Мы пили кофе и грызли сухарики, когда погас свет. Лично я не очень люблю темноту, да и кто любит? Славка, солидный бородатый дядька, с недавнего времени муж моей очень близкой подруги, не спеша, достал свечу, зажег.
- Боюсь я, - прогудел басом.
- Славка, не психуй, все хорошо будет, это же со всеми случается. Вот с кем не случается, тем плохо.
- Волнуюсь, - глухо повторил Славка.
- Она должна звонить. Потом поеду.
- Расскажи что-нибудь, как раз отвлечешься, - попросила я: - Что у вас там за история в коммуналке произошла? А то я дикий человек - после шести лет работы в городе Гамбурге совсем отвыкла от России. Инга толком ничего не писала, а теперь, когда я вернулась ко всем событиям сразу, мы так и не успели поговорить. Что там за таинственная история произошла?
- Ладно, такие истории как раз без света и рассказывать, только ты не перебивай, пожалуйста,- согласился Славка: - Я тогда жил в коммуналке на любимом Васильевском Острове,- начал он, задумчиво поглаживая бороду. - А твоя подруга была моей соседкой, мало мне знакомой и, честно говоря, в те времена не очень интересной. Квартирка была не бей лежачего - грязная, обшарпанная, лампочек вечно нет ни в прихожей, ни в сортире. Впрочем, старый фонд он и есть старый фонд - при всем запустении красотища: потолки с лепниной, камин, правда, недействующий, ну и все прочее. Было у нас пять комнат: в одной жила Инга, в другой я, в третьей пара алкоголиков - мать и сын, а еще две пустовали. И народу вроде было мало, но из-за сладкой парочки синюшников житие наше было очень даже напряженное. Меня-то это все мало касалось, перекушу, чем Бог послал, и в бега. В институт, по бабам, на халтурку. Короче говоря, нет меня. С дорогими соседями я общался редко. Один раз, например, поймал соседушку за руку, когда тот пытался свистнуть мои кроссовки. С тех пор обувь за пределами комнаты не оставлял. Соседушке я начистил морду лица, с матушкой его провел воспитательную беседу так, чтоб поняла, и они меня трогать перестали. Зато эти сволочуги, как могли, отыгрывались на моей будущей супруге (о чем, как ты понимаешь, я тогда и не подозревал). Инга и сейчас-то как мышка, тихая и незаметная, а тогда совсем забитая была. Училась она заочно, с работы домой, из дома на работу, времени для общения с соседями - хоть отбавляй. А они, надо сказать, активно стремились к общению, особенно мужская половина населения. Пару раз я за Ингу вступался, но меня, как я уже сказал, дома было не видать. А если и видать - так только у себя в комнате, где я сидел и мазал этюдики. Так все у нас и шло, пока в пустующие комнаты не въехал Иван Тимофеевич. Как в нашей стране одинокому старику дали столько полезной площади, остается только гадать. Меня этот вопрос волновал мало, а вот соседку мою - Вальку - очень даже.
Ее мало волновало, что старик мог просто все это купить, важно было, что она это купить не могла.
В первый же вечер Валька закатила скандал. Это было при всех: и я, и Инга, и пьяненький Валькин сынок Леня - все толклись на кухне. И новенький дедушка копался здесь же со своим чайником. Подвыпившая Валентина размахивала ложкой над каким-то мерзким варевом, капала на пол и орала, что старого говнюка, вонючку проклятую, это я цитирую, она не она будет, если со света не сживет. Теперь я, пожалуй, сам себя перебью и опишу тебе дедушку. Седой, как лунь, волосы до плеч, словно у старого хиппаря, на голове обруч. По утрам дедушка бегал, занимался спортом почти час, а потом заваривал какие-то невероятно душистые чаи в огромном чайнике. Но это я отвлекся, вернемся к Вальке. Она орет, дедушка слушает, слушает, а потом бормочет тихонечко так: "У тебя, бабонька, шибко посуда бьется", - ляпнул и шасть в комнату, нет его. А у Вальки на столе стояло несколько чашек. Так они одна за другой хрясь - и в черепки, медленно так, словно от старости. Валентина стоит, разинув рот, и молчит. Я на кухне кофе варил, все видел вот этими самыми глазами.
Тут Славка, видимо для убедительности, показал на свои большущие, слегка коровьи глаза и продолжил. Меня так и подмывало спросить, не принял ли в тот памятный вечер лично Слава на грудь, но я опасалась это сделать, а то ведь мой приятель мог и рассказывать перестать. Но Слава, словно почувствовав немой вопрос, убежденно произнес:
- Если ты мне не веришь, спроси потом у Инги, она тогда тоже была, может подтвердить.
