Там лежал на земле и, покусывая травинку, наблюдал, как оранжево-красное тельце, испещрённое черными точками, упорно уже в который раз пытается забраться ему на руку. По рукаву гимнастёрки ползти было легко, но как только божья коровка перебиралась ему на ладонь, Там начинал гонять её, как маленькую цирковую лошадку, заставляя крутиться вокруг своей оси, кувыркаться и даже совершать прыжки, действуя травинкой, как указкой. Ах, козявка ты ещё и бодаешься, развеселился он, глядя, как маленькая букашка пытается с разгону сдвинуть преградившее ей дорогу препятствие. А почему козявка подумал Там морща лоб? Козявка - это коза, а ты у нас коровка, ну что ж коровушка лети, корми своих деток, произнёс он, подбрасывая малявку высоко в воздух. Она выпустила крылья, сделала круг над его головой и нырнула в траву. Перед Тамом лежала, простираясь, насколько хватал глаз, широкая, и на первый взгляд ровная долина военного полигона. Где-то там за горизонтом она упиралась в отроги венгерских Карпат, которые тянулись в западном направлении, до самой Чехословакии. А здесь была Венгрия: Южная Группа Войск или ЮГВ, как её все называли. Там проходил здесь срочную службу, которая осенью должна была для него закончиться. А сейчас был конец июля 197... года, стояла жара, и он в составе сводного взвода стрелков-зенитчиков находился здесь вот уже целый месяц. На сегодняшний день были назначены показательные стрельбы боевыми ракетами и снарядами по учебным целям. Кроме их взвода совсем рядом были развёрнуты две арт-батареи и дивизион зенитных самоходных установок. Солнце давно перевалило за полдень, подходило время обеда, и пока было неясно, будет в стрельбах перерыв на обед или нет. От этого зависело многое, дело в том, что наступала середина светового дня, самое пекло, да ещё на небе ни облачка, а целью для ракеты служил боевой снаряд "Катюши", который сейчас на фоне ясного дня выглядел малюсенькой, едва заметной точкой, да ещё летящей с приличной скоростью. Его и разглядеть-то можно было с трудом, тогда как для успешной стрельбы надо поймать цель в рамку прицела, сопровождать некоторое время, пока не сработает система самонаведения, оповестив о захвате цели звуковым и световым сигналами и надавить кнопку пуска. А дальше ракета всё сделает сама, от нас уже мало, что зависит.
Сейчас всё это сделать очень проблематично, солнце сбивает с толку электронику и слепит стрелка, а вот часа через два-три, а лучше четыре картина будет совсем другая, солнце сместится к горизонту, тени станут длиннее и видимость возрастёт в несколько раз. Соседи уже отстрелялись, их цели отлично видны в любую погоду и теперь всё зависело от наблюдателей. За стрельбами наблюдала группа проверяющих из штаба округа, придирчиво следящих за происходящим и занося всё в свои блокноты. А дивизию представлял сам комдив: генерал-майор Скобцев Анатолий Иванович, известный своим крутым нравом. Скорый на расправу, в случае неудачи и на сердечную благодарность при отличных результатах. Вот только вмешиваться в действия проверяющих он не имел права. Сейчас вся эта разношёрстная толпа направлялась в нашу сторону. Становись, послышалась команда и взвод, выстроившись как на плацу, замер в ожидании. Надо сказать, что воинская служба за рубежом в корне отличается от таковой в родном отечестве. Возьмём, к примеру, обычную самоволку, если дома, или как здесь говорят в Союзе наказанием за неё служит наряд вне очереди, или в крайнем случае гауптвахта, то здесь самовольный выход за пределы воинской части приравнивается к дезертирству и в крайнем случае может закончиться военным трибуналом. И хотя, несмотря на эти суровые меры, солдаты всё равно бегают в самоволки и порой попадаются, на памяти Тама до трибунала ни разу дело не дошло. Видимо военные психологи всё же понимают, что ужесточением наказаний проблему не решить. А проблема существует и заключается она в строгой изоляции воинского контингента за границей. Всё дело в том, что за пределы расположения части нельзя сделать ни шагу (за редким исключением), солдатам здесь не дают увольнительных и весь срок своей службы ты проводишь за высоким забором, для верности усиленным колючей проволокой. Этот забор уже не просто преграда, он символ. Поэтому, находясь на огороженной территории, в окружении одних и тех же лиц, каждый думает об одном, скорей бы домой, в Союз. И нет большой разницы в том рядовой ты или офицер. Есть, конечно, и положительные стороны службы за границей, которые являются неотъемлемой частью сторон отрицательных, как непременная противоположность всего сущего. Ведь, несмотря на казалось бы, полную изоляцию от внешней среды, ты всей душой ощущаешь своё пребывание в чужой стороне где всё не такое как дома. Здесь всё другое - и климат, и природа с населяющим её животным миром, и весь уклад жизни. У них свои обычаи, другой язык и сам воздух, словно пропитан каким - то экзотическим ароматом, совершенно отличным от нашего - российского. К примеру - здесь, на бесконечных кукурузных полях обитают просто сонмы сверкающих разноцветным оперением, фазанов. Они тут столь же непременный и привычный атрибут, как у нас в сельской местности - куры. Если у нас на десятки, а то и более километров тянутся пустынные поля и перелески, то здесь чуть не через каждый километр стоят посёлок, деревушка или небольшой хуторок. А общение с местными уроженцами, которые в любой воинской части числятся, как вольнонаёмный, обслуживающий персонал, наполняет кровь адреналином и пронизывает всего тебя тревожным, будоражащим душу возбуждением. Однако всё это начинаешь ощущать в полной мере далеко не сразу, а пожив здесь с годик, пообвыкнув и пропитавшись самой атмосферой этой другой, зарубежной жизни. За это время, несмотря на все строгости режима, большинство солдат всё равно попадают за территорию части - или во время учений, длящихся несколько дней, или неся караульную службу на оружейных и прочих складах, за территорией воинских частей. Но всё это пусть и запоминающиеся, но краткие эпизоды на фоне однообразных, солдатских будней. Другое дело полигон - это огромная, чисто условно ограждённая территория, где совершенно иные ощущения. Жизнь здесь достаточно вольная и длится она месяца полтора, а то и больше. За это время совершенно отвыкаешь от этого тягостного ощущения, пребывания в запертой клетке. Здесь нет опостылевшей казармы, командиры и рядовой состав проживают в палатках. Полигон - это протянувшаяся на десятки километров и окружённая невысокими, поросшими кудрявым лесом горами - долина. В свободное от занятий время можно гулять по лесу и купаться в небольших лесных озерках, с прохладной, чистой водой. Живи да радуйся, учись и неси исправно службу, а когда настаёт такой день, как сегодня - день стрельб и сделать-то надо совершеннейший пустяк, сбить боевой ракетой учебную цель. Конечно, не каждому это по плечу - попасть в снаряд "Катюши", огненной искоркой пролетающий по небу, невероятно сложно, но тот счастливчик, который сумеет это сделать, в награду получает отпуск домой на десять суток, не считая дороги. Но в эти счастливчики нужно ещё суметь попасть, во взводе три десятка человек, а на весь взвод выделяют всего три боевые ракеты. Каждая из ракет стоит уйму денег и если первый пуск будет неудачным и ракета уйдёт мимо цели, то проверяющие могут снять взвод со стрельб, вынеся суровый вердикт о неспособности расчётов выполнить свою задачу в обстановке максимально, приближённой к боевой. Вот тогда не поздоровится всем, начиная с командира дивизии. Его ожидает крупный и неприятный разговор в штабе округа, который рикошетом ударит по всем, спускаясь вниз по инстанциям от командиров подразделений до рядовых исполнителей и набирая к финишу такой заряд отрицательных эмоций, что при одной мысли об этом становилось дурно и неуютно.
В подобных случаях Таму, как правило, не везло его или обходили стороной, не замечая, либо если уж заметили, поручали такое чему он и сам был не рад. Вот и сегодня майор из штаба округа, обходя шеренгу в поисках кандидатуры, на Тама даже не взглянул, сосредоточившись на собственных проблемах, поскольку вид имел кислый и неприветливый.
Не иначе, как печень у старика разыгралась, подумал про себя Там, или в крайнем случае желудок расстроился от полевой пищи.
Майор, словно уловив мысли Тама окинул его неприязненным взглядом и, остановившись рядом, выбрал его напарника карачаевца Джаттая Салиева. Джаттай призвался этой весной и в состав расчёта был зачислен лишь месяц назад. Слишком маленький срок, чтобы всерьёз чему-то научиться. Поэтому он ещё почти ничего не знал и мало, что умел, и вредный майор с одного взгляда это определив, тут же и назначил его на роль козла отпущения. То ли он взъелся за что-то на дивизию, то ли не в меру разыгравшийся желудок заставил его ополчиться на весь белый свет.
И вот тут вдруг случилось неожиданное, Джаттай, также моментально вычислив, какую незавидную роль ему навязывают и понимая, что не поздоровится всем, а ему в первую очередь, разыграл такую мизансцену, балансируя на самой грани простоты и тонкого расчёта, что Там за этот месяц сдружившийся с ним и успевший его неплохо изучить сразу всё понял и только диву давался, глядя на это представление.
На плохом русском языке, (хотя ещё утром говорил на нём не хуже Тама), он стал отнекиваться и заявлять, что стрелять не умеет, поскольку прибыл во взвод совсем недавно и не успел ещё ничему научиться. Поэтому он не хочет опозорить себя в глазах всех окружающих, а особенно в глазах своего деда, который геройски прошёл всю войну и, провожая внука в армию, напутствовал его не позорить не только себя, но и весь свой уважаемый род.
От такой наглости майор на какое-то время потерял дар речи и только обалдело смотрел, моргая удивлёнными глазами, не в силах вымолвить ни слова. Лицо его налилось красным, он раскрыл рот, хватая воздух, но прежде чем успел вымолвить хотя бы слово, раздался громовой голос генерала.
За пререкания и невыполнение приказа вышестоящего лица - десять суток ареста, с отбыванием наказания по месту службы, после окончания стрельб. И ещё прибавил, а теперь шагом марш и чтобы глаза мои тебя сегодня больше не видели. Джаттай развернулся и резво скрылся в направлении лагеря. Майор, с которого разом сошла вся багровость и ещё больше обалдевший от того, что произошло только крутил головой, словно не веря своим глазам. А генерал уже делал разнос всему взводу за нерадивость в обучении, поголовное разгильдяйство и неряшливый внешний вид, поминая при этом совершенно уже не к месту, всю их без вины виноватую родню. А после неожиданно сказал: я никого назначать не буду, да и не имею на это права, просто пусть выйдет тот, кто уверен в себе и готов доказать это, как к вящей славе, так и наоборот.
Майор, который, наконец, опомнился и вновь обрёл голос, слегка заикаясь произнёс: это что ещё за бред и вообще я не понимаю, что здесь уже происходит и кто кого проверяет.
На это генерал - майор сухо ответил, что в своей дивизии он пока ещё сам хозяин и волен наказывать своих подчинённых без подсказок и вообще дело заключается не в том, чтобы ставить друг другу палки в колёса, а в том, чтобы выявить истинную степень подготовки личного состава и неужели два майора не могут найти общий язык и спокойно обо всём договориться, пусть даже если один из них майор из штаба округа, а другой просто майор с генеральскими лампасами.
И вот в этот момент на Тама вдруг что-то нашло, словно из ниоткуда возникла уверенность, что сегодня ему всё по плечу. На душе было легко и безоблачно, как, впрочем, и на небе тоже. Там вдохнул полной грудью, воздух был свеж и упруг и сделал шаг вперёд.
