О речке Смородине, о Калиновом мосту и Грязи черныя
"Как у той ли-то у Грязи-то у Черноей,
да у той ли у березы, у покляпыя,
да у той ли у речки у Смородины,
у того креста у Леванидова,
сиди Соловей Разбойник Одихмантьев сын".
Калинов мост... река Смородина... как говорил Александр Сергеевич, здесь русский дух, здесь Русью пахнет. Строки жемчужными бусинами садятся одна на другую, будя в душе нечто таинственное, жуткое и манящее. Кому не довелось испытать это? Здесь рождается ключ с чистой как слеза водой, который потом превращается в полноводную раздольную русскую душу. Давайте же поклонимся в ноги сказителям, былинникам, скоморохам, которые сохранили и донесли до нас эту красоту.
Но человеку мало красоты слова. Хочется, ах как хочется добраться до истоков, и воскликнуть радостно: вот оно! И в этом смысле мы все историки. Как былинный богатырь готовы идти мы лесами брянскими, грязями черными, тропой-муравой - к Калиновому мосту, к речке Смородине, к Тайне. Что ж, в путь, читатель, и будь что будет!
Любой стоящий путник начнет с того, что обратится к специалистам-этнографам. А что же этнографы? Этнографы вывалят на наши головы кучу полезной и бесполезной информации, из которой мы узнаём, что Смородина - устойчивая хтоническая мифологема (то есть связанная с тем светом), она делит мир на Явь и Навь. Проводятся параллели со Стиксом и Ахероном, в некоторых былинах упоминается даже русский Харон - святой Михаил Архангельский, перевозящий души умерших. Эта огненная смоляная река не имеет ничего общего со всем известной ягодой. Смородина - значит смрадная, дымная. И Калинов мост под стать: не от калины, как можно было бы подумать, а от того, что ракаленный, красный. Нелегко же было проехать по нему Илье Муромцу! Впрочем, на то он и богатырь.
Нас, однако, интересует не дорога на тот свет, а вполне реальная река Смородина с вполне реальным Калиновым мостом. И тут на помощь приходит топонимика - дисциплина, объясняющая происхождение географических названий. Оказывается, речек Смородинок на Руси не так уж мало. В древних текстах говорится о реках Смердя, Смерделя, Смердница. Так в XVII веке называлась река Лихочь, еще одна течет в Ленинградской области, есть своя Смородинка в Курской области... Даже Москва-река в некоторых былинах названа Смородиной. Выбирай любую! Неоязычникам, например, по душе горная река Смородина, текущая в Приэльбрусье, тем более что и сам Эльбрус - потухший вулкан.Однако, этнограф Ю. Александров приходит к неутешительному выводу: "речек Смородинок на Руси слишком много, чтобы считать их определяющими ориентирами".
Что ж, давайте обратимся к другим ориентирам. Есть ведь еще Калинов мост, есть Черные Грязи. С Калиновым мостом дело плохо. Стоят правда в Петербурге Ново-Калинкин и Старо-Калинкин мосты, но построили их, как сами понимаете, во времена не столь отдаленные. Зато с Черными Грязями проблем нет. Их список не уместился бы и на трех страницах. И распределены они по всей Восточно-Европейской равнине с завидной регулярностью. В этой ситуации выиграют те местности, где концентрация географических названий, связанных со Смородиной наиболее велико. Д. Н. Фатеев предлагает искать реку Смородину в Курской области. Здесь, при впадении в Сейм речки Свапы есть село Черная Грязь, а рядом - старинное село Береза на одноименной речке - вспомним "покляпую березу". Недалеко от этих деревень обнаруживается и Соловень-гора с древним городищем. Так и хочется воскликнуть: вот оно! Но... Есть ведь и другая былина об Илье Муромце, где Соловей-разбойник не фигурирует, но зато подробно описан путь Ильи из Мурома в Киев:
Как из славнова города из Мурома,
Из тово села Карачаева
Как была-де поездка богатырская.
Наряжался Илья Муромец Иванович
Ко стольному городу ко Киеву
Он тою дорогою прямоезжею,
Котора залегла ровно тридцать лет, -
Через те леса Брынския,
Через черны грязи Смоленския .
Здесь Черные Грязи однозначно привязаны к Смоленску. Довольно странно, что этот ориентир до сих пор не привлекал внимания историков, ведь не нужно никаких зубодробильных гипотез, все лежит на поверхности. Тем более, что искомые Черные Грязи под Смоленском действительной есть. Село Черная Грязь и сейчас стоит у истока речки Сертейки, впадающей в Днепр. Деревню с красноречивым названием Смородинка находим у реки Песочна, впадающей в Вопь. Еще одна Смородиновка обнаруживается на левом берегу Днепра у реки Боровка. Через сам Смоленск течет река Смядынь, название которой по мнению Б. Махотина восходит все к той же Смородине. Смядынь - место историческое. Именно здесь был убит в 1015 году князь Глеб Владимирович, первый русский святой.
