Чёрт бы подрал эти априорные знания! Они ему, Стасу Ганину, и на хрен не упали! Он бы радостно прожил без них. Прав был умудрённый хрен, сказавший: "Кто умножает знание - умножает скорбь". Особая подлость в том, что они сами, мать их, умножаются. А стало быть, и скорбь умножают. Реальное оскорбление, в буквальном значении слова - погружение во скорбь.
Единственная радость в жизни - жена Юлька да пятилетнее чудо Иришка. Вот, ради кого он готов на всё. Но погружаясь куда-либо, чертовски трудно не потянуть за собой близких. Вот это напряг, чтоб его так! Вот он и напрягается. В скорби.
"Идёт, бычок, качается, вздыхает...". Нормально он идёт, и не вздыхает. И "качается" он только в переносном смысле - в "качалке". И не бычок, а бычара. Поперёк себя шире. Шкаф. Скорее даже - шифоньер. Как говаривала бабушка: оглоблей не перешибёшь.
Зовут бычару - Геннадий Красинников, и он... Вот какого чёрта такое случается?! У нас же не древняя Греция, честное слово, чтобы такой атлет ещё и университетским отличником был! Единственное, над чем можно стебануться - это над тем, что, окончив с отличием самый крутой факультет, с фиг запоминающимся названием, работает он в фирмочке оптовой торговли бытовой техникой. Но над таким стебанешься, как же!
И работает он со Стасом. И Стас давно бы с горя охренел, постоянно находясь рядом с таким бычарой; с его-то метр семьдесят и субтильным до жалобности телосложением; он его даже по ай-кью не превосходил, что вообще - ни в какие ворота. Только вот не до этого Стасу было, с его постоянным оскорблением. Подумаешь, превосходит его кто-то, во всём! Да на... это всё он делает! У него другая печалька по жизни.
Была пятница - типа короткий день, но день был наоборот - "удленённый, поскольку у одной сотрудницы, Елены "не очень прекрасной", была "днюха". Тридцатник, юбилей, стало быть.
В самом большом офисе сдвинули и накрыли столы, заказали закусон с доставкой, расставили букеты цветов. Только полы лепестками не усыпали. Но это - пока.
Стас позвонил Юле и сказал, что задержится на "бухануть малость". Юля напомнила, что назавтра Иришке обещана прогулка в Парк Чудес, так что велела "не нажираться". Но Стасу и не хотелось нажираться. Смешно, но он стеснялся дочь. Да и радости особой он от опьянения не получал.
Когда почти все собрались за столами, вошёл Геннадий, неся в каждой руке по двухлитровой банке солений. Причём держал он их за бока, и в его лапах они казались стаканами. Поставив их на стол, он с улыбкой пробасил:
- Мама у меня классно маринует. Соленья, по большей части.
"Соленья от мамы"! Как умилительно! Какая же мама у такого бугая? Так и вспоминается шекспировский Медведь - ну, который Макбета замочил (как там этого графа звали?). Родился он здоровым, или...? Да какая нафиг разница?! Лезет в голову чушь всякая!
Выпив четыре рюмки - хорошего, надо признать - коньяка, Стас твёрдо дал понять, что "всё!", и сидел, наблюдая за окружающими, в ожидании времени, "удобного", чтобы свалить.
Занятно проявляется опьянение у женщин "в районе тридцати". В них появляется что-то от тех молоденьких девчонок, которые лет десять-двенадцать назад начали позволять себе реально выпить. Но одновременно с этим и становится видно, какими они будут лет через десять. Наверное, от опьянения мышцы лица расслабляются, и "опускаются" в грядущий возраст.
Напротив Стаса, через стол, сидел Геннадий. Слева от него сидела, уже довольно бухая, Людмила - ярко-рыжая крашенка, - которая так и льнула к здоровенной руке Геннадия. Вообще-то, она давно положила на него глаз, и дай ей волю - положила бы на него всю себя. Но наложиться на вертикально стоящий шкаф - несколько затруднительно. И Геннадий не давал ни малейшего повода надеяться на такую возможность.
Но сегодня он был чертовски галантен с дамами - в том числе и с Людмилой - и она от этого (ну, ещё и от выпитого) просто таяла. В конце концов, она обняла его руку, прижалась к ней щекой, и, видимо, решившись на что-то про себя, умилительно сказала:
- Знаешь, ты хоть и Гена, а совсем не крокодил!