Налетевший порыв ветра принёс одуряющий запах дикой малины и ежевики. Вокруг полигона были целые заросли этих ягод. Там стоял на позиции, ощущая на своём плече тяжёлую уверенность смертоносной, хищной гарпии, пережившей все смутные времена и принявшей в наше время образ боевой ракеты. Подготовив её к запуску, Там уткнулся взглядом в планку прицела и замер в ожидании. И почти сразу почувствовал какую - то противную дрожь. Дрожали руки и ноги, кажется, даже зубы выбивали, что-то вроде чечётки. Чтобы унять это трепыханье, Там глубоко и медленно вдохнул, пропахший ягодами воздух и замер, задержав дыхание. Через секунду по всему телу пошло лёгкое тепло, наполняя его энергией и словно растворяя в ней дрожь и неуверенность. Все чувства его обострились, и откуда-то пришла уверенность, что вот сейчас последует залп. Там выдохнул, застывший в груди воздух и в тот же миг услышал хлопок далёкого разрыва. И сразу куда-то ушло напряжение, тело вновь стало лёгким и послушным, словно где-то внутри сорвалась с крючка, сдерживающая его тугая, невидимая пружина, а слева быстро понеслась от горизонта ввысь по огромной дуге маленькая, бледная искорка. Он автоматически включил источник питания и плавно повёл ракету вслед за светящейся точкой. Стараясь поймать её в прицел, он вдруг увидел точно посредине прицельной планки маленькое, красное пятнышко, словно загорелась сигнальная лампочка. Так легко и быстро, удивился он, но сразу понял, что это не лампочка, а божья коровка забралась на прицел и сверкает на солнце красной спинкой, сбивая его с толку и отвлекая внимание. Где же цель, с ужасом подумал Там и увидел огненный снаряд правее и много выше. Не спешить, мелькнула мысль, спокойно совместить прицел с летящей, раскалённой капелькой и позволить умной электронике захватить цель в свои цепкие объятия. Осталось пятнадцать секунд, потом источник питания сдохнет и всё пропало, с тоской подумал он и начал внутренний отсчёт. Так, всё нормально, три... цель в секторе захвата, пять... ну давай же ловись, ещё секунд пять и будет поздно. Десять... и тут же уши резанула слабая трель звонка, а на индикаторе загорелся световой сигнал. Божья коровка вдруг раздвинула свой панцирь и замахала крошечными крылышками. Лети, прошептал Там и плавно утопил спусковой крючок. Раздался гулкий хлопок, и плечо дёрнулось вверх, не ощущая больше на себе давящей тяжести, вырвавшейся из плена ракеты. А та, с хищной грацией вильнула в воздухе, выравнивая свой гибельный полёт и резко набирая скорость, устремилась ввысь за горящей на небосклоне точкой. Прошипев напоследок нечто невразумительное, иссяк источник питания. Там стоял, не шевелясь, на бледном лице выступили капли пота, а чуть вздрагивающие губы и пробегавшие по лицу тени, говорили о том, что в его голове происходит напряжённая работа. Сопровождая взглядом летящую ракету, Там мысленно её подбадривал: ну, побыстрее, ещё чуть-чуть и понарошку корректировал полёт, отдавая мысленные команды. Слегка довернуть рули поворота, подправить угол набора высоты: так хорошо, а теперь вперёд и ещё чуть быстрее. И странное дело, у него вдруг возникло чувство, что ракета повинуется командам, выполняя все его мысленные рекомендации. Там усмехнулся, посчитав возникшие ощущения плодом разыгравшейся фантазии, но вдруг настолько реально ощутил свою связь с летящей ракетой, что ему стало не по себе. Он попытался мысленно проникнуть в электронную начинку ракеты, в самые её потроха, чтобы глубже прочувствовать её работу и естественно ничего не ощутив, доказать самому себе, что всё это лишь игра. Игра чувств, игра мыслей и слов, игра его безудержного воображения, наконец. К своему ужасу, Там понял, что действительно чувствует и понимает эту сложнейшую работу всех её узлов, управляемых электронной начинкой. Но едва поняв, он уловил вместо идеально отлаженных действий хаотичные сигналы и неровный дёрганый полёт, уводящий ракету в сторону от цели. Видимо его спонтанное вмешательство разорвало цепь сигналов, внеся хаос в слаженную работу всех звеньев. Сознание его тотчас словно раздвоилось, одна часть включилась в работу электроники, полностью её, подчинив, и взяла на себя управление полётом. Он ощутил себя частью боевой машины и теперь спешно догонял достигшую уже зенита смертоносную, огненную торпеду. А другая его часть в это время твёрдо стояла на позиции, уперев ноги в землю и с азартом охотника, натравливала летящую ракету, на ускользающую от неё добычу. Это было совершенно необычное ощущение. Там стоял на земле, и в то же время, словно летел вместе с ракетой. Жадно вглядываясь в улетающую искорку, он наблюдал за происходящими с ней трансформациями. Вот, по мере приближения к ней, искорка вначале превратилась в уголёк, выкатившийся из костра, затем в сам, набирающий силу костёр, а когда до встречи с ним осталось несколько мгновений, костёр вдруг превратился в хищное, смертельно опасное, огненное существо. За долю секунды до последнего мгновения Там вернулся с небес на землю, где вновь ощутил себя единым целым и увидел, как ракета настигла, объятую пламенем цель. Вспыхнув в небе ослепительным фейерверком, жадно поглотившим ускользающую огненную птицу и охотник, и добыча золотым дождём просыпались на землю и без того усыпанную сотнями тысяч осколков. Вначале наступила ватная тишина, Там отчётливо слышал только стук собственного сердца, а затем словно издалека донёсся восторженный рёв толпы. Кругом него мелькали знакомые и не очень, дружеские лица, кто-то хлопал его по плечам и поздравлял, а на губах его, словно сама по себе блуждала глупая, но счастливая улыбка. Он вдруг с удивлением почувствовал необычайную лёгкость, словно весь груз армейской жизни полтора года копившийся в его душе - исчез; был смыт волной восторга, охватившего всех вокруг, включая его самого. Прямое попадание ракетой в снаряд, который чуть - ли не вдвое меньше её, было верхом мастерства и считалось редкой удачей. Переносной, зенитно-ракетный комплекс, или ПЗРК: именно так называется эта ракета, предназначен для стрельбы по воздушным целям. Ракете достаточно оказаться в зоне поражения цели, радиусом в несколько метров, чтобы включился механизм подрыва ракеты и целый град осколков вкупе, со взрывной волной разносил вдребезги любую, находящуюся поблизости цель. Вот поэтому сам командир дивизии - генерал-майор Скобцев Анатолий Иванович, жал ему руку и говорил что-то поздравительное, а потом, не удержавшись, обнял так, что захрустели рёбра. А Там смотрел тупо на генерала, не понимая, что он ему говорит и только заглушая все остальные звуки, отдавались в его голове, повторяясь вновь и вновь заветные слова: десять суток, не считая дороги. А дорога эта вела его из небольшого венгерского городка П... на такой далёкий и неизвестный здесь никому Урал. В край чистейших озёр и лесов, туда, где он вырос и провёл всё своё детство, где ждали его друзья, и где оставался, ставший ему родным, детский дом.
* * *
Там сидел в купе у окна и смотрел на проплывающие мимо родные поля и перелески. Вечерело, поезд катил размеренно по рельсам и под ровный стук его колёс, так сладко щемило сердце, и было уютно и спокойно на душе. Последняя неделя пролетела настолько суматошно и напряжённо, что этот поезд и проплывающий за окном пейзаж, казались чем-то нереальным. Ему до сих пор с трудом верилось, что он едет домой, в отпуск, а полигон, окружённая забором воинская часть и опостылевшая казарма, остались далеко позади, пусть ненадолго, всего на десять дней, (не считая дороги - заботливо добавил внутренний голос). Там прижал разгорячённое лицо к окошку вагона, мимо проплывали мелькающие вдалеке огоньки, а в наступающих сумерках загорелась в небе первая, ранняя звезда, до боли похожая на тот самый светлячок, огненным росчерком промелькнувший по небу в тщетной попытке убежать от преследующей его хищницы. И сразу вспомнился полигон.
Только теперь с ракетой на плече стоял уже не он, а следующий стрелок: Мишка Доронин, невысокий светлый паренёк, с глазами навыкате. Источник питания отрабатывал свои последние секунды, а Мишка всё никак не мог захватить цель, не успевая за ускользающей светлой точкой. Там стоял позади, в нескольких шагах и невольно повторял все Мишкины действия. А когда стало ясно, что источник питания вот-вот отработает свой ресурс, и отключится, а снаряд "Катюши" уйдёт из зоны досягаемости и сделать, что-либо будет уже невозможно, Там произнёс про себя: ПУСК и непроизвольно дёрнул пальцами, как бы нажимая на спусковой крючок. В тот же миг раздался хлопок, ракета сорвалась с Мишкиного плеча и устремилась ввысь, вслед за убегающей целью. И только горячий воздух, вырвавшийся из пусковой трубы, взъерошил волосы на голове обалдевшего Тама. По всему выходило, что именно он, силой мысли запустил механизм активации ракеты. Всё произошло до неправдоподобия синхронно: секунда в секунду, точка в точку, тютелька в тютельку, наконец. Уж течение времени его подсознание, как всегда отслеживало безукоризненно. А он уже был далеко впереди, рядом с ракетой, послушно передавшей ему управление и всем нутром ощущал, просыпающийся в груди азарт хищной птицы, преследующей убегающую, законную добычу. На этот раз всё было намного проще и понятнее. Он легко догнал улетающий к далёкому горизонту, запущенный им, снаряд и, подчинив его себе, вновь вернулся с небес на землю. Далее он спокойно, без суеты наблюдал, как ракета за несколько метров до цели вспыхнула на миг и, поглотив раскалённый снаряд, осыпалась на землю, оставляющим дымный след огненным дождём и словно омытый им горизонт засиял трепетно и ровно от края до края. А поезд всё стучал и стучал на стыках, ненасытно глотая километры, отделявшие Тама от дома, что стал родным не только для него, но и для многих десятков таких же, как он никогда не знавших своих родителей ребят, или потерявших их в ненавистное военное время. Под этот перестук он и сам не заметил, как заснул, умчавшись мыслями в такое трудное, но всё равно славное, незабываемое детство.
* * *
ПОДКИДЫШ
Глава первая
Всю свою жизнь Там провёл в детском доме, родителей своих он не помнил и не знал, что с ними случилось. На память от них ему остался привязанный шнурком к руке кусочек детской клеёнки с короткой записью химическим карандашом - Там Каучап, род. 31 октября 195... года. Такие привязывают младенцам на руку в родильных домах. Сейчас уже не узнать, кто принёс его в детский дом, никаких записей на этот счёт не сохранилось. Известно, жизнь в детдоме не сладкая, старшие ребята частенько обижают младших, но Таму в этом смысле повезло, он легко находил общий язык со всеми без исключения. А с некоторых пор его просто стали уважать. Лет до семи он был обычным нормальным ребёнком, так же дружил и изредка ссорился, как все. Любил играть в детские игры и так же самозабвенно, как все ребята в ту пору, любил бегать в кино. Недалеко от детдома, в старом саду стояла крытая танцплощадка, где летом частенько играл духовой оркестр, под который по вечерам танцевали счастливые пары. Вход был свободный, и ребята постоянно крутились тут же, им нравилось смотреть, как бравые музыканты с важным видом надувают щёки, а в воздухе звучат старинные вальсы, танго и фокстроты. Здесь же по выходным дням крутили кино. На площадке натягивали небольшой экран, подъезжала старенькая кинопередвижка, все усаживались на промытые дождями скамейки и замирали в предвкушении приближающегося волшебства. Затем специальный человек обходил зрителей и собирал плату - десять копеек с человека. Немного, даже по тем временам. У ребят конечно денег не бывало, но их не трогали, стараясь просто не замечать. Там любил эти вечера больше всего на свете. Он смотрел фильмы самозабвенно, вживаясь в происходящее на экране действо и уходя в мир кино настолько глубоко, что даже по окончании фильма весь вечер не мог, говоря на языке искусства, выйти из образа. Возможно, такое случается со многими детьми, и у многих, наверное, остался с той поры в памяти один - единственный, самый любимый фильм, который помнишь всю свою жизнь. Для Тама таким стал кинофильм - "Седьмое путешествие Синдбада". В тот памятный вечер Там не пошёл в сад, с утра он чувствовал себя неважно, болела голова и саднило горло. И если бы не Петяня, разбитной мальчишка постарше Тама года на два, он так бы никуда и не пошёл. Петяня прибежал в спальню, где сегодня вечером было на удивление много народу; на улице задувал ветерок, лето заканчивалось, и настроение у всех было не "танцевальное". Прямо с порога он закричал: ребя, айда в сад, кинуху привезли - закачаешься. Он единым духом выпил стакан воды и продолжил: путешествие какого-то Синбада - про циклопов. На Тама название не произвело впечатления, но ребята постарше видимо, что-то уже слышали и сразу засобирались. А ты чего лежишь, спросил Петяня, проходя мимо кровати Тама, на которой он лежал прямо в одежде, накрывшись сверху одеялом. Нет, ответил Там, голова болит и горло. Чудак, оживился Петяня, как только кино начнётся, враз выздоровеешь, попомни моё слово. Он сдёрнул с Тама одеяло и потянул его за руку с кровати. Вот привязался, с досадой подумал Там и хотел вырвать руку, но взглянув на Петяню передумал. У мальчишки было такое счастливое и восторженное лицо, что вся досада мигом испарилась. Ладно, улыбнулся ему Там, я сейчас, быстро. Он залез в тумбочку и достал захороненные, как раз для такого случая два кусочка пилёного сахара. Положишь такой кусочек на язык, прижмёшь его к нёбу и смотришь кино, позабыв обо всём на свете. А сахар тем временем сам по себе тает помаленьку, а ты только ворочаешь его языком туда - сюда и так здорово на душе, что словами и передать невозможно. Они последними вышли из палаты и бегом помчались в сад. Несмотря на прохладный вечер, народу было полно и свободных мест на скамейках не оказалось. Но ребята уже давно к этому приспособились, они отрывали от забора деревянные доски и примащивали их, как придётся. Кто-то на половинках кирпичей, а кто-то прямо на бордюрах, окружавших клумбы и дорожки. Получались самодельные скамейки, не такие высокие и удобные как настоящие, но ребята и на таких, сидели с удовольствием. Сторожа постоянно ругались и грозили никого больше в сад не пускать, дворники приколачивали доски на место, но каждый раз, когда в саду крутили кино, всё повторялось снова и снова. Вот и сейчас все ребята сидели на досках, им призывно замахали рукой и вскоре они примостились у самого краешка - в тесноте, да не в обиде. А на экране уже вовсю разворачивалось действие - шли титры, играла музыка, а по морю плыл замечательный корабль с белыми парусами. Там, как заворожённый смотрел на экран, прижимая сахар к нёбу языком и ничего не замечая вокруг. Лишь один раз, словно по наитию взглянув налево, где на самом краю сидел продрогший Петяня, он как-то мимоходом, незаметно поменялся с ним местами. Там пришёл в тёплой куртке и то ли от этого, то ли от фильма ему было жарко. Зажатый с двух сторон Петяня быстро отогрелся и теперь, прижимаясь к тёплому плечу Тама, держал во рту второй кусок сахара и таял вместе с ним от удовольствия.
На другой день, проснувшись утром Там обнаружил, что горло больше не саднит, голова в полном порядке и вообще чувствует он себя просто замечательно. На память пришли слова Петяни: как только начнётся кино, враз выздоровеешь. Может и прав он был, подумал Там, вспоминая вчерашний вечер. С первых же минут он окунулся в неведомый доселе мир удивительных приключений, сказочных чудовищ и бесстрашных, сильных людей, позабыв и саднящее горло и головную боль, словно их никогда и не было. Этот фильм потряс Тама, у него внутри, словно что-то оборвалось и на этом месте выросли новые чувства, переживания и ощущения. Маленький джинн из фильма, словно наделил Тама своей волшебной силой и твёрдым характером. Там стал задумчивым, частенько уходя в себя и, мечтая о неведомом. Он как будто знал заранее, что в будущем его ожидают не выдуманные, а самые настоящие чудеса. А вскоре произошли события, которые в корне изменили Тама, повлияв на всю его дальнейшую жизнь и подарив ему друзей, о которых он даже не смел и мечтать. Детдомовские ребята всегда считались городскими, поскольку жили в городе, учились с городскими в одной школе и проводили время в совместных играх. Вот и сегодня они затеяли игру в разведчиков - диверсантов, когда одна группа уходит, запутывая следы, но оставляя знаки в виде направляющих стрелок, нарисованных мелом на заборе или асфальте, а другая по этим следам их преследует. Но стрелки расположены далеко друг от друга, найти их нелегко, да ещё надо не напороться на засаду, а если уж напоролся суметь отбиться от неприятеля. В совместных играх выработались определённые правила - так например, стрелять из игрушечных пистолетов сообща признали неинтересным, поскольку возникали постоянные споры типа - ты промазал, а я увернулся и словами всё равно ничего не докажешь. Поэтому все имели при себе сабли из кленовых веток, которые легко мог сделать себе каждый. При этом действительным считался только удар или укол саблей. Так же многие из ребят имели духовые трубки, из которых плевались рябиной или мелкими, зелёными ранетками. Попали в тебя такой ранеткой значит всё, выбыл, но чтобы игра была ещё интересней из таких вот выбывших, тут же набиралась команда, которая следовала за отрядом позади, чтобы не путаться под ногами и вступала в игру, исполняя роль судей, когда преследователи настигали противника или натыкались на засаду. Вот здесь уже начиналась равная битва, кто кого. Судьи ревниво следили, чтобы игра была максимально честной, для них теперь обе стороны были равны. Да никто и не пытался обмануть, за это сразу прогоняли и долго не принимали в игру. В те времена ребятишки соблюдали что-то вроде негласного кодекса чести. И вот в этих играх у Тама неожиданно проявился особый талант разведчика - следопыта. Никто лучше его не мог отыскать по следам уходящего противника, но самое главное Там всегда заранее чувствовал неприятеля, поэтому застать его врасплох, никто ни разу не сумел. В команде он был самым маленьким и всегда задавал темп движения, чем выводил из себя неугомонного Вовчика, который азартно рыскал по сторонам и всё время подгонял отстающих. Но Там не обращал на него никакого внимания, шагая неспешно и словно к чему - то прислушиваясь. Рядом с ним всё время находился Андрей Зайцев, самый старший и рассудительный из ребят, его всегда выбирали командиром. Он был на пять лет старше Тама и по старшинству, как знак отличия носил деревянную саблю, почти как настоящую. Ему выстрогал её старший брат, который учился в ремесленном училище. Все ребята завидовали Андрею и восхищались этой саблей, она была чуть изогнута, с удобной рукоятью и перекрестьем для защиты от ударов. Совсем, как у Синдбада - морехода из кинофильма. Там давно решил, что обязательно сделает себе такую же. Игра длилась уже около двух часов, победителем будет та сторона, у которой останется в " живых" хотя бы один человек. Сейчас от них уходили четверо, в то время как рядом с Тамом шагали только Андрей и Вовчик. Андрей был местный, он жил с родителями недалеко от детского дома, а Вовчик, так же, как и Там был детдомовский, всего на год его старше. Играя, ребята всегда перемешивались, не разделяясь на детдомовских и остальных, это было как - то не принято. Позади тройки уцелевших шли выбывшие из игры: семеро судей. Следы привели ребят на окраину, дальше тянулся пустырь, за которым шли железнодорожные насыпи, а сразу за ними начинался Сибирский переезд - чужая тарритория. Это был отгороженный путями небольшой станционный посёлок. Время от времени у городских ребят случались стычки с поселковыми мальчишками - и те, и другие постоянно враждовали. Здесь не любили играть, место было пустое и неприветливое, но сегодня следы привели сюда. Там чувствовал какую-то тревогу, исходящую со стороны пустыря. Они подошли к одинокому сараю и обнаружили на стене свежую стрелку, она указывала в противоположную от пустыря сторону. Пройдя по указанному пути метров сто, Там вдруг остановился и замер, закрыв глаза. Никого не было впереди, он как ищейка чуял, что те четверо кого они преследуют, остались позади на пустыре и чувство тревоги в нём всё усиливалось. Это было невероятно, ещё ни разу никто из игроков не пытался обмануть соперника, пуская его по ложному следу.