Есть и другие совпадения. В русских заговорах Смородина названа огненной смоляной рекой. До сих пор полагали, что это определение относится к тому, что в ней вместо воды течет горящая смола, и потому вопросов не возникало. Такой и полагается быть реке, разделяющей мир живых и мир мертвых: вспомним Стикс, по которому течет кислота. Однако русский язык на то и русский, что любое слово в нем имеет множество смыслов. Мало того: смыслы эти со временем меняются! И потому очень легко глядя на древнерусскую жизнь из нашего XXI века увидеть совсем не то, что было на самом деле. Смоляная река может иметь и другое значение: дымная, копотная река. Даже сейчас когда мы говорим "смалить сигарету", или "смалить поросенка" мы имеем ввиду совсем другое. Если же копнуть глубже, то обнаружиться, что слово "смог" (smok) в индоевропейских языках означало "дым". Отсюда же - древнерусское слово "смага" - копоть, сера.
Это обстоятельство в свое время не было замечено историком М. П. Погодиным, когда он пытался объяснить название Смоленска. По Погодину ладьи на волоках обдирали днища, когда их перетаскивали из Западной Двины в Днепр. По прибытии в Смоленск путешественники прежде чем отправляться дальше, смолили днища ладей - отсюда и название. Признаться, мне по душе такие версии, которые раскрывают смысл слова, но здесь дело другое. Почему - объясню позже. А пока ограничусь тем, что Смоленск, возможно, назывался просто "дымным городом".
Смоленск упомянут летописцем Нестором в числе древнейших русских городов. И не случайно: он лежал на магистральном пути из варяг в греки, который для Древней Руси имел стратегическое значение. Но и это не все: Смоленск как магнит притягивает к себе истоки крупнейших рек Восточно-Европейской равнины: Западной Двины, Волховской речной системы, Волги, Оки, Днепра. Отсюда можно попасть не только в Балтийское, Черное, Каспийское моря, но и в самый глухой угол Руси. "...тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра - волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет, и направляется на север, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине - в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море". - сообщает Нестор. Так что стратегическое значение Смоленска понимали еще в древности.
Днепр и Западная Двина в районе Смоленска текут на протяжении около 100 километров почти параллельно друг другу. Этот заболоченный край вдоль и поперек изрезан капиллярами - мелкими речками и просто ручьями, теряющимися в болотах. В древности здесь существовал не один волок, а целая система конкурирующих между собой волоков. Волоки - это своеобразные мосты, соединявшие главные магистрали и проселки - речные русла. Для русского человека перетащить лодку из одной речки в другую было обычным делом. Если бы греки знали об этом, они наверное, не стали бы запирать Золотой Рог железной цепью, так как князю Олегу не составило никакого труда перетащить во внутреннюю константинопольскую гавань весь свой флот. В 1714 году при Гангуте в ту же ловушку угодили шведы, после того как Петр I переволок половину своих галер на другую сторону мыса. Да что там Гангут: казачки Ермака Тимофеевича едва не перетащили струги через Уральские горы!
Вся русская равнина буквально усеяна городами и деревеньками, имеющими в своем названии корень "волок". Самые известные среди них - Волоколамск, Волоковыск, Верхний Волочек. Немало таких названий и в Днепро-Двинском междуречье: Волоковыя, Переволочна. В этой связи встает вопрос: а мог ли Калиновым мостом называться какой-нибудь волок в районе Смоленска?
Давайте разберемся. Мостом мы назовем любое сооружение, соединяющее два берега реки. В этом же смысле фигурирует и Калинов мост в былине об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, переброшенный через реку Смородину. Однако в Древней Руси это слово имело более широкое хождение. Мостовые, мостки, подмостки, мостить, мостырить - слова одного круга. На Руси мостами называли еще и дороги, выложенные для удобства передвижения досками. Это было дорогое удовольствие, поэтому мостили прежде всего улицы в городах и участки интенсивного движения, то есть волоки. И тут мы вскрываем целый пласт топонимов, расположенных на водоразделах. Таков Аничкин мост, связывавший Шексну и Онежское озеро. Гораздо ближе к Смоленску расположен Долгий мост, переброшенный с Березины на Остер. А Замошья, Замостья, Замощья, Замосточья, Мощинки, Мостки встречаются уже сотнями. Только в Днепро-Двинском междуречье таких не меньше десятка.
Итак, Калинов мост, если он действительно существовал, вполне мог быть волоком. Возможно ли конкретно указать на место его расположения? Что ж, попробуем. У нас ведь есть еще "береза покляпая", которая встает на пути Ильи Муромца. Какой же это ориентир? - скажете вы. Таких берез у дорог тысячи. Да и сгнила она уже десять веков как... Так? Так, да не так. Вспомним, что русские сказители вроде Кирши Данилова изо всех сил пытались сохранить то наследие, которое досталось им от предков, бережно относясь к каждому слову и даже звуку. К тому времени, когда историки стали заносить "сказы" на бумагу, смысл многих слов и речевых оборотов был утрачен, но сказители повторяли их, как живые магнитофоны. И только лингвисты могут сейчас вскрыть эти залежи и объяснить нам, о чем идет речь.
Даже для меня, неспециалиста в ботанике, словосочетание "покляпая береза" звучит странно. Покляпая - значит понурая, поникшая. Береза ведь относится к строевому лесу, а тут - поникшая. Даль, приводя это словосочетание, похоже, выудил его как раз из былины о Соловье-разбойнике. Хотя бы потому, что покляпая ива, покляпая рябина выглядели бы в его словаре гораздо естественней. Так нет же - береза...