- Слонопотам не может быть крокодилом, - усмехнулся Стас. - Разные виды, знаешь ли.
- Злой ты, Стас! - Людмила пьяно махнуло рукой в его сторону.
- Не то слово, Людок, - тихо ответил Стас, - не то слово.
- Не называй меня Людок! - влажно вспылила Людмила. - Ненавижу эту форму!
- Если бы ты себя сейчас видела, ты бы поняла, что только это к тебе на данный момент и подходит - спокойно сказал Стас.
- Гад! - выпалила Людмила, швырнув в него мятую салфетку. Не долетев, салфетка упала в тарелку с остатками какой-то закуски.
Через полчаса Стас попрощался с именинницей и пошёл домой. На выходе из здания его догнал Геннадий. Когда они вышли на крыльцо, Стас спросил:
- Что, продолжение банкета не интересует?
Геннадий чуть повёл плечами:
- Не-а. Да и с пьяными мне не нравится общаться.
- А самому упиться - много надо?
- Ну да. Да и не прикалывает меня это дело.
Они не спеша шли по неширокой улице к проспекту, где ходил общественный транспорт. Усмехнувшись, Стас сказал:
- А Людок к тебе неровно дышит. Со всех сторон.
- Не люблю рыжих, - ответил Геннадий. - Да и девушка у меня есть. Мы с ней третий год...
- Надеюсь, она не ростом в метр пятьдесят пять, и вся как Сальма Хайек?
- А что? - улыбнувшись, спросил Геннадий.
- Да просто частенько у таких бугаёв как ты - малюсенькие девушки, которые вам чуть ли не в пуп дышат, с выражением счастья на мордашках. Это меня, почему-то, раздражает.
- Да нет. Валька у меня - за метр восемьдесят, и от Сальмы у неё, разве что, размер груди. Если не больше.
- Нормально, - кивнул Стас
- А ты, значит, маленьких предпочитаешь?
- Ага. Я не из тех коротышек, которым нравятся дылды. Шагать, поспешая, рядом с такой, с горделивой мордой "Гляньте, это всё - моё!".
Геннадий широко улыбнулся:
- Стало быть, жена у тебя как Сальма Хайек?
- Ну, скорее, как Кристина Риччи. В смысле - по размерам.
- Тоже не плохо - усмехнулся Геннадий.
- А кто жалуется?! - чуть повысив голос и пожав плечами, вопросил Стас с улыбкой.
Они вышли на проспект. Как-то уже пустоватый, хотя вечер был ещё не поздний. До остановки надо было пройти почти целый квартал, чем они и занялись. Молчать, что-то, не хотелось, и Стас спросил:
- Ты слышал мнение, что наше время - это очередное Средневековье? Что думаешь?
Геннадий чуть повёл плечами:
- Слышал. Только, по-моему, у людей слишком размытое представление о Средневековье. "Тёмные времена", и всё тут. Негативно абстрактно, плохо, и типа всё с этим ясно. А я вон, недавно, прочёл книгу одного французского медиевиста - "Рождение Европы" называется, - так он там утверждает, что Европа, как она сейчас есть, становилась именно в средневековье. Ну, там, основание университетов, и типа много что ещё. Он, правда, явный фанат того времени. Он, например, утверждает, что никакой эпохи Возрождения не было, что Ренесанс - выдумка девятнадцатого века, а средневековье длилось вплоть до эпохи Просвещения.
- Ну, хоть это он оставил, - усмехнулся Стас. - А Инквизицию он не называл "некоторым преувеличением"?
- Вообще-то, следует признать, писал он о ней не много. Кажется, он про гонения евреев писал больше.
- Ну, это очень по-европейски - политкорретненько так. А из нынешнего средневековья, думаю, ничего путнего не возродится, и не выродится.
- А ты почему заговорил о средневековье?
- Просто я паскудно знаю, что так оно и есть. Априорные знания, знаешь ли, и всякая, типа, трансцендентальная хрень. Или просто шизофрения. Несколько мешает жить, честно говоря.
- Сурово. А в чём это проявляется?