Это был нечестный приём. Поэтому вначале ему никто не поверил, что ребят впереди нет, а находятся они где-то позади на пустыре.
Вовчик сразу заспорил, доказывая, что Там просто заигрался и вообще много на себя берёт.
Но Андрей его осадил и повернувшись к Таму серьёзно спросил: ты не ошибаешься, ведь такого ещё никогда не было.
Я чувствую какую-то угрозу, ответил Там, надо идти на пустырь. И сразу, словно какая-то тень опустилась сверху, стало холодно и тревожно. Все стали хвататься за всякие палки и набирать камней на всякий случай. Не надо, твёрдо сказал Там, в посёлке живут такие же ребята, нам незачем враждовать, нужно просто с ними договориться и развернувшись он побежал на пустырь. За нами, коротко отдал команду Андрей, присоединяясь к Таму. Почти весь пустырь остался позади, когда они наконец услышали голоса, доносившиеся из-за насыпи. Поднявшись на самый верх Там первым увидел группу "сибирских" ребят, окруживших их четверых товарищей. Поселковых было человек двадцать, двое держали за руки Петяню, несколько человек выворачивали карманы ещё у двоих, а один из "сибирских" держал в руках карманные часы, которые забрал у Толяна. Часы были трофейные, его отец привёз их из Германии после войны и очень ими дорожил. И надо же было Толяну взять их сегодня с собой. Папаша с него шкуру за эти часы спустит. Он и сейчас стоял весь зарёванный, и всё время повторял - ну отдай, чего ты - меня папаша убьёт. А ты отбери, отвечал ему, крутя часы на цепочке над его головой, рослый мальчишка с неприятным лицом и гундосым голосом. Он был, пожалуй, самым старшим в толпе, даже чуть постарше Андрея. Толян по сравнению с ним был совсем карапуз. Невысокий, восьми лет от роду он всё время пытался схватить часы, но из-за маленького роста просто не доставал. Прыгай выше блоха, радостно осклабясь кричал неприятный мальчишка, ставя ему очередной щелбан. Какая-то волна ненависти накатила на Тама. Вскинув руку, словно останавливая выросших за его спиной друзей и не помня себя, молча влетел он в толпу, которая раздалась в разные стороны словно от мощного порыва ветра.
* * *
РУМПЕЛЬ.
Подбежав к предводителю, Там схватил его левой рукой за ворот курточки и резко дернул на себя, а затем правой со всей силы, от души влепил ему по носу. От удара тот дёрнулся назад и свалился на землю, после чего ладонью закрыл окровавленный нос и завыл каким-то, неприятно жалобным голосом. Там подобрал, упавшие на землю часы и, повернувшись, в упор оглядел замершую от неожиданности толпу.
И вдруг, откуда - то сверху раздались одиночные аплодисменты, и хриплый мужской голос произнёс: ну, что Гундосый, получил на орехи? Позади друзей Тама стоял ещё не старый, но с сединой в волосах усатый моряк в тельняшке и кителе. Он, прихрамывая, спустился с насыпи, подошёл к Таму и, взяв его за руку, крепко её пожал.
Равнение на героя гадёныши, сказал он, обратившись к притихшей толпе. До грабежа опустились, урки сопливые.
Да чего ты Румпель, слезливым голосом пискнул, всё ещё сидевший на земле пацан, мы просто пошутили.
Молчать, бешеным голосом заорал моряк, держать румпель по ветру, а не то башку снесу. Вся толпа испуганно вжала головы в плечи, а сидевший на земле, побитый мальчишка, зажал голову руками. А ты не бойся парень, повернулся он к Таму, тебя здесь теперь никто не тронет.
А я и не боюсь, спокойно ответил Там, не испытывая ни капельки страха. Моряк внимательно вгляделся ему в глаза и удивлённо произнёс: и вправду ничего не боишься.
Учитесь и завидуйте, закричал он каким-то бесшабашно - весёлым голосом. Вот на кого равняться надо, из таких ребят и вырастают настоящие герои. Ну что ж, будем знакомы: Воронцов Сергей Иванович - старший матрос в отставке, представился он. Для друзей просто Румпель, уточнил моряк, подмигнув заговорщицки Таму. А как вас величают молодой человек, спросил он?
Меня зовут Там. Там Каучап, робким голосом ответил ему стоящий напротив малыш.
Странное имя, удивился Сергей Иванович, кто же это тебя так назвал?
Не знаю, чистосердечно признался Там, я детдомовский, родителей своих не помню.
Вот оно что, сказал моряк, ну тогда приглашаю тебя и твоих друзей к себе в кубрик, на чай.
Хорошо, прямо ответил Там только пусть и ваши ребята пойдут, кивнул он на поселковых, хватит нам уже враждовать.
Да ты действительно парень не простой, удивлённо покачал головой моряк. Ладно, пусть идут, только боюсь, что все там не поместятся. Через полчаса ребята гурьбой сидели вокруг большого верстака во дворе старого дома. Посередине пыхтел большой, пузатый самовар, из трубы его поднимался лёгкий дымок, а над всей их дружной компанией вился упоительный аромат, в котором смешался запах иван-чая и чабреца с дымком тлеющих сосновых шишек. Жившие неподалёку ребята разбежались по домам и вернулись вскоре со своими кружками, а кое - кто принёс даже сахар. Теперь все сидели, грея свои носы горячим паром и цедили ароматный чай из разнокалиберной посуды. Там с жадным интересом оглядывал жилище одинокого моряка. Румпель был в городе известной личностью, хотя и жил здесь, на Сибирском переезде - глухой, городской окраине. Работал Румпель на железной дороге простым, путевым обходчиком и прозвище своё получил благодаря привычке вставлять в разговоре фразу - держать румпель по ветру. Во время войны он служил матросом на военном корабле, но в одном из сражений получил ранение и контузию. Его отправили в госпиталь на Урал, где он почти год провалялся на больничной койке, а после излечения был подчистую списан по ранению на берег. Так он и оказался в провинциальном уральском городке, ехать ему было некуда, и он пристроился работать на переезде. Ему выделили небольшой домик, где он с тех пор и проживал, а теперь принимал своих гостей. Дощатый домик, ещё довольно крепкий, ничем не напоминал о бывшей профессии своего нового жильца. Наверное, списанный на берег моряк не хотел излишними воспоминаниями бередить себе душу. Лишь китель с тельняшкой, да проскакиваемые иногда в разговоре морские словечки, выдавали его принадлежность к морской профессии. На верстаке надсадно шипел и потихоньку успокаивался пузатый самовар, по такому случаю вытащенный с чердака, а рядом с ним, на блюде лежала целая вязанка баранок. Ещё недавние враги прихлёбывали чай и грызли сушки, перемалывая их крепкими, молодыми зубами. На душе у Тама было легко и радостно, как бывает после неприятного, изматывающего разговора со счастливым концом.
В детском доме рассказ о стычке с поселковыми мальчишками, закончившейся неожиданно для всех примирением и договором провести совместную, крупномасштабную игру, поднял авторитет Тама на недосягаемую высоту. Гундосого и его компанию знали многие, и связываться с обитателями Сибирского переезда никто не хотел. О них шли нехорошие разговоры, и наступившее перемирие кого-то радовало, а кое-кого наоборот пугало. Однако провести пробную игру решили не откладывая. Лето уже заканчивалось, до начала школьных занятий оставались считанные дни и пока все были свободны, играть решили послезавтра, двадцать девятого августа. На следующий день Там решил проведать одинокого моряка. Что-то тянуло его к этому человеку, то ли его нелёгкая судьба, то ли бесшабашный характер, сквозь который так и проглядывала его неуёмная, несмотря на годы молодость, а может быть и то, что этот человек, невзирая на разницу в возрасте предложил ему свою дружбу.
Утром, после завтрака Там пришёл к заведующей и попросил у неё разрешения навестить своего знакомого по неотложному делу. Ещё накануне вечером им объявили, что начинается подготовка к новому учебному году и всем без разбора запретили уходить с утра на прогулку. Но зачем Таму эта подготовка, до семи лет ему жить ещё два месяца, поэтому в школу в этом году его не взяли, дав понять, что он ещё не дорос. Рассудив справедливо, что тратить время на подготовку к школе ему пока совершенно незачем, он и выложил эти соображения заведующей Анне Сергеевне.
Она вначале рассмеялась, раскусив хитрость Тама и его нежелание скучать вместе со всеми, но потом заинтересовалась, что это ещё за знакомый и откуда он взялся.
Решив, что все подробности этого знакомства выкладывать ни к чему, Там рассказал, что это герой войны, моряк. Что работает он теперь на железной дороге, а дело его неотложное потому, что назавтра, ближе к вечеру у них назначена совместная, крупная игра с поселковыми ребятами, а Сергей Иванович является, как бы посредником у договаривающихся сторон и одновременно участником игры, в качестве наблюдателя. Там говорил своими словами, но объяснял всё очень доходчиво, обладая врождённым даром убеждения. Тем более, что ни на йоту не отклонился от правды. Сергея Ивановича он действительно пригласил поучаствовать в игре, ну а то, что они знакомы только со вчерашнего дня, он говорить не стал, посчитав, что это не столь важно. Тем более, что никто его об этом не спрашивал.
Ну, хорошо, после минутного раздумья, сказала она, ты меня убедил. Я за то, чтобы отношения с поселковыми ребятами, наконец - то наладились, но одного я тебя не пущу; с тобой пойдёт Анастасия Никитична. Услышав это, Там сразу обрадовался, Анастасия Никитична была нянечкой, которую никто кроме заведующей по имени - отчеству не величал. Все звали её просто Настей. Это была довольно молодая, добродушная и улыбчивая девушка с веснушчатым лицом. Она никогда не ругалась, а напротив, была доброй и участливой ко всем ребятам. Настроение у Тама сразу поднялось, и он побежал в палату, переодеться и привести себя в порядок перед походом в гости. Настю, идея Тама отправиться на Сибирский переезд совсем не обрадовала и его сияющий вид, мало что изменил. Поэтому она шла надув губы и на щебетание Тама не обращала никакого внимания. От детского дома до посёлка пешего хода не меньше чем полчаса, а если ещё учесть его печально известную репутацию, то понятно, что по мере приближения к нему настроение у неё испортилось окончательно. Сергей Иванович, напротив, очень обрадовался гостям и сразу повёл их в дом. Он совсем недавно вернулся с утреннего обхода и поэтому на плите, пуская вовсю пузыри, закипал небольшой, эмалированный чайник. Вскоре, все сидели возле окна, за уютным столиком и пили тёмный, фруктовый чай. В послевоенные годы он был очень популярен. От присутствия молодой девушки в своём доме, Сергей Иванович вначале даже растерялся, не зная куда себя деть, он всё время размахивал руками и невпопад что-то говорил. Настя, красная от смущения, вела себя ничуть не лучше, кляня в душе эту сумасбродную детвору, затеявшую какие-то игры, до которых ей не было никакого дела, заведующую, которая именно её сюда направила, да и себя саму, за охватившую её не к месту скованность. Один Там чувствовал себя легко и свободно, вертя своей головой в разные стороны он разглядывал небогатое убранство комнаты, в надежде увидеть что-нибудь редкостное и занимательное. Не обнаружив на стенах ничего примечательного, он подошёл к оформленным в рамочку под стекло фотографиям. Сергей Иванович, (называть моряка Румпелем у Тама язык не поворачивался) а это ваш корабль? - Спросил он, указывая на фотографию военного судна, стоявшего на рейде недалеко от берега. А вы плавали вокруг света, а на необитаемых островах бывали, а видели вы там чудовищ?
Ох, сколько разных вопросов, засмеялся моряк, сразу на них и не ответишь. Попробую по порядку. Ну, корабль этот, конечно, не мой, но служил я действительно на нём. А вот пройти вокруг света мне не довелось, война помешала. Но в Атлантику я ходил, оживился он, и на островах бывать приходилось, только вот никаких чудовищ я там не видел. Он виновато развёл в стороны руками. Заметив, как при этих словах свет в глазах Тама слегка угас, он улыбнулся и мечтательно сказал. Но если бы вы только знали ребята, как это здорово идти на корабле посреди океана, когда на тысячи миль вокруг нет, ни клочка земли, а путь приходится определять по звёздам, тогда вы меня бы поняли. А как они светятся по ночам, словно далёкие костры. И он принялся рассказывать о беспросветно - тёмных ночах, когда океан спит праведным сном, а всё небо усыпано огнями и млечный путь светится так, будто это действительно пролитое молоко. О том, как ночь постепенно тает, растворяясь в безбрежных просторах океана, а на смену ей приходит робкий рассвет. Тёмная вода за бортом вначале светлеет, наливаясь зеленью, а в небе начинают гаснуть звёзды. Затем розовая полоска окрашивает горизонт и растекается, наконец, на полнеба огнём, золотом и синевой, а волны, чуть перекатываясь, сияют всеми цветами радуги. От этих слов глаза его затуманились, а лицо осветилось изнутри и помолодело. Там с Настей, слушали рассказ моряка, затаив дыхание и боясь лишним движением или словом нарушить возникшую между ними невидимую нить взаимопонимания, когда кажется, что знаешь человека всю свою жизнь, хотя только что с ним познакомился.