Все становится на свои места, если расшифровать "покляпую березу" как путь с Каспли на Березину. Можно сказать, это был столбовой, самый короткий путь с Западной Двины на Днепр: дорожка прямоезжая. Путешественник, желающий попасть в Смоленск, поднимался по притоку Двины Каспле, сворачивал в ее левый приток Рутавечь и попадал в озеро Большая Рутавечь. На берегу этого озера стоит деревня Микулино, бывшая когда-то городом Микулиным. Мильян дуб упоминается в одном из заговоров, связанных с рекой Смородиной и Калиновым мостом: "а в том дубе - змеиный гроб, а в том гробе - змеиный зуб и в ём яд..." Этот заговор был записан как раз в Смоленской губернии русским этнографом Г. Поповым в начале прошлого века. Здесь же находится еще один ориентир - деревня Переволочье, указывающая на существование волока, длиной в несколько километров. На другом конце волока - река Малая Березина, впадающая в Березину, один из притоков Днепра. Таким образом, "путь с Каспли на Березину" - устойчивый речевой оборот, который за сотни лет передачи из уст в уста обернулся в "покляпую березу". Существовал еще один альтернативный путь с озера Большая Рутавечь на Днепр по реке Мошне и ее притоку Черница. В русле Черницы расположены села с характерными названиями: Замошье и Черноручье (вспомним Черные Грязи). Рядом с Замошьем обнаруживается деревенька Рубежница на берегу ручья Рубежище. Не здесь ли на семи дубах сидел Соловей-разбойничек?
Отправимся же дальше вместе с Ильей Муромцем и уже побежденным Соловьем-разбойником мимо "гнезда соловьего". В "гнезде", как оказывается, живут вовсе не птицы, а вполне реальные люди, дочери и зятья Соловьиные. Да и само гнездо - не гнездо, а Гнёздово, древний Смоленск.
Гнёздово - рядовое русское село в десяти километрах от исторического Смоленска. Разве что местность около Гнёздова необычна, покрыта множеством бородавок-бугров, словно давным-давно здесь прошли великомогучие богатыри, оставив на память нам свои богатырские попрыски. И все бы ничего, но в 1869 году при строительстве железной дороги рабочие вскрыли некоторые из этих "бородавок" и обнаружили под ними горшки и ржавые железяки, пересыпанные золой. Этими находками заинтересовались в Императорской археологической комиссии и вскоре в Гнёздове начались планомерные раскопки, которые продолжаются и по сей день. Бугры оказались не буграми, а курганами. Открытие Гнёздова сродни открытию Трои и Кносса, поскольку в Европе это оказался самый большой курганный могильник с четырьмя тысячами насыпей. Вдумайся в эти масштабы, читатель! Нигде мы не встретим ничего подобного - ни в Швеции, ни в Германии, ни в Британии. Само возникновение этого гигантского кладбища в глухих смоленских лесах - настоящее чудо, как если бы звездолет с другой планеты приземлился в вашем дворе. Ведь вокруг на сотни километров - только скромные поселки лесных народов. Археологи давно подметили эту особенность Гнёздова: оторванность от местных корней. А с открытием похожих поселений в Ладоге, Киеве, Шестовице (под Черниговом), Новгороде, Ярославле, в Прибалтике, Германии, Швеции и Дании возникла целостная картина так называемых открытых торгово-ремесленных поселений, получивших аббревиатуру ОТРП. Эти самые ОТРП были теснейшим образом связаны с внешней торговлей и друг с другом, и в то же время имели некие общие черты, отличавшие их от местных народов. Гнёздово не исключение. Археологи говорят о скандинавском, балтском, славянском, моравском, финно-угорском влиянии, но не могут отнести эти поселения к какому-то отдельному народу. А значит, население ОТРП было разноязычным, соединяющим в себе многие традиции самым причудливым образом. Представляется вероятным, что обитатели Гнёздова вообще утратили какое-либо этническое самоопределение, оторвавшись от родных корней и осевши здесь, вдали от родины.
Как называли обитателей Гнёздова? Читаем у Нестора: "кривичи сидят в верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город - Смоленск; именно там сидят кривичи". Вообще, эти самые кривичи попортили немало крови археологам и историкам. Давно уже были определены местожительства полян, северян, радимичей, новгородских словен. Одни кривичи никак не давались в руки, ускользая всякий раз, как к ним подбиралась лопата археолога. В советское время кривичской считали культуру длинных курганов. Получалась какая-то чудовищная картина: кривичи одновременно распространились на огромной территории от вологодских болот до литовских дубрав. И в то время как остальные славяне бодро шагали в ногу, "длиннокурганники"-кривичи, полностью оправдывая свое имя, брели какими-то неведомыми тропами, уходя все дальше и дальше в глубь веков лесной Европы. Наконец, археологи отказались связывать кривичей с культурой длинных курганов. Теперь они официально числятся славянами, пришедшими в верховья Днепра то ли из Померании, то ли с Эльбы. Но тут опять вышла незадача, только наоборот. Эта славянская волна на Смоленщине, Псковщине и в Белорсии появляется слишком поздно: только в середине X века. А ведь Нестор говорит о кривичах как о племени, участвующем в призвании варягов.