- Я, например, знаю, что в этом месяце у нас в городе будет совершенно два убийства, побудительными мотивом которых будет уверенность убийцы в колдовстве жертвы. Спишут на бытовуху, конечно.
- Ну, учитывая, сколько по зобоящику "колдовской" фигни показывают - ничего удивительного.
- Да. Вот только это будет только начало. Ты же видишь, как церковь последнее время залупается на всё и вся. Но за внешними проявлениями всё гораздо хуже. Там - люди.
- Думаешь, начнут жечь? - Геннадий широко улыбнулся.
- Хуже. Сокрытая агрессия - всегда хуже.
Они подошли к остановке и сели на лавку под новым навесом. Немного помолчав, Геннадий сказал:
- А может, всё не так уж...?
- Тут весь вопрос - ко мне, по крайней мере - в том, как относиться к моему знанию.
После этого они дожидались своих автобусов, обмениваясь короткими акынскими фразами.
Суббота удалась на славу. Иришкина радость от похода в парк и удовольствий по полной программе - это дорого стоило. В смысле эмоций, а не "бабок". Кто утверждает, что детей нельзя баловать, что это их-де портит, есть скудоумный жлоб, место которого - вертухаем в колонии для особо опасных.
В воскресенье, в двенадцатом часу утра, вибрируя, ожил ай-пэд Стаса. Уже на четвёртом такте рингтона Стас понял, что воскресенье отменилось. Взяв трубку, он сказал:
- Нет. - Было слышно, что Геннадий тоже усмехнулся. - Это касается нашего позавчерашнего разговора.
- Куда ехать? - спросил Стас упавшим в серьёзность голосом.
Когда он положил трубку, Иришка повернулась от телевизора, по которому смотрела какие-то чеканутые мультики, и спросила трудно определяемым тоном:
- Уезжаешь? В выходной?
Стас сел на подлокотник кресла, в котором она "сидела, но не очень".
- Да. Надо одному слонопотаму помочь.
- Слонопотаму? - В её тоне было намешано неверие, упрёк отцу, что он смеет думать, что она поверит, подозрение его в том, что он тупо шутит, и масса чего-то ещё, что обитает в голове пятилетних девчонок. Она машинально отвела своими тонкими пальчиками прядь светлых волос со лба за ухо. Стасу всегда, почему-то, виделось что-то немыслимо взрослое в этом жесте дочери. И нельзя сказать, что эта "взрослость" не подходила ребёнку, как бывает с другим. Просто, возможно, это было что-то, что "вычерчивает" твоего ребёнка из просто "твоего ребёнка" в "отдельного" человечка.
- Да, - сказал он незаметно успокаивающе. - Но это хороший слонопотам, и ему стоит помочь.
Он чмокнул дочь в щёчку и пошёл собираться. Иришка вернулась к просмотру мультяшек. Пока он одевался, Юля, стоя в дверях, спросила:
- Что-то серьёзное?
- А чёрт его знает, - сказал Стас, застёгивая рубашку. - Но просто так этот бугай не позвонил бы.
- Как я понимаю, о времени возвращения спрашивать бессмысленно? - Юля слегка улыбнулась.
- Ага. - Стас согласно кивнул.
Приехав на место, Стас сразу оскорбился, что называется, "по самое некуда". В задницу бы такие знания!
Он сразу увидел Геннадия (не увидишь его, ага!), рядом с которым стояла рослая девушка. Стас понял, что это и есть Валентина, автоматически прикинул, что грудь у неё побольше, чем у Хайек, будет.
Рядом с ними стояли ещё трое - две девчонки, к которым подходит определение "тинэйджерки", и долговязый парень. Все трое с явной ментальной патологией - готы. Иссиня чёрные, явно крашенные, волосы, макияж, и немыслимое количество пирсинга в чём только можно. Стасу вспомнилось, как пару месяцев они поддались на иришкины уговоры и прокололи ей уши, купив простенькие серёжки. Он тогда подумал о том, сколько, через десять-двенадцать лет, она может себе напрокалывать, и в каких местах. Ему стало немного грустно.
Подходя, он приветственно кивнул.
- Привет, - сказал Геннадий. - Это - моя девушка Валентина, а это её младшая сестра Оля и...
- ...и её сотоварищи по диагнозу, - перебил его Стас, криво усмехнувшись.