А потом началась война, и весь мир словно рухнул в пропасть, тихо произнёс моряк. Начались бои, бомбёжки и все те ужасы, которые не передать словами. Лицо его разом посерело и состарилось, а в тёмных волосах заблестела седина. Но ведь война закончилась и мы победили, взволнованно ответила Настя.
Мы победили, а я всё потерял, тусклым голосом, безнадёжно уставшего человека, произнёс он и отвернулся.
Настя подошла к фотографиям и вгляделась в них. На одной фотокарточке был изображён молодой моряк, а рядом с ним улыбающаяся девушка с ребёнком на руках. Это ваша жена, тихо спросила она. Сергей Иванович медленно подошёл и провёл рукой по фотокарточке. Они погибли в сорок втором, произнёс он; мы переправляли в тыл раненых, жена и сын были со мной. Ему только исполнилось два месяца. Я хотел отправить их подальше от передовой. Вначале налетели самолеты, и начался бой, а потом нас атаковала подводная лодка. Торпеда попала в переднюю, часть и корабль стал зарываться носом в воду, мы почти потеряли ход. В сопровождении были противолодочные корабли, они сумели отогнать подводную лодку и мы начали пересаживать раненых в шлюпки и отправлять на берег. Но для самолётов мы стали мишенью. Я помню, как на палубу упала бомба, и раздался взрыв. Я получил контузию и ранение в ногу, и очнулся уже на берегу. Как я потом узнал, вскоре поднялся сильный ветер и начался шторм. Самолёты ушли, а что стало с кораблём неизвестно. Его так и не нашли, вероятнее всего он затонул. Среди тех, кто спасся, моей жены с сыном не оказалось. Вскоре меня отправили в госпиталь, в глубокий тыл. Так я и оказался на Урале. После госпиталя меня уже не взяли на фронт, признав негодным по состоянию здоровья. Я несколько лет ходил с трудом, потом рана зажила, но хромота осталась. Ехать мне после войны было некуда, родных у меня не осталось, поэтому я здесь с тех пор и живу. Глаза его потухли, он сгорбился, подошёл к столу и сел на табуретку.
Это неправда, звонким голосом вдруг воскликнул Там. Они живы. Что? - Вздрогнув спросил Сергей Иванович, растерянно переводя взгляд с Тама на Настю, которая сама непонимающе глядела на мальчишку. Затем он опомнился и выдохнув воздух, проговорил: этого не может быть, корабль и все оставшиеся на нём числятся в списке погибших - я узнавал после войны.
Я же вижу, что они живы, отчаянно и чуть не плача повторил Там, ну почему вы мне не верите? Сергей Иванович подошёл к нему и положил свои руки на плечи мальчика.
Спасибо тебе за то, что так близко принял моё горе малыш, ответил он прижимая Тама к себе, и со вздохом добавил: ты славный мальчик Там, но чудес не бывает.
Бывают, наперекор здравому смыслу, упрямо ответил Там. Он схватил моряка за руку и подвёл его к стене с фотографиями. Дядя Серёжа я правду говорю, вы только вглядитесь им в глаза, они ведь у них живые, уже шёпотом договорил он.
Седой моряк взглянул, куда показывал Там, и вздрогнул. С фотографии на него смотрели он сам и его жена, такие же молодые и весёлые, как и раньше, но у них были глаза повзрослевших и переживших войну и разлуку людей. От напряжения в глазах у него зарябило и ему вдруг показалось, что лица на фотографии стали взрослеть и оживать в волосах его заблестела седина, а на лице у жены появились тонкие морщинки. Сергей Иванович резко замотал головой, прогоняя наваждение, и лица на фотографии обрели прежний вид. Он пришёл в себя, и слегка подёргивая головой, произнёс - что это было?
Теперь вы мне верите, спросил ликующим голосом Там.
Ой, произнесла Настя, и закрыв рот рукой, округлившимися глазами уставилась на Тама.
Ты тоже что-то видела, спросил её побледневший моряк?
Настя в ответ только испуганно закивала головой. Сергей Иванович, прихрамывая пошёл от стены, но не сделав и двух шагов, вдруг схватился рукой за сердце и стал оседать на пол. Тама, словно пружиной подбросило с места, он взвился вверх, и подлетев подхватил моряка под руку. С другой стороны подоспела Настя, они вдвоём довели его до кровати и уложили на неё моряка.
Аптечка есть? - Спросила у него Настя, он в ответ лишь отрицательно помотал головой. Я к соседям, надо вызвать врача, крикнула Настя и выбежала из комнаты.
Там подошёл к моряку и зарёванным голосом спросил: дядя Серёжа, вам очень больно? Я не хотел этого, помолчав добавил он, но они правда живы, я видел это, как наяву.
Чудо ты необыкновенное, слабо улыбнувшись, ответил ему моряк, как же мне теперь жить, где - в каких краях их искать?
При этих словах Там встрепенулся, и замерев уставился на фотографию. Минуты две он стоял, как изваяние, не шевелясь, а затем вдруг расслабился и глубоко вдохнув, заговорил. Корабль затонул, но люди спаслись, их подобрали финские рыбаки. Ваша семья сейчас на Белом море, какая-то Кандалакша, заплетающимся языком, кое-как выговорил Там, падая на кровать. Что с тобой, перепугался Сергей Иванович, тормоша его за плечо. Холодно, стуча зубами ответил Там, проваливаясь куда-то в темноту. С моряка разом слетели и слабость, и боль. Он вскочил на ноги, уложил Тама на кровать, и накрыв его одеялом, заметался по комнате, не зная, что делать дальше. По счастью во дворе раздались быстрые шаги, и в дом вбежала запыхавшаяся Настя. Вы зачем встали с кровати, всплеснула она сердито руками. Да что мне будет, досадливо отмахнулся моряк, Там заболел, видно переволновался. Настя подошла к изголовью и положив руку на лоб мальчишки, вскрикнула - да он же весь горит. Там метался по кровати и что-то бессвязно бормотал. У вас есть уксус? - Спросила Настя, оглядываясь по сторонам. Конечно есть, засуетился Румпель, и порывшись в шкафчике на стене достал трёхгранную бутылочку уксусной эссенции. Это конечно надо разбавить, сказала Настя, наливая в кастрюльку воды. Она добавила туда немного уксуса и быстро раздела Тама. Через десять минут энергичных растираний, жар стал спадать и вскоре, раскрасневшийся и остывший до нормальной температуры Там, мирно спал на кровати, уставшая Настя сидела за столом, а Румпель, облегчённо переведя дух, сел прямо на пол, привалившись спиной к ещё не остывшей печке. Только теперь, сидя у тёплой печи и расслабившись, поседевший раньше времени моряк не просто понял, а в прямом смысле почувствовал, как он устал. Сейчас бы самое время привести мысли в порядок и осмыслить то, что произошло недавно, да что-то голова отяжелела и в груди покалывает, а перед глазами всё плывёт и качается, как вот эта шлюпка на волнах, а в ней такое родное и милое лицо. И так оно близко, кажется, протяни только руку и дотронешься.
Настя стояла посреди комнаты, кусая губы и беспомощно поглядывая в окно. Ну, где же эта неотложка, никогда её не дождешься. И что за день сегодня такой, как замечательно рассказывал Сергей Иванович, так и слышался мерный плеск волны за бортом, а пряный ветер овевал лицо и кружил голову. И что такое нашло на Тама, наплёл с три короба небылиц и довёл хорошего человека до сердечного приступа. И ведь вроде оправился, пришёл в себя человек, так нет, опять сердце прихватило, да так, что, как сидел возле печи, так и лёг там же, ничего не видя и не слыша. На кровати лежит заболевший Там, на полу хозяин дома без памяти, и хоть разорвись между ними, а бедное сердечко от страха, так и трепещет. Слава богу, на улице послышался шум мотора, и раздались голоса, а через минуту в дом вошла соседка, сопровождая пожилого врача и молоденькую медсестру. Они сразу захлопотали вокруг Сергея Ивановича и Тама, а Настя, не в силах стоять на враз ослабевших ногах, села на жёсткий табурет.
Доктор быстро привёл в чувство моряка и стал что-то записывать, поминутно задавая ему вопросы. Затем он прослушал его, проверил пульс и вынес свой вердикт. Думаю, придётся немного полежать, пару недель, не больше, а мы за это время приведём вас в порядок.
Какие пару недель, взвился моряк, со мной и так всё в порядке. Но видя, что на доктора его слова не оказывают ровно никакого действия, чуть тише добавил. Доктор, я не могу в больницу, у меня работа, обязанности, наконец, личные дела, не терпящие отлагательств.
С работой мы всё уладим, а вот личные дела подождут.
Да не могу я ждать, в сердцах выкрикнул моряк, ударяя кулаком по столу.
Отставить, резким и властным голосом, отреагировал моментально доктор: держать румпель по ветру и прекратить истерику.
Откуда вы меня знаете, удивился Сергей Иванович?
Кто же в нашем городе не знает всем известного Румпеля, усмехнулся доктор и, уже серьёзно добавил. Я знаю вашу, более чем грустную историю и сочувствую вашему горю, но нельзя всю жизнь хранить эту боль в своём сердце. Оно этого просто не выдержит. Уж не знаю, кто подарил нам такую милость, как забвение, природа или господь Бог, но без него человеку не выжить в этом мире. Время лечит любые раны, но ваше сердце нуждается ещё и в нашем лечении. В противном случае инфаркт вам гарантирован.
Я всё понимаю, доктор и даже уверен, что вы правы, в отличие от меня, но тут случай особый. Понимаете, когда много лет живёшь, смирившись с мыслью, что твоя семья погибла, а потом вдруг узнаёшь, что возможно они живы, тут любого хватит сердечный удар.
Вы полагаете, ваши близкие живы? - Удивился доктор. Я не знаю так ли это на самом деле, но я должен проверить. И где же отыскался их след, поинтересовался доктор. На побережье Белого моря, возможно в Кандалакше, ответил моряк. Э-э батенька, протянул эскулап, да это же на самом краю нашей страны. Ну, тогда тем более вам следует подлечиться. Не будет мне никакого толку от этого лечения, если я стану сидеть, сложа руки, возразил Сергей Иванович. Давайте сделаем вот что, после минутного раздумья предложил доктор. Я ведь во время войны служил в госпитале, как раз в тех краях и у меня остались там очень хорошие друзья. Я пошлю им запрос, и надеюсь, они не откажутся мне помочь. Ну, а вы пару недель полежите в больнице, заодно пройдёте очередное обследование. Ну что, договорились? - Спросил он моряка.
Хорошо, согласился Румпель, только вы уж обязательно пошлите запрос.
Сегодня же и отошлю, заверил его доктор, а вам немедленно на больничную койку, да и этому герою тоже, вон температура опять повышается. Сергей Иванович не стал посвящать доктора во все подробности, здраво рассудив, что после них можно запросто оказаться в психушке, причём всем троим и попробуй потом, кому-нибудь что-то доказать.
В таком случае мы согласны, ответил он доктору и с помощью медсестры пошёл садиться в карету скорой помощи.
Ну, а теперь барышня, займёмся вами, обернулся доктор к измученной Насте. Да вы голубушка совсем на ногах не держитесь, озабоченно произнёс он, поставлю я вам сейчас укол, а потом домой и в постель. Вам, душа моя, непременно нужно, как следует выспаться и отдохнуть.
До дома мне отсюда шагать и шагать, чуть слышно прошептала Настя, но доктор всё равно услышал.
Вот как, удивился он, где же вы в таком случае живёте?
Недалеко от детского дома, у старого цирка, устало ответила девушка.
Так это же рядом с больницей, обрадовался он, садитесь в машину, мы как раз туда едем. Он осторожно взял на руки спящего Тама и вышел с ним на улицу. Сергей Иванович разговаривал с соседкой: вы уж будьте добры, приглядите за домом, чтобы мальчишки не баловались, а то сами видите, какая оказия со мной приключилась. Наконец все расселись по местам, и машина тронулась, увозя наших героев к новым приключениям, а время побежало вперёд семимильными шагами, уводя нас из далёкого, но незабываемого прошлого в жаркое лето 197... года.
* * *
РЫБАЦКОЕ СЧАСТЬЕ
Глава вторая
После окончания школы, Там не стал поступать в институт. Учиться дальше, откровенно не хотелось, да и школу он закончил далеко не с отличием. Впереди было целое лето, а осенью его всё равно призовут на службу, в ряды вооружённых сил. Вот поэтому, после сдачи школьных экзаменов, Там уехал на два месяца к своему учителю и наставнику в боевых искусствах, Петру Афанасьевичу Крушинину. Два месяца, отданные тренировкам и верховой езде, пролетели незаметно, и в город он вернулся уже в середине августа. Оставив заботу о том, как жить дальше на потом, (будет время подумать об этом в армии) Там остаток лета провёл в совместных поездках с городскими ребятами, в лес, за грибами. Этой тихой охоте Там отдавался преданно, вдумчиво и самозабвенно. Грибы были его страстью, он любил собирать их со спокойной душой и не торопясь. Наткнувшись на грибную полянку, он прежде всего внимательно осматривал её опытным глазом и стараясь определить, что ему попалось, настоящая семейка или гриб - одиночка. Одинокий гриб он просто срезал, и не тратя время понапрасну шагал дальше. Если же попадалась целая семейка сородичей, то и действия его были другими. Прежде всего, он ставил в середину поляны свою корзину, а затем по спирали, от центра к окраинам тщательно обследовал перспективное местечко, ощупывая каждый бугорок и переворачивая всякий листик и веточку. Каждый найденный гриб он аккуратно срезал ножом, а оставшийся корешок засыпал землёй или листьями. Так он не будет загнивать, а наоборот даст новое потомство. То ли у него выработалось чутьё, как у доброй, поисковой ищейки, то ли грибы сами ему открывались, но его корзинка всегда была самой полной, а все грибы оказывались рослыми, крепкими и красивыми, как на подбор. Лето пролетело быстро и без оглядки, а закончилось как-то тихо и незаметно. В сентябре Там грустил, провожая уходящее лето и встречая, идущую ему на смену дождливую осень, с каждым днём расцветающую всё новыми красками. А на последние дни сентября, выпало бабье лето. Погода выдалась великолепная, по утрам уже холодало, но дни стояли солнечные, тихие и прозрачные до синевы. Октябрь вступил в свои права в самый разгар бабьего лета. Там ждал призыва в армию, изнывая от тоски и безделья и, не зная чем себя занять, бесцельно слонялся по улицам. В один из таких дней он забрёл туда, где раньше играл духовой оркестр и по вечерам иногда крутили кино. Старый сад было не узнать, танцплощадку давно снесли, деревья вырубили, насадив новые, молодые деревца, выстроившиеся в ряд, как по линейке. Всё было другое, прежнее очарование куда-то ушло, да и сад теперь называли сквером. Такого слова Там в детские годы и не слышал. Недолго, посидев на скамейке, он поднялся и пошёл, не замечая ничего вокруг, и лишь вспоминая детские годы, духовой оркестр и кинопередвижку, крутившую кино на стареньком выцветшем экране. Может случайно, а возможно и повинуясь безотчётным импульсам, вызванным воспоминаниями, Там не заметил, как оказался возле нового кинотеатра, построенного несколько лет назад. Что-то смутно зашевелилось в его душе, и ещё не понимая, чем вызвано это беспокойство, Там уже ожидал чего-то, по опыту зная, что беспокойство это неспроста, и наступает время перемен. Он пересёк площадь перед кинотеатром, и подойдя ближе увидел на афише морской берег, с разъярённым циклопом и уплывающий вдаль корабль, под белыми парусами.