Злую шутку с историками кривичи сыграли потому, что их по умолчанию приняли за славянское племя. А если кривичи вовсе не были славянами? И к тому же не были племенем? Тогда смоленские кривичи вполне могут быть тем самым многоязычным населением Гнёздова, которое как бы болтается между народами и культурами.
Была когда-то на Руси такая профессия: кричник, или крич. Так называли древнего металлурга, который варил железо. "Крич" - производное от крицы, железистой массы, которая получалась при первичной переплавки руды. Конечно, кузнец мог и сам варить железо, но дело это хлопотное и тяжелое: не зря Даниил Заточник предпочитал "железо варити, чем со злою женою быти". Надо добыть на болоте руду, высушить ее, прокалить, и только потом закладывать в сыродутный горн вперемешку с древесным углем, который тоже еще предстоит приготовить в специальных угольных ямах. После долгой варки (от десяти часов до суток) горн разбивался и из него специальными щипцами-кривулями (по В. Далю) извлекали раскаленное тестообразное вещество - крицу. Чтобы удалить шлак еще не остывшая крица проковывалась молотами - и так несколько раз подряд, пока железо не приобретет приемлемое качество. Если бы кузнец сам варил железо, он бы много не наработал. На это дело наваливались всем миром (то есть всей общиной), а кузнец только руководил процессом. И так продолжалось до тех пор, пока в Скандинавии не появилось оборотистое сословие, расшевелившее Восточную Европу.
К нам, на север Руси скандинавские купцы попали в середине VIII века. Очень быстро они открыли для себя торговый путь по Волге и очень быстро выяснили, что богатые южные народы больше всего уважают меха. В Хазарию, на Кавказ, в Арабский халифат широким потоком хлынули русские бобры и куницы, а в обратном направлении потекли восточные дирхемы, шелка, дорогие вина и предметы роскоши. Вообще, русские купцы (а они уже тогда назывались русами) не брезговали ничем, в том числе рабами, оружием (франкские мечи очень ценились на Востоке), медом, воском. Под прикрытием этой международной торговли в Восточной Европе началась местная: на ювелирные украшения и изделия из железа предприимчивые русы выменивали у лесных народов меха. Все это хорошо известно историкам. Однако до сих пор никто не обратил внимания на то, что железо могло поступать к племенам лесной зоны не только в виде готовых изделий, но и в качестве сырья, с которым потом работали местные кузнецы.
Главное поселение Гнёздовского комплекса разрезает надвое скромный ручеек Свинец. Почему Свинец? 82-й элемент таблицы Менделеева в Средневековье назывался оловом. В те времена считали, что олово, свинец, сурьма - суть один металл с разной степенью чистоты. Только в XVIII веке знаменитый химик Карл Шееле выделил свинец в отдельный элемент. А до того свинцом, свинкой, чушкой на Руси называли товарные слитки железа. И не только на Руси: в Англии они были известны как pig iron (свинское железо); потом это название перекочевало на чугун, точно так же как у нас на свинец. Дело в том, что древние металлурги придавали железным заготовкам форму поросячьей головы. Эта традиция с бог знает каких времен существовала в Западной Европе, а в Россию ее завезли скандинавы. Те самые, первыми начавшие торговать свинцами.
Путь из варяг в греки начал функционировать в конце IX века. И одновременно около Смоленска возникает ОТРП Гнёздово. Земля на гнёздовском селище буквально пропитана шлаком: так много было здесь кузниц и ювелирных мастерских. Теперь понятно, почему Смоленск называли дымным. Но если ювелиры работали на привозном сырье, то кузнецы на местном, смоленском. А железо для них варили смоленские кричники, или кривичи.
Вообще добыть железо в России не проблема - болот много. Однако именно в Днепро-Двинском междуречье на перекрестке важнейших торговых путей возникает крупнейший в Восточной Европе металлургический центр. Гнёздовские кузнецы перерабатывали только малую часть смоленского железа, остальное в виде свинцов отправлялось на экспорт.
Смоленские кривичи до сих пор не обнаружены археологами не потому, что их нет, а потому, что искали их не там. Кривичи не были земледельцами, их не встетишь в поймах рек. Кривичи были металлургами и жили на болотах. Достаточно взглянуть на топографическую карту днепро-двинского междуречья. Смолиговка, Рыжиково, Гвоздевицы, Смолигово, Жарь, Смоляки, Рудаки, Нижняя Жарь, Верхняя Жарь, Горяны, Крисня, Печерск, Рудня, Зыколино, Ковалево, Смогири, Горни, Топорово, Кривцы, Ковалевка, Жеглово, Смородинка, Курцево, Пальна, Пожары, Горенка, Углы (от угли), Угляны, Каленидово, Пожоги, Булатово, Плавенки, Большая Железница и Малая Железница, Жарки, еще одна Рудня на р. Велеса, и еще одни Ковали - на Западной Двине, Жигули, Ожогино, Жигалово, Рудомье, Кривка, Печенки, Большая Ржава - вот далеко не полный перечень названий, так или иначе связанных с металлургией и кузнечным делом. На левобережье Днепра они тоже присутствуют, но сосредоточены в основном около главной речной магистрали: Варечки, Железково, Новая Ржавка, Смородиновка, Выгорь, Кривели, Смолы, Железняк, Кузнецово, Жигалово, Рудня, Ржавец, Ковали. На западе эта кузнечно-металлургическая топонимика распространилась до Полоцка, где по словам Нестора, тоже "кривичи седять". В северном направлении кривицкие деревни цепочкой вытянулись вдоль Ловати. Восточная граница кривицкой топонимики обозначена по линии Дорогобуж-Сафоново.