Парень и вторая девушка вдохнули что-то сказать, но Стас предостерегающе поднял руку:
- И не думайте даже вякать!
- Ты понимаешь, в чём дело? - спросил Геннадий, шагнув между Стасом и готами, как бы отгораживая их друг от друга.
- Знаю. Но понимаю ещё не до конца.
- Это как?! - с усмешкой спросил парень, выглянув из-за плеча Геннадия.
Стас чуть наклонился вбок, словно усиленно пытаясь разглядеть - кто там за Геннадием, и изобразив на лице выражение героя Ротта из "Обмани меня", сказал:
- А у тебя, фраер, головного мяса не хватит, чтобы понять - как это.
Парень воспытался возмутиться, но две девушки усмирили его порыв. Выпрямившись, Стас посмотрел на Геннадия, задрав брови в смешанном выражении раздражения и удивления, и сказал:
- В общем, так - эти ушлёпки отчебучили то, что многое перекосило. Теперь следует ожидать, что появятся инквизиторы и разложат хворост у столбов. В переносном смысле, конечно. Как это воплотится в реальности - без понятия.
- Ты понимаешь, как это звучит? - с сомнением спросил Генадий.
- А ты не представляешь, как это знается! Уверяю тебя!
В это время Валентина с возмущением спросила у девок:
- Вы убили собаку?! - воскликнула Валентина. - Зачем, уроды?!
- Типа, обряд совершили - смущённо и очень тихо сказала Ольга.
- Обряд?! Охренели совсем, придурки?! - Валентина отвесила девкам явно тяжёлые подзатыльник, затем обернулась к Стасу: - И что теперь делать?
- Значит-ца так, - успокоительным тоном начал Стас, - ведёшь этих перфорированных дур... не знаю куда, строго следишь, чтобы они избавились от всего пирсинга. Всего! Включая и в пи... в интимных местах, если есть. Проверь. Максимум, что им теперь дозволительно - по одной серёжке в каждом ухе. И несколько дней, а желательно - неделю, не выходить из дома. Вообще. Даже во двор.
- А что мы будем делать?! - слабо возмущённо спросила подруга Ольги.
Стас подошёл к ней на пару шагов и, глядя ей в лицо с усталым выражением, сказал:
- Зарастать будете. Может, заодно, поймёте, что в вас и от природы дырок - вполне достаточно. - Он взглянул на Валентину и кивнул: - Идите.
Валентина кивнула в ответ и, довольно сильно толкнув девок в плечи, погнала их перед собой. Стас взглянул на Геннадия:
- А теперь объясни, почему ты решил позвонить мне?
- Я лучше покажу. Идём.
И они пошли к зданию какого-то заброшенного цеха, рядом с которым всё происходило. По пути Геннадий рассказывал:
- Прибегает Оля домой - я у них в гостях был, - глазёнки над бровями, её аж колотит. Спрашиваем - что случилось? Она ничего объяснить не может, того гляди, отключится. Ну, Валька её встряхнула, привела более-менее в себя, а Оля привела нас сюда. А тут - эти двое и вот это.
"Вот это" оказалось бетонной стеной внутри цеха под дырявой крышей, поверхность которой была взбучена жутким барельефом. Казалось, будто мерзотного вида твари, вызывающие ассоциации с горгульями, пытаются продавиться сквозь стену как сквозь туго натянутую ткань.
- Это начало появляться после того, как мы... после обряда, - заговорил парень. - Мы вызвали дьявола?
- Увидев это, - сказал Геннадий, - я как-то сразу подумал о средневековье и вспомнил наш разговор.
Стас кивнул. Он с интересом рассматривал огромный барельеф. Потом вздохнул:
- Внушаеть! Эх, такое бы творение - да на выставку! Да не выйдет.
- Почему? - спросил Геннадий.
- Потому что сейчас всё это рухнет к хренам! Валить отсюда надо. Бегом, вашу мать!
Они выбежали из цеха и перебежали на другую сторону улицы, по пути перехватив трёх пацанов, которые явно намеривались пройти в цех. Пацаны пытались сопротивляться, но двух из них Геннадий просто, без всякого напряжения, оттащил, схватив за куртки. Третьего Стас отволок за руку.
