Аннотация: Новогоднего настроения. И добрых сказочных персонажей, которые могут убивать... не со зла, конечно.
Константин Чиганов
Я мерзну
Холодно, как мне холодно! Как ледяная стынь пронизывает мое белое, тугое тело, как меня промораживает насквозь. Если б я мог дрожать, чтобы согреться! Если б я мог найти огня, пусть он убьет меня, это недолго, но будет тепло, тепло.
Я неважно вижу, и не так уж хорошо шевелюсь, но тепло, живое мягкое тепло чую издалека, будто притяжение. Не помню, как меня создали. Помню только, у Творца был зеленый помпон на шапке и острая синяя лопатка, ей он высек мои черты, сделал мне рот, чтобы я вечно мог ухмыляться. Приставил нос из ерунды вроде шишки, мне не разглядеть. Потом он сказал какие-то тягучие, длинные слова - и я возник. Сперва просто вспышкой я есть, потом осознавая себя и что-то пытаясь понимать.
Двигаться получилось не сразу, надо было научиться распоряжаться пухлой моей, белой, холодной плотью. Ах, как я обрадовался, сделав первый шаг! И чуть не рассыпался на радостях. Но что мне подобие жизни, когда нет никого, кто грел бы меня, кто наполнил бы мою жажду. Я мерзну!
Только они, живые, могут ненадолго утолить мою боль. Сначала черная птица - у нее было перебито крыло, когда я поднял маленькое тело и прижал к себе. Как быстро она перестала трепыхаться. Потом собака, ее ударило колесным, пахнущим какой-то дрянью предметом, тоже теплым, но ядовитым, мерзким теплом. Она шевелилась дольше, пыталась уползти от моих объятий. Потом скулила, бедная, но скоро и она уснула, уснула и еще долго была теплой, но в конце-концов тоже остыла, и я положил ее на снег, скорченную, с инеем на морде.
А потом мне посчастливилось. Я нашел большого, двуногого, лежащего в сугробе. Он был в каких-то рваных тряпках и шкурах, на голове и на красном лице жесткие грязные серые волосы. И от него скверно пахло, резко, с примесью чего-то растительного. Он захрипел и выпучил глаза, засучил конечностями, когда я навалился сверху. Я успокаивал его, не отпуская, слушал бессвязные слова из вонючего рта с черными зубами. Он грел дольше всех, до поры, когда на небе появился свет, который я не понимаю. Теперь он не шевелится, вытянувшись перед тем, как отдать мне последнее тепло. И в груди у него не постукивает и не скрипит. Теперь ему лучше, я думаю.
Но я снова мерзну.
--
Вась, ну чем хошь клянусь, бля буду! Я видел, Вась!
--
Колян, ты до белки уже добухался раз! Видит он, иктрасенс...
--
Дак там не то, от белочки мелкое мерещится! У кого чертики, у кого крысы, я так вообще немцев с автоматами гонял, маленьких, по мне бегали. А тут неет, не та хрень! Снеговик тот, он там был, а потом не было. А потом опять был! Понял - не?! Он ходит...