В кинотеатр завезли старую ленту, "Седьмое путешествие Синдбада". Любимый с детства фильм, вызвал в его душе новую бурю воспоминаний. Он уже рванулся было к кассе, да вовремя вспомнил, что в карманах пусто, денег взять негде и вообще, если он пойдёт в кино, то опоздает на ужин и до утра останется голодным. Сразу навалилась тоска, и тяжело вздохнув, Там повернулся и, сделав шаг, столкнулся нос к носу с Лёхой Корнеевым; тот был помладше Тама и жил неподалёку.
Они были знакомы с детства, часто проводя время в совместных занятиях и играх. Правда последние года два они почти не встречались; у каждого появились новые знакомства и увлечения. Но сейчас, оба, встрече обрадовались и, не удержавшись, обнялись.
После обычных в таких случаях вопросов без ответов, как у тебя дела и где пропадал, целую вечность, Лёха спросил, наконец: что, тоже в кино собрался? Пошли, а то скоро уже начнётся.
Там замялся, смутившись, и не зная, как выкарабкаться из щекотливой ситуации. Признаться, что на билет элементарно нет денег, было как-то стыдно. Но Лёха, ушлый и сообразительный с детства малый, мигом понял, в чём дело и напрямик сказал.
Там, если у тебя нет денег, то вот, смотри - он вытащил из кармана мятый рубль. Маманя отвалила - на два билета запросто хватит.
Не-е, я не пойду, замотал Там головой.
Да брось ты, рассердился упрямый Лёха, я что, уже не могу пригласить в кино старого друга, даже обидно как-то. Когда ещё встретимся, поговорим. Он схватил Тама за руку и поволок к билетной кассе.
У Тама даже, что-то защемило в груди, он не стал сопротивляться, понимая уже, что здесь замешана судьба, не случайно столкнувшая его с Лёхой, именно сегодня и спорить с ней сейчас бесполезно. Этот спор Там всегда ей проигрывал, судьба всегда вела его туда, куда ей было нужно.
Они зашли в фойе, двери в кинозал ещё были закрыты, и здесь, Лёха, воодушевлённый их встречей, рассказал, что завтра утром он едет со своим соседом на озеро, на рыбалку и Там непременно должен с ними поехать. Пойми чудак, убеждал он Тама, тебе же через месяц идти в армию и такая поездка будет, как память о вольной жизни и старой дружбе. И наша встреча сегодня наверняка не случайна, у тебя всегда всё случается, как по расписанию, я же помню.
Ну, как я поеду, не соглашался Там, у вас своя компания, я буду просто лишним. Да и денег у меня нет, чего уж скрывать.
Да ты ни в какой компании не бываешь лишним, взвился Лёха, что я тебя не знаю, что ли. Да и Вася о тебе немало слышал.
Какой ещё Вася, удивился Там.
Ну, мой сосед, с которым я еду.
А сколько ему лет? - Спросил Там, представляя неизвестного ему Василия, пожилым дядькой, в сапогах и со связкой удочек
Да он твой ровесник, а денег вообще не нужно.
Как это не нужно, не поверил Там?
Понимаешь, пояснил Лёха, он студент, в этом году поступил в институт, ну и как водится, их сразу отправили в колхоз, на уборку картошки. А сегодня он приехал сюда за продуктами и завтра утром опять уезжает. Вместе с ним мы и поедем, ну поработаем там маленько, так они только рады будут лишним рукам. А продуктов на всех хватит, я уж не говорю про картошку, её вообще навалом. Зато вечером, после работы сразу на озеро, Вася говорил, там такие щуки водятся - Лёха мечтательно закатил глаза.
Ну раз так, поехали, засмеялся Там, ощущая зуд нетерпения, и слабый пока ещё ветерок, скорых и неожиданных перемен.
На ужин он, конечно, опоздал, но сегодня ему положительно везло. В коридоре, Там встретил поджидавшую его повариху, тетю Дашу, ворчавшую, что у нынешней молодёжи, как видно нет ни стыда, ни совести бродить до ночи неизвестно где, заставляя старых людей беспокоиться и держать на плите ужин, чтобы накормить бессовестных бродяжек.
Там, переполненный, обуревавшими его после кинофильма чувствами, не удержавшись, обнял пожилую повариху, и чмокнув её в порыве благодарности в щёку, сказал: тетя Даша, вы, что мне ужин оставили, вот здорово, а то я так проголодался, что до утра не засну.
Растроганная повариха, растрепала Таму пухлой рукой волосы и заговорщицки подмигнув, сказала. Ладно уж, пошли на кухню, сейчас покормлю тебя, беспутный.
На следующий день, Там поднялся ещё затемно и, умывшись, побежал на кухню. Тетя Даша, вставшая ради него пораньше, уже подогрела чай и готовила скворчавшую на сковороде яичницу. Восхитительный аромат разносился по всей кухне, щекоча раздувающиеся ноздри и будоража и без того недремлющий аппетит. Там быстро поел, чмокнул, зардевшуюся повариху в щёку и, прихватив приготовленный ею пакет с чаем и бутербродами, заторопился к условленному месту. Минут через двадцать он, поёживаясь, затанцевал, притопывая и мурлыча себе под нос бодренький мотивчик. "Если вы в своей квартире,
Лягте на пол, три - четыре". В такт музыке он, топтался на месте и несильно размахивал руками, чтобы не пролить чай. Стоять без движения на одном месте, было холодно. В квартире сейчас наверное хорошо, подумал Там, во - первых наверное теплее, а что во - вторых, он придумать не успел, отчасти оттого, что в квартире никогда не жил, а ещё потому, что из-за угла, негромко урча мотором, выехал небольшой, аккуратный автобус и подкатив, остановился напротив.
Дверца открылась, из неё высунулся Лёха Корнеев и закричал ему - здорово Там, залезай быстрее. Поднявшись по ступенькам, Там закрыл за собой дверь, и огляделся. Недалеко от выхода сидел русоволосый, симпатичный парень с открытым лицом и располагающей внешностью. Волосы его, кучерявые и перепутанные, похоже, никогда не знали расчёски. Однако внешности его это не портило, создавая впечатление, что по-другому будет гораздо хуже. Меня зовут Там, представился он - Василий, ответил парень, крепко пожав протянутую руку.
Вот это да, раздался вдруг Лёхин голос, а вы случаем не братья?
Не братья и даже не сёстры, пошутил Василий.
Похожи, как два брата, уверенно прервал его Лёха.
Там пригляделся повнимательнее, но большого сходства не заметил, хотя что-то общее в их внешности и проглядывало. Однако первоначальное ощущение его не обмануло, с Василием было легко общаться и у них сразу нашлись общие интересы. Держался он свободно и непринуждённо, а разговаривал азартно и с юмором. Вскоре у Тама возникло впечатление, что они знакомы уже много лет, просто давно не виделись и наконец, судьба вновь свела их вместе.
Лёха жевал бутерброды, запивая их чаем, непринуждённо и прямо пояснив, что не успел поесть дома, потому, что проспал.
А Там с Василием всё говорили и говорили, но в конце концов, сомлев от пригревающего сквозь стёкла солнца, оба они задремали под мерный рокот мотора, и шелест шин по асфальту.
Проснулся Там, когда ровное, как натянутая нитка, шоссе упёрлось в берег озера, и автобус, затормозив, повернул налево. Дальше дорога пошла вдоль берега, повторяя все изгибы и возвышенности, береговой линии. Там уже был здесь однажды, это было давно, лет пять назад. Но он всё ещё помнил, как они, ученики пятого или уже шестого класса, пройдя пешком по жаре километров восемь, а то и все десять, добрались, наконец, до озера и свалились, побросав как попало рюкзаки, на усыпанный галькой берег. А потом, придя немного в себя, после этого умопомрачительного марш - броска, все ринулись купаться. Ах, какая прозрачная и отсвечивающая синевой, была вода в этом озере. Одновременно, тёплая и прохладная, она моментально смыла с ребят весь пот, пыль и усталость взамен, одарив их тела свежестью, чистотой и неунывающей бодростью. В то время озеро показалось Таму каким-то пустынно - заповедным и необъятным, а сейчас, из окна, катящегося автобуса, было видно, что берег просто усеян различными базами отдыха, и пионерскими лагерями. Но, несмотря на освоенность, необъятность его осталась прежней, озеро действительно поражало своими размерами и красотой. Противоположный берег и сейчас сливался с линией горизонта, только макушки уральских хребтов виднелись вдалеке, словно вырастая прямо из воды. Наконец, свернув с асфальта и пропетляв по лесу, автобус въехал на территорию базы отдыха, где и жили студенты. Быстро выгрузив багаж, друзья вышли на берег. Скинув обувь на траву, Там закатал брюки до колен, и зашёл в воду. Ледяная прохлада, раскалёнными иглами сомкнулась вокруг ног, заряжая их прямо кипящей энергией. Вода, чистый лёд, восторженно заохал Там, блаженно потягиваясь и щурясь от удовольствия. Не расслабляться, командным голосом одёрнул его Василий. Сейчас быстро завтракаем и в поле, на работу, а вечером уже отведём душу. До поля было километров пять, каждое утро ребят доставляли туда на колхозной машине, а вечером забирали обратно. Обед, чтобы не терять время, им привозили прямо в поле. Парное молоко или горячий чай с хлебом, на полновесный обед, конечно, не тянули, скорее второй завтрак. Но на свежем воздухе, да с деревенской выпечкой, шли просто на ура, поднимая настроение и прибавляя сил, весьма изрядно. Вот и сейчас, стоило им только прибыть на поле, как сразу раздались приветственные возгласы, шутки и смех. Ребята с ходу включились в работу, захватившую их в свой круговорот, до самого вечера. А вечером, едва вернувшись на базу, Василий тотчас же схватил свой спиннинг и в сопровождении нескольких таких же любителей, заторопился на озеро. Осенний день короток, объяснял он, идущему вслед Таму, и оставшееся до сумерек светлое время надо полностью использовать для рыбалки, а умыться и поужинать можно и попозже, когда стемнеет. Там неторопливо брёл сзади, любуясь окружающей природой и наслаждаясь тишиной, которая после городского шума вызывала просто восторг и умиротворение. А тишина вокруг, действительно стояла необыкновенная, ни ветерка, ни шелеста листьев не было слышно. Даже птицы и те умолкли, только четвёрка неугомонных рыбаков, трое студентов и вездесущий Лёха Корнеев, хлестали зубастыми блёснами, отходящее ко сну озеро. Помаленьку все разбрелись по берегу, облавливая новые места, лишь Василий упрямо бросал блесну в одно место, обкидывая со всех сторон, обширные заросли травы.
Когда Там поинтересовался, почему он так упорствует, не покидая приглянувшееся местечко, Василий нехотя пояснил, что именно в этих зарослях, третьего дня у него сорвалась щука килограмма на три - четыре, не меньше и теперь таскать шестьсот - восемьсот граммовую мелочь из камышей, ему просто неинтересно.
Всё равно поймаю, со злостью выкрикнул он, в очередной раз, вытаскивая пустую блесну, с обрывками прицепившейся травы. Где-то слева раздался торжествующий крик, и Васино лицо тотчас же искривила пренебрежительная ухмылка, с едва заметным налётом зависти. Мелочёвка, безапелляционно заявил он, так, для затравки не более.
Почему ты так уверен, полюбопытствовал Там: крик был очень уж малорадостный, вздохнув пояснил Василий, без интереса болтая блесной у самого берега. Пожалуй, всё на сегодня, заявил он, поглядев на небо, скоро совсем стемнеет.
Можно я хоть разок брошу, попросил Там, я ведь ещё ни разу в жизни спиннинг в руках не держал.
Твоё счастье, хмуро ответил Василий и пояснил, лучше и не начинать, а то втянешься и прощай покой и тихая счастливая жизнь, но увидев, умоляющий взгляд Тама, посветлел лицом и передал ему спиннинг. Попробуй, отчего-то развеселился он, объясняя, как надо им пользоваться. Вначале у Тама ничего не получалось, то леска путалась, то блесна цеплялась за ветки или траву, а один раз даже пребольно уцепилась за ногу. Василий только хохотал над попытками Тама, приговаривая: Учись не ленись, глядишь когда-нибудь и пригодится. Бесполезных знаний и умений в жизни не бывает.
Наконец блесна, сверкнув в подкрадывающихся сумерках небольшой искоркой, улетела в озеро, звучно брякнувшись точно посередине густых зарослей горошника.
Ну, всё, мрачно изрёк Василий, глядя на злополучные заросли: прощай любимая блесна, теперь зацепится намертво, не оторвать. Там попробовал дёрнуть, блесна легко выскочила из травы и шлёпнулась неподалёку в круглое окошко чистой воды, как раз в самой гуще зарослей. Дёргай быстрей, пока не зацепилась, крикнул Василий; Там резко подсёк и тотчас же почувствовал живую тяжесть, бьющейся на крючке рыбы. Вот теперь точно всё, разочарованно произнёс Василий, увидев туго натянутую леску, теперь уже не отцепить.
Там кто-то есть, выдавил из себя Там, (да простит меня читатель за столь нелепую тавтологию) судорожно сжимая в руках, задёргавшийся спиннинг.
Схватила, охнул Василий, оживая прямо на глазах, тащи, а не то запутается в траве и леску оборвёт.
Как её тащить-то, жалобно ответил Там, с трудом удерживая в руках, рвущийся спиннинг.
Подматывай леску, крути катушку, сразу став собранным и энергичным, советовал Василий.
Там попробовал покрутить, но катушка вырвалась из рук и бешено завращалась, обдирая пальцы, и разматывая бесцельно, уходящую леску.
Стопор, крикнул Вася и, схватившись за спиннинг, застопорил катушку. Ого, вот это рыбка, всем щукам будет щука, уважительно сказал он, ощутив тяжесть, бьющейся рыбы и стал помогать Таму, выводить её на чистую воду. Вскоре возле них собрались все рыбаки, суетясь вокруг, вроде, как на подхвате и давая советы с позиции сторонних наблюдателей. Минут через пятнадцать, общими усилиями удалось вывести щуку из травы и утомить. Уставшая хищница, в неярком свете, неправдоподобно огромной, красноватой луны, казалась намокшим поленом, мёртвым и не подающим признаков жизни. Она лежала на воде, не шевелясь и словно набираясь сил перед последним, решающим рывком.