И мой собеседник продолжал:
- У нас резко наладилась обстановка в квартире. Валентина, хоть и алкоголичка, баба умная, старика задевать перестала. Правда, сыночек ее сообразительностью отличался меньше, его пришлось поучить еще. Это произошло несколько недель спустя. Сынуля (его Леня звали) новым соседом интересовался очень мало, гораздо больше его привлекала моя будущая жена, особенно когда Леонид ходил под парами. В такие моменты он пытался заняться сексом со всем, что шевелится. Инга почему-то казалась ему самым подходящим кандидатом. В тот вечер я сидел дома, что-то творил очередное, когда из кухни раздался неимоверный грохот, женский вопль и весьма виртуозный мат. Ибо Леня умел ругаться красиво, почти поэтически. Через пару секунд опять крик. Тут уж я не выдержал, влетел на кухню. Смотрю, этот козел Ингу прижал к столу и лапает, старается. Я еще ничего не успел сказать, как моя соседка внезапно врезала Лене по физии, звонко так врезала, даже эхо раздалось. Леня озверел и, не выпуская Ингу, схватил со своего стола ножик, которым его мамаша обычно селедку чистила. Вальки в то время дома не случилось, она работала в ларьке в ночную смену. Тут уж я подскочил, Леньку за руку схватил, он Ингу не выпускает, я боюсь, что ей случайно ножом попадет, Леньке пытаюсь что-то объяснить про тюрьму, но тот меня не слушает. Инга пытается вывернуться, а он ее за волосы ухватил и рычит, что мол если я только дернусь, он ножичком поразвлекается. В это время на кухню тихонечко прибрел дедушка со своим чайником. Тоже к Леониду подваливает, пытается урезонить. Леня на минуту Ингу выпустил, и этого было достаточно, чтобы я ее из заварухи вытащил. Она бегом в комнату, слышу - заперлась. Леонид совсем осатанел. Повернулся к деду. На меня он и не смотрел, потому что трусоват был, связываться не хотел. Я деда загораживаю, пытаюсь у козла ножик вынуть. Думаю, сейчас запахнет жареным. Только Иван Тимофеевич не испугался нисколько, а спокойненько так говорит: "До чего мужик допился, вместо рта водку в ухо льет".
Я оглянулся и увидел поразительную картину: Ленька стоит посреди кухни и льет себе в ухо водку из шкалика, который только что достал из кармана куртки. Лицо у него при этом, как у лунатика. Вылил всю водку и как подкошенный рухнул на пол.
"Теперь до утра", - пробормотал дедушка и ушел к себе. Я тоже поплелся к себе, но рисовать в тот вечер уже не мог, все размышлял над этой историей и над ее продолжением. Я оказался прав, продолжение последовало через несколько дней. Это мне уже Инга потом рассказала, я лично не видел. Ленька опять попытался к ней пристать, на сей раз в ванной, заскочил, когда она умываться пошла. И опять дедушка тут как тут. Непонятно, как он усек про разборку. Сразу подоспел, Инга даже крикнуть не успела. Открыл дверь, встал в проеме и бормочет:
"Ты не смей к девице лезть,
У нее жених уж есть,
А чужое воровать -
Силу мужика терять".
Инга стоит, от удивления в себя прийти не может, а Ленька вдруг согнулся пополам, словно его кто-то между ног стукнул, а потом так в согнутом состоянии в свою комнату и ушел.
А следующая история произошла уже со мной. Как-то утром я возвращался от одной из своих многочисленных подруг, смотрю, Иван Тимофеевич бредет по лестнице с какими-то баулами. Он хоть старик бравый, все равно тяжеловато будет, потому забираю у него сумки, и идем дальше уже вместе. А он вдруг глянул на меня и давай бормотать, тихонечко, но очень внятно:
"Вижу, парень, ты балда,
Время - быстрая вода,
Ждет утица на воде,
Не оставь ее в беде".
Мне почему-то стало смешно, но сдерживаюсь, иду себе дальше. Однако, кажется, именно тогда мой сосед у меня на глазах приворожил меня к твоей подруге, или это, действительно, судьба такая. Вечером я в прихожей встретил Ингу. И все. Помнишь присказку: "Я встретил вас и все..."? Так все и было. Одного не понимаю, почему два с лишним года я считал ее серым, "никаким" мышонком, а в тот вечер заметил Сикстинскую мадонну Рафаэля?.
Славка замолчал.
- А дальше-то что было?
- Дальше ты знаешь, свадьба была, я долго рассусоливать не захотел, мы через месяц поженились.
Я благоразумно промолчала об Ингиных письмах, в которых она сообщала, что уже давненько положила глаз на своего соседа - художника, но все руки не доходят серьезно заняться этим вопросом.
- С дедушкой-то что дальше было? - заинтересовалась я, оставив в стороне скользкую тему о том, кто кого приворожил.
- С дедушкой вышла странная история. Незадолго до того, как нас расселили, он пропал.
- Как это пропал? Куда пропал?
- А неизвестно, куда пропал. Нет его и нет, а потом пришли соответствующие товарищи и опечатали его двери.
- Вы что, его не искали?
- Да нет, почему, я искал, ходил в милицию, а мне там сказали, что он неожиданно выписался и уехал куда-то в северные края, к каким-то родственникам. Нас потом расселили, слава Богу, потомство будем выращивать в отдельном гнезде.
Задребезжал телефон, Слава моментально обмяк и сделался меньше на один размер.
- Подойди, пожалуйста, это она, точно она.
Ворча про себя на Ингу за то, что запретила мужу просто взять да приехать, а велела ждать звонка, я подошла к телефону. В трубке отчеканил незнакомый женский голос:
- Это квартира Весниных? Инесса Павловна Веснина родила мальчика 58см, 4,5кг, просит мужа передать следующие вещи...
Слава уже давно выхватил у меня трубку, что-то переспрашивал, что-то записывал, а мне пора было ехать домой. Налегке, тяжеленный баул с младенческими вещичками остался ждать Веснина-младшего, я отправилась на трамвайную остановку. В конце февраля в Питере в 10 часов вечера уже бывает совсем темно, еще везде лежит снег, холодно, но несмотря на все это, в воздухе чувствуется сильный, пьяный, зовущий в неизвестном направлении, запах весны. Тихий голос пробормотал мне прямо в ухо: "Дочку не забудь покрестить, оно спокойнее будет".
Обернувшись, я вздрогнула. Мимо меня легкой трусцой пробежал старик в синем спортивном костюме. Его длинные, серебряные волосы, перехваченные на голове лентой, сияли при свете фонарей, словно хвост удаляющейся кометы.