же?) Но увидели они совсем уж небывалое. К северу от Деревни сошлись в страшной сече две конные армии. Всё бы ничего, да только с одной стороны это было полчище Мамая, а с другой - бравые Будёновцы. Вот те на! Мамаевцев было больше, зато у Будёновцев были пулемёты "Максим". Расшибись!
Зрелище незабываемое. Деревенские заворожено наблюдали за ходом битвы. Иногда из общей массы сражающихся в направлении Деревни вырывались отдельные всадники, но, завидев дракона, спокойно, в отличии от деревенских, наблюдающего эту "суперпоножовщину", спешили развернуться, и проявить героизм в бою. Молодёжь во все глаза смотрела на происходящее (вернее, происскачущее); это покруче любого футбола будет. Но пуще всех переживал старик Требеззубец. Он залез на какие-то брёвна, махал руками и орал:
"Давай, братцы! Бей басурмана! - Он даже обратился к Дракону: - Эй, рептилия! Подмогнул бы нашим. Помахал бы хвостом".
Видя, что Дракон не рвётся в бой, Кузьмич махнул рукой, и продолжил "болеть" за "наших". Иногда он даже запевал "Эх тачанка, растачанка".
Мало помалу битва отступала от Деревни. Вскоре деревенские слышали только неясный шум сражения. Все пошли по домам, досыпать. Только Кузьмич остался сидеть на брёвнах, с грустью глядя в даль.
На следующий "день" всё было спокойно. Ночное побоище, как ни странно, не оставило никаких следов. После завтрака Митька, Лиза и Даша пошли с Драконом прогуляться по окрестностям. Они обсуждали произошедшее прошлой "ночью", и произастывшее вообще.
Митька утверждал:
"Что-то сдвинулось во времени, и мы сдвинулись вместе с этим".
Лиза возразила:
"Ну может быть, ты и сдвинулся, но я ещё остаюсь в здравом уме и твёрдой памяти".
"Ну да! - вскрикнул Митька. - И во всём этом ты гуляешь в компании с драконом, как ни в чём не бывало, мило беседуя. Ну и где ты после этого?".
Лиза притворилась обиженной и надула губки. Чтобы загладить напряг, Митька фальшиво пропел:
Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за это.
И за это, и за то...
Тра-ля-ля и о-хо-хо.
Лиза улыбнулась и игриво толкнула его в плечо.
Дракон посмотрел на ребят, потом обратился к Даше:
"А вы, барышня, что думаете по этому поводу?".
Даша убрала рукой волосы со лба, и ответила:
"Я думаю, что об этом лучше вообще не думать. А то крыша съедет".
Дракон был озадачен.
"Ваша крыша? Съедет?".
Даша звонко и заразительно рассмеялась.
"Понимаете, Гектор, это такое выражение. Оно означает - сойти с ума, сдвинуться рассудком".
"Надо же", - пробормотал Дракон.
Они погуляли ещё пару часов. Дракон рассказывал им истории из своей долгой жизни. О том, какие тупые попадались рыцари. Как с ним в его пещере полгода жил настоящий принц, который из-за интриг своего родного дяди был вынужден бежать из своей страны, и скитаться по всему белому, и не очень белому, свету. Про молодого монаха, который страстно влюбился в юную пастушку, покинул монастырь, и после многих злоключений, обрёл семейное счастье. И ещё много интересностей. Потом ребята решили вернуться в Деревню, а Дракон сказал, что ещё побродит. Они попрощались до ужина, помахали ему, и пошли к Деревне.
У Деревни Дашу перехватил Гошка, и куда-то уволок. Митька и Лиза пошли на спуск к Озеру, где уже сидели обе Анны. Они только уселись, когда Аня-старшая воскликнула, показывая на озеро:
"Смотрите! Оно погружается!".
Они успели увидеть, как голова на длинной шее скрылась под водой. Митька открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но ему помешал раздавшийся с неба гул.
"Самолёт полетел!". - закричала Аня-младшая, и замахала ему вслед рукой.
Митька тихо произнёс:
"Ну вот и всё". - Лиза облегчённо вздохнула.
"Бежим в деревню", - предложила Аня-старшая.
В Деревне царил дух облегчения. Даже Кузьмич улыбался, на все свои три зуба. Наконец-то начало темнеть; но никто не гнал детей по домам. Все с восторгом встретили первые звёзды. Только Митька заметил, что дракон не пришёл к ужину. Ему стало грустно. "Кончился прикол, - подумал Митька. - Жаль. Было здорово. Надеюсь, Гектор нашёл свою пещеру". Единственная странность состояла в том, что у всех в Деревне встали часы. Причём все они показывали разное время. А электронные часы Гошки вообще чокнулись, и утверждали, что сейчас 52 часа и 93 минуты.
Потом была звёздная ночь. За ней пришёл обычный, но такой долгожданный, рассвет, встретить который проснулись все. Солнце медленно, как бы нехотя, поднималось из-за горизонта. Гошка крикнул:
"Давай, давай. Вылазь! Заждались уже".
Наконец, Солнце выбралось на небо, и светлый, яркий день наступил на деревню.
Днём на небе появились большие, ослепительно белые облака. Всё встало и нависло на свои места. Все деревенские наслаждались тёплым ветерком. Только Кузьмич-Требеззубец сидел дома, разложив на столе старые фотографии. Он смотрел на свою Алёнушку; на её милое лицо, в обрамлении длинных светлых волос. На себя, стоящего рядом с ней, положив руку ей на плечо. Ему было грустно, но светло.
Молодёжь снова собралась у Озера. Митька гонял мяч с пацанами. Лиза сидела на траве с какой-то книжкой. Даша с другими "деликатесными" девушками о чём-то хихикали, прикрывая рты ладошками. Немного в отдалении, под берёзой, дрых Гошка. Анка-хулиганка носилась по берегу, и донимала всех вопросом "А когда можно будет купаться?". В общем в Деревне всё шло как обычно... ну, если не обращать внимания на парящего в облаках птеродактиля. Н-да. Во-от.