Они успели добежать до противоположного тротуара и пацаны уже начинали возмущённо вопрошать "Вы чего...?", когда цех обрушился, подняв огромные клубы пыли.
Некоторое время они, невольно заворожено, смотрели на результаты обрушения. Потом один из пацанов спросил:
- Это вы сделали?
- Ага, - кивнул Стас. - Поссали, и это были последние капли, подмывшие стены.
Пацаны заулыбались, и, с выражением неверия на лица, пошли прочь, постоянно оглядываясь на новехонькие руины.
- И что теперь? - чуть погодя, спросил Геннадий.
Стас пожал плечами:
- Ждать последствий.
- А мне что делать? - неуверенным тоном спросил парень. - Тоже избавиться от пирсинга?
Стас посмотрел на него. У парня в мочки ушей были врезаны довольно большие кольца (или как они там называются?), и Стасу даже представлять не хотелось, что будет с ушами, если из них убрать эти штуки.
- Не имеет значения, что ты будешь делать, - сказал Стас. - Ты в любом случае "пойдёшь паровозом" за совершённое. - Вопрос в том - "с вагончиками", или без.
- Вы девчонок имеете в виду?
- Их, дырявых, - кивнул Стас.
- Значит, я умру?
- Тебя убьют.
- Кто?
Стас пожал плечами:
- Не знаю. Кто-то выполнит роль инквизитора.
Не сказав больше ни слова, парень ушёл.
- Сурово ты с ним, - нейтральным тоном произнёс Геннадий.
- И это не имеет значения, - каким-то усталым тоном сказал Стас.
Они немного помолчали. Затем Геннадий сказал:
- Думаю, Олю теперь надо как-то оберегать. Вот только как? Не запрёшь же её навсегда в квартире?!
- Попробуйте, - кивнул Стас. - Хотя, думаю, ей все равно "отольётся". Так или иначе.
- Всё так завязано?
- Знаешь, наша реальность - это как долбаный кринолин семнадцатого века - хрен доберёшься до чего хочется, грязно и ванюче. И особо копаться в нём не рекомендуется. Если где-то "что-то...", то где-нибудь обязательно "как-то...". Во-от.
Геннадий усмехнулся:
- Моя бабушка говаривала: "Во-от - дали ему год. Он отсидел двенадцать месяцев, и вышел досрочно". Никогда не понимал, в чём смысл этой прибаутки. Но всегда улыбало. Невольно. То ли от того, как бабушка это произносила.
- Вот-во-от, - усмехнулся Стас. - Так и с реальностью - не очень понятно, хоть и точно знаешь, и то ли в "лыбу", то ли в... Ладно, я - до дому. Попытайся свояченицу сберечь.
- Кого?! - Геннадий удивлённо приподнял брови.
Стас вздохнул со снисходительной улыбкой:
- Когда женишься на Валентине, её сестра будет тебе свояченицей.
- А, понял! - разулыбался Геннадий. - А я на ней женюсь?
- А куда ты денешься, бугаёк?! - слегка высокомерно хмыкнул Стас. - Ладно, пока. До понедельника.
- Пока, Стас. Спасибо... что отозвался.
Кивнув и нейтрально усмехнувшись, Стас пошёл к трамвайной остановке на соседней улице.
Через пару недель Геннадий рассказал Стасу, что Ольгу, которая больше недели не выходила из дома, сбила машина и она теперь в больнице, с переломанным левым бедром, сильным ушибом головы, не считая сломанных рёбер. Виновника не могут найти. Вторая девушка попала в психбольницу.
- А того парня действительно убили. Через четыре дня. Из пневматической винтовки застрелили. Угадай, где прошла пуля?
- Через эту хрень в ухе?
- Точно! Попала в шею, в артерию. Истёк кровью.
- Отлилось. Не водичкою.
Скорбные дела. Радостные дела. Просто дела. Это хорошо просто делать. Или когда это делается "где-то там". Про это не знать - легче. Лучше. Хотя, конечно, подленькое устройство этот "кринолин" реальности. С одной стороны, знание, что там под ним находится, может оскорблять (иногда, в обоих смыслах), но когда у нас пропадало желание залезать под юбки? И в кавычках, и без. В конце концов, легче живётся - импотентам и идиотам.