Разумеется, некоторые из этих топонимов восходят к более поздним векам - ведь смоленские кузнецы и рудознатцы ценились в России во все времена. И сейчас фамилии Кузнецов, Ковалев, Кривич - одни из самых распространенных в Смоленской области.
Замечательно, что многие из топонимов кузнецко-металлургического круга образуют "хозяйственные кусты". Вот, например, деревня Смоляки на реке Еленка, а в нескольких километрах у реки Смердячка - деревня Рудаки. Можно предположить, что в Смоляках жгли древесный уголь и везли его в Рудаки, где добывали руду и варили железо. Это железо потом по рекам Смердячка и Березина попадало в Гнёздово. Другой "куст" обнаруживается на водоразделе Каспли и Ольшанки (ручей Гребелька, деревни Гвоздевицы, Смолино). На северной окраине Смоленска - пригород Печерск, рядом деревни Зыколино, Щитники, Замощье. Целая россыпь названий около Велижа: Рудомье, Кривка, Лемешки, Большая Ржава, Замошье на волоке из Каспли в Великую.
Кстати, следы кузнечной и металлургической деятельности находят не только в Гнёздове. На другом конце системы волоков вырос младший брат Смоленска - Городок-на-Ловати, зародыш Великих Лук. Остатки кузницы X века раскопаны Е. А. Шмидтом у деревни Кислая берегу реки Жереспеи. Многочисленные шлаки найдены на южном берегу озера Сапшо. А на дне озера Сенница, из которого вытекает Ловать, А. Микляевым обнаружен целый металлургический комплекс.
Должно быть, вид дымов от кузен, домен, угольных ям являл собой фантастическое зрелище. Эти дымы, поднимающиеся над горизонтом, сопровождали путника и когда он плыл по Ловати, а затем по Усвяче, и когда тащил лодку по волоку в Западную Двину и когда поднимался вверх по Каспле. И чем дальше - тем больше становилось дымов, и вот они уже стеной перегораживали все небо, от края до края, как будто там, впереди дымился и горел сам Днепр. Вернувшись в отчий дом, путник обязательно расскажет о том, что видел - и о черных грязях смоленских, и о Калиновом мосту, и об огненной реке Смородине. А что не расскажет - додумают слушатели.
Сам образ древнего кузнеца располагал к этому. В нем много сверхъестественного, демонического. Кузнец не сеет, не пашет, из его усадьбы столбом валит дым, сыпятся искры, звенит молот. На Руси считали, что кузнецы водятся с нечистой силой, ворожат - козни куют. Кузнецы и ковали 'коварны', как и полагается быть ковам (древнерусское название преступника). От кузнеца добра не жди, но его приходится терпеть, потому что человек он нужный.
Под стать кузнецу кривич. Хоть он и соплеменник, но не такой как прочие миряне. Те понятны насквозь, правильные, а кривич - вне мира (общины), а потому неправильный, кривой. В Афанасьевском сборнике есть сказка о Правде и Кривде. По ходу сюжета Правда претерпевает от Кривды разные обиды, но в конце концов побеждает в силу своей правдивости, а лживая кривда повержена. Или "Сказ о тульском мастере косом Левше, который блоху подковал". Неизвестно где Лесков подсмотрел этот сюжет, зато хорошо известно, что в России часто левую руку называли кривой в противовес правой руке. Так что тульский кузнец косой Левша - персонаж глубоко символический. Под стать ему леший, который запахивает сермяк не на правую сторону, как все православные, а на левую. Кривичи, кстати, тоже жили по лесам да болотам.
Что ж, последуем дальше и попытаемся доказать историчность самого Соловья Одихмантьевича. Сразу признаюсь, здесь мы вступаем на зыбкую почву, поскольку прямых свидетельств существования Соловья нет. Этнографы относят его к зооморфным типам: должно быть потому, что и свистит он, и рычит, и на дубах сидит. Вроде еще одного "героя" - Тугарина Змеевича. Тот и вовсе по небу летает, а поди ж ты, имеет реального прототипа - половецкого хана Тугоркана. Так может и Соловей не птица, а человек по образу и подобию божию?
В отечественном кино утвердился образ карлика с татарскими чертами лица; вернее сказать, не лица, а рожи. Нас, однако, и этот образ удовлетворить не может. Почему, собственно, Соловей Одихмантьич должен быть татарином или половцем? Какие на этот счет указания в былине? Никаких.