Теперь всё в твоих руках, сказал Василий, отходя в сторону, вытащишь, будешь молодец, а упустишь это тоже полезный урок и необходимый опыт. Там довольно легко подвёл, утомлённую рыбину к берегу и тут возникла проблема. В двух метрах от берега, щука уткнулась в лежавшую на дне корягу, неразличимую из-за, наступивших сумерек и намертво застряла, не двигаясь ни туда, ни сюда. Недолго думая, Там передал спиннинг Василию и зашёл в воду, обходя щуку с тыла. Он осторожно подошёл к рыбе, отчётливо видимой вблизи и замер, примериваясь схватить её половчее. Бери под жабры, шёпотом подсказал Василий, боясь криком спугнуть щуку. Там медленно повёл руки над водой, собираясь в последний момент сомкнуть их под жабрами хищницы. Однако в последний момент, он неосторожным движением то ли задел щуку, то ли просто спугнул, но она резко изогнулась дугой и рванулась в сторону, вернее попыталась это сделать. Среди всех дворовых и детдомовских ребят, Там с самого раннего детства отличался исключительной, стремительно - молниеносной реакцией, принёсшей ему славу, как в детских сабельных поединках, так и потом, когда он серьёзно начал заниматься древнерусскими единоборствами. Вот и сейчас он мёртвой хваткой держал щуку за голову, опередив её на долю секунды и просунув большие пальцы обеих рук, ей под жабры. Щука бешено молотила хвостом по воде, поднимая фонтан брызг и обдирая пальцы в кровь, острыми жаберными крышками. Не обращая на боль никакого внимания, Там высоко вытянул руки над головой, и перешагнув через злополучное препятствие, выбрался на берег. Щуку завернули в какую-то хламиду и возбуждённые, промокшие рыбаки, немедленно отправились на базу. В столовой их уже поджидала ворчавшая и зевающая повариха. Но когда трофей выложили на разделочный стол, вся её сонливость мигом улетучилась. Она уже не первый сезон отработала на этой базе и повидала множество различных уловов. Но такой щуки не вылавливал ещё никто. На весах она потянула на пять килограммов, восемьсот граммов, при длине восемьдесят сантиметров. Баба Валя, как все звали повариху, торжественно поздравила Тама с добычей, а узнав, что это его первая рыбалка и соответственно первый трофей, немало подивилась и сказала, что так везёт в жизни только дуракам и очень удачливым людям, каковых лично ей встречать пока, что не доводилось. Значит Там будет первым, уверенно сказал Василий и обратившись ко всем, добавил загадочно: мы все ещё будем гордиться знакомством с этим человеком.
* * *
ПРИЗЫВНИК
Глава третья
Повестка пришла в конце октября, её принёс посыльный, такой же призывник, как и Там, заставив его расписаться в получении. На следующее утро, в свой восемнадцатый день рождения, Там отправился в военкомат, с волнением ожидая новых перемен в своей судьбе. Ровно в десять часов утра, он стоял у кабинета, ожидая своей очереди. Таких, как он, здесь был полный вестибюль. Очередь двигалась медленно, на одного человека уходило в среднем шесть минут. Там засекал время по своим внутренним часам. Наручных часов у него никогда не было, и он давно научился обходиться без них. Была у него одна особенность, в любой момент, где бы он не находился, Там мог сказать с точностью до секунды, сколько сейчас времени. Его много раз спрашивали, как он это делает, но внятно объяснить этого, он так и не смог. Какие-то непонятные, смутные образы, не поддающиеся какому либо конкретному определению. Самая близкая аналогия, говорил он, с солнечными часами. Но в целом тоже ничего общего, так - сочетания светлой и тёмной субстанций, которые меняются каждую секунду. И самое удивительное и непонятное, что одно и то же конкретное время, например десять часов и сколько-то там минут, неважно утра или вечера, определяется не одной и той же комбинацией, а каждый раз новой, совершенно отличной от нынешней, или скажем позавчерашней. Он попытался объяснить это Василию, который узнав об этой его особенности, выказал живейший интерес.
Понимаешь Вась, вот возьмём какого-нибудь конкретного человека, ну допустим Лёху Корнеева. Мы с ним не виделись года два, за это время оба конечно изменились, повзрослели, стали немного другими. Но всё равно при встрече мы с ним узнали друг друга в тот же миг, как только увиделись. Так и со временем, сегодня эти десять часов одни, а завтра, через месяц или год, они будут совершенно другие, но суть их останется прежней, и я эту суть ясно вижу и понимаю. А внешняя сторона вещей, не так уж и важна.
От этих слов лицо у Василия вытянулось, он в замешательстве уставился на
Тама, а потом неуверенно спросил: так что, по-твоему, время живое, что ли?
Ну, в какой-то мере да, хотя его конечно нельзя сравнивать с живыми организмами.
Лицо у Василия вытянулось ещё больше, затем он с облегчением выдохнул, и повеселев спросил: разыгрываешь, да?
Почему, удивился Там, ты спросил, а я попытался объяснить, хотя на самом деле конечно всё не так просто.
Василий долго молчал, переваривая услышанное, а потом на полном серьёзе сказал. Знаешь Там, ты уж больше никому это не рассказывай, а то заберут в психушку и будешь там вместо часов куковать. Пока он вспоминал, этот, не совсем к месту, припомнившийся разговор, подошла его очередь и Там зашёл в кабинет. За столом сидел усатый майор с проницательными глазами; он внимательно оглядел Тама, но что при этом сумел разглядеть, было непонятно. Там протянул ему паспорт с повесткой и уселся на стуле напротив. Майор полистал, лежащий на столе журнал и начал в него что-то записывать, изредка задавая вопросы. Затем он раскрыл паспорт, что-то из него выписал, и увидев дату рождения, весело сказал: о, да вас можно поздравить с днём рождения, молодой человек, и пожал руку Таму. Ну, а в качестве подарка довожу до вашего сведения, что вы получаете отсрочку от военной службы, сроком на один год. На этом можете быть свободны. Там машинально взял, протянутый паспорт, и слегка растерянный, вышел из военкомата на улицу. Такой поворот событий оказался несколько неожиданным, и Там, не зная ещё, радоваться ему или огорчаться, просто махнул рукой, доверившись судьбе. Поживём - увидим. Ближайшее будущее, ещё вчера такое ясное и понятное, а главное, вполне определённое, вдруг разделилось на множество возможных путей - дорожек, разбежавшихся в разные стороны, и все неведомо куда. Целый год отсиживаться в детском доме, до следующего набора, было стыдно и невозможно, а устроиться на работу, да ещё рассчитывать на место в общежитии, не имея никакой специальности, было просто нереально. Поэтому, Там каждый день, наскоро позавтракав, с утра уходил из детдома и бродил по улицам до вечера, ища выход из создавшейся ситуации. Выход нашёлся сам, на третий день "бродяжничества". Было начало ноября, ночью слегка подморозило, на лужах появился ледок, а с утра заморосил мелкий, противный дождь, вперемешку со снегом. В общем, как говорил наш замечательный, незабвенной памяти сатирик - Аркадий Исаакович Райкин, погода стояла мерзопакостная. С самого раннего утра, выходить на улицу по такой погоде, не было ни сил, ни какой бы то ни было необходимости. Там сидел на веранде и с тоской наблюдал, как ветер гоняет по мостовой грязные листья, пополам с мокрым снегом. Распогодилось только к полудню, когда поднявшийся ветерок разогнал не только снег с дождём, но и беспросветную хмарь на небе. Сквозь разрывы облаков проглянуло белое солнце, придав унылой распутице, несколько более оживлённый вид. Тепло одевшись, Там решил прогуляться по городу, пока, так и не унявшийся ветер, не нагнал ещё более худшей непогоды. Доехав на трамвае до центра, он вышел и поразился тому, насколько центр города отличается от окраин. Чистенькие, заасфальтированные улицы и вымытые витрины магазинов, в отличие от грязных домов окраин, придавали центральным улицам весёлый и праздничный вид. В приподнятом настроении Там неторопливо шёл по улице, бесцельно глазея по сторонам. Хотелось просто прогуляться по чистому, омытому дождём тротуару и подышать влажным осенним воздухом, наполненным терпким ароматом, увядающих листьев и трав. Народу вокруг заметно прибавилось, это были в основном молодые парни и девушки. Там огляделся вокруг, он и сам не заметил, как дошёл до студенческого городка. Так называли ту часть города, где сосредоточилось большинство вузов и студенческих общежитий. Район был чистый, ухоженный и довольно престижный. Отсюда было рукой подать до соснового бора и раскинутого в нём парка с качелями, каруселями и стадионом. Глядя на эти молодые лица, такие разные: весёлые и грустные, сосредоточенные и бесшабашные, Там даже пожалел, что не стал поступать в институт. Всё равно целый год теперь пропадает даром, а сейчас думать об учёбе уже поздно, и придётся до следующей осени подрабатывать в разных, случайных местах. От этой перспективы, а вернее от её полного отсутствия на душе стало неуютно, и где-то в районе селезёнки заскребли острые, тоскливые коготки. Он остановился около небольшого кафе, глядя на сидевшую внутри публику, что-то жующую и одновременно разговаривающую. В желудке противно заныло, утром он попил чаю с крошечным, бутербродом и больше за весь день во рту ничего не было. Там пошарил в карманах, отлично зная, что в них нет ничего, кроме незначительной мелочи на проезд. Вздохнув, он повернулся и пошел в обратную сторону, пора уже было возвращаться домой. Вот и ещё полдня прошли в невесёлых раздумьях и праздной суете. Задумавшись, он не сразу обратил внимание на то, что позади его кто-то настойчиво зовёт. Да постой же Там, остановись. Недоумевая, он повернулся и увидел спешащего к нему пожилого человека. Лицо Тама расплылось в непроизвольной улыбке, он обрадовался встрече со своим старым учителем.
Антон Николаевич Колесников ещё год назад преподавал в школе, где учился Там, свой любимый предмет - физику. На его уроках всегда было интересно и очень шумно. Преподавал он увлечённо и с азартом, любил, когда ученики спорили, не считаясь с авторитетами, и никогда не ставил двоек. А получить у него тройку, даже считалось позором. Он строил свои уроки таким образом, что втягивал весь класс в полемику по очередной, отдельно взятой теме. В результате за один урок он умудрялся каждого ученика заинтересовать, втянуть в общий спор и опросить не по одному разу. Особенно он любил, когда класс разбивался на две группы, убеждённые каждая в своей правоте и стравливал их, добиваясь, чтобы каждое крыло использовало в споре все свои аргументы, подмечая в то же время, промахи своих оппонентов. В таких спорах, умело им самим управляемых, и рождалась истина, не вызубренная на один день, а выстраданная, доказанная и въевшаяся в печёнки, на всю жизнь. По его предмету никогда не было отстающих. В связи с такой манерой проведения своих уроков, у него постоянно возникали трения с заведующей учебной частью, Майер Гертрудой Францевной. На каждом педсовете пыталась она доказать пагубность воздействия его методики на учеников, особенно в плане их поведения. Но каждый раз терпела сокрушительное поражение. Застенчивый, робкий и даже в какой-то мере беззащитный в обыденной жизни, в принципиальных вопросах, касающихся его профессиональной деятельности, он был твёрд и незыблем, как скала. Все её обвинения, параграфы и уложения, принятой в определённых кругах практики поведения и неписаных правил, вдребезги разбивались о его, спокойно-ироничную манеру разговора, железные аргументы и высочайший профессионализм. А звание заслуженного учителя СССР и профессорская учёная степень, основательно укрепляли его тылы. Это противостояние продолжалось до его шестидесятилетия. В прошлом году, после юбилея, ему быстро оформили все бумаги, и с плохо скрытым торжеством, проводили на пенсию. Нельзя сказать, чтобы весь педагогический коллектив был этому рад, многие считали его милым чудаком, ну а уж его талант педагога и умение разрешать любые конфликты, признавали все. И вот сейчас ему навстречу спешил любимый старый учитель, милый чудак по прозвищу Глобус. Неизвестно кто и по какой причине его так прозвал, но это необидное прозвище необычайно шло ему, замечательно дополняя его старомодную внешность, и чудаковатую манеру поведения.
Слегка запыхавшийся, но довольный он подошёл к Таму и произнёс. А я смотрю и думаю, ты это или нет, зову - зову, а ты всё никак не обернёшься. Он взял смущённого и обрадованного ученика за плечи и повертев проговорил: вон ты какой стал; вырос, возмужал; совсем взрослый парень. Как хорошо, что мы встретились, а то я слышал, тебя в армию забирают - уйдёшь, а потом свидимся ли ещё - неизвестно. Да, что мы всё стоим на одном месте, спохватился учитель, пойдём братец в кафе. Посидим, поговорим, как приличные люди в старые, добрые времена. Он взял, слегка упиравшегося Тама за руку, и повёл его в, гостеприимно, распахнутые двери уютного, по - домашнему кафе. Они прошли к одинокому, незанятому столику, в самом углу, в стороне от шумной, студенческой ватаги. Здесь было достаточно уютно, и при этом никто им не мешал. Заслуженного учителя здесь видимо хорошо знали. К ним тотчас подошёл молодой официант и без развязности, а пожалуй, даже почтительно - спросил, что будете заказывать Антон Николаевич? Вот, что Костя, принеси-ка ты нам хороший, сытный обед и два кофе по-венски. Затем он мягко положил руку на плечо, запротестовавшему было Таму, и просто сказал: что-то я сегодня ощутимо проголодался, ты уж не отказывайся дружок разделить со мной скромный и надеюсь вкусный обед. Между прочим, готовят здесь очень даже неплохо, добавил он со значением. Ну, а теперь, пока у нас есть несколько свободных минут, рассказывай, что у тебя нового, чем занимаешься и вообще, как живёшь.
Там, несколько сбивчиво и неуверенно поначалу, рассказал о том, что все ребята очень жалели об уходе учителя, словно вместе с ним из школы ушла частица свободы, новых отношений и причастности каждого к чему-то необычному и до сих пор неизведанному. Школа утратила свой бунтарский, свободолюбивый дух. Она перестала будить у молодёжи тягу к необычному, а по сути к тому, чтобы жить, думать и поступать, вопреки, заполонившей мир, безликой, обыденной пошлости.
Не слишком много пафоса, спросил с иронией учитель?
Наверное слишком, вздохнул Там в ответ, но это всё правда, просто я не сумел донести её достойными словами. Потом они говорили о себе. Там честно признался, что весь август потратил на бесцельное, праздное времяпрепровождение, уповая на тяготы скорой, армейской жизни, но и тут просчитался. А теперь вот оказался в неудобном, тягостном положении, поневоле став нахлебником в родном доме. Чем теперь заниматься целый год, даже не знаю?
Ничего страшного, успокоил его мудрый учитель, если не знаешь, как поступить, не делай ничего на пустой желудок. Иными словами отдадим должное местной, студенческой кухне, он показал на приближавшегося к ним Костю, с грудой блюд на подносе.
Дадим нашим героям спокойных полчаса, на принятие пищи, не докучая им своим присутствием, и не встревая в их задушевный разговор.