Соловей-разбойник не так прост, как кажется на первый взгляд. У него есть тезка - Соловей Будимирович. Только здесь он предстает в образе не разбойника, а жениха, и метит в зятья к самому князю Владимиру. И приплыл он в Киев по морю Варяжскому на корабле-соколе из города Леденца. От этого Соловья пахнет не полынью, а морской солью. Да и в некоторых вариантах былины Соловья величают не Одихмантьичем, а Мировичем. В одной он даже помогает Илье 'выручить из неволюшки' осажденный вражьим войском город Кряков. А в письме литовского воеводы XVI века Филона Кмита к польскому королю Соловей Будимировичем и вовсе оказывается богатырем, верным спутником Ильи Муромца.
Вспомним, что Соловья в Гнёздово занесло в то время, когда дорожка прямоезжая на Киев заросла травой-муравой. И это уже не выдумка сказителя, а исторический факт, связанный с кризисом международной торговли на пути из варяг в греки.
Давайте на время оставим Соловья-разбойника в покое и обратимся к истории Гнёздова-Смоленска. Как известно из археологических источников Гнёздово было основано в конце IX века. Если верить Нестору, то в 882 году 'выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нем своего мужа'.
Завоевание Олегом Смоленска отмечено в смоленской топонимике двумя селами - Верхнее Ольгово и Нижнее Ольгово около Велижа. Однако, произошло это не в 882 году, а позже - в двадцатых-тридцатых годах X века. В последнее время благодаря К. Цукерману летописная хронология ранней Руси была пересмотрена и основные события сдвинуты на несколько десятилетий вперед.
Таким образом в Смоленске утверждается княжеская власть. Византийский император Константин Багрянородный оставил описание о характере этой власти. 'Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется "кружением", а именно - в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севернее и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав'. В другом пассаже Константина Багрянородного о торговле Руси с Византией упомянута крепость Милиниска, в которой легко читается Смоленск. Напомним, что Константин Багрянородный жил в середине X века, в то самое время, когда современного Смоленска еще не было и в помине, а было только Гнёздово, которое и носило имя Смоленска.
Полюдье было весьма несовершенной системой. Эти ненормированные поборы создавали большое напряжение внутри формирующегося Русского государства. В 944 году князь Игорь пострадал из-за своих непомерных аппетитов и был убит древлянами. Это был серьезный кризис системы полюдья. Княгиня Ольга, подавив восстание древлян, переходит к новой налоговой системе с нормированными данями и сетью погостов, в которых постоянно находились княжеские наместники и дружинники. Одно из таких княжеских гнезд вырастает в Смоленске в виде сильно укрепленного Центрального городища гнёздовского комплекса памятников.
В это время в в Смоленское Поднепровье, на Псковщину и в Северо-Восточную Белоруссию начинается массовая миграция славян из Эльбо-Одерского междуречья. Гнёздово быстро славянизируется, хотя скандинавский элемент там прослеживается до начала XI века. Прежняя система связанных друг с другом ОТРП постепенно приходит в упадок. После разгрома Святославом Хазарского каганата хиреет торговля по Волге. А в начале XI века на Руси начинается затяжная свара, связанная с разделом наследства князя Владимира. Государство оказывается разодрано на несколько кусков, враждующих друг с другом. Это наносит сильнейший удар по торговле на пути из варяг в греки. Заброшенное и забытое Гнёздово зарастает травой-муравой. А у Калинова моста на семи дубах поселяется Соловей-разбойник.
По крайней мере несколько персонажей из XI века претендуют на почетное звание Соловья-разбойника. Это ярл Свейн Хаконарсон и норвежский король Олав Святой. И Свейн, и Олав могли дать свое имя Соловью Одихмантьевичу, поскольку и тот и другой в свое время попали на Русь при схожих обстоятельствах. Более того: судьбы Свейна и Олава оказались роковым образом переплетены друг с другом.
После смерти норвежского короля Олава Трюгвассона в 1000 году, Норвегия распалась на множество независимых уделов, одним из которых правил ярл Свейн Хаконарсон. В это время будущий король Олав Святой, а пока просто Олав Толстый, будучи викингом завоевывал авторитет на Балтике и в Англии. В 1013 году он принял крещение, а год спустя решив, что уже достаточно созрел для борьбы за власть, вернулся в Норвегию. Здесь уговорами и посулами ему удалось сколотить большой флот, который в 1015 году сошлелся в морской битве у Нидароса с флотом ярла Свейна. Свейн потерпел поражение и бежал в Швецию, а оттуда отправился искать счастья в Гардарики,(Русь). "Там он и умер" - повествует сага из сборника Красивая кожа. Другие уточняют, что Свейн умер в походе в Кирьялаланд, то есть в Карелию. Можно допустить и иное прочтенние: ходил в землю кревитов (так называли кривичей в Литве).*
В принципе, эта версия не противоречит исторической обстановке, сложившейся к тому времени на Руси. Князь Владимир умер в 1015 году, оставив государство на растерзание многочисленному потомству. В Киеве утвердился Святополк, в Новгороде - Ярослав, в далекой Тьмутаракани - Мстислав, в Полоцке - Брячислав. Бесхозный Смоленск мог упасть в руки ярлу Свейну. В это же время в Гнёздове рядом с Центральным городищем возникает Ольшанское городище - возможная резиденция Свейна-узурпатора, или попросту Соловья-разбойника.