Когда Антон Николаевич и Там, вышли из кафе, внешний вид их, являл собой полную противоположность вышеописанному. Сытые, и слегка осоловелые, от обильной и по-домашнему, вкусной пищи, они неторопливо направились в сторону учебного корпуса политехнического института.
После школы, я перешёл работать сюда, рассказывал Антон Николаевич, здесь меня ещё помнят, да и не мешают преподавать свой предмет так, как я считаю нужным. Сегодня у меня больше нет лекций, так что весь вечер я свободен. Кстати, который теперь час, и куда они опять запропастились? - захлопал он по карманам, в поисках часов.
Тридцать пять минут четвёртого, не задумываясь ответил Там, моментально определив время, ведомым только ему способом. Антон Николаевич, небрежным движением, вскинул левую руку, и посмотрев на часы, подтвердил. Абсолютно точно. И как только ты ухитряешься это делать, произнёс он, радуясь тому, что сумел-таки подловить и слегка разыграть Тама, и в то же время, восхищаясь этой его необычной способностью. Необыкновенный ты человек - Там Каучап, сколько лет с тобой знаком, а всё не перестаю тебе удивляться. Со временем, одной из величайших загадок мироздания, обращаешься шутя, не пытаясь даже разобраться в своих необычайных способностях, и понять сложнейший механизм этого явления.
Да я пытался, но всё равно ничего не понял, вставил Там.
Вот я и говорю, продолжил Антон Николаевич, ты совсем, как ребёнок, нашёл занятную игрушку и пользуешься ей напропалую, сам того не зная, хорошо это или плохо. А законы мироздания не терпят подобного отношения. Уж не знаю, кто наделил тебя этим даром, господь Бог или природа, только за такие подарки приходиться платить немалую цену. А судьба или провидение найдут способ предъявить тебе счёт, и вот тогда будь готов расплатиться достойно и от души. Другая плата, не принимается. Там внимал этой эмоционально - проникновенной речи с благоговением, и потупив глазки. Антон Николаевич посмотрел на его кроткое лицо и рассмеялся: ну прямо херувимчик, только крылышек не хватает. Они подошли к парадной лестнице Уральского политехнического института, и остановились у самого входа. Добро пожаловать в храм науки, полушутя сказал Таму учитель, может и для тебя он когда-нибудь станет родным домом, как для всех нас. Он обвёл руками вокруг, указывая на снующих туда и сюда студентов. Широкие двери раскрылись, пропуская их в просторный, ярко освещённый вестибюль. Они подошли к раздевалке, седой, благообразного вида служитель, Таму на язык так и просилось слово швейцар, принял у них одежду, уважительно и с достоинством чуть поклонившись старому учителю.
А давай-ка братец пройдём в нашу замечательную лабораторию предложил он Таму. В ней наши старшекурсники пытаются реализовать свои безумные идеи, думаю, тебе это тоже будет интересно. Ну и, как у них получается, с любопытством спросил Там? К сожалению не все идеи достаточно безумны, чтобы стать перспективными, вздохнул Антон Николаевич, хотя конечно интересных задумок хватает, ну, а кроме этого есть серьёзные заказы на разработки конкретных приборов и установок. В частности у нас очень серьёзный заказ из областного, медицинского центра, на целый ряд уникальных приборов, которые пока ещё не существуют в природе. Вот этими разработками и заняты сейчас наши ребята.
Но, как же так, удивился Там, я полагал, что для этого существуют специальные НИИ, ну и прочая, прочая.
Институты и центры такие конечно есть, согласился Антон Николаевич, но у них свои, утверждённые темы, опять, же к ним очередь, да и времени на разные согласования и на саму работу уходит столько, что порой заказанное оборудование успевает устареть. А с нами им работать намного проще и удобнее, да и мы заинтересованы в творческом развитии наших выпускников. Мы стараемся делать именно то, что и требуется заказчику, подгоняя заказы под их требования и нужды. И ты знаешь, есть очень талантливые ребята, и работать с ними одно удовольствие. Между тем, за разговорами, они подошли к массивной, наглухо задраенной двери. Антон Николаевич нажал кнопку звонка и охотно пояснил - посторонних сюда обычно не пускают, чтобы не мешали работать, но нас пропустят. Словно в подтверждение этих слов, тяжёлая дверь шевельнулась и без звука приоткрылась. Молодой, растрепанный парень, в белом халате, окинул их невидящим взглядом, чуть слышно что-то бормоча про себя, и машинально кивнув, закрыл за ними дверь.
Добрый вечер Игорь, поздоровался первым Антон Николаевич - в каком смысле, произнёс парень, вопросительно глядя на них? Затем лицо его приняло осмысленный вид и, придя в себя, он покраснел и сказал сконфуженно: простите профессор, я слегка задумался; конечно, добрый вечер, добавил он, окончательно, растерявшись.
Перестань смущаться Игорь, рассмеялся в ответ Антон Николаевич, а лучше познакомься с моим бывшим учеником, его зовут Там, а это Игорь, наш старшекурсник, представил он ребят друг другу. Ты лучше скажи, как у нас идут дела, есть какие-нибудь новости. Они прошли коридором и оказались в просторном светлом помещении. Вдоль стен стояли длинные столы, уставленные различными приборами. Возле одного стола стаяла группа молодых ребят, разглядывая какую-то, напичканную электроникой, конструкцию. От неё тянулся толстый провод к монитору, напоминавшему небольшой телевизор. От конструкции исходил мерный гул, и что-то иногда пощёлкивало, а по экрану монитора проскакивали кривые зелёные линии. Время от времени один из ребят поглядывал на, стоявшие на отдельном столе приборы, и что-то записывал в общую тетрадь. Ну, как сегодня идут дела? - Спросил Антон Николаевич, подходя к столу. Есть какие-нибудь новости? Добрый вечер профессор, отозвались ребята, поворачиваясь к ним. Сегодня, как и вчера никаких изменений и никаких новостей, произнёс один из ребят. Неужели импульс не прошёл? - Огорчился Антон Николаевич. Да куда он денется, прошёл, как миленький. Вы оказались правы профессор, всё дело в частоте, но с этим мы разобрались. Они начали объяснять старому учителю какие-то тонкости, а Там в самом начале запутавшись в терминах, вскоре потерял интерес к разговору и пошёл бродить по лаборатории, ко всему приглядываясь, но стараясь ни к чему не прикасаться. Равномерный гул за его спиной, чуть изменил тональность, став выше, и тут же к нему добавился новый звук, в той же тональности, но с иной амплитудой, и намного ниже. Звуки наложились один на другой, но так и не сливаясь в единый аккорд, смолкли.
Вот видите профессор, с досадой произнёс один из ребят, все условия выдержаны идеально, а резонанса нет.
А, что показывают приборы? - Спросил у них бывший учитель физики. Один из ребят взглянул на панель и, пробежав её глазами, ответил.
Странно, режим изменился, в сторону понижения. Это, как же так? - Растерянно заговорили все. По идее, должно идти, пусть минимальное, но нарастание, а тут всё наоборот - потому и отключается. Один из ребят, тут же стал ковыряться в электронных потрохах, что-то там прилаживая, а остальные давали ему советы, которые он просто игнорировал, вяло от всех, отругиваясь. Тут же, рядом со всеми стоял Антон Николаевич, слушая одного из ребят. Там прислушался к разговору.
После вашего замечания мы поставили дополнительный контур, теперь сигнал идёт без перебоев, но не выдерживает стабилизирующий узел. Сгорело уже две микросхемы, а они в наше время - дефицит. Сашка рассчитал новую схему, с учётом повышенной нагрузки, сейчас заканчивает монтаж, вот мы и гоняем её по всем режимам, производим настройку. Сейчас подключит, и попробуем ещё раз.
Там, с интересом смотрел, как парень, по-видимому, тот самый Сашка, закончил монтаж и защёлкнул крышку, объявив - последняя микросхема. Если сгорит и она, на сегодня всё.
И учтите, к завлабу я больше не пойду, он и так меня варваром и вандалом называет.
А кто ты на самом деле, варвар, или вандал? - Засмеялись все. Так, шутки в сторону, приструнил развеселившихся ребят Антон Николаевич, соберитесь. Необходимо ещё раз всё тщательно проверить и довести настройку до абсолютной точности. Там, с жадным интересом смотрел, как ребята суетятся вокруг установки, копаясь в её внутренностях и проводя какие-то замеры.
Ну, вроде всё, отдуваясь, произнёс один из них, можно включать.
Давайте уже, кивнул им Антон Николаевич. Щёлкнул рубильник, и по проводам побежали электрические импульсы, пытаясь вдохнуть жизнь, или хотя бы её искусственное подобие, в электронного монстра, закреплённого на рабочем столе. Загудел и ожил экран монитора, в одной половине, которого высветились графики, а по другой побежали зелёными волнами кривые линии.
Десять секунд - полёт нормальный, крикнул кто-то из ребят, остальные засмеялись. Внезапно гул усилился и на него наложился новый звук. Есть резонанс, выкрикнул тот же голос и в тот же миг Там сорвался с места и, в мягком прыжке преодолев отделявшее его расстояние, отключил тумблер.
В чём дело? - Загалдели все, окружив Тама.
Микросхема перегрелась, легко ответил Там, вот-вот сгорит, и вообще вся ваша схема пошла вразнос.
Что за ерунду он несёт? Только-только резонанс появился и на тебе. Появился какой-то умник, сразу во всём разобрался и тут же давай командовать. Микросхему он пожалел. А то, что мы вторую неделю бьёмся, как рыба об лёд, на это значит можно наплевать?
Да кто это такой? - Послышались голоса. Откуда он вообще взялся?
Это мой ученик, он пришёл вместе со мной, ответил Антон Николаевич, а зовут его Там. И сейчас, я надеюсь, он сам всё объяснит.
А, что тут объяснять? - Ваша схема неверна, поэтому микросхемы и горят.
С чего ты взял? - Удивился Антон Николаевич. Где же здесь ошибка?
Это у вас надо спросить, я в схемах не разбираюсь, признался Там. Я только вижу, что работать она не будет, потому что неверна.
Это просто бред какой-то, загалдели ребята. Пришёл какой-то недоучка, интересно, с какого он курса? - И заявляет, что работа целого коллектива никуда не годится. Да гнать его в шею и все дела.
Антон Николаевич посмотрел укоризненно на разошедшихся ребят. Я ведь сказал, что Там пришёл со мной. Может и меня в шею?
Ребята стыдливо примолкли, опустив головы.
Учитель повернулся к Таму и попросил: попробуй объяснить, почему ты так думаешь.
Антон Николаевич, вы же знаете, что я сам не понимаю внутреннего механизма своего нечаянного умения. Если грубо, в какой-то момент все процессы в электронной схеме потекли с нарастающим ускорением, то есть пошли вразнос, а возникший резонанс этот процесс только усилил. А микросхема - через пару секунд просто сгорела бы от перегрузки.
Он, что, серьёзно это? - Спросил кто-то из ребят. Погоди, перебил его Сашка, снимая крышку прибора. Сейчас проверим. Да, аппарат перегрелся, а как там наша микросхема? Ой, Сашка отдёрнул руку, прикоснувшись к чему-то пальцем. А микросхема просто раскалилась. Он облизнул языком обожжённый палец. А ты, случайно, не тот парень из интерната? - Спросил он вдруг Тама.
Я не из интерната, а из детдома, спокойно ответил Там. А откуда ты меня знаешь?
Извини, я не хотел тебя обидеть, ну, а слышал о тебе от знакомых ребят, ходят слухи по городу. Не скажешь, сколько сейчас времени? - Спросил он, глядя на свои наручные часы. Другие ребята тоже зашевелились, поглядывая на часы.
Сейчас будет тридцать шесть минут восьмого, осталось пятнадцать секунд. Засекайте. Так, осталось четыре - три - две - всё, время.
Обалдеть, сказал Сашка, всего на восемь секунд ошибся.
Я не ошибся, твои часы отстают не на восемь, а на семь секунд. Потом проверишь по бою курантов.
Знаешь Сашок, сказал кто-то из ребят, а я ему почему-то верю, раз он сказал на семь секунд, значит, так оно и есть.
Честно говоря, не верил, что такое возможно, признался Сашка, но ты меня сегодня удивил.
Не только тебя, всех удивил, зашумели ребята. А на каком курсе ты учишься? - Спросил кто-то.
Ни на каком, пожал плечами Там, я в этом году только школу закончил и собирался идти в армию, но мне почему-то дали отсрочку на год. Вот сейчас и не знаю, чем целый год заниматься? Надо, конечно, работать, но профессии нет никакой.
Профессор, произнёс Сашка, а разве нам не нужен лаборант? Да ещё с такими способностями.
А ведь ты совершенно прав, воскликнул Антон Николаевич. Прямо сейчас и попробуем решить этот вопрос. Да, а ты сам-то не против? - Спохватился он, обернувшись к Таму.
Да - нет, смущенно ответил Там, я буду только рад.
Тогда следуй за мной. Они вышли из лаборатории и, пройдя немного по коридору, остановились возле массивной, обитой дерматином двери, с медной табличкой. Антон Николаевич постучал в дверь и, сказав Таму - подожди меня здесь, зашёл в кабинет. Там огляделся по сторонам, но не увидев в коридоре ни лавочек, ни скамеечек, подошёл к окну и сел на подоконник. Уставшие за целый день, от хождения по городу ноги, гудели и потому, сидеть было легко и приятно. Там не хотел загадывать, хотя в глубине души и надеялся, что если вдруг нежданно-негаданно разрешится вопрос с работой, то с души упадёт огромный тяжеленный камень. Он глянул на улицу. За окном уже начало темнеть, на землю с небес упали лёгкие сумерки. И то сказать, дело шло к вечеру, а на дворе стоял ноябрь. В детдоме будут беспокоиться, а когда ещё доберусь туда неизвестно, подумал он. Можно позвонить и предупредить, что задерживаюсь, мелькнула мысль, ведь должен тут быть телефон, вот только вставать и куда-то идти, искать телефон, не было ни сил, ни желания. Уж очень уютно было сидеть на подоконнике и бездумно смотреть на загорающиеся в окнах домов огни, притягивающие и зовущие в такую новую и неведомую, самостоятельную жизнь.
* * *
ЛАБОРАНТ
Глава четвёртая
Там расправил затёкшие, за долгий рабочий день плечи, и устало потянулся. Сашка Нечаев топтался рядом, скрупулёзно цепляя на стабилизирующий работу всего прибора узел, сверхчувствительные датчики. Кроме них двоих в лаборатории никого больше не было, да и немудрено, за окном была непроглядная темень. Поздний вечер давно вошёл в свои права. Там уже больше месяца работал в лаборатории и ему всё здесь нравилось. Эти талантливые и весёлые ребята охотно приняли его в свои ряды, несмотря на его выходку в, первые же минуты их знакомства, а может и благодаря этому, сумев разглядеть в его характере скрытую силу. Он же, обладая способностью находить общий язык с кем угодно, а также врождённым умением гасить любые конфликты и споры, легко влился в их дружную семью, и очень скоро стал здесь своим человеком. Создаваемый ими прибор продолжал капризничать и Там, всё время приглядываясь к его работе сумел, как ему показалось, найти и понять самое слабое место. Несколько дней назад он поделился с Антоном Николаевичем и Нечаевым Сашкой, с которым больше всего подружился, своими наблюдениями. Оба они скептически отнеслись к его словам, и Таму пришлось приложить всё своё умение, чтобы убедить их отнестись к его догадкам, более серьёзно.