Так могло быть - но было ли? К сожалению, ничем, кроме предположений и допущений эта версия не наполнена. А в дырявые мешки сколько ни сыпь зерна - все одно не наполнишь. Так говорят на Востоке.
Гораздо большего внимания заслуживает вторая версия. Олав Толстый, воцарившись в Тронхейме, начал огнем и мечом утверждать в Норвегии христианство. Эта битва была посерьезней викингских походов и драки за власть. Олав, подобно нашему Владимиру Святославичу, ломал не языческие пережитки, а мироощущение целого народа. В короткий срок он восстановил против себя почти всех норвежцев. И стоит ли удивляться, что в конце концов ему пришлось отправиться по горькому пути ярла Свейна - пути изгнанника? Этот путь привел его в Новгород ко двору князя Ярослава Владимировича. Шел 1028 год.
В летописях Ярослава называют Мудрым. Однако он мало соответствовал образу скромного книжнинка, каким его рисует Нестор. На самом деле это был коварный и последовательный боец за власть - в конце концов эти качества и принесли ему победу. С отцом у Ярослава отношения не заладились с самого начала. Сын Рогнеды, которая была взята Владимиром силой после убийства ее отца Рогволда, Ярослав с младых ногтей познал жизнь отщепенца, гадкого хромого утенка, которого никто не воспринимал всерьез. Рогнеда, отвергнутая Владимиром из-за его женитьбе на греческой царице Анне, взрастила в Ярославе тщательно скрываемую ненависть к отцу. Оказавшись в Новгороде, Ярослав вскоре поднял восстание против Владимира. Он был единственным из многочисленных сыновей Владимира, кто осмелился на такой шаг. Владимир стал готовиться к походу на Новгород, но в самый разгар приготовлений умер. Держава его распалась, в Киеве утвердился Святополк, переступивший через кровь братьев Бориса и Глеба. Святополк начал искать союзников и нашел их в лице печенегов и поляков.
Ярослав также не сидел сложа руки и заслал сватов к Олаву Шведскому Щетконунгу, прося руки его дочери Ингигерд. Ингигерд уже была обещана Олаву Толстому, однако Олав Шведский польстился на ярлство Альдегьюборг (Ладогу), которое Ярослав обещал отдать его дочери. Ингигерд уплыла на Русь, а Олав Толстый, не оставивший надежд породниться с шведским конунгом уговорил другую дочь Олава Шведского Астрид выйти за него замуж втайне от отца.Таким образом эта водевильная история закончилась двумя свадьбами - и легла в основу сюжета о женихе заморском Соловье Будимировиче, о князе Владимире и его племяннице Забаве Путятичне и о коварном сопернике голом щапе Давиде Попове.
Благодаря династическому браку Ярослав наладил тесные отношения со скандинавскими странами. В это время на Руси были рады всем заморским гостям, даже таким сомнительным, как изгнанники. Саги рассказывают о бегстве Олава в Хольмгард (Новгород) в 1028 году. В одних источниках говорится, что "конунг Ярицлейв" предложил Олаву на выбор любой из своих городов на выбор - и тот с благодарностью принял его дар. Если же верить Снорри Стурлуссону, Ярослав Мудрый предлагал Олаву отправиться покорять Вульгарию (Волжскую Болгарию), но тот отказался, желая постричься в монахи и посетить Иерусалим.
Зимой 1029 года в Новгород прибыли послы из Норвегии и просили Олава вернуться на трон - так им надоел датский король Кнут Великий. Олав с жадностью ухватился за это предложение. Не желая мешкать ни минуты, он отправляется по зимнему пути в Ладогу. Весной как только сошел лед, Олав поплыл в Норвегию и вскоре пал в сражении.
Так говорят саги. В русских летописях никаких упоминаний об Олаве нет. Тем не менее сомневаться в пребывании Олава на Руси в 1028-1029 годах не приходится. Мог ли Ярослав предлагать Олаву стол в своем государстве? Не исключено. Например в Ладоге в это время правил ярл Регнвальд Ульвсон. Но вряд ли Олав разбойнничал в Смоленске. И дело тут даже не в том, что на Руси он пробыл всего несколько месяцев. Просто грабительские походы для него остались в далеком прошлом, Олав желал другого. Он находился на распутье, не зная что ему теперь делать. И как только представилась возможность вернуть утраченное, он не задумываясь бросился в схватку. В этом весь Олав, страстный и импульсивный. Он далек от Владимира Святославича, который принимая христианство рассчитывал лишь укрепить собственную власть. Олав крестится по велению души и по велению души сражается с крестом на щите и шлеме. И если Владимира Святославича канонизировала церковь, то Олава - сам народ. Уже через несколько лет после его смерти на могиле стали происходить чудеса, а Олав становится небесным покровителем и защитником Норвегии. Под знаменем Святого Олава норвежцы завоевывали свою свободу. Олав был последним святым, канонизированным и на Востоке, и на Западе. В Новгороде одно время стояла церковь, названная его именем.
Олав Святой стал прототипом собирательного образа заморского гостя Соловья, подобно тому, как Владимир Красное Солнышко соединил в себе народную память о великих киевских князьях. Но Соловей-разбойник слился с Олавом не до конца. Ведь у него есть отец - Одихмантий. И это имя выводит на сцену еще одного "героя" - Эймунда (Эдмунда) Хрингссона.
Эймунд - один из сыновей конунга Уплёнда (Норвегия) Хринга. "Прядь об Эймунде Хрингссоне" рисует его опытным воином, предводителем многочисленной дружины, воевавшей на западе. Как и многие удельные конунги, Эймунд был изгнан из Норвегии Олавом Харальдсоном и около 1016 года нанялся на службу все к тому же Ярославу Мудрому. Он и его отряд приняли самое активное участие в войне Ярослава с Святополком (в саге - Бурицлейв). После гибели Святополка Эймунд переходит к полоцкому князю Варталаву, в образе которого слились два других соперника Ярослава - Мстислав Владимирович и Брячислав Изяславич. Но повоевать против Ярослава ему не пришлось. В 1026 году по "Повести временных лет" браться заключили мир, разделив наследие отца. "Было объявлено от имени Вартилава конунга, - повествует сага, - что княгиня (Ингигерд) будет устраивать мир. Она сказала Ярицлейву конунгу, что он будет держать лучшую часть Гардарики - это Хольмгард, а Вартилав - Кэнугард, другое лучшее княжество с данями и поборами; это - наполовину больше, чем у него было до сих пор. А Палтескью и область, которая сюда принадлежит, получит Эймунд конунг и будет над нею конунгом, и получит все земские поборы целиком, которые сюда принадлежат, 'потому что мы не хотим, чтобы он ушел из Гардарики'. Если Эймунд конунг оставит после себя наследников, то будут они после него в том княжестве. Если же он не оставит после себя сына, то вернется к тем братьям.".
Историки считают явной фантастикой утверждение Эймунда в Полоцке, так как Изяславичи никогда не выпускали это княжество из рук. Еще в XIX веке О. И. Сенковским было высказано предположение, что смысл фразы был искажен из-за одной лишь синтаксической ошибки: "...а Вартилаву владеть Кенугардом, который есть другая самая лучшая область с податями и сборами, вдвое более области, нежели он имел прежде - Полоцк; а ту область, которая там лежит подле, иметь конунгу Эймунду.". Сенковский высказал предположение, что Эймунд получил Ливонию, однако Смоленск в свете вышесказанного выглядет намного предпочтительней. Мстислав и Ярослав вполне могли пойти на передачу Смоленска третьему лицу, так как иной расклад усиливал одну сторону за счет другой. Это был вынужденный компромисс.
Итак, после 1026 года в Смоленске утверждается варяг Эймунд-Одихмантий. Русские летописи скромно "забывают" и об Эймунде, и о самом Смоленске. В самом центре Руси возникает "черная дыра". Видимо, очень уж нелегко было видеть современникам, как в их отчизне нагло распоряжается какой-то варяг-самозванец.
"А Эймунд конунг правил своими и не дожил до старости. Он умер без наследников и умер от болезни, и это была большая потеря для всего народа в стране, потому что не бывало в Гардарики иноземца более мудрого, чем Эймунд конунг, и пока он держал оборону страны у Ярицлейва конунга, не было нападений на Гардарики.". Этой характеристике в "Пряди" нельзя доверять. Скорее, Эймунд был коварным и корыстным человеком. Чуть ли не половина саги посвящена его бесконечному торгу с Ярославом об условиях найма. Реализуя свое право "получать все земские поборы целиком", Эймунд мог создать невыносимые условия для торговли Новгорода и Киева. Официально он был законным правителем, но в глазах купцов - сущим разбойником. И тогда купцы превращались в контрабандистов, предпочитая "окольную дорожку". Этих самых дорожек, и даже тропинок появляется великое множество. Одна из них - по реке Гобзе (т.е. богатой реке, см. Фасмер), притоку Каспли, с которой был перекинут волок на Хмость, впадающую в Днепр. На берегу Гобзы около современного села Городище расцветает город Вержавск, одно время соперничавший с самим Смоленском. Вероятно немало беглецов из Гнёздова нашли здесь новый дом.
А Гнёздово приходит в запустение. Только в 1054 году, по смерти Эймунда здесь появляется сын Ярослава Мудрого, Вячеслав, вступивший в права вымороченного наследия. И одновременно археологи отмечают восстановление Смоленска. Но этот новый Смоленск - уже типичный древнерусский город с сельской округой, с детинцем и торговым посадом. Гнёздово же превращается в крестьянскую ниву. И только случайно вывороченный плугом горшок или кусок крицы напомнит о былом величии.
Осталась былина. Былина, донесшая сквозь века голос прошлого, поведавшая нам о речке Смородине, о Калиновом мосту и злом разбойничке Соловье Одихматьиче.
*Топоним Кирьялаланд, под которым обычно упоминают Карелию, возможно, имел более широкое употребление. В одной из саг при описании Аустрвегов рядом поставлены две области: ревелов и кирьялов. Ревелы - финно-угорское племя, живущее на южном берегу Финнского залива, отсюда русское название Таллина - Ревель. Кирьялы могли обитать в глубине Эстонии, недалеко от Пскова. Известна новгородская берестяная грамота-донесение: "Въста литва на корелу". Война литовцев с корелами, разделенных Новгородской ресубликой, невозможна, если не принять за корелу финно-угорские племена в Южной Эстонии.