Это же просто смешно, говорил на все его объяснения Сашка, ты просто ничего не понимаешь в электронике, но при этом пытаешься нас ещё учить. Правильно, соглашался с ним Там, вот потому-то и обращаюсь к вам, как к специалистам, а вы не желаете меня понять. Вот ты забудь, говорил он Сашке, что учишься в институте и твоя голова полна всяких научных терминов, формул и высшей математики. Представь, что мы с тобой на равных, оба только закончили школу, и даже неважно, что один учился лучше, а другой похуже. Посмотри на проблему непредвзято, простым и ясным взором, говорил Там, пряча в прищуренных зрачках, весёлых и озорных чёртиков. Ведь, что такое электромагнитный импульс? По сути - это колебания определённой частоты, то есть сигнал, посылаемый через равные промежутки времени, а я благодаря своей способности, легко могу ощутить, или точнее просчитать эти временные отрезки, и потому ясно вижу, что излучаемые любым живым объектом волны, не совпадают с волнами, которые излучает данный прибор. Отсюда и нечёткость изображения, и все перегрузки.
Ерунда, отвечал ему Сашка, мы настроили прибор точно по излучению, как ты выразился, живого объекта.
Ваша настройка смехотворна. Это, то же самое, что пытаться настроить будильник по солнцу и надеяться, при этом, что показываемое им время, совпадёт с боем курантов.
А ты в этом уверен? - С сомнением спросил, молчавший до этого Антон Николаевич.
Абсолютно уверен, ваш механизм настройки никуда не годится, я вам сейчас всё объясню.
Вы считаете, что настроились на частоту излучения живой клетки, и пытаетесь её разглядеть, но для сравнения возьмём такой пример. Излучение клетки настолько мало, что сравнимо, разве что с пением комара.
Разве комары поют? - Невпопад спросил Сашка.
Неважно, но в данном аспекте, как раз поют, а сигнал, который издаёт ваш прибор, подобен медвежьему рёву. Понятно, что в данном случае резонанс не возникнет никогда, пусть даже они будут звучать в одной тональности. Но дело не в этом. Собственная частота излучения живой клетки и вашего электронно-механического монстра, в данном сравнении совершенно противоположны. Прибор просто растворяет в себе этот живой голос, поглощая его и уничтожая, а ваша задача лечить.
Задача данного прибора несколько иная, мы хотели всего лишь сканировать внутренние органы, с целью выявления заболеваний, а не воздействия на них.
В любом случае это будет воздействие и наша задача, убрать все негативные последствия, или свести их к минимуму. На самом деле разница между звучанием клетки и прибора намного больше и мой пример достаточно примитивен, но он даёт понимание того, что именно несовпадение собственных частот и является причиной нечёткости изображения. Конечно, идеально настроиться на тональность живой клетки невозможно, тем более, что у каждого индивидуума свой тембр звучания и двух одинаковых просто не бывает, но всё дело в том, что при достижении определённого порога звучания, достаточно близкого по тону, в силу вступает некий закон, когда частоты, близкие по тональности, но звучащие всё ещё не в унисон самонастраиваются и вот тогда возникает резонанс. При этом клетки начинают не просто петь, они в буквальном смысле этого слова, начинают светиться, излечивая любые болезни.
Бабкины сказки, уверенным насмешливым тоном, тут же отозвался Сашка.
Конечно, бабкины, согласился Там, только не сказки. Я это видел не один раз. Ты просто забываешь, что официальная медицина существует, не так уж и много времени, около двухсот - плюс-минус полсотни, лет. А род человеческий насчитывает многие тысячи лет, и на всём этом протяжении людей надо было лечить. Кто-то этим занимался, и бабушки в этом ряду занимают, далеко не последнее место. Что по сравнению с этим официальная медицина? - Пустяк, едва оперившийся - птенец.
Ты хочешь сказать, что какие-то бабки лечат любые болезни лучше всяких докторов?
Во-первых, не какие-то, а вполне определённые и далеко не всякие. Для этого нужен дар, и такие люди есть. Их не так много, но они действительно лечат, не скажу, что все болезни, я этого просто не знаю, но и современная медицина излечивает далеко не всё. Но хочу добавить, что умения нынешних народных целителей - это крохи от всего того богатейшего арсенала, которым владели наши предки. Ну это ты явно загнул, уже не так уверенно ответил Сашка, на что Там лишь пожал плечами.
Мы несколько отвлеклись от предмета обсуждения, кашлянув - произнёс Антон Николаевич. Ты лучше поясни, что именно предлагаешь?
Прежде всего, нужен излучатель, способный менять тембр излучения в своей частоте от широких диапазонов, до узких.
Ох-хо-хо, нервно хохотнул Сашка, и как это сделать?
Вы инженеры, вот и думайте, как. А во-вторых, нужен ручной метод регулировки этого тембра, с последующей фиксацией, но не жёсткой, а способной колебаться.
А для чего? - Деловым тоном осведомился Сашка.
Я уже говорил, что в природе существует механизм самонастройки различных систем, вот для этого и нужен плавающий метод фиксации.
В каких пределах? - Уточнил Антон Николаевич.
Не знаю, честно ответил Там, вот это нам и нужно будет установить.
Да, не-е - унылым голосом произнёс Сашка, кто же нам позволит переделывать заново, почти готовый прибор? Хоть и плохонький, но он уже есть - нужно только довести его до ума.
Попробую поговорить, с завлабом, задумался Антон Николаевич. Мне кажется, в твоих рассуждениях Там, есть рациональное зерно.
Антон Николаевич, какое зерно? Да всё, что он говорит, это же бред, чушь, реникса, а начинать всю работу заново, настоящее безумие.
Вот в этом ты совершенно неправ, в приоткрывшейся двери стоял заведующий лабораторией - Барсанов Геннадий Борисович. Все его объяснения, о сравнениях даже не говорю, просто невежественны, но при всём этом настолько безумны, что с завтрашнего дня именно вы Александр и займётесь их разработкой. Завтра утром зайдёте ко мне, вместе обсудим и наметим основные направления будущей работы. А вас Антон Николаевич, и вас Там - попрошу, по мере своих возможностей, во всём ему помогать. И пока никому об этом ни слова.
Вот по этой причине они и засиделись в лаборатории до самой ночи.
Спать хочется - сил нет, отчаянно зевая сказал Там. Третью ночь нормально не спим, давай будем закругляться.
Да всё уже, заканчиваю, отозвался Сашка, сейчас включу на малый режим, и к утру вся информация запишется, а ты давай проверь своими рецепторами, ухмыльнулся он, чтобы не напортачить, да не переделывать всё заново. Он пощёлкал тумблерами и включил установку. Там проверил своим внутренним зрением, так сейчас все в лаборатории называли его способности, и повернулся к Сашке. Тот сидел в кресле, с продавленной спинкой, неизвестно, как сюда попавшем, и улыбался. - Готово.
Ну, вот и замечательно. Завтра можем спать хоть до двенадцати, шеф утром сам снимет показания и обесточит установку, а нам можно отдохнуть.
Ну, это же другое дело, повеселевшим голосом отозвался Там, а то я думал, что только в Новый год и отосплюсь.
Кстати, оживился Сашка, где ты собираешься его встречать?
Наверное, пойду в детдом, я всегда его там встречал.
Есть одна идея на этот счёт. Шеф приглашает нас встречать Новый год на базе отдыха, на Синем озере. Я там ещё не бывал, но говорят места красивейшие. - Места просто сказочные, отозвался Там. Я там был дважды, первый раз давно в детстве, сейчас помню смутно, а второй раз недавно, в октябре. Попал туда случайно - ты не поверишь, какая красота. Помнишь, как у Пушкина - "Унылая пора, очей очарованье - приятна мне твоя прощальная краса, люблю я пышное природы увяданье - в багрец и золото, одетые леса". Как раз о тамошних местах. А какая там рыбалка! Щуки - во, Там широко раздвинул руки в стороны. Значит едем, загорелся Сашка, да как-то неудобно, ответил Там, меня не приглашали, а напрашиваться я не люблю и боюсь в детдоме обидятся.
Шеф приглашал всех желающих, тебя в тот момент в лаборатории не было, а детдом... Я, конечно, понимаю тебя, но ты уже вырос из него. У тебя работа, друзья, взрослая жизнь. Понимаешь Сань - вздохнув, ответил Там - это ведь не просто сиротский приют, как вы наверное себе представляете. Я в нём прожил всю свою жизнь, по сути это моя семья, а другой у меня никогда и не было. Ну, ты извини, тихо проговорил Сашка, я ведь не хотел тебя обидеть. Да ладно, ответил Там, всё нормально, а насчёт Нового года я подумаю, поговорю дома и завтра скажу тебе.
Вот и хорошо, повеселел Сашка, только до Нового года неделя осталась, думай быстрее.
На следующий день Там проснулся, когда утро было уже в самом разгаре, и просвечивающее сквозь занавески солнце щекотало ему пятки острыми, как шило лучами. Было, по-утреннему тихо, обитатели, в основном студенты, разошлись на занятия, только откуда-то снизу доносился неясный шум. Кроме Тама, никого больше в комнате не было, Сашка - заночевавший на соседней кровати, куда-то исчез. Время без пятнадцати одиннадцать, пора вставать, произнёс внутренний голос, отлёживать бока на кровати - значит тратить драгоценный и не бесконечный ресурс, своей собственной жизни, впустую. Как раз успею до двенадцати умыться и сделать зарядку подумал Там, и даже можно заскочить в столовую и перекусить. Он вскочил с постели и, разминая на ходу руки, плечи и запястья, лёгкой трусцой засеменил умываться. Через десять минут, энергично растирая полотенцем, покрасневшие от холодной воды - руки, плечи и грудь, он вышел в коридор и увидел сидевшего на подоконнике, Сашку.
Уже успел слетать в институт? - Спросил его Там и, судя по твоей сияющей физиономии, всё идёт нормально.
Ты, как всегда прав, жизнерадостно ответил Сашка, шеф с профессором самолично сняли все показания и отправили в вычислительный центр. А мы с тобой до вечера можем быть свободны.
До какого часа, сразу уточнил Там?
Шеф просил подойти к нему, к пяти часам, обсудим дальнейшие планы.
Замечательно, обрадовался Там, займусь своими делами, схожу домой, давно не был, а к пяти буду, как штык.
Поговори дома насчёт Нового года, напомнил ему Сашка -
непременно - ответил Там, и друзья расстались до вечера.
В детском доме Таму обрадовались. Перед новогодними каникулами дел навалило невпроворот, и ему немедленно надавали множество всяких поручений. Он сразу включился в общую суматоху, взяв руководство на себя, поскольку занимался подготовкой новогоднего празднества каждый год, совершенно добровольно и с упоением, потому что из всех праздников любил Новый год больше всего. С детских лет жила в его душе вера в эту зимнюю сказку, в деда Мороза и Снегурочку. Даже повзрослев, он не растерял веру в чудесное, и в глубине души у него сохранилась надежда, что чудеса случаются в нашей жизни и поныне, и уж с ним-то, что-нибудь эдакое, когда-нибудь непременно произойдёт.
Зимний день короток, и не успел Там сделать и половины намеченных дел, как в голове у него зазвенели бронзовые молоточки - время на исходе, пора возвращаться в институт. Он попрощался со всей разновозрастной и такой родной компанией, а напоследок навестил заведующую детским домом Буслаеву Людмилу Романовну. Совсем молодой девчонкой, потеряв всех родных и близких, прибилась она в самом начале войны к отступавшей военной части, да так и осталась, помогая ухаживать за ранеными в полковом госпитале. Здесь из худенькой испуганной девчушки, она, как-то незаметно превратилась - вначале в задорную и весёлую сестричку, с насмешливыми глазами - бойкую, добрую и участливую, а потом в старшую медсестру полевого госпиталя. Так и прошла она почти всю войну, дослужившись до звания старшего сержанта, и став за эти годы одной из самых опытных и умелых ассистентов хирургической службы, и мечтая о послевоенной карьере хирурга. Но судьба распорядилась иначе. Под самый конец войны, в расположение полевого госпиталя, по нелепой случайности залетел шальной снаряд, при взрыве которого погибли двое раненых бойцов, а старший сержант медицинской службы - Людмила Романовна Буслаева получила осколочные ранения обеих ног и правой руки. После операции она была отправлена в глубокий тыл на излечение, и таким образом оказалась далеко от фронта в уральском городке. Правда, городком он был до войны, а с её началом, за счёт эвакуированных сюда заводов разросся и расстроился, превратившись в типичный, бурно развивающийся город тяжёлого машиностроения.
Через полгода о ранении напоминала лишь лёгкая хромота, так и оставшаяся на всю жизнь, но о карьере хирурга пришлось забыть, рука после ранения потеряла былую гибкость и сноровку. Вот так простой медсестрой она и попала в детский дом, принимая участие в судьбах потерявших родителей ребятишек, и заменив им маму, в силу всей широты своей доброй души, так же познавшей тяжесть потери своих родных и близких. Постепенно взваливая на свои плечи всю тяжесть ведения хозяйства, в условиях послевоенной разрухи, она поднималась всё выше и выше по служебной лестнице, пока не добралась до верхней ступеньки и вот уже восьмой год тянула свою лямку в роли заведующей детским домом, во главе огромной семьи так до конца и, не обзаведясь, своей собственной. Там глядел в доброе морщинистое лицо, родное и знакомое, и слушал певучий голосок мамы Люси.
Ну, что Тамушка, вот ты и вырос, скоро улетишь из родного гнезда, но где бы ты ни был, не забывай нас. Здесь твои самые близкие люди, которые знают и любят тебя всю твою жизнь. Вижу, что хочешь что-то спросить и не решаешься, проницательно заметила она, видя его нерешительность. Думаю, не ошибусь, если скажу, что хочешь встретить Новый год с новыми друзьями. Ты уже вырос и пора тебе привыкать к самостоятельной жизни. Она обняла и поцеловала Тама, после чего вытащила из ящика стола конверт и подала ему. А вот это тебе новогодний подарок - письмо с поздравлением тебе и всем нам, от твоего крестника из далёкой Карелии.
Это Сергей Николаевич, закричал Там в восторге.
Он самый, ты уж прости Там, что я распечатала письмо и прочла, но он так и написал на конверте - Детскому дому, вырастившему самого дорогого мне человека.
Мама Люся, извини, но мне уже пора, в пять я должен быть на работе. Я обещал - я побегу, а письмо после прочитаю.
Беги Тамушка, неслышно прошептала она ему вслед и легонько помахала рукой.